Орёл, несущий копьё

      «…Так странно и неожиданно тяжело: терять одного из «своих». Это не горе и не скорбь, ведь связывала нас отнюдь не дружба. Это чувство сродни тому, пожалуй, которое возникает, когда лишаешься пальца: при каждой манипуляции ощущаешь нехватку, и опустевшее место лишь больше напоминает о ней…»       В зале на нижнем этаже общежития Семёрки было темно, только над роялем горели свечи в люстре. Адлер был один; играя по памяти «Воздух» Баха, он размышлял над текстом письма прадеду. Благо, новый роман, более короткий, к сожалению, чем предыдущий, был окончен — осталось лишь написать письмо и подобрать начало абзацев истории так, чтобы их первые буквы сложились в послание.       «…За исключением потери Якова, всё идёт хорошо. Меньше чем через месяц мы покинем замок и станем свободны. Товарищи мои продолжают пока пребывать в неведении относительно истинных моих планов и устремлений: ещё не пришла пора посвятить их… Даже Тёмного Лорда мне удалось ввести в заблуждение — хотя, конечно, предосторожности ради стоит не попадаться такому сильному легилименту на глаза слишком уж часто, лучше продолжать общаться через посредников…»       Мелодия кончилась, и он принялся играть её с начала: именно под «Воздух» ему почему-то особенно хорошо думалось. Адлер мог исполнять её практически до бесконечности: пальцы привыкли, мозг не отвлекался на их движение, получая возможность сосредоточиться на более важных вещах, а лившаяся музыка ласкала слух. Это была одна из немногих вещей, за которые он был готов поблагодарить мать: именно она ещё в детстве усадила Адлера за фортепиано. Поначалу занятия казались мучениями, потому что были навязаны, однако ему повезло с учителем: старый австриец герр Зольберг бесконечно любил музыку и умел научить любить её других.       «…И вместе с тем порой я задаюсь вопросом: кто такой лорд Волан-де-Морт — этот маг, в котором так мало осталось от человека? Откуда взялся, чем занимался он перед тем, как объявил своей целью власть над миром? Да и зачем ему псевдоним? Здесь, мне кажется, только два варианта: либо он боится своего настоящего имени, либо стыдится его. Однако бояться можно бы было, если бы за родовым именем скрывалась дорогая сердцу семья, а Тёмный Лорд не произвёл на меня впечатление существа, имеющего хоть какое-то представление о семейных ценностях. Тогда выходит, родное имя вызывает у него стыд — значит ли это, что он выходец из бедной, или неуважаемой, или отвергнувшей его семьи, или вовсе не чистокровка?..»       Адлер прервал поток мыслей в этом направлении: глупо тратить ограниченное пространство письма на то, чтобы высказать свои предположения о происхождении Волан-де-Морта, пусть и хотелось их с кем-нибудь обсудить. Но увы, собеседников, в которых он был бы настолько уверен, что мог бы предложить столь щекотливую тему беседы, у него не имелось. Оставалось лишь праздно рассуждать с самим собой.       Слишком уйдя в мысли и музыку, Адлер легко вздрогнул, когда раздался чужой голос:       — Ты играешь её всё утро — может, сменишь уже?       — Так мне лучше думается, — откликнулся Адлер, подняв взгляд на Макса; сколько товарищ стоял там, на нижней ступени лестницы, он судить не брался. — А ты послушать пришёл?       — Хотел поделиться новостью, — Макс подошёл ближе и поставил на пюпитр для нот сложенную пополам утреннюю газету. Заголовок первой полосы кричал: «Чудовищная резня близ Магдебурга! Уничтожена целая семья магов!».       — Ну надо же, нам отдали первую полосу, — протянул Адлер, вернувшись к исполнению. — Но долго же, право, тянули.       — Крейтелей обнаружили только вчера вечером, когда какой-то кузен решил без предупреждения заявиться к ним в гости. Отчуждённое существование обернулось ещё одним для них минусом: до прибытия родственника и мракоборцев они гнили почти неделю.       «Какой цинизм», — мысленно усмехнулся Адлер, а вслух спросил:       — Как продвигается расследование?       — Насколько мне известно, господа правоохранители зашли в тупик: бандиты оказались крайне аккуратны, — иронично ответил Макс и, помолчав немного, довольно-таки резко попросил: — Сыграй уже что-нибудь другое.       Адлер пожал плечами и, дав отзвуку заглохнуть, начал «Песню слёз». Прислонившись к роялю боком, Макс сложил руки на груди и вперил взгляд в товарища, словно бы чего-то ждал.       — А что знак? — это был его единственный промах в тот раз. Адлер сам не знал, зачем вырезал семиконечную звезду на стене кабинета, где убил Крейтеля, и беспокоился, как бы эта оплошность им не аукнулась.       — В статье о нём ни слова. Насколько знаю, в Министерстве подозревают, что нападение было делом рук некой секты или радикалов, и не хотят делиться этими предположениями с обществом, опасаясь поднять волну паники. Однако вот проблема: не у одного меня есть источники наверху.       — Значит, в скором времени можно ждать вызова к директору, — отстранённо заметил Адлер. Он вновь задумался, прикидывая варианты, а затем сказал: — Дом уже готов, верно?       — Полностью, — подтвердил Макс и заинтересованно прищурился; этот жест остался у него ещё с начальной школы. — Полагаешь, может потребоваться срочное отступление?       — Лучше перестраховаться, согласен? — Адлер в последний раз коснулся пальцами клавиш, взял с пюпитра газету и поднялся. — Нам здесь осталась всего пара недель, без большей части вещей вполне обойдёмся.       — Согласен. Я сегодня же отправлю свои эксперименты.       — То же следует сделать Аларикусу и Владу: если ситуация пойдёт по худшему сценарию, будет жаль лишиться их результатов. К тому же, некоторые из них получены в обход ряда правил, так что…       — Действительно, лучше не рисковать.       — Тогда передашь Владу, чтобы сворачивал лабораторию? Я поговорю с Аларикусом, — Адлер не стал дожидаться ответа и ушёл: прекрасно знал, что Макс при всей нелюбви к Владу работу его будет ревностно оберегать, пока та выгодна и приносит пользу лично ему.       В комнате Тода, как всегда, царил полумрак: тяжёлые шторы были задёрнуты, и свет давали оплывшие свечи в черепах с удалёнными сводами. По стенам были развешаны, как у иного плакаты с любимой квиддичной командой, пожелтевшие пергаменты, исписанные витиеватой латынью или с изображёнными на них вскрытыми телами, зарисовками внутренностей, костей, каких-то схем и ещё раз внутренностей. Здесь были среди прочего и неровные стопки старинных фолиантов с хрупкими даже на вид страницами, заляпанными чем-то тёмно-красным; и покрытый налётом маленький котёл на столе, служивший местом складирования перьев для письма, а также клыков и когтей каких-то тварей; и ну совсем непонятно к чему стоявшее на полке чучело ворона. Адлер никогда не понимал, зачем Аларикусу было устраивать прямо в студенческом общежитии этот уголок… «мракобесия», вспомнилось слово из трактатов по истории магии Средневековья. Иногда ему даже казалось, что Тод просто наслаждается реакцией на все эти атрибуты входящих к нему людей.       В тот день Аларикус проводил время за чтением одной из своих жутковатых книг, аккуратно перелистывая пинцетом страницы. Возле стола, за которым он расположился, на стуле был усажен в вольную позу человеческий скелет, уставившийся пустыми глазницами прямо на читавшего юношу. Скелет не без юмора был наряжен в парадную мантию и сжимал в зубах трубку.       Адлер прокашлялся, обозначая своё присутствие: стук в дверь был хозяином комнаты благополучно проигнорирован.       — Аларикус, есть разговор.       Они оба повернули к нему головы: и Тод, и скелет. Адлер чуть не отпрянул, едва удержал на лице бесстрастное выражение.       Пауза длилась почти минуту.       — Простите, дедушка Райнхард… — наконец, чуть слышно пробормотал Аларикус, обращаясь к скелету.       Скелет кивнул и вдруг откинулся на спинку стула, запрокинув голову; нижняя челюсть отвисла, и трубка со стуком упала на пол.       — Он хорошо себя чувствует? — едко уточнил Адлер, сытый фокусами некроманта по горло.       Пристально всмотревшись в скелет, Аларикус утвердительно кивнул.       — Да, недурно… — он немного повысил голос — его собеседнику теперь, по крайней мере, не приходилось напрягать слух, чтобы расслышать хоть что-то. — Что ты хотел, Адлер?       — Сказать, что дом, о котором хлопотал Макс, готов. Я хочу, чтобы транспортировка в него вещей, в первую очередь нелегальных, началась немедленно. Скоро к тебе зайдут эльфы, передай им, что сочтёшь нужным; начать, я думаю, стоит с книг. Также имей в виду, что, возможно, нам придётся покидать это место в срочном порядке.       — Понимаю… — Тод покосился на газету, которую Адлер принёс с собой.       — Держи, почитай на досуге, — Адлер положил газету поверх фолианта. — Узнаешь хотя бы, что творится в мире.       Аларикус тихо хмыкнул на это и, отодвинув газету, вернулся к книге.

***

      Вызов к директору и в самом деле не заставил себя долго ждать: после лекции по высшей трансфигурации, прошедшей во второй половине дня, преподаватель задержал Адлера.       — Идёмте со мной. Вас хочет видеть директор.       — Почему же, герр Фихтнер? — выйдя следом за учителем из класса, Адлер правдоподобно изобразил удивление. — Неужели что-то произошло?       — Вы мне скажите, — Фихтнер скупо кивнул в ответ на приветствие проходивших мимо школьников, по-прежнему не глядя на спутника. — Почему вокруг вас всегда творится что-то дурное?       Адлер нахмурился.       — Если вы имеете в виде случившееся с Яковом…       — Я сейчас говорю не о гибели Якова Тарбука, — перебил его Фихтнер, — хотя и ни капли не верю в версию, присланную нам с письмом его родителями. Нет; я говорю о февральской стычке между Викингами и Драконами, об исчезновении книг из Особой секции библиотеки в конце прошлого года, о травмах и проблемах учеников, третировавших Владислава Штайнера, которого вы взяли под покровительство, и прочих подобных «случайностях». Конечно, ни одной нити, ведущей к вам, нет, однако… — он остановился, повернулся к Адлеру, посмотрел прямо на него: сурово и требовательно. — Хватит ли у вас наглости заявить, глядя мне в глаза, что не причастны ни к одному из этих происшествий?       Адлер выдержал этот взгляд — неужели он, успешно вравший Волан-де-Морту, не стерпит натиск учителя?       — Мне больно осознавать, что вы, герр Фихтнер, единственный преподаватель в этой школе, которого я искренне уважаю, связываете меня с этими отвратительными событиями. Однако оправдываться и пытаться что-то опровергать я не стану. Всё равно вы мне, если уже для себя всё решили, не поверите.       Звонок, возвещавший начало нового занятия, уже прозвенел, и коридоры быстро опустели.       Фихтнер раздражённо отмахнулся от с жужжанием вившейся вокруг него мухи.       — Тогда прислушайтесь к словам человека, которого, как говорите, уважаете. Ваши способности, герр Гриндевальд, могут открыть двери, которые захлопнуло ваше происхождение, если только вы не решите растратить их попусту. Вы могли бы многого достигнуть в области трансфигурации, ведь уже сейчас ваши статьи принимаются крупными журналами. Но вы вместо того, чтобы развивать перспективную тему, тратите время на романы, на игры в тайные общества и «высшую справедливость», или кем вы там себя и свою Семёрку считаете. Вы можете стать видным учёным, умом нового века, если бросите, наконец, отвлекаться на пустяки.       На эту тираду Фихтнер не потребовал ответа, просто продолжил путь — Адлер вновь последовал за ним, держась чуть позади, неожиданно взволнованный услышанным. В словах учителя, резких, как удары хлыста, всё же сквозило нечто иное, вовсе не желание отчитать или поучить жизни. Участие; может, даже забота — Адлер мало знал об этой стороне взаимоотношений, поэтому не брался судить точно. На мгновение попытался вообразить будущее таким, каким его хотел видеть Фихтнер.       Он, взрослый и серьёзный, в строгой чёрной мантии, выступает перед огромным залом, в котором ни одного свободного места, с докладом по своему текущему проекту, связанному с манипуляциями с пространством и временем… Или рассказывает классу восторженно внимающих ему детей об этапах развития трансфигурации как науки, а затем начинает демонстрировать превращения, кажущиеся школьникам истинной магией… Но в глазах этого серьёзного человека нет задора, нет наслаждения тем, что делает.       «Нет, это всё не то, не то», — отчётливо осознавал Адлер. Его место — на поле боя, с палочкой в руке, отдающим команды последователям, готовым идти с ним и ради него на смерть. Если и говорить с высокой трибуны — то только перед сторонниками, перед своей армией, вдохновляя людей на борьбу. На борьбу с государственным устройством, где чиновники служат не народу, а себе самим или вышестоящим, считающим себя чуть ли не богами. С идиотическим обществом, тратящим время на междоусобные «кровные» войны вместо того, чтобы обратить внимание на настоящую проблему: чересчур быстро развивающихся маглов, уже сейчас обгоняющих волшебников в техническом плане почти на век. С системой, где магическую науку творят в залах с затхлым воздухом старые чародеи с постными лицами. Долой этот застой! Долой правила аристократического сословья, от следования которым отошли уже даже маглы! В середине века общество ещё не было готово отринуть старый строй и обратиться к новому, лучшему — но сейчас оно наверняка созрело!..       Возвышенность отступила, вернулся прагматизм: они приближались к Директорской башне, следовало собраться и приготовиться отражать атаки.       Воздух в кабинете директора казался разреженным, как после грозы. Впрочем, Лихачевич и выглядел так, словно готов был метать гром и молнии: его плотно сжатые губы подрагивали, а в глазах горел недобрый огонь. Сидевший перед его столом Казаков, преподаватель боевой магии, что-то быстро говорил, активно жестикулируя, но оборвал себя, едва дверь открылась, и обернулся.       — Иван Георгиевич, Владимир Русланович, — произнёс Адлер по-русски. — Вы вызывали меня?       — Вызывал, — выплюнул Лихачевич и бросил на стол в сторону юноши несколько колдографий. — Я требую объяснений.       Приблизившись, Адлер взял изображения и посмотрел на верхнее. На нём мракоборец с взволнованным лицом стоял, явно для соотнесения размера, около высеченного на стене знака — семиконечной звезды. На другом тот же знак был приближен.       — Что это такое? — процедил директор. Адлер перевёл взгляд с изображения на него. Удивительно, как человека, от которого за милю разит Тёмным магом, допустили до преподавания?       — Звезда мага, — Адлер аккуратно положил колдографии обратно на стол и продолжил тоном хорошо выучившего урок студента: — Этот символ использовался магами со времён Вавилона и Древнего Египта и до сих пор не утратил своей…       — Хватит паясничать! — прикрикнул Казаков, стукнув кулаком по столешнице. — Эти колдографии с места убийства, Гриндевальд, массового и жестокого убийства! Это не повод для шуток!       — Простите, Владимир Русланович, я не знал, — вопреки оптимальному сценарию, да и просто здравому смыслу, Адлер не опустил пристыжено голову с чувством глубокой вины, а продолжил смотреть на преподавателя. — Однако, боюсь, я не понимаю, почему вы показываете их мне.       — Мракоборцы прислали в школу эти снимки с вопросом, знаем ли мы, кто использует данный символ, — Фихтнер встал возле директорского стола и легко опёрся на него рукой. — У них, насколько нам известно, уже есть на примете несколько групп радикальной направленности, и мы не уверены, что стоит включать в этот список ваш студенческий кружок. Как вы считаете?       — Разумеется, не стоит. Разве можно всерьёз предполагать, что объединение школьников в состоянии сотворить нечто подобное тому, о чём вы рассказываете?       — Вы всё говорите верно, — кивнул Фихтнер, — однако для того, чтобы полностью исключить такую вероятность, а также чтобы не утруждать и без того загруженных работой мракоборцев, мы сами просмотрим ваши воспоминания и ваших товарищей о тех двух днях, когда Семёрка отсутствовала из школы неделю назад.       — Наши воспоминания? — в тоне Адлера всё-таки проскользнуло возмущение.       — Вы верно расслышали, — Фихтнер махнул палочкой и сотворил из воздуха склянку, протянул её юноше, однако тот не спешил её брать. — Давайте же покончим с этим поскорее.       — Ну, Гриндевальд, чего ждёте? — поторопил его Казаков.       Адлер посмотрел на каждого из них по очереди. На Казакова, выпрямившегося в кресле, напоминавшего гончую в стойке; на Фихтнера, требовательно протягивавшего сосуд; на Лихачевича, прищурившегося в ожидании ответа. В голове тихо зазвучала утренняя мелодия, и Адлер осознал, чего ему так не хватало в последние дни: воздуха, ясности мысли, свободы.       Принять решение было несложно.       — Нет, — ответил он. — Согласно уставу школы, вы не имеете права просматривать воспоминания студента без его на то согласия, исключая те случаи, когда студент обвинён в чём-то Министерством магии и на просмотр его воспоминаний выписан ордер. Так вот, я своё согласие не даю, как не даёт и остальная Семёрка.       — Осторожнее, Гриндевальд, — процедил Лихачевич, закипая. — Всему есть пределы. Моему терпению в том числе, и наглость лишает меня его быстрее всего прочего.       — Это не наглость, а знание своих прав, — парировал Адлер, теперь уже откровенно насмехаясь.       — Пока вы в моей школе, права у вас лишь те, которые я позволил иметь! — неожиданно взвился директор. — Вы, студенты, слишком много стали себе позволять!       — Слышал бы вас Попечительский совет! — воскликнул Адлер. Как же он устал притворяться, как устал сдерживать нрав и подыгрывать режиму! Zum Teufel!       — Герр Гриндевальд, довольно! — одёрнул его Фихтнер, но Адлер проигнорировал окрик.       — Напомните мне, Иван Георгиевич, когда и кем вам было дано право устанавливать в Дурмстранге диктатуру с собой во главе, а не руководить школой в рамках её правил?..       — Молчать! — рявкнул Казаков и, рывком вскочив, направил на Адлера палочку, но тот уже выхватил свою — они так и застыли, целясь друг в друга. Лихачевич тоже встал.       — Даю последний шанс, Гриндевальд: извинись и отдай воспоминания, — медленно проговорил он, но глаза явственно говорили о неизбежности расплаты.       — И не подумаю! — дерзко ответил Адлер и вышел из кабинета. В спину ему полетели слова — Адлер знал русский достаточно хорошо для того, чтобы понять, насколько ему удалось вывести директора и Казакова из себя.       На душе было удивительно легко и приятно, и Адлер, не сдерживаясь, засмеялся. Вот ради чего стоило затевать всё это: ради чувства эйфории после выигранного боя!.. Хотя нет, настоящий бой ещё впереди. Лихачевич, слишком любящий свою власть, не оставит безнаказанным посягательство на неё.       Адлер сорвался с места и побежал к своему общежитию: времени было мало, возможно, очень. Удачно никого не встретив, он пронёсся через коридоры правого крыла и по крытому переходу, миновал холл общежития и нижний зал — и на верхней ступени лестницы чуть не столкнулся с Петаром.       — Адлер! — рефлекторно отшатнувшийся Петар оглядел его с головы до ног. — Что за забег?       — Георг видел, как Фихтнер вёл тебя в сторону Директорской башни, — сосредоточенно произнёс Макс. Рядом с ним стоял младший брат, задумчиво и несколько флегматично глядя на вновь прибывшего.       — Георг, возвращайся в своё общежитие как можно скорее и делай вид, что тебя здесь не было, — отдышавшись, потребовал Адлер.       — Хорошо, — юноша понял серьёзность происходящего и без лишних слов удалился. Адлер повернулся к остальным.       — Лихачевич потребовал наши воспоминания о днях отсутствия, я отказал, что ему не понравилось. В пылу дискуссии мы оба позволили себе перейти черту, так что теперь визит директора сюда — лишь вопрос времени, причём ближайшего.       — Значит, уходим? — из кресла поднялся Деян. Адлер кивнул.       — Причём немедленно.       — Ну, немедленно не получится, — заметил Макс. — Моя лаборатория вывезена полностью, но Тод и Штайнер ещё возятся.       — Пойду подгоню Влада, — сказал Петар и быстро вышел.       — Я к Тоду, — сказал Деян.       — Я усилю щиты, — Адлер вновь извлёк палочку. — Макс, сможешь запечатать камины так, чтобы никто не смог проникнуть сюда, но мы могли ими уйти?       — Сделаю, — лаконично ответил Макс и поспешил к камину.       Адлер вновь сбежал на первый этаж и, направив палочку на дверь, стал плести сеть барьеров, укрепляя и без того неплохую защиту. И всё же добавлял он не самые сильные щиты: подозревал, что энергия может пригодиться для боя, а охранные чары высокого уровня слишком энергозатратны.       К тому времени, как в зал спустился Макс, чтобы запечатать находившийся в нём камин, Адлер закончил и присел на табурет перед роялем. «Жаль оставлять, — подумал он, проведя пальцами по клавиатуре, вызвав целую гамму звуков от высоких до самых низких. — Сломают или бросят в чулан». Взмахом палочки он в разы уменьшил инструмент и, сотворив идеально подходящую по размеру коробку с плотными стенками, поставил рояль в неё и убрал в карман.       — Это последний, — закончив, сообщил Макс, обернувшись. — Что теперь?       — Ждать, — Адлер раскрутился на табурете, запрокинув голову. — Только ждать…       Макс подошёл ближе, создал стул и сел напротив: хладнокровный и сосредоточенный, готовый, казалось, ко всему.       Развитие событий не заставило себя ждать: не прошло и пяти минут, как сначала в переходе, а после и в холле сработали сигнальные чары, и в дверь словно врезался камень — впрочем, нет, это был всего лишь чей-то кулак. Защита сработала, раздался тревожный звон, и посетителя отбросило назад. Юноши одновременно поднялись и достали палочки.       — Жаль, немного не хватило времени, — негромко произнёс Адлер. — Мы можем отступить через дом твоей семьи на Буяне? Уходить через «Буревестник» или тем более «Нору» рискованно.       — Конечно, — кивнул Макс, покосившись на дверь, за которой было подозрительно тихо. — Пускай остальные отправятся туда, как закончат. Когда все соберёмся, я сделаю портал в…       — Гриндевальд! — раскатистый рёв, в который превратился магически усиленный голос директора, раздался из-за преграды. — Приказываю немедленно открыть дверь!       — Сообщи остальным, — попросил Адлер и поднёс палочку к горлу. — Сонорус! Боюсь, я вынужден отклонить вашу просьбу!       В дверь с наружной стороны ударили чары — защита вновь зазвенела, на этот раз громче и тревожнее.       — Это последнее предупреждение! — рявкнул Лихачевич. — Открой, иначе мы войдём сами!       — Удачи в попытках! — задиристо откликнулся Адлер. — Квиетус! Ну что?       — Им нужно ещё минут семь-десять, — ответил Макс, захлопнув блокнот. На дверь вновь обрушились чары, на сей раз куда более мощные — даже стены содрогнулись.       — Минут пять защита выдержит, — констатировал Адлер, задумчиво проведя рукой по волосам. — Если решат не ломать, а вызвать Бергмана, чтобы снял — все десять, — продолжил он под грохот новой атаки. — Но сомневаюсь, что Лихачевич станет ждать.       — Тогда будем готовиться к бою, — пожал плечами Макс и стал чертить палочкой на полу перед входом взрывную руну, активирующуюся при механическом воздействии.       — Останешься? — удивился Адлер, машинально наблюдая за его действиями.       — Останусь. Если защита падёт раньше, тебе потребуется помощь.       Словно в подтверждение его слов атаки на барьер участились, теперь следуя непрерывной чередой. Канонада была, словно от залпов пушек, и даже стены внутри общежития дрожали под мощными атаками: всё-таки преподаватели Дурмстранга были далеко не слабыми магами. Барьеры продолжали держаться — вот уже они три минуты выстояли, четыре, пять… Однако подтверждения отступления от товарищей всё ещё не было, а щиты, Адлер чувствовал, начинали давать трещины. Адлер подлатал их, выиграв ещё пару минут.       Но вот на барьер обрушилась мощнейшая атака — она была такой силы, что затряслась, казалось, вся скала, на которой стояло здание. C потолка посыпалась штукатурка, пол заходил ходуном, и Адлер едва удержал равновесие. В тот же момент дверь слетела с петель, и в клубе дыма в комнату ворвались учителя, всего человек пять. Замелькали вспышки, метившие в студентов, которые мгновенно укрылись щитами, а затем кто-то (в ещё не осевшей пыли и дыме было не разобрать) наступил на руну. Настроенный взрыв был не слишком сильным, но вывел из строя двоих. В тот же момент Макс ловко заблокировал чары Фихтнера и попытался атаковать Бергмана — учитель защиты оправдал свою должность, укрывшись отличным щитом. Сам Адлер увернулся от двух подряд оглушающих, отклонил разоружающее и выстрелил стрелой из Тёмной энергии в корчившегося на полу раненого Казакова. Лихачевич отвлёкся на защиту коллеги, и это дало Адлеру время сотворить целую свору собак и натравить на директора: приём противника из прошлого боя показался ему интересным.       Пользуясь тем, что Лихачевич временно занят, Адлер быстро оглушил тянувшегося к палочке Казакова и поддержал атаку Макса, но оба практически мгновенно вынуждены были поднимать мощнейшие щиты: Фихтнер ударил целым пучком молний, бивших в барьеры, и в стены, и в потолок, круша всё, до чего дотягивались. Вцепившись в дрожавшую палочку, Макс продолжил удерживать фронтальный щит, а Адлер прикрыл их обоих сверху: с потолка полетели сначала мелкие, а затем и весьма крупные камни. Положение спас неожиданно появившийся Деян, бросивший в Фихтнера ударным. Атаку Бергман заблокировал, но и Фихтнер отвлёкся, что дало Адлеру и Максу под прикрытием серии заклинаний отбежать назад и встретиться с товарищем.       — Остальные ушли, — коротко сообщил Деян, попутно послав заклятие в уже разобравшегося с псами Лихачевича.       — Тогда и вы поспешите, — Адлер отрывисто кивнул на камин, находившийся в нескольких метрах за их спинами. — Я прикрою. Протего тоталум! — магическая стена разделила зал, и в неё тут же полетели чары.       Деян без слов подчинился и, установив возле камина заглушку, чтобы противники не могли слышать называемый адрес, бросил в камин летучий порох и исчез. Макс помедлил; достав из кармана галлеон, коснулся его палочкой. «Портус!» — монета засветилась на миг синим, и он кинул её Адлеру — тот поймал, а Макс шагнул в изумрудное пламя и переместился.       Как раз в тот момент барьер пал, не выдержав натиска. Адлер защитился от первой волны атак, бросил режущее в Лихачевича и активировал портал.