По крайне компактной площадке, что венчала Ортханк (крыши — для слабаков; мудрецам нужно специально оборудованное место для наблюдений за звездами) грустной Рапунцель расхаживал туда-сюда Гендальф. Бросив сотый взгляд вниз, маг тяжко вздохнул: плаща,
носков, кос и бороды на веревку не хватит, пусть даже длиной она будет до ближайшей бойницы. Да и бессмысленно это: окна же старомодные, узкие. Летать на посохе, аки ведьмочка на метле, Серый не умел. Вот и оставалось бедняжечке себя жалеть и о судьбах хоббитов волноваться, и Сарумана проклинать, и отрока подозрительного допрашивать.
— И не стыдно тебе? Такой маленький, а Саруману… злому, нехорошему Саруману … помогаешь. — Мягко укорил маг. Особого опыта общения с детьми у него не было. Он отпугивал их фейерверками, как средневековый китаец — злых духов.
— Я не маленький! — Оскорбился Вовочка, — и вааще, че ты наезжаешь, дед? Я никаких Саруманов не знаю, я вааще бабкин забор красил.
И тут до него дошло, что ни забора, ни дачи, ни, на худой конец, одуванчиков и соседской машины рядом не наблюдается. И появляться они не спешат. Ежась под ударами холодного ветра, пацаненок тупо уставился на облака. Потом на другие облака, те, что слева. И на совсем-совсем другие, которые справа. Точно! Забора нет! Дачи нет! Одуванов нет! Да куда оно все делось-то? Точнее, куда делся Вовочка. Похищен! Точно, похищен! А дедуськи эти вовсе не дедуськи, а инопланетяне замаскированные. Вон как лихо гравитацию нарушали!
— И вааще, когда вы опыты на мне ставить будете? — Сжал кулачки Вовочка. Он не сдастся! Всю лабораторию инопланетную разгромит, инструментов натырит и НЛОшку угонит.
Гендальфовы брови поползли вверх, а челюсть его не отвисла только благодаря тайной майарской магии:
— Что за глупости ты говоришь, дитя? Никто не собирается…
— Ой, да ты шлангом не прикидывайся! — мальчишка эффектно закатил глаза.
Гендальф, наконец-то справившись с бровями, грозно нахмурился:
— Не стоит винить меня в том, чего я не совершал. Могу поклясться, что не похищал тебя, отрок. Не способен я на такой подлый… и глупый… поступок. Это все козни Сарумана. — заключил он, значительно воздев вверх палец. Тучки впечатлились и покраснели.
— Окай. — пожал плечами Вовочка, которому было по фигу, кто его похитил. Главное, что опыты отменяются. — А где мы?
— Я не намерен отвечать на вопросы, заданные столь непочтительным тоном. — Похоже, маг все еще в обидке…
— Ну и чо? Мне и так норм. — Вовочка развернулся к нему спиной и уставился вниз. Митрандир последовал его примеру.
Отгорал закат, Изенгард тонул в тусклом свете умирающего солнца. Не апокалиптически-багровом, но невнятно-красненьком, отчего вся зловещесть испарялась. Свежеобразовавшаяся выжженная пустыня, изрытая шахтами, загроможденная дымящимися кузницами и зубчатыми горбами неведомых механизмов, стыдливо куталась в пеньюарчик из дыма, пронзенного лучами пыльно-помидорного оттенка. Под этим покровом клопами шныряли орки и волки — кто по делу, кто ради вечерней пробежки. Порой налетал хулиган-ветерок, ненадолго срывающий с земли ее «одежку», и тогда окрестности представали во всей неприглядной красе ремонтной площадки.
Скукотища.
Чем бы заняться?
Вовочка задумался. А потом достал кисточку и откупорил ведерочко.
Вот уже солнце кануло за горизонт, и взошло ночное светило — луна, чей призрачный свет озарил Гендальфа, расхаживающего туда-сюда. Ну, если так можно назвать весьма странные передвижения, смахивающее на танец жаждущего горшка ребенка: шажочек влево, шажочек вправо. Места-то мало. Вовочка же морщил лоб, пытаясь вспомнить как писать: «здесь» или «сдезь» Или «сдесь», или «здезь»?
Поначалу маг пытался воспрепятствовать акту вандализма, но после того, как оба по уши уделались в краске и чуть не загремели с башни, порывы свои благородные оставил. И теперь любопытно косился на мальчишку и его художества. Ветер крепчал, боль в суставах — тоже, а желание хоть как-то напакостить Саруману все росло…
***
— Не образумился ли ты, Гендальф Серый? — сладко пропел Саруман Крапчатый. Он проснулся с рассветом и пребывал в замечательном расположении духа (чего не скажешь об орках и людях, стороживших люк на крышу: ржач наглых пленников мешал им спать).
— Слышь, дед! Если ты не похитишь меня обратно, я покрашу остальные… — Вовочка замялся, подбирая слово, — пимпульки!
Чтоб маг наверняка понял, о чем идет речь, пацаненок указал пальцем на один из украшавших площадку каменных клювов-клыков — уже не черных, как прежде. А избирательно желтых.
— Что-что?
— Че слышал!
Саруманова голова показалась из бойницы. Ветер тут же запустил невидимые пальцы в его длинные седые волосы, создав экс-главе Белого Совета новую укладку в стиле «увези меня к себе в пещеру». Маг вытянул шею и сильно скосил глаза, дабы оценить причиненный его домику ущерб. Увы. Шея его не обладала ни жирафьей длиной, ни змеиной гибкостью, посему вместо глаз работало воображение…
Вовочка, поправив отжатый у Серого плащ, услужливо повторил жест.
— Не смей! — обретя дар речи, рявкнул старец. — И надписи эти срамные сотри! И рожу орочью. Тьфу, пакость какая…
— Это твой портрет, Саруман, — Гендальф довольно улыбнулся при виде перекошенного злобой лица коллеги, — воистину, сходство поразительное. Не желаешь подняться к нам и рассмотреть сей шедевр как следует?
Он сделал приглашающий жест измазанной в краске рукой. Устыдился. Спрятал ее за спину.
Саруманова голова исчезла. И донеслись до крыши отзвуки его приказов. И содрогнулась лестница под весом орков, ринувшихся выбрасывать мусор… ой… отрока нахального с вершины башни.
***
Молодой орел невесомо парил в рассветном небе. Взглядом зорких глаз он окинул спящую землю: стальную ленту реки, в которой отражался свет встающего солнца, и темные кущи лесов, и черный шпиль Ортханка с ярко-желтой макушкой – там, далеко справа.
Что?! Нет, не почудилось. А две яркие фигурки? Ужель и это не наваждение?
Любопытная птица резко изменила направление и полетела в Изенгард. Который, кстати, не входил в запланированный маршрут…
