***
— Пап, вылезай! Вы-ле-за-ай, хва-тит там ле-жать! — кряхтя, как старый дед, Сэм вытянул «лежак» с отцом на свет божий. Рон уселся, и ему подали стакан с водой, где уже шипела таблетка. Сэм устроился рядом прямо на пол. Мужчина, притворно морщась, выпил, как он выражался, «полезную гадость» до дна и отставил стекляшку прямо на пол. — Сын, а помнишь, ты хотел собственную машину? — Машину? — Хорошо, что парень уже сидел на полу, а то удариться копчиком — удовольствие весьма сомнительное. Триггер сработал, новое воспоминание открылось: да, парень действительно когда-то мечтал о машине! — Машину, — подтвердил отец, явно посмеиваясь. — Что так удивился? Но — с тебя две тысячи долларов и три «эй»*** на будущей неделе, если хочешь воплощения мечты как можно скорее. Ещё две тысячи, так уж и быть — мои. Освой хотя бы своих две. Парень облегчённо выдохнул: мир вновь встал с головы на ноги, и это было замечательно. — Пап, а хочешь анекдот? — хитро прищурился Сэм. — Ну-у? — заинтересованно изогнул бровь Рон. — Приходит сын к отцу и спрашивает: «Пап, а дай нам с девушкой на вечер свой кабриолет! — Бери, но там же нет бензина! — А нам и не на-адо!» Дружный хохот наполнил гараж Дверь открылась: — Мальчики, ужинать! — В проёме появилось миловидное лицо Джуди. — Не забудьте вымыть руки! — Она придирчиво осмотрела двоих. — И лица! — Есть, мэм! — шутливо козырнули отец и сын и стали собираться. Пока они собирались, Сэм думал: «И всё-таки неожиданно. Машина, да. У меня будет собственная машина! Кто бы мог подумать… Но — две тысячи баксов… Надо определённо "поскрести по сусекам".»***
POV Сэм Уитвики Завтра лето заканчивается. Три слова: свежо, жадно, взахлёб. Например, целиком заглоченные за четыре часа триста страниц «Сердец в Атлантиде» Стивена Кинга. Или раскопанная в публичке информация по символам, содержащимся в прапрадедовых записях, тех, что отдельной пачкой. Некоторые оказались похожи на китайские и японские иероглифы, некоторые — на позднюю глаголицу, большая же часть вовсе ни на что не имела подобия, как в той самой «рукописи Войнича». Но это и не абракадабра: есть система, есть сочетания, которые что-то да значат. Порыться, что ли, в памяти? Да, ту же Чен можно попросить, у неё родня из Восточной Азии родом, могут быть подобия в начертании том же. Просто одно дело, когда ты смотришь по словарям — и совсем другое, если ты или твоя родня носители языка и знаешь, где этот символ может употребляться и что примерно означать. Контекст — он важен. …Мыслепостроение и мыслевыражение и так до конца пока не восстановились: всё сполохами какими-то рваными. Страх пресытиться пока не до конца преодолён. С этим, впрочем, уже можно жить, как говорит отец в подобных ситуациях. Па может брюзжать сколько угодно, но я-то вижу, какими глазами он смотрит на мать, или как готовит для неё кофе и как она непритворно наслаждается вкусом приготовленного для неё напитка. Эти вот мелочи говорят куда больше, чем отец показывает на публику, даже если она состоит из Моджо. Кстати, кто-то в дверь скребётся. — А, Моджо! Привет! Знаешь, ты очень вовремя. Радостное тявканье. Хм, штанина натягивается. — Ты куда меня тащишь, мелочь? Дверь не успела толком закрыться, и потому с кухни доносится чуть раздражённый ожиданием голос отца и успокаивающее щебетание матери. — Чёрт, совсем забыл про обед! Спасибо, дружище. 'ди ко мне. Тёплая четырёхлапая тяжесть на левой руке. Щекочется. — А вот эту розовую м-м-мэр-р-зость пора убирать. Ты как считаешь? Указательный палец опускается на нос микропса. — Пип. Микропёс фыркает и чихает. Смешно-ой. И в целом беспроблемный. Посадишь такого на руку: хвостишко-пропеллер щекочет место чуть выше локтевого сгиба, передние лапы становятся на запястье — и иди себе куда угодно. Да и сам Моджо не против: всё же лучше, чем в домике сидеть. Да и порезвиться не прочь, когда на землю отпускаешь. У озера того же, например. Вот только ошейник… …Цвета мадженты. Розовый! Аааа! Глаза-а!!! — Ма-ам, ну это же ужасно! Розовый ошейник у кобеля! Нет, ну ты только взгляни в эти глаза, в которых отражается боль и безнадёга всего прогрессивного человечества! Пап, ну скажи ей! Раскаты здорового, искреннего отцовского хохота наполняют кухню. Мама дуется, но недолго: не выдерживает, прыскает и присоединяется. И чувствуется, что отдал бы что угодно, лишь бы этот дружный смех звучал чаще. Джуди. Её зовут Джуди. Немного шебутная, иногда чересчур заботливая. Рядом Рон: грузноватый, иногда ворчливый, но лучшего отца на свете не сыскать. Обычные люди, со своими достоинствами и недостатками. Настоящие. Отец, взяв на руки Моджо, расстёгивает ошейник, а мать, выхватывая из его рук это розовое безобразие, восклицает дурашливо: — Да здравствует швабода-а! И посылает техничный трёхочковый в мусорное ведро. Отец и сын аплодируют стоя. А на мордахе освобождённой животинки рисуется концентрированное, совершеннейшее счастье.***
И — в тетради на металлической пружине после долгого перерыва рождается нечто новое:Город мой очумел и стих, Исчез с улиц его непокой. Я люблю этот каждый миг Тишины Рядом с тобой. Луна над звёздною рекой, Загляни в моё окно, Подари мне небесный покой И пропой Что-то своё. Белая ночь Нас зовёт За собой! Белая ночь, Посиди Со мной! Эта ночь не таит в себе зла И не ищет души моей. Эта ночь — только ты и я Навсегда Рядом с тобой. За окном белая пурга — Это ветер лютует злой. Подожди! Пусть пройдёт она! Посиди Рядом со мной! Белая ночь Нас зовёт За собой! Белая ночь, Посиди Со мной!
***
Катуле бедны! Годзе ўжо, пабыў дурнем. Што знікла — тое, значыць, і лічы зніклым. Гай Валерий Катулл, "Miser Catulle, desinas ineptire...", перевод Антона Франтишка Брыля Чем толще броня, тем меньше места внутри. Чем толще она, тем там темнее и гаже. Но мы заперты дверью, чтобы вы не могли Войти к нам и слиться со всем экипажем. Пётр Мамонов — Бронепоезд
— Привет, Сэм, чё делаешь? Это Майлз. Одиннадцать часов, а он бодр и весел. А ведь вчера до трёх ночи рубались с ним в приставку! А утром опять будет походить на неупокоенного зомби. С-с-ко-тина. — Хай. Да вот, знаешь, размышляю, — парень одной рукой прислоняет телефон к уху, а другой чешет в затылке, — о приоритетности задач на ближайшие минут шестьсот. То ли сперва разрядиться, то ли сразу и без отступлений заняться вращением с левого бока на правый. Майлз хохотнул: — А есть хоть на кого? Лицо его собеседника осклабилось: — Лучше бы тебе это не знать. Записи хранятся в отдельной папке на компе. Со стороны и не догадаешься: несколько мультфильмов, несколько фильмов, иногда — неполные фрагменты. Крамолы нет и с первого, и со второго, и с сотого раза. Однако есть разница, что именно смотреть в этих видео и как именно задействовать фантазию. Ковёр теперь не страдает: он, как и многое в этой комнате, был безжалостно выброшен. На помойку отправились и порножурналы: девицы из царства фотошопа были слишком раздеты, что не давало фантазии должного полёта.***
По комнате разносятся звуки Хиромицу Агацума. Светлый задумчивый эмбиент, пронизанный сямисэном. Нечто совершенно космическое, не похожее ни на что другое. Он может себе это позволить. Уроки на завтра сделаны. После звонка Майлза решил послушать музыку, ну так, тихо. Мандраж определённый есть. Всё-таки завтра среда. Доклад. И Чен. Да. Что-то она расскажет? И как обозначить то, что он чувствует, когда они находятся вместе? Гормоны не имеем в виду, ибо они чистая биология; как обозначить само ощущение правильности, естественности, органичности происходящего? Что-что? «Лю-бовь»? Тьфу. Это слово слишком заезженное и, надо думать, будет слишком пошлым для обозначения. Всего-то три слова — «я люблю тебя» — но они подменяют то, что происходит на самом деле. Нервной природы явления кардиалгии, повышенное сопереживание, повышенная же эмоциональность и увеличенное количество дурацких, на самом деле, поступков — и всё ради чего? Чтобы на тебя, как на услужливую собачку, обратили внимание и кинули сахарную косточку, мол, служи, дурачок, получишь значок? А сколько таких «виртуальных королевен» водится ещё и в Сети — кто считал? Тихо звучала «Песня лодочника, плывущего по реке Могами». Он прислушался, пусть и не понимая ни слова. Она успокаивала возмутившуюся душу, разбережённую принявшими нежелательный разворот мыслями. Да даже если это и была игра — он достаточно «наигрался», и «игра» эта была в одни ворота. Хватит уж, достаточно. Каждый сам выбирает. Чен говорила о том, что глаза Микаэлы грустны, когда та находится в компании Трентона. Но ведь находится же, да? «Каждый сам выбирает», или как? Он здесь не советчик. Хотя да, с Трентоном надо что-то решать. «Профилактика», сделанная в конце лета в отношении одного из его прихвостней — Сэм даже не запоминал толком их имён, достаточно знать их омерзительные физиономии, а имя де Марко сознательно искажал, раз эти существа не могли запомнить его, Сэма, фамилию — помогла, по-видимому, мало. Ну что ж, тем хуже для них. А сейчас пусть пойдут и составят «гусеничку», как на той картинке, которую, найдя в Интернете вместе с описанием, он с естествоиспытательским интересом рассматривал аж целых четыре минуты. Сэм от души пожелал им успехов в этом поистине нелёгком начинании на пути к каминг-ауту и зафыркал, маскируя смех. Хватит того, что он понял: бывшее по отношению к Бейнс несколько лет подряд было влюблённостью или, как модно теперь называть, френдзоной, а то, что происходит сейчас между ним и Чен, нужно называть по-другому. Потому что это куда выше и чище. А ещё оно обоюдно. Симпатия? Пожалуй, да. Пусть будет симпатия. И он вновь увидел ставшие такими родными серые глаза в обрамлении чёрных пушистых ресниц. Хм, это что, уже сон? Да, похоже, определенно уже сон. Надобно признать — весьма приятный.***
Была ещё одна причина, по которой Сэм не мог сразу заснуть в тот день. Готовясь к завтрашнему выступлению и разбирая записи своего далёкого предка, Уитвики-младший нашёл одну из записей, произведших на него впечатление, и перечитывал её несколько раз. В разговоре с Майлзом он ни словом не упомянул о ней. И да, вначале ему действительно снилась Чен, но под утро память вновь вернула его к прочитанному. Память, сознание и подсознание, вступив в союз, позволили ему самому пережить то, сведения о чём зафиксировал девяносто лет назад сэр Арчибальд Уитвики. Автор считает целесообразным привести эту запись полностью.***
«Сегодня я повидал сон, наиболее необычный и страшный из тех, что доводится видеть теперь, после той памятной полярной встречи с Неизвестным. Строчки упрямо норовят выскочить за пределы вырезанных для них полей, и я слышу, как шуршит химический карандаш по пластику трафарета, и возвращаю его обратно, на бумагу. Я спешу. Увиденное не должно исчезнуть. Хотя доктора и персонал клиники Гюльденлёве внимательны и тактичны, никуда не деться от того факта, что болезнь готова в любую минуту забрать у тебя — тебя самого. Насовсем. И пока ты сопротивляешься — она этого не делает. Вернее, не отступается, действует исподтишка, но у тебя остаётся гораздо больше времени — быть, а не существовать. Так вот, не могу не признать, что увиденное мною во сне могло появиться только впоследствии встречи с тем грозным и могучим серебристым Неизвестным, ибо до того ничего подобного не видел. Если принять за основу то, что наш мозг обрабатывает виденное, слышанное, прочувствованное, воспринятое каким-либо образом нами за день, и в результате получаются сны, то должен признать, что в результате соприкосновения получил информацию от мира и о мире, не принадлежащего привычной нам реальности. Для простоты объяснений взял за основу, что мы попросту слишком многого не знаем, потому что не умеем пока узнавать. Тот же океан с большой вероятностью таит в себе многие тайны и объяснения ныне существующим явлениям, но наши технологии и наука пока не позволяют шагнуть дальше. Пока — не позволяют, и лишь от человечества зависит, как и когда этот барьер будет преодолеваться. (Две строчки после этих двух абзацев — пустые. Видно, сэр Арчибальд торопился записать сам сон, а рассуждения, тоже рвавшиеся на волю, дописывал позднее. Об этом свидетельствует менее торопливый и прыгающий почерк, чуть меньший нажим на карандаш, гораздо меньше попаданий текста из одних строчек в другие, меньше следов от пальцев, когда мой предок, осознавая, что промахивается, силился стереть ошибки, но с химическим карандашом, в отличие от простого графитового, такой фокус не проходит.) Итак, я нахожусь на огромной площади, и это точно не Земля. Может быть, это тот мир, из которого происходит Неизвестный? Скорее всего: на площади много таких, которые могли быть из его народа, если он не единственный в своём роде. Они металлические и живые, площадь вся заполнена ими. Многие хмельны, им весело; гремит музыка, не принадлежащая миру, где живут люди и похожую на которую человек создаст — если создаст — нескоро. Глаза — окуляры? оптика? — празднующих разноцветны: алые, синие, жёлтые. Не видно знаков различий, есть различия по цвету покрытия, размерам, манерам движения; у кого-то за плечами — то, что можно назвать крыльями, но совсем не похожими на крылья аэропланов; у кого-то — колёса; у кого-то — лопасти. У части присутствующих на руках — манипуляторах? — крепится, по видимому, оружие; у некоторых, вероятно, есть и скрытое. Мощные и хрупкие, весёлые и грустные, нахальные и наивные — разные; вот стайка тех, кого можно назвать молодёжью — ведь те, кто на площади — народ, не просто создания или — машины? — машины: о чём-то щебечут, хохочут, бранятся незло, все такие яркие и непосредственные. Ощущается общее веселье, вот только мне, как наблюдателю, совсем не весело. Почему? Смутное ощущение воплощается в призраке того, кто когда-то был здесь, до постройки этой шумной площади. Его можно назвать стариком: даже полупрозрачный и с неуловимого цвета покрытием, он с выцветшей — почти белой — оптикой, а сочленения — так, вероятно, правильнее будет назвать аналоги человеческих суставов — нещадно скрипят, тело — корпус? — испещрено царапинами. Он что-то говорит таким же полупрозрачным — но более молодым — а те над ним смеются, а он не успокаивается, пока его тычками не прогоняют со смехом. Но один из гнавших его перестаёт смеяться — он услышал фразу, брошенную стариком напоследок. Какую же фразу сказал в конце старик? Я прислушиваюсь, потому что старик повторяет её, бредя от места прочь. Я слышу её, и мне становится страшно. Потому что вот что сказал старик: „Нагорюетесь ещё с этой проклятой площадью. Энергоном умоетесь“. Предчувствие крови — вот что это было за ощущение! По всей континентальной Европе, совсем рядом с относительно благополучной Швейцарией, сейчас идёт бойня, бессмысленная и беспощадная — иначе, к примеру, откуда явление массовых братаний солдат воюющих сторон?! Вот что имел в виду тот старик: умыться энергоном — то же самое, что „умыться кровью“! Война? Здесь тоже была война? Я вынужден наблюдать дальше, не в силах ничего изменить. …Налёт на площадь внезапен и неотвратим: с небес, с земли — со всех сторон. Взрыв. И — живые — и я с ними вместе — проваливаются в вековые катакомбы — в яму, вырытую строителями вместе с разрушенными корпусами, застывшим энергоном, зашедшимися в беззвучном крике пустых глазницах-окулярах; глубже, до удушья и почернения, в толкотню чёрного рынка, где продаётся и покупается всё — абсолютно всё; где головорезы, явно накурившись чем-то горшим, чем опиум, буянят в обнимку, готовые в любой момент сорваться и начать крушить всё на своём пути; ещё глубже, под нагромождением тел, где....................................................................................................... (Неразборчиво. В одной строке громоздится две или даже три, так что текст здесь, к сожалению, превращается в совершенно не читаемую кашу.) ..............................…и наконец, раздавленные до внутренностей через рот, погружаются в грохот битв древних арен, построенных на потеху хозяевам жизни, в молотилку калёного оружия, доверху накормленную бывшими живыми и напоенную их энергоном. Вот что было под той площадью. Вот от чего предостерегал старик, но не был услышан. Память поколений оказалась короткой, и расплата за это была ужасной. Так, вероятно, выглядит катастрофа памяти. Смогут ли будущие поколения извлечь уроки из творящейся сейчас в континентальной Европе и за её пределами бойни?»***
Сэм проснулся раньше будильника, часто дыша в попытке отдышаться и успокоиться. Он видел то же, что видел когда-то давным-давно его прапрадед Арчибальд Уитвики. Вот так и состоялось первое — пока заочное — знакомство нашего главного героя с кибертронцами. Не будем же его больше задерживать: сегодня среда, и Сэму нужно заработать очередную "эй", чтобы его мечта воплотилась. Ведь две тысячи долларов уже собраны.