***
Через два дня после того, как слова Эдварда о том, что «в этом доме оставаться он больше не может», прозвучали в стенах Лейстон-Холл, я сидела у окна в спальне и смотрела на то, как в наступивших сумерках слуги укладывали большие чемоданы в специально подготовленный экипаж. Мы даже толком не попрощались с детьми, с Дженни, которая была сама не своя эти два дня. Впрочем, как и я. Но у её мужа хотя бы имелось оправдание: он бежал от обмана и лжи, от того, что скрывал Джейсон, потому что не мог с этим мириться. Они-то могли сбежать, а что оставалось мне? Мой чай, заваренный в дорогом фарфоре, уже давно остыл, а я просто глядела в окно, согнув ноги в коленях под длинной юбкой платья. Анаис звала меня несколько раз подряд, но мне не хотелось заниматься иными делами. Почему я живу иллюзией? Почему он ничего не рассказывает мне? Я знала, если стану допытываться у супруга о том разговоре, он скажет, что просто хотел защитить меня. Как и всегда. Эдвард был прав: я всё ещё витала в облаках, упускала множество деталей, словно неискушённое дитя, и Джейсон сам приложил к этому руку. Я была влюблена, и мне нравилось это, пока не наступал очередной момент сомнения. Назад пути не было, и я стала осознавать: если я не разберусь со всем сейчас, потом, возможно, будет слишком поздно. Что ожидало меня впереди — было тщательно скрыто от меня. Но я сама была в силах поднять этот занавес. Я вскочила на ноги, обулась в лёгкие тапочки и сбежала вниз, пока оба экипажа — пассажирский и с багажом — стояли у наших дверей. Забыв о погоде, о слугах, стоявших у главных дверей, о выпавшем прошлым днём снеге, белоснежными дорожками разделявшем мёртвые, жёлтые листья, я выскочила на улицу и подбежала к Эдварду, который уже стоял на ступеньке экипажа. — Стойте! Пожалуйста, стойте! — крикнула я, но он даже не обернулся. Моя рука легла на открытое окошко, когда мужчина уже скрылся в полутьме, и я просто не позволила ему закрыть дверцу. — Прошу вас, пожалуйста! — взмолилась я. — Не оставляйте меня вот так! Вы что-то узнали, и теперь бежите! Пожалуйста, скажите мне… — Тише, чёрт вас подери! — шикнул на меня Эдвард и высунул голову наружу. Вид у него был озлобленный. — Вы разбудите детей! Я едва успокоил Дженни… — Так помогите же мне! Скажите, в чём дело. Нет, нет, не качайте головой! Я слышала, как вы говорили с Джейсоном о том, что он натворил нечто… — Я обещал брату, Кейтлин, — вздохнул Эдвард. — Возможно, вы гораздо сильнее него, и я ошибался. Возможно, вы справитесь с тем, что он вам расскажет. Но когда это случится, вы останетесь наедине. Эдвард порывался закрыть дверь, но я снова удержала её, крепко вцепившись покрасневшими пальцами в деревянную поверхность. — Кейтлин, возвращайтесь домой, — строго произнёс он. — Если Джейсон увидит вас здесь, он будет в ярости… Я знаю, он вас слишком сильно любит. Прощайте! Прежде, чем я успела что-то возразить, дверца захлопнулась, а через несколько мгновений я обнаружила, что экипажи уже отъехали. Меня колотило от холода, мозг отказывался работать. Фонарь, прикреплённый к первому экипажу, освещал пространство вокруг него, и жёлтое пятно тряслось и металось из стороны в сторону, скользя по грязной дороге. В последний момент я увидела, как из окошка наружу потянулась маленькая ручка. Кто-то из детей проснулся и помахал мне. Горестный стон вырвался из моего горла, и я обняла себя руками, стоя на холодном ветру. Затем я услышала полный тревоги голос миссис Фрай; экономка оказалась рядом со мной, накинула мне на плечи тяжёлое пальто и повела в дом. — Милая, вы с ума сошли? Как можно так не беречь себя? — запричитала женщина, растирая мои руки. — Там такой холод, а вы полуодета! И что это у вас на ногах?.. — Они уехали, уехали так скоро… Я не могла унять дрожь, и всё повторяла и повторяла, будто заведённая. Экономка позвала Анаис и кого-то из слуг. Через несколько минут я сидела, закутанная в плотный плед, с чашкой чая в руках. Мои пальцы и ноги отогрелись, но в мыслях ясности никакой не было. — Видимо, они просто хотят встретить Рождество дома. В Америке. — Миссис Фрай присела в кресло напротив меня. — Сами знаете, дорогая, как долго и тяжело туда добираться. — Они могли бы встретить Рождество и здесь, с нами, — пробормотала я. — Американцы, одним словом! Через несколько секунд откуда-то со стороны послышались скрипучие шаги, и в гостиную вошёл Джейсон. Мои глаза мгновенно поймали его взгляд — очень недовольный взгляд. На его чёрных волосах и сером пальто с высоким воротом ещё не растаял снег. — Какого чёрта она ещё не спит? — рявкнул он так грубо, что даже несчастная миссис Фрай приподнялась с кресла. — Вы вообще смотрели на часы? — Простите, мастер, мы… — Что за посиделки вы здесь устроили? Я была возмущена его тоном. Он не имел права так разговаривать с нами, нет, он уж точно такого права не имел! Наши взгляды встретились снова, и, пока Джейсон снимал верхнюю одежду, я спокойно отставила чашку на столик, улыбнулась экономке и сказала: — Миссис Фрай, пожалуйста, скажите всем, чтобы отправлялись спать. Вам тоже нужно отдохнуть. Я сама о себе позабочусь. Я поняла, что она была расстроена и недовольна поведением хозяина; кажется, раньше Джейсон вёл себя куда сдержанней. Мысль о том, что из-за меня он мог так перемениться, мне не очень понравилась. Послав экономке одобряющую улыбку, я оставила плед на спинке дивана и направилась прочь из гостиной. — Куда ты? — муж сжал ледяными пальцами моё запястье, когда я проходила мимо него. — Спать иду, поскольку ты не приемлешь столь позднее бодрствование, — отчеканила я, но он так меня и не отпустил. — Оставь меня! — Кейт, в чём дело? Если ты злишься, что я прикрикнул на прислугу, то тебе давно уже пора привыкнуть к тому, что у каждого из них есть свои обязанности. Я содержу их и плачу им, чтобы они их выполняли. Обязанность миссис Фрай — приглядывать за тобой, если меня нет рядом… Я не могла поверить в то, что он посмел говорить о таком, просто вырвала руку из его сильной хватки, хмыкнула и сказала: — Не думала, что ты можешь быть таким грубияном. — Послушай, это был тяжёлый день… — Как я понимаю, отъезд твоего брата на тебя так же повлиял? Он удивился, хоть и не желал этого показывать, однако, я заметила даже, как задрожали его руки. — Эдварду захотелось справить Рождество дома, в Америке… — Не держи меня за дурочку! Его дом здесь! — Нет, Кейт. Это наш дом, твой и мой. А он со своими благородными замашками пусть катится к чёрту, — Джейсон сделал нетерпеливый жест рукой. — Больше его вечно кислая мина не будет здесь мелькать. — Из-за чего вы поссорились? — спросила я, заранее ожидая, что муж соврёт. — Никакой ссоры не было, просто у нас кончилось терпение… по отношению друг к другу. Мне так хотелось ударить его! Да так сильно, чтобы он это надолго запомнил! Пальцы покалывало от желания оставить на его красивом, раскрасневшемся лице след от пощёчины, а взгляд был прикован к серым глазам, кажущимся отчего-то слишком большими. Мы смотрели друг на друга, а казалось, словно между нами была возведена стена, прочная и тяжёлая. Я не могла сломать её, не могла достучаться до этого человека, донести то, что хотела. Его устраивала скрытность, тенью залёгшая над его головой. Он прятался под ней и ощущал себя в безопасности. Он, но не я. Мне не было там места. Оставалось смириться или… А что ещё мне оставалось? — Спокойной ночи, — произнесла я с трудом и поскорее покинула гостиную. Джейсон пришёл ночью, когда я лежала без сна почти у самого края постели. Стало непривычно не слышать голоса детей или Дженни, без них этот дом просто опустел. Глядя в темноту комнаты, я слышала лишь шорохи одежды, затем матрас позади меня прогнулся, и наступила тишина. Длинные пальцы коснулись моих волос, осторожно убрали прядь, упавшую на щёку. А после — поцелуй… Мягкий, нежный поцелуй я ощутила на виске, и как тёплая ладонь легла на моё плечо. Я не была железной, и мои чувства к Джейсону всегда побеждали. Поэтому я никогда не устраивала скандалов, хотя знала о том, что он лгал. И его брат дал мне это ясно понять. И даже той ночью Джейсон был мне нужен, я хотела повернуться и обнять его, рассказать о любви. Но не сделала этого. Он должен был понять и усвоить, как урок, что я не была куклой, которой он мог руководить, или одной из его подчинённых, кому он отдавал приказы. Я не всегда могла быть рядом и уж тем более прощать его. Натянув повыше одеяло, я повела плечом, и муж убрал свою руку. — Я не хочу, — вот и всё, что я сказала. В ту ночь он больше не касался меня. Как впрочем, и в последующие.***
В середине декабря, пока, по словам экономки, Лейстон-Холл не подвергся зимним бурям, мой муж объявил о ежегодном приёме для своих богатых знакомых, а также не менее богатых иностранных коллег. Как-то вечером он так увлёкся, рассказывая о важности подобных мероприятий, о том, как повлияют они на его дело и, соответственно, нашу семью, что даже позабыл об остывшем ужине. Миссис Фрай качала головой и ворчала, предугадывая хлопоты, с которыми приходилось сталкиваться и год назад, и два. И вот уже буквально на следующий день в доме появились незнакомые мне люди: все они были заняты тщательным приготовлением к приёму. — Приходится вызывать прислугу из гостиницы в городе, когда своих людей не хватает, — говорила экономка, пока мы расставляли цветы в столовой. — Иностранцы очень придирчивые, никогда не знаешь, какое впечатление оставишь после их очередного появления здесь. — А я верю, что всё зависит только от человека, — сказала я тогда. Миссис Фрай многозначительно пожала плечами и тактично промолчала. Чуть больше тридцати часов в доме царил непривычных хаос приготовлений, и впервые после отъезда Эдварда и детей я почувствовала, как ожил дом. Но моё настроение разнилось со всеобщим возбуждением перед встречей с гостями. К тому же, я всё чаще задумывалась о том, как быстро испаряется радость материнства. С каждой новой неделей я убеждалась в том, что даже в ранней беременности было мало приятного. За день до прибытия первых гостей я читала в угловой комнате, переделанной в гостевую; беспокойная канарейка прерывисто щебетала и прыгала то вверх, то вниз по своей большой клетке, стоявшей на широком подоконнике надо мной. Я готовилась узнать, что станет с Мэри после того, как Джон Уиллоуби окончательно и жестоко отверг её [1], когда меня отвлёк звонкий голос Анаис: — Мадам, мадам! Скорее посмотрите! — пролепетала она, появившись на пороге. — Посмотрите, какую красивую форму мистер Готье для нас приобрёл! Я привстала с низенького кресла и в свете двух ламп увидела новый наряд своей горничной: платье из плотной тёмно-серой ткани было идеально выглажено, как и белоснежный передник с кружевными оборками. Анаис демонстративно покружилась, и я улыбнулась, разглядывая её, такую счастливую и радостную. — Тебе нравится? — Очень, очень нравится, мадам! Нас не так часто балуют, но зимний приём никогда не проходит бесследно, — девочка снова крутанулась на каблучках новых, блестящих башмаков и вдруг взяла меня за руку. — Ох, глупая я! Пойдёмте же скорее! Для вас тоже есть подарки! Ну же, мадам! У меня не было ни настроения, ни сил для того, чтобы притворяться и излучать радость и праздничное возбуждение. Я чувствовала себя дурно весь день, к тому же, во время обеда мой организм отторгнул большую часть съеденных блюд, и мне пришлось использовать одну из ужасно дорогих и красивых ваз в столовой, чтобы не запачкать пол. Горничная была так взбудоражена и спешила в спальню, что мне пришлось тут же последовать за ней, несмотря на всё моё нежелание. Экономка тоже была там: она стояла перед заправленной кроватью, одетая уже в новую форму. Миссис Фрай взглянула на меня, и, подойдя ближе, я увидела большую коробку. — Простите мне моё нетерпение, — сказала женщина смущённо. — Стоило подождать вас, но я просто не удержалась. Взгляните! Это было самое прекрасное и, я была уверена, самое дорогое платье, что мне когда-либо доводилось видеть в своей жизни. Многие леди в Глиннете не жалели денег своих родителей, чтобы хоть ненадолго стать центром внимания богатых холостяков, и поэтому посещали самых лучших модисток и приобретали наряды, от которых захватывало дух. Будучи маленькой девочкой, я считала, что мне никогда не повезёт даже примерить нечто подобное. Платье, аккуратно сложенное в большой коробке под прозрачным листом бумаги, было сказочным, и следующие несколько минут я бездумно рассматривала его, слегка касаясь кончиками пальцев вышитых на ткани узоров. — Это прекрасный шёлк, и я слышала от слуг, что портниха запросила за него самую высокую цену, так что даже в лондонских салонах не было продано ни одного столь дорогого платья, — с благоговением произнесла за моей спиной экономка. — Вы будете в нём великолепны! Мне понравились вышитые золотой нитью узоры на шёлковой ткани кремового цвета, скорее, больше белого, чем желтоватого. Я испытывала смешанные чувства, рассматривая свой подарок. Как я могла восхищаться им, когда перед моими глазами то и дело всплывал образ чёрного экипажа, увозящего Эдварда, Дженни и детей в темноту ночи? И как я могла всё забыть, когда ощущение жизни во лжи, которой меня окружили, не покидало ни на минуту? — Вам не нравится, мадам? — спросила Анаис, видимо, заметив на моём лице печаль. — Нравится, но я не смогу надеть его. Не хочу. — Нельзя, мадам! — воскликнула миссис Фрай, и от возмущения её голос стал неприятно скрипучим. — Этот наряд предназначен для зимнего приёма. Поверьте мне, прибудут очень важные гости, и мастер захочет, чтобы вы… — А мне всё равно, чего там хочет ваш мастер! В несвойственной мне манере я топнула ногой и в ту же секунду ощутила головную боль. Пришлось присесть на кровать и предварительно отодвинуть подальше ненавистную коробку с платьем. — Вам нехорошо? Я принесу вам воды, мадам! — заговорила с волнением Анаис, но я покачала головой. — Не стоит беспокоиться, в последнее время так бывает. — А что же платье? Вы отказываетесь присутствовать на приёме? Я не успела и подумать над ответом, как вдруг услышала недовольный голос мужа; Джейсон вошёл в комнату и произнёс, сверля меня пристальным взглядом: — Посиделки окончены. Все вон! Оставьте меня с супругой наедине. Горничная выскользнула из спальни первой. За ней, не теряя гордой осанки и размеренного шага, ушла миссис Фрай. Когда за экономкой захлопнулась дверь, я посмотрела мужу в лицо. Он казался уставшим, немного бледным и совершенно точно сердитым. Поспешно сняв чёрную жилетку и бросив её в кресло, он сел рядом со мной, едва не коснувшись плечом моей руки. А я больше не поднимала глаз, потому что не хотела видеть недовольство и раздражение в его взгляде. — Кейтлин, почему ты не хочешь идти на завтрашний приём? — спросил он. — Тебе не нравится наряд? Ты недовольна приготовлениями? Или ты истощена физически? Ничего не говоря, я смотрела на свои тонкие пальцы, нервно мнущие ткань юбки. Я не хотела говорить с ним, иначе всё бы повторилось заново. В конце концов, он победит, думала я тревожно. Я стала настолько зависимой, что даже в собственных мыслях мне не было покоя от него… и от его тайн и скрытности. — Ты молчишь… Ты меня игнорируешь. — Голос его звучал тоскливо и тихо, словно это я терзала его душу, а не наоборот. — Чем я обидел тебя на этот раз? Хоть это ты можешь мне сказать! — Почему на самом деле уехал Эдвард? Наконец, я снова взглянула на него, но лицо его оставалось всё той же непроницаемой маской, наивной защитой от моего любопытства. — Я тебе уже всё объяснял. Ну сколько можно... Вдруг Джейсон резко встал, так резко, что я сама дёрнулась от неожиданности и посмотрела на него снизу вверх. — До недавнего времени я считал, что всё утряслось! Что всё встало на свои места, и мне больше не придётся унизительно клясться тебе, что всё хорошо! До недавнего времени мне казалось, что ты, наконец, выросла из той холодной упрямицы, которой не было дела до чувств и истинных радостей жизни! Что же я вижу теперь? Она снова передо мной! Она не может успокоиться, она довольствуется тем, что тревожит и себя, и меня, и мучает супруга своей отстранённостью! А я должен смиренно ожидать, когда она снова обратит на меня свой взор, в котором не будет такого явного осуждения. Что мне ещё нужно сделать ради этого?! Затем он ударил кулаком по туалетному столику, так, что все мои немногочисленные парфюмерные баночки и склянки тревожно звякнули друг о друга и покатились на пол. Мои руки дрожали, когда я смотрела в покрасневшее от злости и напряжения лицо Джейсона. Я не знала, что ответить на его тираду, но ощущала лишь одно: несправедливость. «Как он может? Как он может так со мной говорить?» — крутилось у меня в голове. Я не желала плакать, но мои глаза уже застили слёзы, и, если бы не внезапный шум, раздавшийся снаружи, я бы разрыдалась перед ним. Джейсон отвлёкся, подошёл к окну и одёрнул штору. Совсем недолго он высматривал что-то на улице, а когда повернулся ко мне снова, на его губах играла насмешливая улыбка. — Чуть раньше, чем я ожидал, но всё же они здесь. — Кто это, они? — спросила я, поднявшись. — Твои гости? — Нет, дорогая моя. На этот раз эти гости — твои, — сказал он всё с той же усмешкой и направился прочь из спальни. Растерянная, уязвлённая его несправедливой вспышкой гнева по отношению ко мне, я всё же последовала за мужем. Внизу царило какое-то оживление, и я удивилась, когда увидела в гостиной посторонних людей в дорожных плащах, усыпанных снегом. Спускаясь со мной по главной лестнице, Джейсон вдруг положил руку мне на плечо и полушёпотом произнёс: — Возможно, она станет для тебя утешением. И ты ещё скажешь мне спасибо. На последней ступеньке я остановилась, глядя, как горничная помогает гостям снять мокрые от снега головные уборы и плащи. Я узнала своего отчима первым: он обернулся ко мне, угрюмый и уставший, и почтительно кивнул. А его спутница… ну, как же я сразу могла не догадаться, не узнать? Моя мать, здоровая и твёрдо стоявшая на ногах, повернулась ко мне лицом, и я всхлипнула от нахлынувших чувств. На её тёмно-русых волосах без всякой явной седины ещё блестели капельки растаявшего снега; щёки были покрыты лёгким румянцем, что делало её намного моложе; её небесно-голубые глаза, совсем как у Коллет, блестели, словно она вот-вот заплакала бы. — Мама? — прошептала я с трепетом, как будто это единственное слово сняло некий груз с моего беспокойного сердца. Как и всегда, тонкая и изящная, она лёгкими шагами оказалась рядом со мной, крепко обняла, и я с отчаянным вздохом вдохнула её запах. Снежная зима, влажный мех на воротнике её одежды и недорогие духи с ароматом горького апельсина и ванили… Я помнила о ней всё, и до того момента даже не подозревала, что могу так сильно скучать по ней. — Я здесь, моя крошка, я здесь, — услышала я её тонкий голос после поцелуя в щёку. — Я приехала к тебе!