Добровольная зависимость

***

Когда-то давно, когда моя мать ещё не была обременена болезнью, в тот период, когда она лишь начинала восстанавливаться после ухода нашего отца, она обожала рассказывать нам различные занятные истории о симпатичных девочках, которые переживали множество приключений, и в итоге обязательно выходили замуж за прекрасных принцев и жили с ними долго и счастливо. По мере взросления я начинала находить эти выдумки приторно-сладкими и глупыми. В конце концов, я догадалась, что мама всего лишь пересказывала прочитанные ею бульварные романчики никому неизвестных дам, мнивших себя писательницами. Их воображение ограничивалось скудными описаниями фамильных замков, десятками страниц о пиратах или разбойниках, соблазняющих жеманных леди (обязательно, девственниц!) и пустыми, бессмысленными концовками. Счастливыми, конечно. Тогда я твёрдо решила для себя, что никогда не стану такой, и пусть лучше совсем не буду писать, чем напишу подобную несуразицу. Да, разочарование в сказках матери было велико, но длилось недолго. Возможно, окружающие и могли бы найти плюсы в моём положении. Только на поверхности был виден мой новый образ — жена одного из самых молодых и известных предпринимателей Англии. С ней он появлялся на благотворительных приёмах, праздниках влиятельных коллег и в театрах на первых премьерах. В течение почти полугода я с неохотой изображала эту новую себя — молчаливую и непривередливую незнакомку в новых нарядах, в окружении людей, которых никогда прежде не знала. Но всё менялось, стоило мне остаться наедине с самой собой. Вечерами я с трудом засыпала в чужой спальне, в чужом особняке, находящемся на чужой для меня земле, смотрела глазами, полными слёз, на тлеющие угольки в камине и пыталась не заплакать. Горло будто сдавливали тиски и прожигала горечь, но я не позволяла рыданий. Что же до Готье… Кажется, с ним я была ещё более одинокой. В ту ночь, когда мы добрались до его особняка Лейстон-Холл, никто из прислуги не спал, и я тотчас же оказалась в окружении приветливых, но чужих персон. Атмосфера в доме царила самая благоприятная (признаюсь честно, особняк понравился мне целиком и полностью — от самого фасада до последней горничной в нём), так что я полагала, никто из живущих там не знал всей правды о нас с Готье. Если только все они не были хорошими актёрами. Венчание в Уэльсе и дорога до Бантингфорда прошли незаметно, но, по прибытии в его дом, для меня время будто бы замерло. Я чувствовала себя какой-то несчастной мученицей, несмотря на то, что не занималась практически ничем за время поездки. И второе серьёзное столкновение с этим странным человеком надолго разобщило нас. Когда он пришёл в спальню той ночью, много позже полуночи, я сидела на заправленной постели, всё ещё одетая в дорожный костюм, только плащ сняла. Нетрудно было догадаться, о чём он попросил бы меня, поэтому я приготовилась бороться до самого конца. Но стоило мне лишь раз поднять глаза и увидеть его, своего мужа, мужчину, который так внезапно изменил мою жизнь, я поняла, что борьба эта будет жестокой. И самое ужасное, если я проиграю, то вполне могу этим насладиться. — Кейтлин, нам нужно обсудить всё здесь и сейчас, — сказал Готье тогда, приблизившись ко мне; он снял пиджак и пуговицы тёмно-зелёной жилетки оставил расстёгнутыми. — Твоё упрямое молчание не устраивает ни меня, ни тебя саму, я уверен. Я никогда не прощу себе своего гнусного поведения, но я сотню раз объяснял, почему так поступил. Есть чувства, которым мы даже объяснения найти не можем. И есть люди, из-за которых подобные чувства лишь сильнее разгораются. И именно потому, что я люблю тебя, я не хочу делать тебя несчастной. Тогда я поднялась, молча подошла к двери и открыла её. Я просто стояла и смотрела на то, с каким растерянным видом Готье пытался прочесть на моём безэмоциональном лице хоть какой-то ответ, и мысленно наслаждалась его беспомощностью. — Так ты прогоняешь меня? — спросил он, кусая пересохшие губы. — По-моему, сэр, это очевидно, — я пыталась придать голосу твёрдости, а себе — мужества. — Несомненно, для начала я должна извиниться за подобную вольность, потому что это целиком и полностью — ваш дом, любая комната здесь — в вашем распоряжении, и я просто не имею права указывать вам, где можно или нельзя находиться. Да, так и есть. Но я попросту не вижу смысла вам оставаться здесь на ночь, потому что ни беседовать, ни тем более консуммировать брак я не собираюсь. Сделав глубокий вдох, я снова посмотрела на Готье. Лицо его застыло белой маской, подсвечиваемой слабыми языками огня в камине; глаза казались такими прозрачными и большими, что мне вдруг стало не по себе. Как умел он смотреть, словно душу выворачивал наизнанку? Словно гипнотизировал или внушал мне собственные мысли, желания? В такие напряжённые моменты идеи о том, что он обладал каким-то особым сверхъестественным даром тревожить меня и превращать мой гнев в заинтересованность, только крепли, что жутко отвлекало. Когда он сделал шаг ко мне, а затем и второй, я почувствовала всё ту же собственническую натуру, ему присущую, показывающуюся время от времени, стоило нам остаться наедине. Я вскинула голову и твёрдо приказала: — Не смейте подходить! Сделаете ещё хоть шаг, и я закричу, Богом клянусь! Я буду кричать так, что обожающие вас слуги сбегутся сюда и будут наблюдать настоящее представление. Как я уже сказала, вы можете находиться здесь, и где угодно, но если только пальцем до меня дотронетесь… Я буду бороться, пока глаза вам не выцарапаю. Нас разделяла пара футов, Готье даже не шевелился больше. — Собираешься отвергать меня до конца жизни? — равнодушно спросил он. — С радостью протянула бы так долго, — ответила я и открыла дверь шире, сжимая резную ручку. — Но никто не может быть уверен наверняка. Я, по крайней мере, буду стараться. Что-то не так, сэр? Вы молчите? Неужели ваш острый на едкие замечания язык не поворачивается указать мне на моё место? Кажется, вы немного растеряны! Вы же так мечтали о послушной, нежной маленькой жёнушке, которая без каких-либо возражений будет идти с вами, рука об руку, пока смерть не разлучит! Неужели я не оправдываю ваших надежд? Так уж получается, что я не прыгаю с вами в постель, счастливая от мысли, что стала вашей женой. Впервые в жизни я была настолько груба с кем-либо, впервые в жизни мой голос сквозил такой приторной язвительностью и презрением. Я осознала это в ту самую секунду, как только замолчала. Стоило бы одёрнуть себя раньше, но меня было не остановить. Честно говоря, я ожидала от Готье типичных хмурых взглядов в мою сторону. Однако он резко повернулся ко мне спиной, взял свой пиджак с кресла и, не взглянув на меня больше, вышел из спальни в плохо освещённый коридор. С тех пор он скорее стал моей тенью, чем просто мужем. Со временем я привыкла к его дому, прислуге, даже к его частому присутствию рядом. Мы с Джейсоном редко разговаривали, в особняке встречались исключительно за обедами или ужинами. Много позже я вдруг обнаружила, что скучаю по его прежней настойчивости. В какой-то мере, она льстила мне, даже казалась приятной. И, наблюдая за нашими недомолвками и случайными взглядами, его экономка, миссис Фрай — весьма приятная женщина — заметила однажды: — Мастер у нас один из тех людей, кто из гордости скорее будет бросать камешки в ваше окно, но в парадную дверь ни за что не постучит. И правда, Джейсон вёл себя со мной крайне осторожно. Я стала непокорной птицей в его красивой просторной клетке, на которую он мог любоваться время от времени, но трогать не смел. По мере того, как я узнавала его, истории о его путешествиях, жизни с Мэгги Уолш, которая делала его несчастным, я ловила себя на мыслях о том, что моя ненависть постепенно превращалась в жалость. Я жалела этого человека, потому что его настоящая семья (старший брат, его жена и несколько детей) жили за океаном, а он не желал признавать, что скучает по ним; его молодая жена игнорировала его и старалась не попадаться на глаза; только работа занимала всё его время. Порой, проходя мимо его кабинета, я слышала шелест бумаг и медленные тяжёлые шаги, которыми он так часто мерил комнату. Доходило до того, что я принималась считать его судьбу более трагичной, чем свою собственную. А когда начались наши встречи в его кабинете, я стала бояться, что моё равнодушие к нему и вовсе растает. Мы назначали эти встречи каждые полмесяца, длились они по нескольку минут. Я садилась на стул напротив его рабочего стола, и мы кратко (и по-деловому) обсуждали все финансовые расходы на кухню, конюшню, электричество и далее, а особенно на мою семью. Вскоре после венчания новоявленный супруг Коллет получил повышение по должности, а маму и вовсе вернули домой и поместили под присмотр приходящих докторов. Так что, по большей части, моё замужество окупилось, по крайней мере, для меня. Каждый раз, уходя от него со скудными словами благодарности, я чувствовала себя зависимой и чертовски обязанной, мне это не очень нравилось. И однажды, когда Готье вдруг предложил мне продолжить писательское дело, ибо «он мог бы отыскать неких влиятельных господ в издательствах в столице или других городах», я тут же отказалась. Не хватало, чтобы мои неумелые работы пришлось оценивать важным людям лишь по одному его слову, лишь потому, что я была его женой! И даже моя сестра переменилась в своём отношении к нему. Содержания её писем смягчились, и в одном из них однажды я обнаружила такую подпись: «не бойся своей страсти». И если прежде я ощущала себя одиноко плывущей в океане смирения, то теперь его спокойные воды начинали прибывать, и я понимала: грядёт буря, и она потопит меня. Случались новые знакомства, редкие ужины в ресторанах и несколько поездок в столицу, но никто и ничто не могли волновать меня так, как он. Моё к нему любопытство, странная тяга к человеку, «купившему» мою жизнь, означали лишь то, что я не разучилась чувствовать что-то, кроме ненависти. Я боялась, что Джейсон заставит меня почувствовать нечто большее. Для меня стало частым и неожиданным удовольствием посещение церквушки на окраине города. Там, в мрачном и холодном помещении, пожалуй, древнем, как сама Англия, я смотрела на склонившего голову Иисуса и слушала проповеди местного священника, отца Иеремии, который благословлял меня всякий раз, как я там появлялась. Он интересовался не только строительством новой церкви, чем и занимался Джейсон, насколько мне было известно, но и нашей совместной жизнью, пытался давать разумные советы и расхваливал моего мужа. Закрывая глаза, окунаясь в спокойствие святого места, я слушала, как он пел прихожанам псалмы, и моё сердце наполнялось непонятной тоской.       «Доколе, Господи, будешь забывать меня? Доколе будешь Ты скрывать свой лик от меня?» [1] Мои мысли, так и не иначе, возвращались к моему мужу. От него меня не спасали молитвы и дальние расстояния. Сходила ли я с ума, но видела его лицо в старых витражах окон церкви и стремилась поскорее уйти. В тех стенах подобные видения казались мне греховными, и в исповедях отцу Иеремии я ничего не говорила. Как-то вечером, после ужина, Готье объявил о том, что подал заявку на министерский конкурс проектов Вестминстерского собора [2] в Лондоне. Частенько заглядывая в газеты, я замечала новости о большом ажиотаже вокруг этого здания. Предполагалось, что получить комиссию на строительство мог только самый успешный и талантливый из претендентов. Из любопытства я попросила объяснить мне все условия и рассказать о других участниках. Выяснилось, что конкуренты у моего мужа были весьма влиятельные. Честно говоря, в его победу совершенно не верилось, стоило сопоставить его опыт и опыт других архитекторов. Никто не воспринял бы его, как достойного противника в борьбе за это значимое здание. Взглянув на планы Готье, я нашла их интересными, мне понравились чертежи будущего здания, о чём я незамедлительно сообщила мужу. Он поблагодарил меня, слегка улыбнувшись в сторону. В ожидании результатов он не находил себе места, стал взволнованным и нервным. И тогда я поняла, что не была единственной, кому он мог бы поклоняться. Его страсть к искусству почти равнялась привязанности ко мне. Трудно было не заметить, с каким удовольствием порой он говорил о своей работе. Ничего подобного я не замечала, если он рассказывал о военном времени. Мысленно я всё же желала ему удачи, но вслух никогда об этом не обмолвилась. К сожалению, на одном из зимних ужинов я стала невольной свидетельницей разговора двух господ из лондонского министерства. И стоя за широкой колонной, прямо позади них, я узнала, что конкурс был куплен группой неизвестных мне лиц (имён они не называли); создаваемая вокруг здания шумиха была наигранной, вплоть до того, что готовые и принятые чертежи собора уже лежали на нужных столах, в нужных кабинетах. Словами не передать, до чего же я была расстроена за супруга! Представляя его разочарование итогами конкурса, я намеревалась рассказать правду, но не смогла. Такая новость убила бы в нём не только мечтателя, но и предпринимателя как такового. Я испугалась, что он более никогда не возьмётся за самостоятельные проекты. За сутки до приёма в лондонском доме одних знакомых друзей, где должны были объявить победителя, я вошла в гостиную Лейстон-Холл и увидела Джейсона, сидящего на диване перед большим камином с бокалом бренди в правой руке; он сосредоточенно глядел на медленный, спокойный огонь, и не отреагировал, когда я подошла ближе. Небрежность в его домашней одежде — широкой фланелевой рубашке, расстёгнутой на груди, и мешковатых, далеко не новых штанах — показалась мне милой, и я невольно отметила, что его чёрные, слегка взъерошенные кудри немного отросли за последнее время. — Сэр? Вы в порядке? — окликнула я его. Джейсон повернулся ко мне, пригляделся, и я заметила, как пьяная ухмылка скользнула по его тонким губам. Впервые я видела его таким… расслабленным. Час был поздний, и я думала, что он решит хорошенько выспаться перед поездкой в столицу, но точно не напьётся. — А! Здравствуй, радость моя! Почему ты не спишь в своей маленькой тёплой постели? — поинтересовался он и сделал ленивый, приглашающий жест рукой. — Не желаешь присоединиться ко мне? — Может быть, я лучше сыграю для вас что-нибудь? — предложила я, указав на старый спинет в углу комнаты. — Миссис Фрай нашла какие-то ноты на чердаке, с подписью вашего деда, к слову. — Вряд ли этот старый дурак сочинял музыку… Наверное, просто переписал чьи-нибудь ноты, — пробормотал Джейсон, покачав головой, затем снова беспечно улыбнулся мне. — Что ж, ну так сыграй! Я весь внимание. После нескольких минут музицирования я закрыла крышку инструмента и поднялась, когда Джейсон коротко зааплодировал. Он поманил меня пальцем, и я решила, что было бы невежливо бросать его в этой полутьме, не проведя с ним какое-то время. Я опустилась на мягкий диван в опасной близости к мужу и, когда он поставил бокал на столик справа от себя, протянул руку и коснулся моих распущенных волос, я невольно дёрнулась. — Пожалуйста, не нужно, — прошептала я, поведя плечом. — У вас завтра долгий и тяжёлый день, вам нужно отдыхать. Джейсон тут же вскочил на ноги, подошёл к камину и стоял там, спиной ко мне, не меньше минуты. А потом обернулся, и я заметила, как раздражение отразилось в его прозрачных глазах ярким пламенем. — И снова мы вернулись к этому! Мало ты мною крутила, недостаточно измучила? Упрямая девчонка! — А чего же вы ожидали?! — возмутилась я. — Не знаю, сам не знаю, — его голос вдруг затих, и Джейсон даже поник плечами. — Я так ждал, что ты привыкнешь ко мне. Старался не быть навязчивым, не надоедать, пытался угодить при любом удобном случае… И ты снова меня отвергаешь. Заслужил ли я? Пожалуй. Но это не отменяет моего желания тебя любить. Я догадывалась, что под словом «любить» он имел в виду вовсе не светлое чувство обожания и преданности. Конечно, он говорил о нашей первой ночи. Брачной ночи, которой так и не случилось. Странно, но почувствовала я вовсе не смущение, а скорее собственную вину за то, чего до сих пор с нами не произошло. — Но вы же не думали, что я сама брошусь к вам в объятья? — пробормотала я, разглядывая свои руки, дрожь которых всё не могла унять. — Я понимаю, что брак так и не подтверждён, и вы злитесь, но всё-таки… — Ничего ты не понимаешь! Хватит, Кейт! Иди спать. Я не шевельнулась даже, просто смотрела, как он боролся с собой; может быть, немного опьяневший, он всё равно не позволял себе вольностей. Это одновременно радовало меня и немного нагоняло тоску. Когда Джейсон со вздохом опустился на диван, как можно дальше от меня, я едва услышала его тихое бормотание, потому что он не смотрел в мою сторону и всё прятал лицо в ладонях: — Что же ты не понимаешь… не можешь просто уйти?.. оставить меня в покое… Я за себя не ручаюсь… Решительно поднявшись, я отвернулась, но успела сделать лишь пару шагов в сторону лестницы, ведшей на второй этаж. Впервые за всё время своего пребывания здесь я вдруг спросила себя: сколько ещё мне придётся убегать от него? Долго ли я буду метаться в этом странном браке и бояться запереть гордость под замок, убрав её подальше, с глаз долой хотя бы ненадолго? Я понимала, пока не сдамся один единственный раз, то, возможно, терпеть неопределённость и пустоту придётся много, много лет наперёд. Когда я обернулась, мой муж уже смотрел на меня, стоя у каминной полки, и кривые тени, отбрасываемые огнём, превращали его слегка побледневшее лицо в застывшую маску. Всем своим видом он казался мне таким суровым и твёрдым, я тотчас же вспомнила вечер трёхлетней давности, когда впервые его встретила. Будто бы и не прошло столько времени. — А знаете, сэр, поскольку вы так стремитесь к «Ночи Гименея» [3], я, пожалуй, могу над этим поразмыслить, — сказала я спокойно; на его лице отразилось недоверие, и я поняла, почему. — Это значит, что я дам вам шанс, но только на моих условиях. Его тонкие губы дрогнули, будто он порывался улыбнуться, но позволять себе этого не стал. Постучав указательным пальцем по каминной полке, Джейсон наконец одобрительно кивнул: — Как интересно, ты меня заинтриговала. Что ж, говори, а уж я решу, согласиться или нет. — Если вы получите комиссию на строительство собора, если вы выиграете конкурс, я тогда проведу с вами ночь, — ответила я. — Одну ночь, не больше! Ничуть не растерявшись, Джейсон глухо засмеялся. Странно, но я сама улыбалась. В моём предложении ощущались детское озорство и наивность, присущая только такой неискушённой девице, как я. — Допустим, так, а что будет, если я проиграю, и строительство доверят кому-то ещё? Ты проведёшь ночь с ним? — Вы всё смеётесь, сэр, — хмыкнула я. — Можете не соглашаться, ваше право. — Так что же насчёт проигрыша, дорогая? — Я уже думала об этом. Проиграете — дадите мне развод. — Нет! Ни за что, слышишь? — рявкнул Готье, но сразу же взял себя в руки. Его голос зазвучал мягче, однако, я различила в нём приказ и настойчивость. — Прости меня за это, я не хотел кричать. Просто уясни только одну вещь: я никогда не дам тебе развод. Не для того я измучил нас обоих, чтобы вот так расстаться. Слишком далеко зашёл. Лучше уж сразу в могилу… Мрачность его тона испугала меня больше, чем реакция на предложение о разводе. На самом деле, я просто шутила, но он не понял этого. Если потеря меня для него была сравнима смерти, то я ещё плохо знала собственного мужа. — Если вы не выиграете, — продолжила я, как ни в чём ни бывало, — тогда позволите мне вернуться в Уэльс. Домой. — Мы в любое время можем навестить твоих родителей, если пожелаешь… — поспешил заверить меня Джейсон, но я перебила его мысль. — Неправда, и вы это знаете. Вы слишком заняты на двух имеющихся стройках, и я понимаю, как тяжело будет вам вести дела из Уэльса. Если не выиграете конкурс, вы отпустите меня домой на месяц. — А потом ты вернёшься? Отчаяние и надежда делали его взгляд таким пронзительным, что, поразительно, как при этом он больше не казался жалким. Внезапно я словно заново ощутила присущую этому мужчине властность, и даже при всём своём желании я не смогла бы ему перечить. Я пыталась убедить себя, что мои уловки держаться от него подальше просто смехотворны и несущественны. Но та Кейтлин Брам, которая несколько месяцев назад приехала сюда, обозлённая и обманутая, ещё пыталась сопротивляться. Господа из министерства шептались о том, что конкурс куплен — этот факт поддерживал во мне уверенность в том, что скоро я вернусь домой. Но буду ли рада этому? — Я вернусь ровно через месяц, — ответила я наконец, глядя ему в глаза. — Мне просто нужно всё обдумать и… побыть в покое. Так вы согласны? — Знаешь, а ведь раньше казалось, если я женюсь на тебе, то буду обязан заботиться о тебе всю жизнь. Для меня ты всегда была уязвимой и незрелой, и за это я любил тебя ещё сильнее, — произнёс он спокойно, заставив замереть на месте под его пристальным взглядом. — Ты оставалась для меня ребёнком, которому нужен был стимул, олицетворение мужественности и силы. Я рассчитывал стать для тебя и мужем, и отцом, и учителем. Но теперь вижу: всё, о чём я думал, было лишь видимостью. Я ошибался. Мы расстались на той трогательной ноте осознания, что ни он, ни я, так до сих пор и не открыли друг другу всей истины. Почему-то именно тем вечером я поняла: Джейсон останется для меня загадкой на всю жизнь. И чем я могла завоевать его, когда я была никем? Позже, засыпая в своей комнате, я думала о том, как, вместо того, чтобы пожать мою руку в знак скрепления договора, он осторожно поднёс её к своим тёплым губам и поцеловал мои пальцы, притом неотрывно следя за моей реакцией. Я знала, что залилась краской и стала пунцовой до безобразия, но ничего не могла с собой поделать. Ни один мужчина не целовал мне руки до сих пор.