Sail On!

- Садись. Полагаю, что от меня потребуются кое-какие объяснения. В конце концов, если придется тебя пытать, ты имеешь право знать, по какой причине. Люччи сидел за письменным столом так же, как совсем недавно Аокиджи. Горящая лампа на краю стола бросала на его лицо желтый свет и резкие тени. По всему столу были рассыпаны бумаги. Его, Паули, бумаги. Чертежи, договора, карты, наскоро записанные концепции... В длинных цепких пальцах Люччи сжимал перо, перед ним лежал исчерканный лист. Что-то изменилось. Снисходительная насмешливость ушла с его лица, взгляд стал безразличным. За ним не было ничего человеческого, одна сплошная серая стена. Напротив Паули за столом сидел убийца, которого, как оказалось, Люччи прятал до сих пор где-то в затылочных долях, и теперь извлек на свет одним движением ресниц, как фокусник. А раз извлек, значит, этот убийца ему зачем-то понадобился. Сердце у Паули ушло вниз, провалившись до самых пяток. Попробуй не поверить такому взгляду. Замечание насчет пыток явно не было эвфемизмом. Подошел, упал в кресло, глянул мрачно, словно пленный, вызванный на допрос. - Объяснения чего? – глухо спросил он. - Во-первых, ты был абсолютно прав. Мы не пираты, - Люччи откинулся на спинку стула и ухмыльнулся. – Стоит отдать тебе должное, ты оказался достаточно благоразумным, чтобы не поверить в такую возможность. - И кто же вы тогда? – поинтересовался он. И Люччи рассказал ему все. Разумеется, ни о каком пиратстве речи не шло. Это было прикрытием, как он и подумал еще в самом начале, хотя прикрывались уже не агенты, а вольные наемники, какими они являлись сейчас. Бывший адмирал, выследив их и принудив к подчинению, поручил им задание, которое с его стороны звучало как «дружеская услуга». Еще в бытность Аокиджи адмиралом Дозора, подчиненные ему силы пытались поймать пиратов, поставляющих оружие по всему Гранд Лайн. Вот только вскоре выяснилось, что за этим стоят не пираты. Фигуры, ответственные за контрабанду оружия, иногда нанимали пиратов для перевозок, но чаще сами плавали под пиратскими флагами, чтобы избежать нападения. Главным было то, что эти поставки прикрывались кем-то сверху, причем кем-то достаточно могущественным, чтобы ставить крест на всех расследованиях. Даже у Сенгоку в этом вопросе оказались связаны руки. Делу не давали ход, и о масштабах поставок сам Кудзан имел только смутное представление. Но, выйдя в вольный свет, он вспомнил о наличии отбившихся от правосудия сил. Разумеется, он и раньше считал расточительством позволять своим лучшим кадрам маяться в бегах, но всерьез их поимкой не занимался – положение у СР9 было настолько непривлекательным, что, поймав их, Аокиджи даже на время повторного расследования был бы вынужден отправить их в Импел-Даун. Увольнение быстро решило эту проблему, а потому он без риска привлек к этому Люччи и остальных. Раскрытие запутанного контрабандного клубка Аокиджи считал чем-то вроде вопроса чести. Поэтому он тщательно продумал, как СР9 могли бы сыграть ему на руку. - По его мнению, все должно было выглядеть естественно – команда беглецов ушла в пираты. Мы выполняли его распоряжения и топили пиратские корабли. Официально это должно было выглядеть как промысел бывших правительственных агентов. На самом же деле добыча не интересовала нас. Мы проверяли корабли на наличие грузов оружия и людей на их связи с контрабандистами. И добились успехов. - Притормози. Хочешь сказать, что он поймал вас, надиктовал свою волю и отпустил, будучи уверенным, что вы ее выполните? Только потому, что он тебя победил? Не держи меня за идиота. Что он вам предложил за это? Люччи чуть усмехнулся, беззвучно побарабанил по столу подушечками пальцев. - Ты прав. Одним кнутом он не заставил бы нас подчиняться. Если мы даем ему наводку на организатора или его имя, то он обязуется взять нас на обучение, после чего по своим дозорным каналам восстановить нас в должности, инициировав повторное расследование инцидента на Эниес Лобби. Слова «восстановить в должности» впились Паули в мозг как гвозди. Сразу запахло гарью. - Разумеется, у него свои представления об успешности нашей работы. Нам запрещено убивать гражданских лиц, мы не вступаем в бой с Морским Дозором. На мой взгляд, проще было бы внедриться в среду контрабандистов и пытаться все выяснить на месте, но Кудзан не сторонник многолетних миссий, и у него были сомнения, что бывших агентов допустят до организации контрабандных поставок. Он думает, что нас могут нанять для перевозок, просто узнав, что СР9 действительно стали пиратами. Пусть они думают, что мы обогащаемся за счет пиратов. Пусть думают, что мы можем клюнуть на предложение о перевозке. Для этого нужно толкаться в людных портах, ронять случайные фразы и сорить деньгами. Я считаю это глупостью, но пока не располагаю должным авторитетом, чтобы Аокиджи согласовывал свои планы со мной. Пиратов иногда нанимают для перевозки грузов. К слову, те пираты, что захватили тебя, в прошлом месяце выполняли такой рейд. «Моя «Линетт» уже месяц плавает от острова к острову без определенной цели...» - Пираты Мукти... - Их маршрут пролегал из Сирокко в Наолак Бикав. Паули кивнул. Он начинал понимать. - Наолак Бикав - важный перевалочный пункт, насколько нам известно. Он фигурировал в нашем расследовании уже дважды, и сезон ураганов – отличная возможность прикрыть перевозки. Все было выстроено согласно тщательно разработанному плану. Даже тебя в том порту можно было ссадить ко всеобщей выгоде, - взгляд Люччи вдруг стал холоднее льда. – А потом ты встал у меня на пути. Паули вскипел, поняв, к чему он клонит. - Я не просил Аокиджи отправлять вас в Треугольник! - Мне это известно. В том и смысл. Должна же быть причина, почему мы плывем туда, да еще и с твоей подачи. - Каку сказал, это вам наказание за Сирокко. - Может, и так. Вот только босс не безумец и не глупец, чтобы ставить крест на собственной миссии только лишь для того, чтобы преподать мне урок. И тогда до Паули дошло окончательно. - Он что, думает, что я связан с контрабандистами?! – побледнев, возмутился он. - Не исключено. Для чего-то же ему понадобилось оставить тебя на борту. А если принять во внимание тот факт, что зона Флорианского Треугольника не входит в маршруты контрабандистов, значит, причина такого странного курса заключается либо в тебе, либо в бумагах, которые ты везешь. - Тебе запрещено причинять мне вред, - напомнил Паули. - И ты всерьез полагаешь, что меня это остановит? Приплыли. Паули глубоко вздохнул. Действительно, неужели можно было ждать чего-то другого?.. Он с шумным выдохом покачал головой. - Будь я проклят, если понимаю, чего ты от меня хочешь, Люччи. Адреса этих людей или их группу крови? Кто когда родился, у кого есть дети, кто из них имеет криминальное прошлое? Из нас двоих ты агент, а не я! Я ничего о них не знаю! - Не паникуй раньше времени. Может, ты действительно не знаешь. Может быть, дело в людях, с которыми ты договаривался. Или же – в маршруте морепоезда, который должен соединять эти острова. В твоих интересах помочь мне разобраться во всем этом. Иначе я действительно могу решить, что истинная причина – ты. - Надо ж было еще раз связаться с вами... – вздохнул он и поднялся, навис над столом, опираясь на руки. – Что тебе объяснить? Они просидели так несколько часов. Паули разложил бумаги по островам, заметив, что некоторых все-таки не хватает. А именно, его верительных грамот, подписанных Айсбергом, где сказано, кто он такой и какие у него полномочия. Их он предъявлял перед каждым совещанием, но теперь, как он справедливо решил, эти грамоты ему вряд ли уже понадобятся. Он отвечал на вопросы Люччи. Нарисовал маршрут следующего морепоезда. - Почему вы пошли мимо Арсаля? Путь получился бы прибыльнее. - Ты на карту посмотри внимательнее. Видишь? Тут на протяжении наших путей почти везде мелководье, здесь ходят суда с минимальной осадкой. Они не могут навредить рельсам. А вот тут уже начинается глубина. Если галеон будет переплывать пути, то он их напополам перережет. А если не перережет, то повредит киль или встанет на путях, парализовав все железнодорожное сообщение. - Я понял. Но мы ищем как раз суда с малой осадкой. Эти контрабандисты умны, и используют суда малой вместимости, чтобы не привлекать внимания. Использовать морепоезд для транспортировки оружия? Нет, это было бы глупо. Обыскать поезд ничего не стоит... - Я об этом не знаю. - Да. Это я уже понял, - Люччи задумчиво хмурился и постукивал пером по губам. - Эй. Если у вас соглашение с боссом, то зачем тогда ты с ним дерешься? – решился спросить Паули. - Тренировка. Если он будет учить нас, я хочу знать его возможности. - Чему же он будет вас учить? Как правильно морозить овощи? - Воле. - А. Вот оно что... Я слышал, эта штука проявляется не у всех. У кого-то из вас уже?.. - Именно поэтому я с ним дерусь, - отрезал Люччи. – Для пробуждения Воли нужны сверхчеловеческие условия. - Ясно, - выдавил Паули. Ему было тошно и хотелось на воздух. Он понимал, почему Люччи сейчас так безразличен к нему. Он ведь действительно разрушил их планы. Плыли себе по графику искать свои зацепки, и раз – их уже отправляют к черту на рога искать Триллер Барк. По просьбе, черт бы его побрал, Паули. Люччи хотел в Наолак Бикав. У капитана Мукти нашлось подтверждение причастности этого порта к контрабандному пути, они напали на след, и если бы СР9 доплыли туда... «Тридцать человек, Люччи...» «Недоразумение». Там могло бы случиться то же, что и в Сирокко. Что бы там ни случилось. Только теперь Паули начинал осознавать, что его голова стоит тридцати убитых людей. Потому что именно им, оставленным в живых, Люччи хотел откупиться от бывшего адмирала за тридцать мертвецов. Может, поэтому Кудзан отправил их по его курсу? Чтобы прервать задание? Может, посчитал, что привлекать для этого СР9 было слишком, и контрабандисты не стоят такого количества крови?.. Даже если это и так, Люччи об этом не знает. Или говорит, что не знает. Во всяком случае, те выводы, что он делает из теперешнего положения вещей, не сулят Паули ничего хорошего. Он хотел спокойно доплыть до порта, но дернул же черт его за язык упомянуть Триллер Барк... И плывет теперь в это опасное море на борту корабля убийц уже не как пассажир, а как подозреваемый в связях с контрабандой. Запоздалая мысль ворвалась ему в голову – они все знали. Никто больше из команды не демонстрировал попыток его расспросить, но они не могли не знать... Если пришли к тем же выводам, что и Люччи, о причинах перемены курса. Паули почувствовал себя окруженным. Он отвечал на все вопросы, ответы на которые знал, но судя по взгляду Люччи, капитан не верил ему. Или собирался иначе проверять его честность. «Он не может без крови...» Да, Люччи запрещено его убивать. А что насчет пыток? Хотя здравый смысл пытался сказать, что вряд ли Люччи станет рисковать возможностью реабилитации, Паули не был уверен, что тот воздержится от применения силы. Его опять обманули. Точнее, он сам был рад обмануться. Люччи не пират. Просто сейчас он играет такую роль, ради восстановления своего Темного Правосудия. Он ошибался. И в том, что Люччи еще жив, и в том, что ему в чем-то была близка его прежняя роль. Он их меняет, как маски, сегодня он плотник, завтра пират, послезавтра контрабандист или наемный убийца. Паули хотел верить в этот корабль, который строил Люччи. Но на него смотрело холодное оружие Мирового Правительства, намеренное вернуться в строй любыми средствами. - На сегодня ты свободен, - сказал ему Люччи, глубоко погруженный в записи и чертежи. Паули не двинулся с места. - Что? – Люччи поднял на него глаза. – Хочешь добавить что-то еще? Паули, опершийся ладонями в стол, внимательно посмотрел ему в лицо. - Ты так и не ответил. Почему ты не убил нас тогда? Люччи откинулся на спинку кресла. Глаза у него были все так же пусты и безразличны. - Ты выглядишь так, словно хочешь услышать «не убил, потому что не захотел убивать». Увы, боюсь, что правда тебя разочарует. Я не ответил тебе тогда, потому что не хотел лишать тебя иллюзий. Твое расположение могло пригодиться, и оно пригодилось, когда ты отчитывался Кудзану. Я не убил вас, потому что мне не поступало прямого приказа о ликвидации. Однако и оставлять вас в живых было опасно. Согласно нашим внутренним директивам, такие ситуации остаются на наше усмотрение. Я создал все условия вашей смерти, но не убил самостоятельно. Предполагалось, что в дальнейшем выбор между жизнью и смертью – дело исключительно судьбы и вашей личной удачи. Вам повезло. - Ясно. Я понял. Паули чувствовал, как сосущая пустота разрастается в груди. Люччи, словно бы увидев это в его лице, добавил: - Мы живем с тобой в разных мирах, Паули. Тебе, быть может, ближе счастливый быт, жена и пара ребятишек, стабильная работа, которая тебе нравится, и жизнь без волнений. Но все, о чем я мог думать эти пять лет – так это о том, что я трачу время впустую, пока пираты и преступники разгуливают безнаказанными. Ты можешь думать, что Сайфер Пол – это сборище убийц. И будешь прав. Но тебе даже представить невозможно, каким был бы мир, если бы не было нас. Мы обязаны реагировать на потенциальные угрозы, обязаны верить в них. Здесь нет справедливости или гуманности. Только закон. Из-за узости мышления вы неспособны нас понять. Вы, простые люди, цепляетесь за простое, понятное и личное. Но есть работа, которую кому-то приходится выполнять. Эта работа связана с настолько глобальными задачами, что жизни отдельно взятых людей уже не играют никакой роли. Это вопрос поддержания миропорядка, а мы выпали из обоймы. - Зачем ты все это мне говоришь? – его трясло. – Думаешь, я без тебя этого не знаю?! - Думаю, что ты разочарован. - Ты наблюдательный. - Я предупреждал, чтобы ты не мерил меня своими человеческими мерами. Быть простыми людьми – не наш путь. - Нет. Я... не об этом подумал, - он сделал глубокий вдох. – Будь ты и впрямь пиратом... это было бы не страшно. Это была бы уже свобода. Но ты, только избавившись от ошейника, лезешь из кожи вон, чтобы надеть его обратно. Выпал из обоймы? Это значит, что все то дерьмо с облавой за пособничество пиратам ничему тебя не научило! Ты все та же правительственная мразь, что и год назад. Поэтому я и разочарован. Паули развернулся к выходу, ожидая, что за такую тираду последует неминуемый удар, но... - Ты просто добрый дурачок, Паули. Добрый и доверчивый. - Нет, Люччи, - он обернулся. – Я не настолько глуп и забывчив, чтобы еще раз поверить тебе или кому-то из вас. Я поверил Оргасу. Думаешь, я не заметил? Древесина, корпус, паруса... это твой корабль. Его строил тот, кого я учил. Поэтому я и хотел верить, что этот парень еще жив. А вышло так, что тот хмырь в бычьей маске все-таки убил его. *** Некоторые люди, даже отдавая себе отчет об истинном положении дел, оказываются не готовыми к тому, что все оказалось именно таким, каким казалось. Паули не мог даже себе сформулировать, почему мучается так. Все точки расставлены, ответы даны, и вообще, не пристало мужикам разводить сопли из-за такой ерунды. Агенты же, у них не может быть иначе. Тут даже за душ, наверное, нешуточная борьба с интригами, включая пытки каленым железом за воду погорячее. В конце концов, мужик он или кто? Нужно взять себя в руки! Обязательно. Прямо сейчас. Паули сидел в трюме с бутылкой рома в руке. Перемалывал свои страдания, рассматривал то так, то эдак. Когда Люччи год назад показал, кто он такой, Паули был ошеломлен и раздавлен. В сравнении с этим нынешние расхождения в версиях и показаниях почти даже и не трогают. Не предательство ведь, а так... В тот раз еще, видимо, перегорело. Да не до конца. Люччи действительно принадлежит к тому миру, к которому Паули непричастен. Он еще на пути к Эниес Лобби хорошо это понял. Паули был частью мира, где достоинство сильного – в умении сдерживать силу. Где осознав, как легко убить, понимаешь, что можно и не убивать. А Люччи был иной породы, и эта порода не изменится. Его не изменит свобода, изгнание и черный флаг. Люччи ждал возвращения к своему кровавому ремеслу, а это ставило крест на любых возможностях потепления между ними. Не то, чтобы Паули всерьез на что-то рассчитывал. Он же простой как гвоздь, честно любит и честно ненавидит, заводится с пол оборота, быстро отходит. Куда ему эти зубастые хладнокровные с их зыбучей трясиной и холодными пальцами? И куда им он такой – смертный? Суповой набор костей и мяса, переломится с полплевка. Для них же все, что не выдерживает удара рельсом по голове – то сплошь еда и печальная статистика, к такому не относятся серьезно. Сила имеет ценность, а слабый – он жертва, и ни на что другое не годен. Люччи скрытный и глубокий, как шахта. У него плохое прошлое и руки в крови. Но такой Люччи, мрачный, снисходительно-ироничный, раздражал какой-то чуткий узел у него в животе. Дурак. Проблема ведь не в том, что Люччи лишен человечности. Проблема в том, что Люччи человечность вообще не нужна. Он замечательно обходится без нее. Такому, как он, она будет только мешать. Он же настоящий монстр... Монстр, да. Здоровенный, пушистый, в пятнах. Линяет, наверное, по сезону, гоняет большие клубки со скуки. И когтеточка у него наверняка под стать. Может, даже дерево. Леопарды, вроде, прячут на них добычу. Он усмехнулся, представив себе эту картину, и понял, что изо всех сил старается примириться с этим. Подумаешь, кот. Очень большой котяра, усы, уши и длинный хвост. Да. Котяра-людоед, выкормыш гнилой системы правосудия. И мечта у него наверняка под стать, что-нибудь вроде «искоренить все зло и застрелиться». Такого вряд ли ткнешь мордой в преступления... Потому что он тот чертов изверг, который убил пятьсот безоружных заложников. И убьет еще. Столько же, если не больше, и по тем же самым причинам. Он ведь даже не хищник. Хищники – твари, в общем-то, мирные. Убивают ради еды, самок и территорий. Только люди убивают из убеждений. А у Люччи этих убеждений на три тома с продолжением. Он чувствует себя уютно в мрачном мире крови и грязи, очищая его во имя Правосудия, хотя это больше тянет на формальный предлог. Люччи знает, сколь хрупко человеческое тело, как легко рвется оно... ...Убивать ему сладко. Интересно, он кого-нибудь рвал, как зверь? Загонял ли, погружался ли мордой в горячие внутренности? Знает ли, каково на вкус теплое мясо?.. Да и как бы там ни было. Он, Паули, для такого зверюги не более, чем жратва. Хотя Люччи был странным. Если бы он пользовался своей внешностью во всем ее потенциале, то мог бы без труда располагать к себе людей. И голос. Таким должны говорить врачи. В нем была такая непоколебимая уверенность, что подавляла волю. Говорит тебе этот голос, что ты умрешь через пять секунд – и даже сомнений не возникает. Белый халат был бы ему к лицу. И скальпель. Наверняка в его внутреннем мире сплошь стерильность и тишина в коридорах. Плотник бы из него все равно не вышел, но при таком экстерьере это бы и не имело значения. Но он относился к популярности с каким-то брезгливым недовольством. И, наверное, сильно бы удивился, если бы узнал, что в истории с тем постановочным поцелуем Лулу считали везунчиком не только девчонки. Люччи был красив до вычурности. Алебастровое изваяние, а не мужчина. Женщины к нему тянулись. Паули это злило и смешило одновременно. Злило то, что Люччи красив и чертовски популярен, не делая при этом ничего: только занимайся своим делом, ни на кого не обращая внимания, и успех обеспечен. Даже по уши в грязи и стружках, в дурацких подтяжках и с манерой разговора через птицу, он был совершенен. Все равно. А забавляло то, насколько досаждало такое отношение самому Люччи, и как неприветливо он на него реагировал, словно вообще не привык быть в центре внимания. В баре, потягивая пиво после долгого дня, он иногда позволял себе высказаться в стиле «Как же они нас...», полулежа на стуле, вытянув от усталости невозможно длинные ноги и сбив цилиндр на самые глаза. В исполнении Хаттори это звучало комично, и Паули от души смеялся, хлопал Люччи по плечу и говорил, что тот совсем не понимает своего счастья. Хотя он, Паули, готов признать, что такое внимание отвлекает, особенно когда девушки все как одна рассекают почти в неглиже. Отношение Паули к таким девушкам давно стало в среде плотников притчей во языцех, и Люччи позволял себе чуть улыбнуться – лишь самыми уголками губ, пока Хаттори называл его ханжой. Паули вспыхивал, лез доказывать, что кто-то тут самый остроумный сейчас получит в клюв... Он ни разу не видел, чтобы у Люччи были какие-то отношения. Более того, сейчас это было трудно себе даже представить. Но если постараться, при всем при том, что он уже знает об этом человеке... Ему бы в пару какую-нибудь красивую глупышку, жадную до агентурной романтики. Они сидели бы вместе в кафе, красивые, как с обложки журнала. Ходили бы за руки, она бы восхищалась его серьезным молчанием, строила бы воздушные замки из его полунамеков, обрывочных фраз и своего воображения. Готовила завтрак, пылко целовала на прощание и волновалась бы потом, только бы вернулся целым. При ней он бы держал руки чистыми, а рот на замке, улыбался бы насмешливо и снисходительно, глядя, как она кормит Хаттори с рук. Бросил бы потом, не сказав ни слова, и она бы простила – спецагент, иначе никак. Но все равно ждала бы, ревела бы и ревновала к гипотетическим соперницам-агентессам. И никогда бы не узнала, как ее возлюбленный убивает людей. А знать и видеть – вещи разные... Или как в сказках. Где в таких невозможных и безнадежных чудовищ влюбляются хрупкие принцессы, феи человеческих душ. Чтобы в один прекрасный момент их длиннющие ресницы, тонкие лодыжки и хрупкие пальцы стали для чудовища важнее всех проблем мироздания вместе взятых. Они словно бы только и ждут, когда чудовище устало опустится у их ног и попросит: «Я так устал быть одиноким, исцели меня...» Чтобы обнять своими невесомыми руками, пылко прижать к груди, поцеловать, и чары неминуемо канут, не в силах противостоять такому сметающему чувству... ...А он плотник, курильщик и грубиян. Никаких шансов. Да и Люччи такого, как он, и в грош не ставит. Ему интересно с теми, кто его не боится и может дать отпор. У таких чудовищ, как он, гроб хрустальный хитро спрятан внутри, где-то в районе гипоталамуса, так что куда его ни целуй – а от такой смешной патетики не оживет. Да и Паули никогда не замечал за собой тяги до красивых негодяев. Он же не романтичная дурочка, чтобы восхищаться этим истуканом... У Люччи же все серьезно. Слишком серьезно для вице-президента Галей-Ла, тут тебе даже не пустынная принцесса, а полноценный правительственный агент. Такого даже утопить в цветах не поможет. Люччи прав. Доверчивый дурак. «Не жди от Люччи человечности», это уж точно. Проще вычерпать ложкой Гранд Лайн, чем дождаться. Понавыдумывал себе всякого... полюбил этот корабль. А что корабль? Оргас был прекрасным судном, но на выходе получаем просто набор пятилетних навыков, которым в кои-то веки нашлось применение. Хватит искать во всем двойное дно. Нет его. Нет, не было и не будет, ни после шторма, ни тогда, под мостом... Хватит! Люччи именно тот бездушный палач, каким и должен быть хороший правительственный агент. И когти ему, и зубы – это чтобы лучше тебя скушать!.. Он верил, что пять лет пускают в человека корни. Верил, что невозможно их просто так перечеркнуть. Верил, что мирная жизнь заразительна, и играть ее труднее, потому что она затягивает и что на ее фоне... «Священное Правосудие начинает казаться грязным...» Это была неправда. Он был анахронизмом, элементом прошлой игры, который портил им нынешнюю. От него сперва хотели избавиться, теперь его хотят изучать. И ничего более. На что еще он хотел рассчитывать?.. Вся беда как раз и заключалось в том, что рассчитывать на что-то он все же хотел. *** Кто-то подошел и стоял рядом. Минуту, две, три? Тихо, очень тихо, словно не хотел выдавать своего присутствия. Так, тень от тени. Затем чуть наклонился, чужие пальцы легко коснулись его волос... Паули резко перехватил эту руку за запястье и посмотрел Люччи в лицо. - Ну и что ты собрался делать? – он был бледен, под глазами лежали тени, но взгляд его был твердым и трезвым. - Убедиться, что ты еще жив. Вдруг уже утонул в алкоголе. - Вот как? – Паули неприятно усмехнулся. – Думал, я буду пить из-за страшных потрясений? А вот и не угадал. Бутылка в его руке была полной. Он так и не отпил из нее. Люччи легко отнял руку и выпрямился. - Что же ты тогда делаешь тут? - Размышлял. О всяком. И кое-что понял. Губы Люччи растянулись в неприятной усмешке. - Наконец-то понял, что все это время носил розовые очки? - Нет. Понял, что ты мне уже не опасен, Люччи. Ты – молоток Мирового Правительства. Хороший такой молоток, бесспорно. Но все, что ты можешь – это ранить или убить меня. Только и всего. А вот заставить снова напиться или скорбеть уже не можешь. Как не можешь без насилия заставить меня здесь остаться. Забавно, а? - Смелый вывод. С чего вдруг такая самоуверенность? - Опыт. После того, что пережил год назад, это – сущая ерунда. Хотел напиться, а понял, что нет причин вести себя так глупо. Из-за молотков не пьют. - Ждешь, что я стану доказывать, что ты не прав? Что на самом деле в моей доброй душе цветут тюльпаны? - Нет. Знаешь, почему глупенькие девочки так любят влюбляться в красивых гадов? Им кажется, что они смогут их изменить. Священная миссия у них такая: мол, возьми чудовище и сделай из него принца. Или он как-нибудь сам превратится, от одной только ее красоты и доброты. Станет травоядным. Смешные они. Чудовищ не изменишь. - Рад, что ты это понял. И чего же ты хотел добиться этой речью? - Ты невнимательно слушал. Завтра я покину это судно. Если не будешь препятствовать, возьму шлюпку. Если я правильно вычислил наше положение по звездам, то тут до Вотер-7 рукой подать. Разойдемся восвояси, и никто никому ничего не должен. - Не дури. Это глупо. - Может и так. Но мне Аокиджи приказов не давал, он мне не начальник. А глупо или нет – зависит от того, хватит ли тебе ума не мешать мне. Паули поднялся, отряхнул штаны и пошел к выходу из трюма. - Даже если я заставлю тебя остаться? – повернул к нему голову Люччи. Паули остановился и посмотрел на него. Люччи ожидал гнева, возмущения или страха – это было вполне в характере Паули. Но бывший наставник и бывший друг смотрел на него с выражением, более всего напоминавшем глубокую, горькую скорбь. Но так смотрят не на умершего человека, и не на что-то безвозвратно утраченное. А потом он вспомнил. С той же задумчивой горькой досадой Паули смотрел на мертвые корабли. «Не плоди уродов, новичок...» ...Словно он, Люччи, был сломанным, неполноценным. Не подлежащим ремонту. Дефектный. Урод. И хотя жизненные ориентиры говорили ему, что надо расхохотаться Паули в лицо, потому что так и надо, это и есть то, ради чего он потратил столько лет на вытравливание из себя человеческих пороков и слабостей... Другая его часть – ненавидимая, презираемая часть – вздрогнула как от пощечины. Как если бы... он только что проиграл. - Я бы на это посмотрел, - ухмыльнулся Паули насмешливо и горько. – Что будешь делать, а? Ломать мне пальцы? Спокойной ночи, Люччи. Выходя, он несильно хлопнул его по плечу. Знакомый жест. Паули часто так прощался, уходя домой из дока, когда они оставались там допоздна. Попрощался. Люччи был уверен, что больше он так не сделает никогда. Капитан Оргаса еще какое-то время стоял в трюме, нахмурившись, сунув руки в карманы. Ему не нравилась эта ситуация. Внутри тревожно стучало. Нужно было призвать управление жизнью, но он не спешил это делать. Не мог приказать себе это сделать. Потому что происходящее было по каким-то причинам... важно. Он чувствовал себя так, словно его только что сильно оскорбили, но не понимал, как именно. И еще – что его загнали в цугцванг. Люччи никогда не рассматривал свою бесчеловечность как порок, поскольку она в огромной степени была залогом его успешной работы. Он отдавал себе отчет, что в мире простых людей этой черты не прощают, но ему всегда было плевать на простых людей. Он сам не был простым. Он превосходил их во всем. И все-таки... все-таки... Это был не первый раз, когда Паули ставил его в тупик. «Нам не стоило никакого труда внедриться...» Вполне возможно, что он тогда слегка преувеличил. Это была трудная миссия. Одна из самых трудных. - Пурро-хо! – сказал Хаттори на его плече. – Паули верен себе, опять ухитрился все усложнить... - Это верно, - согласился с ним Люччи. В задумчивости он чуть склонил голову и потерся виском о белоснежное оперение. Редкий жест благосклонности с его стороны. *** Сидя за столом и уперевшись ногой в его ножку, Люччи раскачивался на стуле. Вперед-назад, вперед-назад... Это раскачивание выдавало глубокое внутреннее волнение, в котором он не сознался бы даже под пыткой. Хаттори, недовольный этой качкой, слетел на жердочку, где и дремал, нахохлившись и смежив полупрозрачные веки. Кое-какие привычки все-таки не ушли. Люччи иногда ловил себя на том, что, задумывавшись, непроизвольно начинает гладить руками деревянные вещи. Просто водит по дереву пальцами, впитывая фактуру спила папиллярным узором. Он никому не признавался в том, что часто перед самым пробуждением его донимают воспоминания. Нечеткие. Просто звуки, запахи, голоса. Сильнее всего – запах дерева, смолистый и терпкий, щекочущий ноздри. За пять лет работы в доке он убедился, что дерево – это почти стихия. Иногда ему снились кошмары, когда из мутных водоемов поднимались призраки погибших кораблей, зеленые, покрытые язвами полипов и мидий, они медленно вылезали из воды и плыли по земле, глухо царапая улицы килями – целые эскадры мертвецов, когда-то построенных им... На грани сна и яви, на рассвете, он слышал город и работу верфи, стук молотов, свист пил и громовой голос Талстоуна где-то в отдалении. Иногда ему слышался Паули. Иногда смех Каку. Тот в последнее время редко смеялся... Еще он ловил себя на непроизвольном, насквозь механическом движении большим пальцем по плечу – поправить подтяжки, которые во время работы постоянно сбивались. Сфера эмоций была сложно контролируемой. Что-то осело в нем и проросло, и это что-то было трудно искоренить привычными способами. Он должен быть сильнее этого. Это было неправильно, и от этого нужно было избавиться. Его внутренние весы болтались, и мир становился шатким. Думать о настоящем – вредно. Надо думать о будущем. Это был постулат, которым он жил. И теперь преступно думал, что эта последняя миссия была издевкой над ним. Среди больших мировых сил только Мировое Правительство выступает за Порядок. Революционеры, пираты... саранча, переносчики смерти и хаоса. Порядок важнее всего. Он – рука Правосудия, орудие его, и он знает, что то, что он делает, правильно. Он был функцией, абсолютным орудием, неотвратимым и беспощадным. Бесчеловечность была обязательным критерием, своего рода гарантией качества. Он всегда был на войне. С Революционной армией, с Эрой Пиратов... война есть война. Победа не может стоить слишком дорого. Когда сходятся такие силы, цена перестает иметь значение. Он так считал всегда, с самого детства. Обыватели воспринимались им как стадо баранов. Они не вызывали ни желания защитить, ни сожалений, если кто-то из них умирал. Убивать их тоже было занятием слишком простым, скучным и недостойным. Они были странные, нелогичные. Недолговечные. Они жили сегодняшним днем, словно завтра не наступит никогда. Он был выше их. Был орудием Правосудия всю свою жизнь, сколько себя помнил. Все мирское, обыденное и социальное в нем подлежало искоренению, поскольку для слуги Правосудия все это вредно. Дегуманистическое воспитание требовало от него эффективности, какими бы способами она ни была получена. А тут – его как в насмешку бросили в эту человеческую обыденность с головой. И с двумя условиями: «не выделяться» и «войти в доверие». «Нам это не составило никакого труда...» Он покривил душой. Трудность задания заключалась не в сложности цели, как это обычно бывало. Трудность была куда менее очевидна. С баранами ему было неинтересно, его выводили из себя их мелочные сиюминутные желания, порывы, эмоции, амбиции, проблемы и радости. Ему это было чуждо. Его раздражали фанатствующие толпы девчонок, несерьезность плотников, инфантильность Айсберга, шумные орды демонтажников Френки, праздники, суета и прочий бардак… «Принцесса», «декоративный плотник»... Люччи умел терпеть. Он успокаивал себя одной-единственной мыслью: «Когда придет время, я убью их всех. Жестоко. Очень жестоко. Всех-всех-всех...» Они были такие простые, глупые, радостные идиоты, что их не было даже жаль. Их крохотные мозги не могли вместить сколь-либо глобальные идеи, они мыслили только простыми земными вещами. Как одноклеточные. Это было настолько мелочным в его глазах, что становилось тошно. Хотя в борьбе за свое короткое существование они были столь же безжалостны, как и он сам, но, может, куда более благородны. Качество, которое он никогда не ценил как достойное или полезное. Баран на то и баран, чтобы идти туда, куда гонят, и в нужный момент пойти на мясо. Люччи с трудом отращивал в себе социальные навыки, хотя среди этих идиотов он чувствовал себя единственным взрослым. Тем, кто может радоваться только победам и достижениям, и для кого важен в первую очередь результат. Но залог успешной работы под прикрытием – это умение хорошо вживаться в роль. И вот тут крылась проблема. Ему нужно было, невзирая на свое отношение к ним, проявлять участие. Входить в доверие, влезать в эту овечью шкуру. Это было не так просто, как ему казалось... - Ты что, по учебникам учился? Дай сюда! Смотри, как это делается... Паули. Дурак и холерик. Насквозь пропахший сигарным дымом, даже на вкус – табак... Паули в него не верил. Единственный, кто скептически смотрел на его работу дольше всех... - Эй, новенький, - он стоял, пыхтя сигарой и опершись плечом о стену мастерской. – Вижу, что стараешься, поэтому скажу сразу и без обид – толкового плотника из тебя не выйдет... Люччи удивленно отвлекся от работы. - Пурро-хо, разве это не противоречивое заявление? – спросил Хаттори. - Нет. В том-то и дело. - Мы делаем что-то неправильно, Паули-сан? Укажи нам на ошибку, и мы исправим ее. - У тебя ошибок нет. И руки у тебя что надо, тут не поспоришь. А вот с мозгами проблемы. - Это из-за того как я... как он говорит? - Ты идиот или как?! У Лулу вихры вылезают даже из ноздрей, а шепот Тайлстоуна может заглушить стартующий морепоезд! И ты думаешь, меня смутит какой-то голубь? Я с тобой о работе говорю! Слушай. Мы тут не горшки лепим, заметил? Мы строим корабли! И это не просто корыто под парусами. Здесь они рождаются, здесь мы их лечим, здесь же провожаем в последний путь, если уже нечем помочь. Они, может, и не живые, но если хорошо построил, то почти одушевленные. И постройка не сводится к одной механике. Это... как с детьми. Чуть что не так – и родился урод. А чтобы получился здоровым, его надо вести, вкладываться в него, под чьим бы флагом он потом ни плавал. Если корыту не отдать часть себя, то твой корабль так и останется корытом, и ему никогда в море не повезет. И спасти людей он не сможет. Это, может, звучит как бред, но плотники – народ суеверный. А когда вложить нечего, получается деревяшка. Дефект, а не корабль. Тебе может показаться, что я придираюсь, но это Галей-Ла, парень. На нас лежит большая ответственность. Здесь рождаются корабли, и они должны родиться жизнеспособными. Поэтому что касается рук – тут ты, может, и молодец. Вот только работаешь механически, вхолостую. А халтуры нам не надо. Пусть ты и талантлив, а не научишься вкладываться, эта работа доконает тебя, а ты – ее. - Что нам сделать, чтобы это исправить? Паули вздохнул и досадливо взлохматил пшеничные вихры на затылке. - Что делать? – хмуро переспросил он. – Если б я знал, что делать. Тут словами не объяснишь. Знаю только, что это или есть, или нет. Поэтому если это дело тебе не по душе, то лучше оставь. Займись чем-то другим. Я могу быть и не прав на твой счет. В любом случае, у тебя еще есть время, чтобы меня переубедить. Дерзай...» Он начал вкладывать в работу старание. Это единственное, что он мог вложить. Всю свою страсть к порядку, организованности, весь свой перфекционизм. Он начинал выкладываться, как на заданиях. Это было важно для легенды, ему необходимо было внедриться... пока, со временем, он не осознал. То, что имел в виду Паули, не имело никакого отношения к эффективности. Только к человечности. Хотя человеческие чувства для такого, как он, были экзотикой, он старался, имитировал их, пока они не стали получаться естественными. С детства словно проглотивший трость, он заново обретал гибкость позвоночника. Учился наблюдать, притворяться травоядным, давить все прежние принципы и ценности, тем более, что в новой миссии они были неприменимы. Эти люди чхать хотели на правосудие. Они жили сегодня, развлекались, дрались, пили и валяли дурака. И в какой-то момент, когда Люччи поймал себя на том, насколько это притворство выматывает его, он осторожно позволил себе расслабиться. Позволил этой обыденной жизненной кутерьме подхватить его и нести. Самым забавным было, что он даже стал получать удовольствие от этой работы. Но хуже было то, что помимо его воли эта маска стала прирастать к лицу. Не настолько, чтобы стать лицом, но за пять лет эта ложная сущность пустила в него глубокие корни. Он понял это, когда наряду с облегчением, которое он испытал, вернувшись в Эниес Лобби, столкнулся со все возрастающим раздражением. И удивлялся, что не может справиться с ним. Спандам злил его до почти прямого неповиновения, до бунта в буквальном исполнении приказов. Паули прав. Он молоток Мирового Правительства. А молоток работает так, как им пользуются. Дисциплина в Галей-Ла отличалась от той, к которой он привык на работе. Она была грамотнее, отлаженнее. Эта работа, на ритм которой он настроился, не отпускала его, вызывая раздражение от тупости начальства. И, помимо прочего, его донимало эхо. Ему не давали покоя эмоции. Положительные, в том и каверза. Если бы это были привычные негативные издержки заданий, с ними можно было бы привычно бороться, но когда донимает что-то положительное, бороться с этим нет никаких сил, потому что... а зачем? В доке он научился получать удовольствие от запаха и ощущения дерева в руках, от вкуса пива, даже от стычек с Паули. Эти эмоции аукались ему даже год спустя. Эти же эмоции он относил и к своей команде. Потому что то, что они сделали, ошеломило его. Люччи относился скептически к идее спасения жизни вообще. Среди более вероятных причин, одну он выделял как аксиому для всех подобных случаев: спасаемый по каким-то причинам нужен спасателю живым, а не мертвым. В мире обычных людей за это отвечали дружба, любовь, сентиментальность или мораль, что в понимании Люччи было забавно, но глупо. Он не чувствовал себя обязанным Паули за спасение его в Вотер-7, потому что Паули спасал своего друга, его роль, а Люччи к этой роли имел мало отношения. Поэтому такое поведение Паули не удивляло и ни к чему не обязывало его. Хотя он тогда честно поставил Паули выпивку, и это событие послужило его миссии в плане вхождения в доверие к коллективу... Совершенно иначе дела обстояли с СР9. Они спасли ему жизнь. И это событие потрясло его едва ли меньше, чем собственный проигрыш Мугиваре. Тогда он осознал, что история, свидетелем которой он стал на Башне Правосудия, повторилась с ним самим. И когда он очнулся в Сент Поллар, его привычная картина мира разошлась по швам. Они не были накама. Всего лишь коллеги. По характеру они одиночки и никому ничего не должны... Но Бруно вынес его из разрушенного Эниес Лобби. Они собирали деньги... не столько на его лечение, сколько на секретность этого лечения. Дозор проверял больницы, зная, что СР9 сильно пострадали и, скорее всего, вынуждены будут обратиться за медицинской помощью. И когда они вошли к нему в палату, у Калифы в глазах стояли слезы. ...Больничная палата была выкрашена в пастельные розовые тона. Над койкой на стене висела картина с букетом. Предполагалось, что это должно было улучшать самочувствие пациентов, но на деле вызывало желание скорее встать на ноги лишь для того, чтобы рвануть отсюда как можно дальше. Когда СР9 вошли к нему, Люччи уже смирно сидел в кровати и вяло размазывал по тарелке местное нечто, напоминающее крахмальный клейстер. Когда поднял голову к вошедшим, то почувствовал, как в его плотоядном взгляде мелькнуло что-то страдальческое. - Я уже почти скучаю по Вотер-7, - тихо сказал он и позволил себе улыбнуться. Знал, что выглядит плохо. - Имей в виду! Я за твою шкуру через огненное кольцо скакал, так что даже не вздумай теперь зазнаваться, Люччи! – поздоровался с ним Джабура, бухая на прикроватную тумбочку объемный пакет калорий. – И не дай бог я от тебя не услышу ни одного «спасибо», кошачья морда! Я же не посмотрю, что ты только после операции! На подоконнике радостно курлыкал Хаттори, утреннее солнце лилось в палату, а он чувствовал что-то, близкое к растерянности. И еще... где-то на самом краю сознания, даже осознавая тяжесть и неопределенность их теперешнего положения... он был рад видеть их всех. Видеть их живыми. Вечные объекты для опеки, они сами опекали его. Носили ему вредные с точки зрения санитаров белки, жиры и витамины. Подарили рубашку в пятнах. Были рады, что он выжил. Даже Джабура шутил, что у кошек девять жизней. Он хотел еще принести Люччи шерстяной клубок, вроде как для души, но Каку его вовремя стукнул. И там же, в больничной палате, Бруно рассказал ему все последние новости. Зря беспокоились, идиоты. Он не собирался сдаваться. Во всех смыслах. И даже сейчас, на Оргасе, он чувствовал, что именно их участие не дало ему тогда погрязнуть в апатии после поражения. Это был тяжелый удар. Но они все проиграли, что было уже не так обидно. Джабура на все лады ругал Каку за то, что тот отдал Ророноа ключ. По его мнению, надо было зашвырнуть его в океан, назло Мугиварам. Калифа фыркала, что никто не виноват, и что свою миссию они выполнили честно, а Кумадори торжественно грозился взять на себя ответственность за провал и совершить по этому случаю сэппуку... Они спасли его. Будь он в сознании тогда, гордость бы не позволила ему принять их помощь. Будучи лидером, он не мог себе позволить оказаться слабым в их глазах. Но он нуждался в помощи, и они спасли его. Каким-то странным образом это его смягчило. И, хотя Кумадори вскоре покинул их, оставшиеся еще сильнее сплотились вокруг него. Своего командира. Капитана. Впереди была служба Аокиджи. И Оргас. ...А люди иногда оказываются не так просты, как хотелось бы. Силой они, разумеется, мериться с ним не могут, а вот фактор неожиданности непозволительно часто оставляют за собой. Сейчас Люччи чувствовал себя так, как если бы какой-то баран тяпнул его своими тупыми зубами до крови. И все чаще он ловил себя на том, что все-таки... не какой-то. Он купился на то, что Паули слишком предсказуем, и что его действия легко предугадать. Это зачастую было правдой. Раньше достаточно было направить его вспыльчивую натуру в нужное русло, и он делал все, что требовалось, сам не замечая, что им управляют. Зачастую. Но не всегда. Он начал забывать, каким Паули умеет быть... Негласный лидер Первого Дока. Его бывший наставник. Привыкший держать ситуацию под контролем своей ответственности, Люччи испытывал к Паули что-то вроде покровительственной симпатии. Он часто брал его под опеку, и Паули всерьез завидовал его уму и хладнокровию. Они вместе работали, дрались, прятались от дождя, делили выпивку, Паули оставался у него ночевать. Он был грубый, шумный и проблемный. Но у Паули была управленческая хватка, и Люччи иногда ощущал, что Паули тоже чувствует ответственность за него. И, стоило отдать ему должное, он был профессионалом. Заслужить благосклонность такого, как он, было большим достижением его миссии, почти победой. И, когда того требовала ситуация, в этом вспыльчивом, дурном ханже, проматывающем в казино последние деньги, обнаруживался стержень, с которым приходилось считаться. Как тогда, когда оборвались ванты... или когда кран упал на крышу мастерских... Может быть, обладай Паули настоящей силой, будь он полноценной боевой единицей... она была бы у него. Воля. Люччи объявлен шах. И если не найти пути решения, будет мат. Его переиграл человек. Третий раз, и в третий раз это уже не случайность. Его бесило то, что нельзя было все решить простым насильственным путем. Могут возникнуть проблемы... «Мне нужен ключ. Он не покинет завтра корабль, что бы он там не нес». Надо менять тактику. Импровизировать. *** Странное предчувствие охватило его, и, открыв глаза, Паули обмер, увидев Люччи в трех дюймах над собой. Тот навис над ним, весь в черном, как при погребении. Сплошное темное пятно, кроме лица и рук. Он держался пальцами за крюк с креплением его гамака и хмурился так, что Паули решил – всё. Вот теперь всё. Он уже понял, что зря сомневался в жестокости Люччи, и в глубине души был готов к тому, что тот не отпустит его с корабля. Зря только сказал об этом, надо было просто тихо уйти, отвязать утром шлюпку и... Испугаться не успел. Сердце заледеневшим ядром замерло в груди, когда Люччи склонился к нему, и Паули со спокойствием фаталиста наблюдал, как неотвратимо к нему приближается чужое лицо, видел, как размыкаются губы – холодные, бледные губы убийцы... Как парализовало вдруг. Так покорно смотрят на приближающийся морепоезд – неминуемое, неотвратимое орудие судьбы. Он ожидал увидеть клыки. Ожидал, что ему сейчас вопьются в горло. Чего он точно не ожидал, так это того, что эти губы возьмут его в плен. Не укус, не смерть. Люччи лизнул его в губы, язык у него оказался шершавый и мокрый. Настырно толкнулся в рот. Окончательно проснувшись и поняв, что происходит, Паули дернулся вбок, больно грохнувшись с гамака. - Какого хрена?!.. Он сел на полу, потирая ушибленное плечо. Люччи выглядел раздраженным. Остановив качающийся гамак рукой, он чуть склонил голову набок. - Хочешь объяснений? - Еще как хочу! Люччи выпрямился, чуть сдвинул брови. Постоял, словно прислушиваясь к чему-то. Черные одежды в полумраке еще сильнее подчеркивали бледность его лица и шеи, делая его похожим на изваяние из слоновой кости. - Тогда не здесь, - серьезно сказал он обычным властным тоном. – Следуй за мной. И Паули пошел за ним как привязанный. Холодный воздух палубы окончательно убедил его, что он не спит. Была глубокая ночь, но со стороны берега еще долетали голоса и смех. СР9 играли в пиратов. А он шел за Люччи, собираясь получить однозначный ответ, и в глубине души готовился к тому, что это очередная уловка, чтобы сбить его с толку, заманить, заковать, выпытать из него все, что он знает. Паули вошел в капитанскую каюту бодрый, злой и готовый к бою. Но успел сказать только: - Послушай, Лю... А больше ничего не смог. Едва закрылась дверь, этот мерзавец сжал его уши так, что, казалось, треснет череп, и его язык, мокро мазнув по губам, погрузился в рот Паули едва ли не до миндалин. Тот замычал в поцелуй, впился руками Люччи в плечи, но сдвинуть его было не легче, чем Ред Лайн. Люччи прижался к нему ртом так плотно, словно хотел его выпить. Бой был проигран. Всухую. Этот гад обладал поистине животным магнетизмом, головокружение навевал какое-то, язык становился непослушный, едва шевелился, ввязываясь в игру, и никакое «нет» им не выговаривалось. У него душистые вьющиеся волосы и длинные ресницы, глаза безжалостные и смотрит так, что внутри леденеет. Но когда он целует этими невозможными губами, сейчас, вот так... разве ж его оттолкнешь?.. К нему – такому – тянуло, и тянуло так сильно, что ныли ладони. От поцелуя у Паули свело живот, вибрировали поджилки и тяжелело в паху. С этим Робом Люччи хотелось дружить иначе, по-взрослому. ...Хотелось. Плохое слово для того, кто поклялся себе не прощать... - Люччи... какого черта ты делаешь? – прохрипел он, когда ему дали возможность вдохнуть. Он держал капитана за плечи и жадно всматривался в его лицо, словно выискивая насмешку, злобу, фальшь, хоть что-нибудь... но лицо у Люччи было непроницаемо, как маска. Взгляду Паули никак не удавалось заглянуть за нее. Он даже не был уверен, что хотел бы знать, что там, за ней. Глаза эти напротив дымчатые, с желтизной... затягивают так глубоко, что не вырваться. Позволишь ему чуть больше, расслабишься – и он тебе сердце выпьет. Досуха. - Если ты все равно уходишь, то почему бы и нет? Паули остолбенел от такого вопроса, пока не озвучил то, что давно мучило его, сжав ненавистные плечи сильнее: - Черт... Значит там, под мостом, все-таки было?! Тень улыбки тронула бледные губы и закралась в глаза, сделав их почти человеческими. - А ты сомневался? - Убедил себя, что это был сон. - Я так и подумал. Это было предсказуемо. - Подонок, значит, ты действительно говорил со мной тогда?! Своим голосом! - Это далеко не единственное, что я тогда делал. - Почему? Люччи, черт возьми, ведь для миссии ты не обязан был!.. - Какой недогадливый... Он подался вперед, легко коснулся губами, и Паули ответил, почти шатаясь. Потом отстранил, глянул затравленно. Поднял руки вверх по плечам, по точеной шее, погрузил пальцы в тепло волос, погладил по затылку. А затем его руки упали вниз, он сжал в кулаках рубашку Люччи и яростно дернул его на себя. Они набросились друг на друга, сминая, целуясь так пылко, словно до этого пережили шесть лет сплошной прелюдии. Поцелуй затягивался, предвещая нечто гораздо, гораздо большее. У искушения почти нет логики. Может, поэтому здравому смыслу так тяжело с ним бороться. - Хочу сделать это с тобой, - шепнул капитан ему в губы. – Прямо сейчас. - Скажи мне только одно. Это плата за то, чтобы я остался? - А если и так?.. И целует, кусает, ладони Люччи шарят по спине под курткой, твердые пальцы сжимаются на ягодицах. - Черт тебя дери... черт тебя дери!.. Этому тоже учат на курсах агентов? И как часто ты прибегаешь к этому, когда не можешь справиться силой? – Люччи свел брови, и что-то смертельно опасное мелькнуло в его лице, но тут же исчезло. Паули этого не заметил. – Хотя... молчи. Я не хочу это знать. Ярость в нем мешалась с возбуждением. Стоило только дать себе волю – и его захлестнуло, впервые в жизни он завелся так, что еще чуть-чуть – и станет невыносимо. - Вот и молодец. Иначе пришлось бы тебя убить за такие речи. - Обстоятельства на моей стороне, да? - Пока да. Так что? – Люччи выгнулся, прижался к его паху и чуть двинул бедрами. Паули понял, что уже сдался. Будь Люччи даже самим морским дьяволом, он бы все равно не смог устоять. А правительственный агент в изгнании – это, в общем-то, не так уж и страшно. Особенно когда ты на два сантиметра выше, и у него приказ тебя не убивать. Очень жизнеутверждающая комбинация. А остальное как-нибудь переживем. Он поднял дрожащую руку, широко мазнув ладонью по груди Люччи, и начал медленно расстегивать его рубашку. Он все еще не верил, что делает это... - Я останусь. Если не будешь сопротивляться, - хрипло сказал он. - О. Хочешь подраться, кто будет первым? - Я буду. Потому что ты мне должен. Потом можешь делать все, что хочешь, но сейчас – ты мой! - Хочешь меня наказать? Дрожу от предвкушения... - Вот и хорошо. Расстегнув рубашку Люччи до конца, Паули стянул ее, мазнув ладонями по плечам, давая ей свободно упасть на пол. После чего медленно потянул веревку из рукава и набросил ее на шею Люччи петлей. Тот усмехнулся. - Собрался повесить меня? Жаль, у Оргаса нет прямых рей... - Я сделаю много хуже, - и дернул к себе за веревку, глубоко целуя в упругие губы. Пока целовались, Паули разматывал трос, гладил Люччи по животу, спине и бокам, попутно стягивая узлы, оплетая. Пальцы жили отдельно от его сознания: обмотать, перекинуть, стянуть... Отстранился, рывком развернул Люччи к себе спиной, поддев петлю на его шее сзади, и потянул трос вниз. - У тебя неверное представление на мой счет, - шепнул Паули ему ухо, попутно прикусив мочку. – Знаешь, я никому не говорил, но... - и он затянул веревку, стягивая Люччи запястья, - иногда я и сам побаиваюсь своих желаний. Отведя в сторону черные волосы, он поцеловал бледную шею, вжался в нее ртом, оставляя следы зубов. Погладил языком бьющуюся под кожей жилу. Хотелось больше, хотелось еще. Люччи зачарованно наблюдал за тем, как Паули ловко перекидывает петли ему через спину и грудь, как на животе стягиваются ромбы. Да, Паули знал много узлов... Люччи не противился. Он был удивлен. Уже понял, что импровизация удалась, но то, что происходило сейчас, он просчитать не мог. Паули, скромник-Паули, связывал его, и, кажется, все сильнее возбуждался от этого. Кто бы мог подумать, что этот девственник... Веревки плотно оплетали торс, в несколько рядов держали плечи и грудь, петля от солнечного сплетения тянулась вверх и с обеих сторон обтягивала шею, но не давила, потому что, подхваченная у основания сзади, тянула дальше, вниз по позвоночнику до связанных запястий и еще ниже – до стянутой поясницы. - Занятные у тебя наклонности... теперь ясно, почему у тебя нет девушки. - Мне еще не попадались такие, которые бы бесили меня так, как ты! – Паули завязывал последний узел спереди. - Интересно. Тренировался на бревнах? - И за это я тебе тоже устрою! - Уверен, что не вырвусь? - Мои веревки не рвутся. Он развернул Люччи к себе лицом, держа за плечи. С какой-то маниакальной жадностью полюбовался на результат своей работы, притянул к себе, поцеловал. Люччи провел языком по его губам, и еще раз, протолкнулся внутрь и вылизывал до тех пор, пока Паули не застонал ему в рот. Большие руки нетерпеливо сжались на стянутых плечах, скользнули по груди и огладили его, переплетенного, от живота до самых ключиц. А в этом тихом омуте полно чертей... - Что теперь? – поинтересовался Люччи, отстранившись, так спокойно, словно речь шла о послеобеденном досуге. - Еще не решил, - признался Паули, разглядывая его по-новому. Это был взгляд обладания, нетерпения. Люччи усмехнулся и изящно опустился вниз, присел на носках и коснулся коленями пола, по обеим сторонам от ног потрясенного Паули. Тот вжался в дверь спиной, и лицо его запылало до корней волос. - Не вздумай!.. - Понравилось под мостом? – подцепив языком собачку, Люччи зубами потянул ее вниз. На коленях, связанный его веревками, смотрящий исподлобья снизу вверх, Роб Люччи был сногсшибателен. Черные волосы рассыпались по его плечам упругими локонами. Глаза лукаво блестели, дразнили. - Я... почти ничего не помню, - признался Паули хрипло, негнущимися пальцами помогая Люччи освободить себя от одежды. – Напомнишь мне, а?.. И с первого влажного прикосновения понял, что все закончится быстро. Слишком быстро. Он держал руку на макушке Люччи, тяжело дыша и отслеживая медленный ритм. Люччи не торопился. Паули смежил веки и застонал. Как же это потрясающе... Десяти движений оказалось достаточно, чтобы он решил, что хватит. Он хотел не этого. Не так. Он хотел получить свое полностью, досыта, поэтому, с трудом отстранившись, он подхватил Люччи за руки, поднял и толкнул на постель. Начал стягивать с него ремень, одежду, чувствуя под пальцами тяжелую твердость. Люччи хотел его!.. Тот издал звук, который вполне можно было бы счесть смешком. - Кто бы мог подумать... А кажешься таким скромником... - У меня тоже есть страшные тайны, - заметил Паули. Выпрямился над ним и стянул сперва куртку, затем футболку через голову. Волосы его растрепались, светлые пряди обрамляли лицо, острые, как дикобразьи иглы, глаза блестели в полумраке, и Люччи впервые подумал, что его предки, похоже, были северянами, приплыли на Гранд Лайн откуда-то с Норс Блу. Происходящее... интриговало. У Паули тоже были татуировки. Вились на груди и спине, хотя показывать их он не любил. И шрамы, похожие на следы от пуль. Люччи ощутил горячую щекотку в ладонях – так захотелось их погладить. Это были его метки, его тавро. Паули принадлежал ему, но... пусть потешится. Мутный взгляд сверху вниз. Он склонился над Люччи и провел ладонями по внутренней стороне его бедер. Руки у него были грубые от веревок, деревянные на ощупь. Подхватил под колени, притянул к себе ближе и горячо потерся налитым стволом о ствол. Что-то кольнуло внутри головы, паническое, похожее на полузабытую потерю контроля, но Люччи задавил этот импульс. Это же Паули. Каким бы взвинченным он сейчас ни был, а все равно никакой злости ему не хватит, чтобы даже ранить его. Он целовал Люччи в живот, упруго подрагивающий под его языком. Жадно, вдавливаясь зубами, словно давая понять, как уязвимо сейчас под ним эта плоть. Потом уже, протолкнувшись двумя пальцами, водил другой рукой по стволу и касался языком головки, еще опасливо, на пробу, впитывая терпкий солоноватый вкус. Стыдливости не было, её всю выместила жгучая ярость – Люччи не тот, перед кем он будет краснеть. И хотя мстительность была не в его натуре, сейчас ему хотелось отомстить. Хотелось заставить его стонать. Задыхаться. Попросить снять веревки, просить еще... Хотелось отыметь эту сволочь так, чтоб у Люччи искры из глаз посыпались, чтобы кричал, чтобы не вздумал больше так издеваться, изверг... Его хотелось подчинять. Брать глубоко и сильно, без церемоний... Глубоко и сильно не получалось. От тесноты Паули колотило, двигался сперва беспорядочными рывками, крепко держа Люччи на весу под колени, боясь, что от давления сейчас взорвется, пока не поймал верный ритм, прорываясь все глубже. Пока Люччи не впустил его до конца. Тогда все стало почти легко. Он впивался пальцами в его бедра до синяков, целовал их мокро, оставляя следы. А Люччи дышал хрипло, но даже не морщился, чертова правительственная закалка... Ну нет! Тебе будет хорошо со мной! Теперь моя очередь тебя пронзать, и я, черт меня дери, не проиграю!.. - Люччи, - хрипит, склоняясь, дышит в шею. – Люччи... - Что заладил?.. - Эй... ты часто делал это раньше? С другими... - Нашел время... спрашивать!.. - Просто ответь. Ведь ты предложил мне... опыт есть, а? - Прекрати. - Люччи, - целует в шею и за ухом, но уже не зло, почти нежно. – Я хочу знать. - Очень давно... нужно было... во имя Правосудия. Паули замер на середине движения. Он вдруг понял. Это глобальное понимание в его голове было подобно смещению тектонических плит. Мысли рождались одноэтажными. Во имя Правосудия... в юности он наверняка был чертовски миловидным... во имя Правосудия... в тринадцать лет убил пятьсот солдат... в тринадцать... страшная слава машины для убийства... был миловидным... Сколько же раз они пользовались его миловидностью, пока он не стал для этого слишком опасен?.. Слишком опасен... пятьсот безоружных солдат... тринадцать лет... Очень давно... У тебя была причина становиться сильнее, да? Во сколько же лет... сколько же раз они... его... Паули чертыхнулся, потянулся вперед, к лицу, поцеловал в мокрый лоб, в упрямую складку между изогнутых бровей. Начал движение медленнее, аккуратнее. Стыд жег его изнутри как красный перец. - Прости, - шепнул он, зарываясь лицом в тугие локоны. Лизнул ушную раковину, и ниже, под мочкой, у самого основания. Если он правильно заметил, Люччи там понравилось... Но Люччи заскрипел зубами. На лбу и над верхней губой выступила испарина, губы припухли от поцелуев. Его чуть трясло и, казалось, что он в бешенстве, а во взгляде, которым он наградил Паули, пылала явно не благодарность. - Не вздумай меня жалеть! – прошипел он. - Что? Но... - Не сейчас! – Люччи рванулся в путах, затрещали веревки. – Скользящий узел... ловко. Паули, не будь идиотом!.. - Что ты хочешь этим?.. - Двигайся! – и в его глазах Паули прочел предпосылки к убийству на почве ненависти к тормозам. И тогда до него дошло. Мыслей не осталось. Он рванулся вперед с такой силой, что Люччи шумно вдохнул горлом. - Так? - Да, - выдохнул Люччи, глаза которого подернула туманная муть. – Да, так. - Тогда не сдерживайся. Хочу тебя слышать. Я говорил, что у тебя чертовски сексуальный голос? - Заткнись! Он набрал резкий, отрывистый темп, глядя на то, как Люччи, сжав зубы, трепещет в путах под ним. Он гнулся в позвоночнике так, словно позвонков в нем было вдвое больше, чем нужно. Его тело в руках у Паули гудело от напряжения как полотно пилы. Выносливый. Уже давно не тринадцатилетний. С ним можно отпустить себя на волю. В какой-то момент эта мысль свела его с ума, и дальше все утонуло в ритме, в скрипах и шорохах... И все получилось как-то само собой. - Черт! Знал бы, что есть шанс... завалил бы тебя еще в Вотер-7. Они лежали рядом, шумно и часто дыша. Паули, с трудом потянувшись, дернул за нить узла на его животе, и вся конструкция сразу ослабла. - Сам виноват. Я же не раз давал тебе повод, - Люччи деловито выпутывался из веревок. Паули улыбнулся горько. - Да, дурак. Хотя, может, оно и к лучшему. Я избавил тебя от необходимости объяснять, откуда это у тебя на спине знак Мирового Правительства. - Разве что так. Вот только тогда у тебя было бы больше шансов избежать того, что будет сейчас, - Люччи, отбросив в сторону трос и по-кошачьи потянувшись на одеяле, приподнялся на локте и навис над ним. - Что? – не понял Паули, которого уже начала одолевать дрема. - То, Паули, - Люччи как-то нехорошо улыбнулся, – что сейчас моя очередь. Дрему как ветром сдуло. - Чтоо?! Нет-нет-нет, постой, я!.. - Ты же сам сказал: «Делай потом что хочешь». - Чертов буквоед! Я не это имел в виду!.. - Значит, сам виноват, - Люччи стоял на четвереньках над ним, и бежать было некуда. – Ловлю на слове. Глаза Люччи маслянисто блестели в полумраке, длинные волосы щекотно касались его живота. - Постой! Дай мне хотя бы отдышаться!.. - Я еще не насытился. - Ты не... ммф!... Он так и не сумел понять, что ему помешало воспротивиться по-настоящему. Паули хотелось верить, что такая потенциальная возможность у него была. Он успокаивал себя тем, что Люччи сама природа велела быть сверху, и ему еще повезло повернуть для себя ситуацию наоборот... Как бы то ни было, он принял это. А жалеть о принятом было уже поздно. Поэтому несколько минут спустя стоял на коленях, упираясь локтями в кровать, комкал простыни в кулаках и молча благодарил Люччи за то, что тот не шевелился, позволяя ему привыкнуть к тугому вторжению. Напряжение не уходило, и Люччи от этого должен был мучиться не меньше, а поди ж ты, держал себя в руках. Ласковым или особенно щедрым на прелюдии Люччи не был, предпочитая сразу переходить к сути дела, но уже во время сути дела, когда Паули колотило от противоестественности происходящего, он позволил себе успокаивающие жесты. Его ладони гладили Паули по груди в бинтах, по бедрам. Пригнувшись к его уху, Люччи шепнул: - Расслабься и дыши. Вот так. А потом он прикусил ему кожу в основании шеи до крови и начал вылизывать ее, проталкиваясь вперед еще и еще. Паули задрожал. Ошеломляющая волна возбуждения накатила на него. Он наверняка обезумел, раз не может сопротивляться, если стонет, и кусает, и целует куда придется. Паули не знал, откуда в нем эта жажда быть пойманным этим монстром, но то, как Люччи двигался в нем, его заводило до боли. - Нравятся хищники? Паули, а я и не знал... И Паули видит, как руки, упирающиеся в кровать рядом с его головой, начинают меняться, покрываться шерстью, но хуже – или лучше? – то, что он чувствует перемену внутри себя. Растущее в ширину, меняющее форму, становящееся еще горячее... Он застонал, чувствуя, как его распирает до предела, и длинный гибкий хвост погладил его между ног, по бедрам, шелковисто коснулся – и Паули понял, но надолго его не хватит. В голове жарко мутилось и стучало, он выгибал спину, раскачиваясь навстречу, раскрываясь еще сильнее, заводясь от бесстыдства, от собственной беспомощности, и от хвоста леопарда, обернувшего его упругим пушистым кольцом... Его заводило, как Люччи хрипло дышит, уже на грани, как он склоняется и долго лижет его лопатки, шею языком – шершавым, как горячий наждак. И рычит над ним. И попытка вырвать руки не приносит результата, а в ухо шепчет: «Ну нет. Ты сделаешь это только от меня». И ничего не остается, только, напрягаясь всем телом, чувствовать, как поднимается из глубин волна, заставляя кричать в голос, лишь бы он двигался так же быстро, так же глубоко, так же задевая... так... Он кричал, выплескиваясь на простыни. Ярко и бурно. Сотрясаясь от последних толчков, теряя голову от низкого рыка над ухом, когда Люччи извергался в него, обжигая дрожащее нутро, от мучительного освобождения, от радости, от наслаждения – до слез, до сухих рыданий... ...Когда Люччи сказал «я не насытился», Паули еще не знал, насколько ненасытным он может быть... Лежа на кровати, он дергался и сипло ругался сорванным горлом, пока Люччи нарочито медленно пропускал его, напряженного, между твердыми пальцами, гладил, и, как назло, в самый нужный момент прижимал у основания, продляя пытку. Паули вертелся в его хватке – обе его руки над головой были прижаты одной рукой Люччи, но этот захват был равносилен тискам. - Какие еще у тебя страшные тайны? Фантазировал на меня еще в Вотер-7, а, Паули? - Нет, черт возьми! У меня тогда и в мыслях такого не было! - Что? Неужели уже после разоблачения? Плохой мальчик... Что ты скрываешь? Я хочу знать. - Я... - Что? - Я ЗНАЛ, ЧТО ТЫ ФРУКТОВИК! Люччи замер. Убрал руку к тяжелому вздоху Паули, посмотрел очень пристально. - Я... знал... еще за три года до того, как ты раскрылся. Только не знал, который... Долго вспоминать не пришлось. За время работы в Вотер-7 был один единственный раз, когда он умудрился свалиться в воду. Они делали надводный ремонт, было сильное волнение, а заказчик торопился, и его фрегат... - «Сетанта», – вспомнил Люччи. – А я-то полагал, ты поверил, что я просто не умею плавать. - Запутался в тросах? Да кто в это поверит?! Когда я тебя вытаскивал, ты повис на мне как мешок с песком! И не пытался грести. Так делают только самоубийцы или... - Фруктовики. Похвальное наблюдение. Ты поэтому больше не ставил меня на надводные работы? - Да. Заметил еще, что ты никогда не плавал в бассейне. И все сошлось. Каку там плескался каждые выходные... - И никому ничего не сказал. Как опрометчиво с твоей стороны. - Подумал, что это не мое дело. У всех есть право на личные тайны. Эй, может, когда мы с этим разобрались, ты руку вернешь, а? Мучитель проклятый. Люччи чуть усмехнулся и снова двинул пальцами. Паули задрожал у него в руке. - Зачем ты вообще полез меня спасать тогда? - Когда ты упал в воду, Хаттори... вел себя странно... я подумал, что что-то не так... - Ты чертовски милый, Паули. - Эй-эй! В этот момент Люччи сжал его так, что Паули со стоном выплеснулся ему на руку. Упал на спину, тяжело дыша. Люччи поднял руку и жадно облизнул свои пальцы. - Нет. Думаю, этого будет мало. Он снова ощутил эти пальцы. Смертоносные, твердые... но уже не там. - Ты гребаный извращенец! - Кто бы говорил, любитель веревок. Эти влажные пальцы погрузились в него до основания, заставив мучительно охнуть. - Что б тебя! Снова?!.. Это уже... четвертый!.. Вас что там... в правительстве... морили голодом? - Молчи. - Ах, что б тебя! Люччи!.. Неужели ты не можешь убить меня... более гуманным образом?!.. - Убить тебя так? Это было бы оригинально. Выдохся, а? Все настолько плохо? Люччи отпустил его руки, чтобы выбрать положение поудобнее, и Паули вырываться не стал. - Да, - обреченно притянул к себе для поцелуя, не желая портить интимный момент. – Все хуже некуда. Чем дал понять, что даже почти не против оказаться зацелованным и заезженным насмерть. Получилось совсем иначе. Лениво, медленно и глубоко. Паули уже дошел до той точки экстаза, где не мог различить наверняка, больно ему или приятно. Мускулы Люччи двигались под кожей как змеи, словно он весь состоял из мышц и натянутых жил. Паули слышался утробный звук, низкий рык, пробуждающий леденящий ужас внизу живота – первобытный, словно этот рык как бикфордов шнур тянулся сквозь его тело к древней памяти всех теплокровных, от одного этого звука рвущихся в панике сквозь лес, пахнущий смолой и дикой хвоей... Люччи тек над ним. Паули, обхватив его спину обеими руками, чувствовал, как мех перетекает под пальцами, как вздуваются и перекатываются мышцы. В полуоблике зверя он был больше и выше, не такой, как в полной гибридной форме, но все равно... мускулистый, чудовищный, покрытый охристой шерстью с полулунными темными пятнами. Паули зарывался пальцами в эту шерсть, терся о мех, мягкий, живой и теплый, и страх мешался в нем с вожделением. Он чувствовал, как Люччи заводит его страх. Как из глотки его все громче вырываются низкие рваные звуки, как напрягается его спина при каждом движении, как внутри он становится толще и тверже... Паули купался в мускусном запахе меха и пота, ему казалось, что можно завернуться в Люччи целиком, как в меховое одеяло. И ощущение его тяжелого, пышущего жаром тела на его собственном, его движения, треск простыней под его когтями, когда он в предчувствии оргазма начал терять контроль над обликом – все это вынуждало еще сильнее цепляться за него, тянуть к себе и растворяться в нем, в его ритме, в его запахе... А завтра пусть будет, что будет. Проснувшись утром, Паули обнаружил, что утро – понятие растяжимое, особенно когда это утро давно уже перевалило за полдень. В кильваторе плескалась вода, Оргас уже снялся с якоря и был в пути. Паули обнаружил на себе несколько пластырей в самых неожиданных местах, у него горели щеки, припухли губы, сильно ныла спина и место стыковки. Шевелиться не хотелось, но он заставил себя дотянуться до тумбочки, взять оттуда сигару и зажигалку. И сделав первую затяжку, вкусно выдохнул в потолок. Следовало подумать о произошедшем, но в голове не было мыслей. Им овладела нега. И хотя положение осложнилось настолько, что впору было орать и метаться, у него не было сил задумываться об этом. Он был выжат. И еще – полнился сладким, томительным предчувствием возвращения Люччи. Предателя и убийцы, бывшего друга. Его взгляд упал на кресло. Чертовски удобное кресло, надо заметить... «Садись. Я хочу посмотреть, как ты движешься...» ...Он сидел на бедрах Люччи, прижавшись спиной к его груди, упираясь руками в подлокотники. И двигался. Сам. Чертов леопард... в голове был горячий туман. Люччи быстро перехватил инициативу, ему нравилось грубее и резче, отчего Паули все еще болезненно вздрагивал. Красные бусинки глаз следили за ними с дубового насеста. - Черт возьми! Он смотрит... на нас! - Не любишь, когда за тобой наблюдают? - Мне немного... не по себе... - А по тебе не скажешь. Смотри, какой ты уже тут... - Руку убери оттуда! И прикажи... ему отвернуться... сломаешь птице психику... - Не обращай внимания. Он и не такое видел. - Что ты имеешь в вид... ммм... – Люччи повернул к себе его голову и дальше, заставив развернуться к себе лицом, и двинулся раз, другой... - Если тебе не нравится, как он на тебя смотрит, смотри на меня... От воспоминаний Паули бросило в жар. Он думал, что им предстоит трудный разговор. Перебирал в уме фразы, злился на себя за косноязычие. Что делать теперь со всем этим? Как вести себя, считать себя предателем или нет?.. А потом пришел Люччи. Принес легкий завтрак. И, только посмотрев на него, Паули понял, что все слова куда-то вымело. Потому что Люччи шагнул к нему, опрокинул на одеяло, и сразу все остальное утратило смысл... Через два часа Паули рискнул пошевелиться и сказать: - Мне пора к себе, - однако в тоне, каким это было сказано, чувствовалась неуверенность в успехе этой операции. – А то как бы твои молодчики чего не узнали. Особенно Джабура, если у него волчий нюх... - Они знают, - совершенно спокойно сказал ему Люччи. У Паули сжались внутренности. - Что-что? Ты сейчас пошутил, да? - Нет. К сожалению, они обученные агенты, поэтому быстро сделали правильные выводы. - То есть, - закипая, прошипел Паули, приподнимаясь на локте, - ты хочешь сказать, что они все... Но в этот момент Люччи укусил его за ухо, и Паули быстро согласился, что это совершенно не важно. *** Он не знал, какими такими грехами прошлых жизней заслужил себе леопарда, но вынужден был признать, что тот почти совершенен. Чудо дикой природы. У леопардов, по-хорошему, вообще не должно быть естественных врагов. Ну, разве что блохи, бешенство и Мугивара. Оказалось, что стоило жить, страдать и маяться только ради того, чтобы завалить в постель все эти четыре тысячи дорики – чертовски несексуальное слово, но Люччи умудрялся оставаться бесподобным даже при них. Он любое безобидное место превращает в логово порока одним своим присутствием, потому что в его исполнении даже чтение книги в кресле выглядит как сексуальное домогательство. Под его взглядом все поверхности вокруг автоматически становятся двуспальными, если хорошо потесниться, и он обладает талантом сотворить стриптиз из воздуха, просто завязывая волосы в хвост. Настолько хорошо, что Паули даже не сразу замечал несоответствия между раздеванием под музыку и напяливанием резинки на волосы. Очень эротичное зрелище. Следующие четыре дня прошли как в тумане. Они забывали есть, путали части суток. На второй день он потерял счет, кто из них лидирует. Все равно это был Люччи, ненасытная зверюга. Возня и драки в постели иногда приводили к совершенно неожиданным результатам, но Паули был согласен на все. Они почти не говорили друг с другом. Паули боялся верить в то, что для Люччи в этом было что-то искреннее, но с ним теперь никогда не поймешь наверняка. Паули в нем тонул. Гладил страшные шрамы на спине, волосы, татуировки, впитывал всем телом его нетерпеливую дрожь, и Люччи дергался в его путах, натягивая веревки до треска, когда в мутном порыве исследовательского пыла Паули вылизывал его и принимал так глубоко, как позволяло горло... И было уже все равно, насколько он дурак. Все равно, насколько потом будет больно. Его вообще не волновало это «потом», где он очарован, обманут и сбит с толку еще больше, чем прежде. Он остался, потому что Люччи этого хотел. И способ выбрал такой, от которого просто так не отмахнешься даже уязвленной гордостью. У Люччи такой тембр голоса, что околдовывает на раз. Заморочил, чертяка языкастый... заворожил. Паули дурел от него. Любить не любил, а за шесть лет столько всего накипело. Да, думал об этом, даже фантазировал, но всего один раз, по пьяни... а сейчас был счастлив. И почему-то ему казалось, что Люччи в чем-то тоже. Не настолько Паули важная птица, чтобы предлагать «давай сделаем это» только из несгибаемой верности бывшему адмиралу. Было там что-то собственное. Словно Люччи закрывал страницу, а без этого завершения она казалась неполной. Они упивались друг другом на прощание. Просыпались, переплетенные. Изредка улыбались друг другу, нервно и обреченно, как сумасшедшие. Иногда ему везло, когда Люччи был сонный или просто проявлял снисходительность. Позволял Паули связывать себя. Но чаще Люччи пытал его, долго и горячо. Ему было тяжело сопротивляться. Люччи любил повелевать. И, что того хуже, он это умел. Паули стонал, кричал и ругался, пока не захлебывается воздухом – настолько хорошо становилось. Особенно когда этот зверь прикусывал основание шеи. Он протоптал дорогу в душ, по-шпионски выбираясь туда посреди ночи. Всего пару раз на него нападал зверский голод, но у Люччи в каюте всегда водилась какая-то еда из закусок, а все остальное время тяжелое томление внизу живота не позволяло думать о еде. Он украл немного орехов у Хаттори, тот только недовольно курлыкнул, но возражать не стал. Вот и отлично. Столько отношений за раз у Паули не было еще никогда. И хотя возраст был далеко не юношеский, он все никак не мог успокоиться, словно всю жизнь просидел на диете. Они оба чувствовали себя странно в этой внезапной связи, часто начинали целоваться, чтобы подавить необходимость что-либо говорить. Это обычно случалось после активных действий, когда тело словно из поролона и двигаться лень. Если бы Люччи был поразговорчивей, можно было бы попытать его на предмет баек из жизни агентов. Но он скрытный, весь насквозь из страшных тайн и обмана. Пока не отталкивает, все хорошо. А бесчеловечность ему, извергу, даже идет. У них даже появлялись свои маленькие пунктики. Во сне Паули зарывался лицом в мягкие волосы, оплетал, пока Люччи что-то сонно рычал в ответ. Иногда он и сам просыпался под тяжестью чужой руки, и ему нравилось, как Люччи плотоядно сопит в затылок, а иногда урчит как камнепад, таким низким вибрирующим рокотом, от которого волосы встают дыбом и сладко тянет в паху. Люччи нравилось пускать ему кровь и долго вылизывать ее. Он настолько от нее пьянел, что позволял Паули трогать себя за хвост или даже за уши. Они стыковались легко, как шестерни. Секс не может вылечить отношения, только на короткое время сократить чудовищное расстояние до нуля, оставив их двоих, сплетенных так крепко, что смешивается пот. Он был поражен, что у Люччи тоже ускоряется сердцебиение, выступает испарина, туманятся глаза и из горла вырываются стоны. Что даже во время соития он хмурится, и тогда Паули целует его в складку между бровей. Все-таки, приятно, что и у людоедов случается отпуск. Было это каким-то дурным романом или нет, Паули сказать не мог. Скорее всего, почти нет, но в чем-то и почти да. С секретными агентами, наверное, всегда так. Захватит – не заметишь. Предрассудки Паули не позволяли назвать их любовниками. Это можно было назвать разве что страстным, счастливым расставанием. ...У Люччи замечательный хвост. Упругий, гибкий, с пушком. Приятный на ощупь. Очень сексуальный орган. Корень хвоста тоже заслуживал отдельного внимания, но это была уже совсем другая тема. Люччи считает, что агенту такие эротические вольности ни к чему и хвост бессовестно прячет. Паули не уверен, что ему по силам все это великолепие целиком, поэтому он любит Люччи частями. Подложив руку под голову, другой рукой ведет шутливую борьбу с этим мохнатым питоном, пытается поймать, а тот старается не позволить ему. Хозяин вроде как спит, так что со стороны хвоста это крайне опасное нарушение дисциплины. Красивый хвост. Извивается, мягко хватает за запястье пушистым наручником, мех на кончике черный-черный, как уголь. У Люччи какой-то забавный дизайнерский дальтонизм, не позволяющий ему носить пятнистые рубашки. Пояс у него есть, Паули сам видел, а ничего другого нет. Одна рубашка у него была – подарок от команды, но разборчивый вкус Люччи считает, что много пятен – это пошло. В черно-белом ему комфортно, как на шахматной доске. И еще с ним отлично спать в обнимку, он разрешает курить в постели, не храпит. И считает ниже своего достоинства злиться на неуклюжих идиотов. Хвост выскальзывает, хватает его руку, оборачивает, легко сжимает и разжимается, начиная все заново... Они переживали непережитое, думал Паули. Захлебывались тем, что не успели сделать тогда, чувствуя неумолимость времени, которое ненадолго взяли взаймы. Но настроение у Люччи явно улучшилось. Паули про себя сделал несколько непечатных выводов о следственной связи агрессивности некоторых агентов и неустроенности их личной жизни. Он трогает Люччи за мохнатое ухо, и оно протестующе дергается в его пальцах. Но Люччи не возражает. С его послужным списком – уже большое достижение. - Только не вздумай сказать, что это вот всё – тоже твое задание. - Ты обо мне слишком высокого мнения, - Люччи лежал на груди Паули к нему лицом, улыбаясь сыто и благосклонно. Черные локоны он стянул в свободный хвост, и жар его тела Паули чувствовал каждым прилегающим сантиметром. Он опустил руку на голову Люччи и зарылся пальцами в волосы, поглаживая макушку. У Люччи чуть потеплели глаза. – Я попался на обольщение невинностью. Тебе идет. - Эй, полегче, а? – Паули зарделся. Удивительно, что этот изверг еще может его смутить. - Да. Именно это я и имел в виду. - Я... кажется, понял, почему ты такой дерганный из-за меня. Знаешь, я разбирал те вещи, что ты оставил в Вотер-7. И понял кое-что. Ты же чертов перфекционист. Тебе было мало просто следовать роли, ты вживался в нее. - Она мне не нравилась. - Это неважно. Пять лет, Люччи. Даже для тебя слишком много. Ты поэтому превратился тогда в зоан. Чтобы сжечь мосты, а? Чтобы тебя запомнили монстром. Значит, плохо было все-таки не все. - Может быть. Хотя, все это лирика. Тебе бы стихи писать. Люччи в последнее время часто беззлобно – или злобно – его поддразнивал. - Я серьезно, черт возьми! - Я знаю. Но не будь слишком самоуверен. - Это не я самоуверен, Люччи, а ты балбес. Знаешь, такие кровожадные монстры, как ты... Но Люччи, не любивший лекций, прильнул к нему так, что все его кровавые ужасы сразу стали вторичны. Он был теплый. Из плоти и крови, запахов и звуков. Паули открывал его заново, и понимал, что все еще ничего не знает о Люччи. И хуже того – не знает, куда их несет. - Но все-таки я вынудил тебя заставить меня остаться, - хрипло шепнул он. – Есть, чем гордиться. - Ты здесь остаешься, Паули, - Люччи гибко подтянулся к его лицу, прошелестев кожей вверх по всему его телу, – потому что я так хочу. Паули уже знал, что если Люччи сказал «я хочу» - сопротивление бесполезно. Как много в этом «я хочу» запрета, бунта и непозволительной для него свободы. Наверное, все потому, что сейчас над ними развевается пиратский флаг. Статус, как и форма, всегда влияет на поступки. Люччи верил в это. Он целует Паули в губы, кусает за них, подчиняя. Упиваясь этим. А почему нет?.. Сейчас не было никого, кто мог бы ему запретить. *** Паули вышел из капитанской каюты ранним утром покурить и размяться... и тут же угодил в мыльную пену по пояс. Ноги сразу сдулись как вареные сардельки, и Паули в панике схватился за перила. - Что это такое?! - Вечно ты не вовремя, - Калифа поправила очки, и ткнув его в лоб, одним движением спихнула за борт. Паули быстро выплыл и выстрелил веревкой, уцепившись за фальшборт, по которой при помощи Фукуро взобрался обратно на палубу. Кашляя и задыхаясь, он смерил Калифу сердитым взглядом. - Это что сейчас такое было?! - День уборки, - ответила та. У нее были подвязаны волосы платком, облачена она была в коротенький костюм горничной, а в руке сжимала метелку из перьев. Калифа заливала палубу кондитерского вида пеной, хотя Паули так и не понял, откуда она ее брала. На шум вылез Джабура, сразу налетев на Калифу за этот наряд, на что ему было сказано, что это сексуальное домогательство. На что все легко согласились – конечно, домогательство, раз у тебя так вызывающе блестят колени. Фукуро что-то сказал насчет одержимости Джабуры этими ногами, за что волк бросился на Чапапа, безуспешно пытаясь найти у него шею, чтобы окончательно и бесповоротно задушить. Калифа улыбнулась Паули, тот отвернулся и покраснел. Люччи, стоя на юте, взглядом пообещал за этот бардак всех выбросить за борт, но ему никто не поверил. Он чуть улыбался. В этот момент он чувствовал себя почти бессовестно хорошо. - Как думаешь, Триллер Барк – это взыскание или такое странное чувство юмора? – спросил Каку, сидящий на крыше его каюты, закинув ногу на ногу. - Думаю, и то, и другое, - ответил ему Люччи. – Я говорил, он знает эти уловки слишком хорошо. Он умен. Вверив нас Паули, он этим дал понять, что такие манипуляции с ним не сработают. - Да, это не Спандам. У него весьма странные взгляды на воспитание подчиненных, не находишь? Послать нас в Треугольник, когда до Наолак Бикав было уже рукой подать... - Насчет этого... полагаю, наша миссия завершена. - В каком смысле? Он что-то сказал тебе? - Ничего сверх того, о чем тебе уже известно. Еще не додумался? Не позорься, уж ты-то должен был догадаться. О той единственной причине, по которой он мог отправить нас сюда в середине задания. - На ум приходит только то, что для этого дела мы больше ему не нужны. Но... - Без «но». Когда мы просматривали документы, Паули обратил внимание, что некоторых не хватает. А именно – его личных верительных грамот, подписанных Айсбергом. Он уверен, что они затонули при штурме пиратского брига, но я знаю, о каких бумагах он говорит. Я их помню, потому что сам держал их в руках. - То есть, Аокиджи... - Думаю, он нашел, что искал. - Верительные грамоты Паули? Зачем они ему? - Кто знает... Но, полагаю, это уже не наше дело. К тому же, его ход мыслей как всегда тяжело предугадать. Он дважды отпускал Нико Робин, хотя сам оба раза инициировал ее поимку. Однако, насколько я могу судить по тем намекам, что он дал... кажется, он считает, что мы слишком много работаем. - Что за чушь? Мы же так и не раскрыли этот канал! - Он же исповедует ленивую философию. И, к сожалению, охотно делится ею с другими. В это время внизу отчаявшийся Джабура выдохся и обернулся к Паули. - С ума она меня сведет! Только ты меня понимаешь, друг! Отбить тебя что ли, а? – морской волк с хищной улыбкой шагнул к остолбеневшему Паули. - Эй-эй! Ты что, спятил?! – вскинулся тот, когда Джабура издевательски приобнял его за талию. - Сдался тебе этот котяра! Айда ко мне! Вот увидишь, я буду лучше. Краска бросилась Паули в лицо, но рефлекторно ударить волка в челюсть он не успел. - Будешь чистить гальюн весь месяц, - раздался голос Люччи. – Лапу убери. Не твоя добыча. - Я вам не добыча! – немедленно окрысился Паули, отпихивая Джабуру. Его лицо все еще горело. - Да плюнь ты на него, - ворчливо вздохнул волк. – Пошли лучше выпьем. Расскажу, как его в семнадцать лет послали на разведку к Иванкову. Миленький он себе тогда подобрал фасончик, ха-ха-ха! - Только без этих твоих шуточек! - Без них, без них! С него же насчет гальюна правда станется... - Скоро он окончательно погубит твою репутацию, – заметил Каку, глядя им в спины. - Ты так считаешь? Зря. Я-то не строю из себя маскулиниста. Он же, разумеется, умолчит, что тоже участвовал в этом задании, а я молчать не стану, как хорошо на нем смотрелось то голубое платье. Еще и косы с бантами... - С тобой опасно иметь дело, знаешь? Так у нас что... отпуск? - Скорее уж, работа над ошибками. Триллер Барк? – он усмехнулся. – Ладно, пусть будет Триллер Барк. А вот что потом... думаю, мы это скоро узнаем. Мне уже не терпится это узнать. - Изголодался по опасности? Глаза Люччи хищно сверкнули. Он улыбнулся шире. - Еще как. - Ты собираешься сказать Паули, что мы в его подчинении? - Подчиняться Паули? Ну нет уж. Жирно ему будет знать, что СР9 сейчас в его распоряжении. Хватит с него и того, что доберется до Триллер Барка в целости. - А... вы с ним? - Мы с ним прощаемся, - отрезал Люччи. - Ничего не хочу комментировать насчет способов вашего прощания, но... разве это не риск? - Пожалуй, - Люччи, повернувшись к перилам спиной и опираясь о них локтями, задрал голову к небу, глядя на бьющийся на ветру черный флаг. Хаттори на его плече щурился от солнца. – Но, в конце-то концов, сейчас я пират. Под этим флагом тянет рисковать. Так почему бы не воспользоваться таким удобным случаем?.. *** Тем временем в Вотер-7. - Тебе не о чем волноваться, он доберется до Триллер Барка. Уверен, им удастся привести сюда этот корабль. Айсберг отложил грамоты в сторону. - Нма~ Я велел ему выбросить эту идею из головы. Не сказать, чтобы это не могло нам помочь, но... - Они справятся. И, можешь быть спокоен, доставят твоего парня в целости. - Исходя из того, что они год назад натворили здесь, в это верится слабо. Меня успокаивает только то, что теперь эти убийцы, кажется, находятся в надежных руках. Однако я не верю в альтруизм. Что ты хочешь взамен? - Хотел узнать, кто предлагал тебе использовать морепоезд для контрабанды. Их имена и как их можно найти. - Просто чтобы кое-что прояснить. Если я не стану говорить... - Мне не хотелось бы обсуждать этот вариант. - Так я и думал. Мой вице-президент в окружении убийц и в одном звонке до смерти, я правильно понял? - Пока ничего плохого ни с кем не случилось, Айсберг. И очень хотелось бы, чтобы так оставалось и впредь. Мне известно твое отношение к Мировому Правительству, поэтому вынужден напомнить тебе, что сейчас я в отставке. К Правительству это не имеет никакого отношения. Я действую сам по себе. - Рад это слышать. Потому что за этими людьми стоит могущественный покровитель. Может быть, и не он один. Кудзан чуть подался вперед. - Именно это я и хотел бы знать.