***
В какое отчаянное время приходится существовать женщинам, подобным мне! Если наши раздутые несоответствующим образованием и поглощёнными самостоятельно знаниями из иностранных книг амбиции так и остаются проигнорированными, мы оказываемся загнанными в угол непонимания со стороны общества, а в основном, таких важных и себе на уме мужчин. И нам приходится… мы вынуждены находить выход в неприятном супружестве (что хуже всего, неприятным оно бывает для обеих сторон) и коротать дни в одиночестве, предаваясь несбыточным мечтам о свободной и самодостаточной жизни. Возможно, я сама нагоняла эту тягостную осеннюю тоску на себя, просиживая день ото дня в библиотеке Готье и изредка пытаясь разобраться в этой странной и скрытной персоне, своём муже. Попытки эти ограничивались короткими встречами то за завтраками или ужинами, то его собственными просьбами о моём присутствии при собрании прислуги или пересчёта продовольствия и иных складских деталей особняка. Порой я даже жалела, что дальше условностей наши разговоры никуда не приводили. Я смотрела на Джейсона, и иногда мне казалось, будто этот тёмный, строгий человек подсвечен красным, как лампы в пустующих гостевых комнатах, напоминавших мне картины из старых сборников с шедеврами художников прошлых столетий. Скрытные, таинственные и далёкие в едва различимом красноватом свечении, как будто такова их осязаемая аура. Я боялась оставаться с мужем наедине не из-за его непонятного давления и внушения всем окружающим его неведомой мужской силы, а потому что воспоминания о брачной ночи до сих пор были живы в моих мыслях, и при одном только взгляде на него я начинала невольно думать о таком, о чём молодой жене успешного предпринимателя думать вовсе не положено. Становилось жутко неловко, мысли путались, так что я заливалась краской и спешила либо скрыться, либо попросту не обращать на него внимания. В следствие чего я не могла заметить каких-то перемен с его стороны. Его обращение ко мне оставалось на сдержанно-вежливом уровне. Иногда меня это вполне устраивало. Иногда мне хотелось ударить его за это. Толчком к так называемому «большему» стало предложение сопровождать его в поездке в итальянскую провинцию под названием Бергамо. Случилось это за ужином в один из самых холодных осенних вечеров. Я неторопливо доедала уже заметно остывшее рагу из телятины, а оставшиеся в тарелке овощи попросту отодвигала на самый край, когда Готье вдруг отложил свою газету (за ужином он частенько читал и меньше ел) и сказал, что через пару дней должен отбыть заграницу по важному делу, касающемуся рабочего процесса. И ещё что-то про проект его учителя, который всё никак не хотят одобрить из-за несостыковок в чертежах, и тому подобное. Выдержав небольшую паузу, я просто ответила: — Звучит весьма занимательно. Как долго вы будете отсутствовать? — Возможно, это займёт недели три, не больше, — затем он замешкался и с беспокойным вздохом сложил руки перед собой. — Я также надеялся, что ты поедешь со мной. Путешествие немного утомляет, но по прибытию ты успеешь достаточно отдохнуть, обещаю. Я решилась поднять на него глаза. Судя по всему, он ожидал, что я откажусь, что неудивительно при наших-то отношениях. Я раздумывала минуту или чуть больше. Что я потеряю, если соглашусь? Кроме того, что буду вынуждена находиться рядом с Готье почти круглосуточно, возможно, меня ничто не смущало. Что случится, если откажусь? Он может охладеть ко мне ещё сильнее. И мне придётся почти месяц провести в этом доме одной… и медленно умирать от тоски. К тому же, это Италия, в конце концов! Словно прочтя мои мысли, супруг слегка улыбнулся. Он неотрывно следил за мной. Проклятые серые глаза, которые будто смотрели в душу, сбивали меня с толку. — Понимаю твоё замешательство, — произнёс он и как-то по-театральному кивнул. — Далёкие поездки страшат, а ты, насколько мне известно, дальше границ старого-доброго Уэльса не выезжала… до сей поры. — Мы были в Лондоне, сэр, — категорично возразила я. — Уже что-то, вам не кажется? Для провинциалки. Я снова пыталась поддеть его, словно несносная девчонка лет десяти. Пришлось тут же настроить себя по-иному. Нехорошо получалось, но он первый начал. Эта мысль заставила меня, наконец, улыбнуться. Как это ни странно, Готье заметно расслабился, он откинулся на спинку стула и чуть наклонил голову. При подобном освещении и убранстве столовой, я готова поклясться, его портрет можно было бы нарисовать в тот же самый момент. Получился бы удивительный, даже соблазнительный полуанфас… Мои мысли снова неслись не в том направлении. — Забудь о том, что кто-то может назвать тебя провинциалкой. По крайней мере, ты не обижайся на это слово. Взять хоть меня самого… чего только я не натерпелся за время юности, — с минуту он помолчал, разглядывая чудесный старинный сервиз на столе, и вновь посмотрел на меня. — Я сам виновен в том, что ты до сих пор не ощутила прелести обеспеченной жизни и теперь опасаешься выезжать со мной куда-либо… Мне захотелось возразить, но я вовремя передумала. Я ждала, как он закончит свою мысль. — Я, пожалуй, и сам отвык от того, что приходится заботиться о ком-то, кроме себя… Но даю слово джентльмена, что поездка тебе понравится. Я сделаю для этого всё, обещаю. Если ты, конечно, согласишься, Кейт. Когда моё имя из его уст звучало настолько мягко и мелодично, я разрывалась между тягой скрыться подальше от этих странных чар и желанием кинуться мужу на шею. Я знала, что мои щёки уже предательски пылали и выдавали моё состояние. Догадывался ли он? Глядя супругу в глаза, я не могла этого понять. Он с обыкновенным спокойствием ожидал ответа. Наконец, я одобрительно кивнула. — Благодарю за приглашение, сэр. Я поеду с вами, несмотря на то, что это действительно страшит меня. После того, как мы закончили ужин и прошли в кабинет, Готье, достав с высокого шкафа огромную пожелтевшую и пыльную карту, наглядно показал мне будущий маршрут путешествия. Я стояла по левое плечо от него, следила за тем, куда он указывал пальцем и рассматривала цветные линии на плотной бумаге. — Поездом мы спокойно доберёмся до Истборна. А уже оттуда, на корабле… — он провёл линию через голубой участок, именуемый Ла-Маншем, через Бискайский залив и остановился у юго-западной границы Франции. — До французского берега. Мы остановимся в Бордо, а после за два дня доберёмся до Бергамо. Готье закончил рассказ и украдкой взглянул на меня. Кажется, я была немного ошеломлена первыми впечатлениями о предстоящей дороге, и удивление было написано у меня на лице, так что муж широко улыбнулся и сочувствующе произнёс: — Согласен, выглядит внушительно и даже пугает. Но поверь, ты и не заметишь времени, проведённом в пути. — Возможно, вы правы. И кто же намерен развлекать меня, кроме вас? — поинтересовалась я, когда мы оба выпрямились и посмотрели друг на друга. — Думаешь, я для этого не гожусь? Я лишь улыбнулась. Когда он так смотрел на меня, то невольно хотелось верить в любые сказанные им слова. Смущённая и впечатлённая его рассказом, я пробормотала какие-то благодарности, пожелала доброй ночи и ушла к себе. Тем вечером я долго не могла заснуть. Сидела на кровати, оперевшись на две большие подушки, и пыталась читать с зажжённой свечой возле изголовья. Мне казалось, что муж до сих пор находился рядом. Слабый аромат его одеколона остался на моих волосах и, пока я расчёсывала их (тщательней и дольше, чем раньше), могла ощутить этот знакомый, соблазняющий запах. Безрезультатно я провела те три часа, бодрствуя. Он так и не пришёл в ту ночь, несмотря на всё моё желание физической близости. Засыпая, я жалела себя и проклинала собственное тело за то, что оно изнывало от страсти к этому невероятному мужчине.***
В Истборне, после нескольких часов путешествия на поезде, мы пересели на огромный пассажирский корабль с неоригинальным названием «Виктория». Готье держался холодно и почти безразлично вплоть до момента, когда убедился, что все наши вещи были доставлены на судно. Лишь после этого он обратился ко мне с вопросом: — Как ты всё это находишь? Мы продвигались к длинному, на вид вполне устойчивому трапу, по которому шествовали другие пассажиры. Шум этой необъятной толпы немного отвлекал, как и своеобразные запахи портового городка, и звуки работающих механизмов корабля, и сильный холодный ветер, который пробирал до костей. Поглядывая по сторонам и сжимая то и дело локоть мужа, в который я буквально вцепилась, я ответила дрожащим голосом: — Весьма впечатляет! Слишком много людей вокруг, а в остальном я ожидала худшего. — То-то ты до сих пор не можешь меня отпустить! — рассмеялся он. Впервые с тех пор, как мы покинули Лейстон-Холл тем ранним, солнечным утром, он проявил хоть какие-то эмоции, что уже радовало. Я терялась, если наше обоюдное молчание затягивалось, ведь тогда все мои мысли обращались либо к невесёлому началу нашей семейной жизни, либо к единственной ночи, проведённой вместе. А подобное порой жутко отвлекало. Как позже оказалось, он знал капитана — невысокого, статного мужчину средних лет — который поприветствовал нас на палубе, спустя несколько минут после того, как корабль пришёл в движение. Холодный морской воздух прекрасно отрезвлял, и время от времени я ощущала лёгкое головокружение. До того, как спуститься в каюту, супруг провёл меня по променаду, чтобы ознакомить с территорией «Виктории»; здесь же прогуливались и другие пассажиры первого класса; судно стремительно отдалялось от земли, а я смотрела на пустующий, озарённый солнечным светом горизонт, и пребывала в полнейшем восторге. Вместе с мужем я посетила и карточный зал, и главный холл, где одна лишь огромная хрустальная люстра со вставками из белого золота напоминала о том, в каком месте я оказалась. Богатые дамы, разодетые по последней моде, их кавалеры и члены семей — все они выглядели бесподобно и были веселы, но в этом обществе я совершенно не чувствовала себя защищённой. Я не привыкла к подобным толпам, к тому же, убранство вокруг буквально сверкало дороговизной, и это лишний раз напоминало о том, что я не принадлежала миру состоятельных и богатых. Когда мы поднимались по главной лестнице, некоторые незнакомки, не скрывая усмешек, одаривали меня любопытными взглядами. Я краснела, думая о том, что выдавало во мне провинциалку: неугасаемая манера испуганно озираться по сторонам или же статный супруг, с которым мы явно контрастировали. Даже в подаренном им платье для путешествий, сшитом на заказ из плотной тёмно-серой ткани, и в новом пальто я походила, скорее, на школьницу, он же, при всей возможной простоте его чёрного дорожного костюма, являл собою образец выходца из состоятельной семьи. Мне оставалось лишь кротко поглядывать на него снизу верх и вздыхать. Стало легче, лишь когда я переступила порог нашей каюты. Дорогая мебель из красного дерева цвета анигре и необыкновенно мягкий тёмно-коричневый ковёр с причудливыми золотыми узорами сразу же бросались в глаза. Слева находилась небольшая ванная комната, а под одним из двух иллюминаторов, занавешенным тяжёлой шторой цвета виридана, располагалась широкая кровать, заправленная чистейшим бельём розовато-жёлтого оттенка. Пока я осматривала каюту, в которой мне вместе с супругом суждено будет провести последующую ночь, Готье отпустил проводившего нас стюарда и бросил ему пару монет в знак благодарности за помощь с багажом. — Что скажешь? — поинтересовался мой муж, бросив пальто на одно из кресел рядом. — Здесь гораздо спокойнее, чем наверху, верно? Ничего, немного потерпеть останется. Завтра, после обеда, мы уже пересечём Ла-Манш. Я просто кивнула, сняла шляпку и положила её возле туалетного столика, стоявшего в углу комнаты. Было немного душно, так что я поспешила снять пальто. В ту же минуту Готье сам подошёл ко мне сзади и помог снять верхнюю одежду. На мгновение наши взгляды пересеклись в овальном зеркале над туалетным столиком, и я смутилась, снова покраснев. Всё ещё держа моё пальто в руках, Готье подождал, пока я повернусь к нему, и поинтересовался с неожиданной нежностью в голосе: — Ты, полагаю, устала? — Совсем немного… — Предлагаю тебе пока принять горячую ванну, а после мы обязательно поужинаем вместе. Что скажешь? Неуверенная улыбка появилась на моих губах. Я утвердительно кивнула, старательно пытаясь не отводить глаза от лица мужа. — Хорошо, тогда можешь располагаться. А я пока поприветствую капитана, если он, конечно, не занят, и скоро вернусь. Я искренне поблагодарила его за заботу, и через минуту его уже не было рядом. Кое-как справившись с волосами, закрепив их в небрежную высокую причёску, и с корсетом под платьем (я уже успела пожалеть, что не взяла с собой прислугу, как советовал Готье; но Анаис одолела простуда, поэтому я не стала тревожить её перед путешествием), я наконец разделась и забралась в предварительно набранную и разбавленную ароматными маслами горячую ванну. Несколько минут полнейшего безделья и тишины сделали своё дело — я расслабилась, закрыв глаза, и едва не заснула. Последующие несколько часов прошли на удивление стремительно, я практически не заметила, как наступили сумерки, настолько была отвлечена! После короткого отдыха я успела разложить кое-что из вещей, разобрать единственный чемодан со своей одеждой (остальные вещи принадлежали Готье, в основном книги и чертежи для работы в Италии) и переодеться к обеду. Супруг вернулся, когда я только заканчивала туалет. Он молча оглядел меня с ног до головы, и на его слегка обветренном лице появилось выражение глубокого удовлетворения. Я вздохнула с облегчением, потому что до сих пор не привыкла выбирать наряды для особых выходов без посторонней помощи. Здесь не было ни Анаис, ни экономки, миссис Фрай. Для обеденного времени я выбрала простое бледно-кораллового цвета платье из шёлка и хлопка с короткими рукавами в оборках. Какое-то время супруг наблюдал за тем, как я поправляю ленты на талии и завязываю аккуратный бант; он стоял на пороге, подперев плечом стену, а в отражении зеркала перед собой я видела, как он то и дело поглаживал длинными пальцами обручальное кольцо. Я уже не чувствовала себя так неловко, оказываясь с ним наедине, как было раньше. Нет, я скорее отвлекалась, замечая, какой у него пронзительный взгляд и выразительные серые глаза, и какие красивые у этого молодого архитектора пальцы… Это своеобразное изучение друг друга чаще всего сопровождалось обоюдным молчанием. В небольшом ресторане, где к тому времени было мало свободных мест, мы встретились со своими соседями, которые заняли каюту напротив: молодая женщина, немногим старше меня, и её супруг ирландец — седоволосый майор с многочисленными наградами и званиями, которые я так и не запомнила. Джейсон вскоре разговорился с ним, а я нашла его молодую жену весьма занятной особой. Мы просто болтали о погоде, о безделушках и обсуждали окружавшую нас обстановку, пока наслаждались аппетитным обедом. Как оказалось, новая знакомая, как и я, путешествовала через пролив впервые в жизни. Поскольку майор, с присущей военному жёсткой манерой, настоял на том, чтобы отвлечь моего мужа и сыграть с ним в карточном зале, его очаровательная спутница поспешила увести меня на палубу, где мы провели следующие пару часов, не спеша прогуливаясь и любуясь открывавшемуся нам виду. Держась за поручни, я вглядывалась в горизонт, где расплывчатая розоватая линия соприкасалась с водой Ла-Манша, слушала детский смех и отвлечённые разговоры других пассажиров, наслаждавшихся, как и я, тем тёплым вечером. Супруга майора умела развлечь занимательными шутками, я даже успела позабыть о муже на какое-то время. Вместе с соседкой мы вернулись в каюты, пожелали друг другу доброй ночи, а когда я переступила порог комнаты, на глаза мне попался внушительный букет ярко-алых роз. Заворожённая, я подошла к комоду, на котором красовался этот невероятный подарок, коснулась нежных лепестков и незамедлительно уловила их аромат. Я не могла сдержать улыбки и просто стояла там, ощущая, как разливается по телу приятное тепло. Я жалела, что супруга не было рядом в тот момент, мне хотелось узнать у него, чем же я заслужила подобную милость. Взгляд мой невольно упал на двуспальную кровать, где я должна была провести ночь… и Джейсон тоже. Тогда я понятия не имела о доме в Италии, будет ли у меня своя спальня, и как часто мне доведётся оказываться рядом с мужем. Будет ли он занят так же, как и дома, захочет ли делить со мной постель? После первой и единственной ночи я ещё немного знала о физической любви. Разве что могла только догадываться о том удовольствии, что приносила близость между мужчиной и женщиной. Желал ли Готье заново испытать подобное удовольствие, ведь до сих пор ничем это не выказывал? Но факт оставался фактом: в тот самый момент у нас имелась только одна каюта на двоих, одна постель и одна ночь в ограниченном пространстве. Я занервничала от подобных мыслей. Сердце забилось чаще, и на мгновение я испугалась, что просто сбегу, потому что не знала, как стоит вести себя. Но хуже всего оказалась мысль о том, что он и вовсе не придёт. Он мог бы провести ночь за игрой в карты, с другими джентльменами, и попросту оставить меня одну. Удивительно, но это пугало меня больше всего. Полчаса я провела в ожидании мужа. Лишь позже догадалась переодеться в лёгкую ночную рубашку, не стала даже надевать халат, и тщательно причесаться. Ещё несколько томительных минут я пыталась заняться чтением, но ничего из этого не вышло. Книгу я отложила в сторону, вернулась за туалетный столик и взглянула на себя. «Бледность тебе не к лицу, дорогая, — любила повторять моя дражайшая матушка, — и если не будешь следить за своими локонами, то не сможешь самостоятельно распутывать эти вечные колтуны!» Слава Богу, с волосами я вполне справлялась, но бледность то и дело касалась моего лица. От волнения, от пустых переживаний. Однако переезд из Уэльса наложил отпечаток и на меня саму: я чувствовала себя гораздо старше, хотя прошло не так много времени со дня венчания; жизнь в особняке, где каждый день слуги готовы были исполнять мои просьбы и желания, понемногу приедалась. Я лишь старалась не превратиться в одну из тех молодых особ, не способных даже выбраться в город без сопровождения целой свиты и лениво перебирающих десятки пар совершенно дорогих перчаток в каком-нибудь элитном салоне… Я бы не смогла позволить себе раствориться в этой рутине богачей и лентяев, и отражение в зеркале каждый день напоминало мне о маме, о сестре, а те в свою очередь — о прошлом, которым я так дорожила. Бледная, немного взволнованная и такая же неискушённая, как и месяц, и год назад, я улыбнулась сама себе, погасила одну из ламп и встала у постели, чтобы помолиться за здоровье матушки и счастье сестры и её супруга, но не успела преклонить колени, как входная дверь отворилась, и Джейсон вошёл в комнату. На первый взгляд казалось трудно определить, однако, я почему-то поняла сразу: мой муж был нетрезв. Движения казались чересчур плавными и неторопливыми, к тому же, он не стал застёгивать пуговицы жилетки и запонки на рукавах рубашки кремового цвета. Готье даже не обратил внимания на то, с каким интересом я наблюдала за его поздним возвращением. Он запер дверь, обошёл невысокую ширму в нескольких шагах от кровати, снял жилетку и обувь, и лишь после этого взглянул на меня. Я с вызовом приняла его заметно улучшившееся настроение и спросила, скрестив под грудью руки: — Вы хорошо провели вечер, сэр, не так ли? Надеюсь, вы осознаёте, что без супруги вашего нового друга я бы не сумела отыскать дорогу до каюты. Он хитро улыбнулся и состроил обиженную гримасу. Я впервые замечала подобное. — Ты недооцениваешь себя. Здесь полным полно указателей и стюардов, которые помогли бы тебе вернуться. — Так вы повеселились, сэр? — переспросила я уже настойчивей. Я не хотела, чтобы он заражал меня своим игривым настроением, но, видимо, было поздно. — В следующий раз пришлите хотя бы записку о том, когда ожидать вас. — А ты ждала? — поинтересовался он вдруг и тут же сделал шаг в мою сторону. Насторожившись, я сжала кулаки так, что ногти больно впились в ладони, но внешне старалась остаться такой же невозмутимой. Мой муж взглянул на меня прояснившимися глазами, и от этого взгляда я едва ли не задрожала. Когда он приблизился, медленно, словно боялся спугнуть меня, и оказался так близко, что я могла ощутить его запах – немного одеколона, морской бриз и портвейн – я смело посмотрела ему в глаза, ожидая чего-то особенного… Он же просто встал по левое плечо от меня и с самым гордым видом посмотрел на ароматный букет возле кровати. — Надо же! Какая прелесть! Как давно у тебя появились поклонники? — Не пытайтесь таким образом перевести разговор, — сказала я и всё же невольно улыбнулась, - и откупиться, ясно? — Вот как? Почему у меня такое ощущение, будто меня обвиняют в преступлении, которого я не совершал? — Вы же знали женщин и до меня, — засмеялась я. — Мы любим бить побольнее, если того требует ситуация. Вы посмели оставить меня с этой особой, которая ни на минуту не могла закрыть рот! Я с ней очень утомилась. Он попытался скрыть улыбку, я успела заметить это, однако, даже при неярком освещении было ясно, что мой муж всё так же весел. Я и сама понемногу начинала оттаивать, поскольку, даже при всех обстоятельствах, тянулась к нему, как к своему единственному защитнику и другу. Кто знает, как скоро закончилась бы та ночь, если бы мы оба тогда были пьяны. — Так ты предпочитаешь тишину и полный покой вместо шумных соседей и прогулок? — спросил Готье после недолгой паузы. — Возможно, мне вовсе не стоило возвращаться? В таком случае, зачем ты отчитываешь меня за то, что я оставил тебя с юной миссис «люблю поболтать»? Да, мне бывает тяжко, когда я пытаюсь понять вас, женщин… — Но речь-то шла не о вас, — поспешила я смягчить его. — Лишь о чужих, понимаете? — Будь осторожна, иначе я сочту это за признание. Или комплимент. Я в смущении опустила глаза. Его голос напоминал тягучий мёд, слишком сладкий, чтобы устоять. Даже такой ледышке, какой была я. Одно было ясно точно: я не хотела привязываться к нему, я боялась, что такая привязанность лишит меня последнего, что оставалось. Лишит меня гордости. И что же я должна буду делать? Стать, подобно другим – зависимой и окончательно предать всё, что так любила и знала? Я опасалась этого. Но наедине с мужем крепчал ещё один страх: он окончательно охладеет ко мне, и кроме той самой гордости у меня не останется ничего. Готье бросил последний взгляд на букет, немного подумал, затем вновь обратился ко мне: — Что ж, раз мой небольшой подарок тебя не впечатлил, могу предложить лишь крепкий и здоровый сон. После такой продолжительной прогулки и морского воздуха ты быстро уснёшь, поверь моему опыту. Признаться честно, я не желала отходить ко сну. Но сказать мужу об этом не решилась. Это означало бы, что мне нужно его внимание. На тот момент я посчитала подобное дурным знаком. Но в следующий же миг задала вопрос, который не ожидала от самой себя: — Может, расскажете тогда о своём первом опыте? Он искренне рассмеялся, тихо и мягко, и покачал головой; прошёл мимо меня и остановился напротив, справа от постели. Я наблюдала, как он раздевался, оказавшись на бледном свету лампы, и пыталась понять, наконец, почему он казался мне таким привлекательным и молодым в тот вечер. — Не думаю, что тебе понравится мой рассказ. И рассказчик из меня никудышный, поверь! — отвечал он, снимая рубашку. — К тому же, я услышал тебя. Ты утомилась… Он был совершенно неубедителен, и неожиданно для себя я поняла, что Готье желал поскорее избавиться от моего общества, точнее, отдохнуть от моих расспросов. С этим я ничего не могла поделать, лишь подчиниться. Бросив в сторону Готье обиженный взгляд, я увидела, как он начал снимать брюки, и едва сдержала вздох волнения. Однако, он предусмотрительно погасил лампу со своей стороны и встал ко мне спиной. И я последовала его примеру. И, пока забиралась в постель, под тёплое, воздушное одеяло, старалась не касаться супруга и не думать о том, обнажён он был в тот момент, или же нет… Качка была едва ощутима, создавалось впечатление, будто мы вовсе не находились на огромном корабле. И всё же я не могла заснуть, а, когда позже голоса в коридоре стихли, наступила поразительная тишина. Неторопливые шаги стюарда, делающего вечерний обход, были последним, что я услышала перед тем, как наконец погрузиться в сон. Пробуждение было внезапным, словно принудительным. Так, что придя в себя, я не сразу осознала, где находилась. Белеющий в темноте кружок циферблата часов, стоявших на тумбе у изголовья кровати, показывал лишь чуть за полночь. Было по странному жарко и тесно; я обнаружила, что лежала, прижавшись к голой спине мужа. В каком-то внезапном порыве я дотронулась рукой до его обнажённого плеча, коснулась пальцами взъерошенных волос на затылке, иссиня-чёрных и мягких, но тут же одёрнула руку, потому что именно в тот момент, он издал короткий стон и окончательно проснулся. Я была растеряна, но вполне готова попросить прощения за то, что разбудила его подобным образом, когда он вдруг повернулся ко мне, оперевшись на левый локоть, и спросил ещё сонным голосом: — Кейтлин, что-то случилось? Тебе нехорошо? То, что произошло дальше, ни он, ни я так и не обсудили позже. Почему? Я не знаю. Это был искренний, горячий и внезапный порыв, когда подобное происходит с людьми, как я или Готье, они пытаются либо сохранить приятные воспоминания в памяти, либо похоронить их глубоко-глубоко и никогда не воскрешать, чтобы было легче не потерять себя, не предать. Кажется, я выбрала последнее и частенько задумывалась о том, что решил для себя мой муж, однако, напрямую не спрашивала. Когда его ладонь коснулась моей щеки, я не пошевелилась, не отвернулась. Контраст наших тел на однотонных простынях в этой тягучей темноте поражал меня. Блеск серых глаз казался мне неестественным, и что-то сказочное, не от мира сего, было в этом строгом взгляде… Несколько секунд прошли и показались мне вечностью, пока наши губы не встретились, и я не ощутила его горячее дыхание, одурманивающее, частое. Я не выказала никакого сопротивления, нет, скорее, наоборот: это я потянулась к нему, я ответила на тот первый поцелуй, больше похожий на резкий, лёгкий укус, что лишь больше распалило меня. Нас обоих. Его губы завладели моими, и он так крепко прижался ко мне, переместившись со своей стороны постели, сминая одеяло и убирая лишние подушки, что, готова поклясться, можно было услышать, как бьётся его сердце. Ночное одеяние было сорвано с меня и отброшено куда-то в сторону. Лента, запутавшаяся в волосах, осторожно вытянута и спрятана под подушкой. И лишь раз, один единственный раз, меня испугало то, как скоро всё происходило. В тот момент, когда муж уложил меня на спину и встал на колени рядом с моим нагим, дрожащим телом, я вдруг инстинктивно попыталась закрыть себя руками. Но Готье наклонился ко мне, осторожно накрыв большой ладонью мой живот, и спросил тихим шёпотом, разглядывая моё лицо: — Ничего не произойдёт, если ты не захочешь. Понимаешь? Едва я попыталась хоть что-то ответить, когда его рука медленно скользнула ниже, нежно, дразняще, и в тот же миг я забыла о том, что мне может быть стыдно, неприятно, страшно или неуютно. Позже, решила я, всё это придёт ко мне позже… Мне как будто не хватало воздуха; я встретилась взглядом с этими удивительными серыми глазами и, к собственному удивлению, различила в них искру торжества, власти. И то была моя точка невозврата, потому что, когда Джейсон потянулся ко мне для поцелуя, я обвила его шею руками и уже не смогла отпустить. Так уж вышло, но моя воля окончательно была повергнута перед томящим желанием близости. На жаркие, влажные поцелуи я отвечала, пожалуй, с большим энтузиазмом, чем сам Готье. Я помню, как дрожала под ним и выгибалась, будто кошка, жаждущая ласки от хозяина; помню, что растерялась, не сообразив, куда деть руки, поэтому просто обнимала мужа за плечи, держалась за него, как если бы без него могла провалиться под землю; помню свой первый вздох, когда он резко вошёл в меня и просто замер, уткнувшись носом в мои спутанные волосы и позволяя привыкнуть к нему; как Джейсон дышал и левой рукой ласкал мою грудь, успокаивающе и осторожно, и его невнятный шёпот о том, что боль вот-вот исчезнет… И он был прав, а я приняла его, расслабившись, раскрылась для него, так что даже резкие движения больше не приносили мне неясных, странных ощущений. Было лишь острое желание поскорее утолить жажду, которую он, мой удивительный муж, разжёг во мне. Тогда-то я и ощутила это. Наслаждение, быстрое и сильное, которые мы испытали вместе в те минуты, оставило меня опустошённой, с единственной мыслью о том, что ничего приятнее я никогда не чувствовала. А если и существовало нечто сильнее подобной страсти, то смогу ли я познать её? Когда Готье приподнялся надо мной, я задрожала от сквозняка; без тепла его тела, без него самого, лежать открытой и обнажённой на большой постели уже не казалось таким приятным делом. Моя кожа была влажной от испарины и скользкой, но мне было всё равно. Едва ли я смогла бы самостоятельно пройти в ванную, хотелось только лежать, закрыв глаза, и пытаться как можно дольше сохранить воспоминания о пережитом наслаждении. Джейсон молчал, но, по крайней мере, он был рядом. Что-то подсказывало мне, что утром от моего внезапного порыва не останется и следа, и я буду чувствовать себя, по меньшей мере, неловко. А Готье, в привычной ему манере, наденет ту же хладнокровную маску безразличия. Занятно, но в тех немногих женских романах, что попадались мне в библиотеке матери, женщины с лёгкостью сводили с ума таких непоколебимых мужей. На деле же это я ощущала себя побеждённой и выжатой до капли. Я ожидала уснуть в ту ночь в наступившем спокойствии, одна, как и всегда, но, когда снова оказалась в его объятьях, противиться не стала. Я не помню, как засыпала. Только тепло его тела, руки, лежащие на моих бёдрах, и долгие поцелуи с привкусом портвейна.