Следуя за венской тенью. Часть 2

      Только когда Трис Прайор исполняется восемнадцать лет, она ощущает себя вернувшейся в Чикаго по-настоящему. Тобиас и верные друзья составляют для неё полноценное праздничное расписание, но Трис, наверное, не была бы Трис, если бы она не сбежала от шумной толпы, чтобы побыть в одиночестве и насладиться тишиной и свежестью на окраине города. Чтобы усилить эффект, Трис забирается на крышу одной из многоэтажек и – всего лишь на миг – вспоминает о своём полёте в былом Бесстрашии.       Город по-прежнему серый, но Трис это мало заботит. Она думает о том, что в свои восемнадцать у неё ещё есть так много – надежд, близких людей рядом и долгих лет жизни в новом мире впереди, поэтому ей ни к чему вскрывать конверт от неизвестного отправителя, должно быть, по ошибке оказавшийся на пороге их с Тобиасом дома.       Трис достаёт конверт из внутреннего кармана куртки и медленно вертит его в руках, пытаясь предположить, кому же понадобилось подбрасывать его, едва наспех надписав её имя. Любопытство всё же берёт верх, и она, аккуратно извлекая письмо, начинает его читать.       Дорогая Трис,       прости, что распорядился отправить тебе это только после своей смерти. Я знаю – тебе слишком часто приходилось прощать меня, но всё же. Я бы никогда не смог произнести всего этого вслух или просто встретиться с тобой потом взглядом. Я всегда был слабее тебя. Теперь, когда я мёртв, мне не так важно добиться твоего прощения, хотя… кого я обманываю. Конечно, важно.       Наверное, ты уже узнала мой почерк и теперь гадаешь, что ещё нового я мог бы придумать в своё оправдание (которого не может быть априори). Знаешь, мне бы хотелось, чтобы ты – пусть редко – иногда всё-таки думала обо мне, не как о последнем предателе – как о человеке, когда-то бывшем частью твоей семьи. И до последних, до этих решающих дней мне тоже хотелось бы думать о тебе только в этом ключе, но я не могу. Никогда не мог. Не уверен, что ты поймёшь, но на всю эту низость я вынужден был пойти только ради того, чтобы защитить тебя от ещё одной, возможно, самой опасной угрозы, которой я волей-неволей стал сам.       Мне страшно писать об этом. Ещё страшнее думать о том, что происходит с тобой, что произойдёт, когда ты это прочтёшь. Больше всего на свете я хотел бы жить в другом городе, на другой планете, в параллельной Вселенной, там, где нет никаких чёртовых фракций и всего этого беспредела. Серьёзно, мне ни к чему Чикаго, город, который не может подарить мне ни одной твоей улыбки с другой стороны улицы и возможность говорить с тобой, не вымаливая ни за что прощения. Да, Трис, не вскидывай сейчас изумлённо брови, - ума не приложу, как ты не заметила, что я был влюблён в тебя.       Из-за всех этих условностей я сам же путаюсь с временами – прости, прости, прости, но ведь и ты не можешь себе представить, чтобы я признался в этом в одном из наших немногочисленных разговоров. И я не знаю, из-за чего я погибну, в любом случае, я буду надеяться, что мне удалось спасти тебя, сделать возможным твоё счастливое будущее, в котором не будет ни всех этих лицемеров-эрудитов, ни, конечно, меня, предателя и психопата, помешавшегося на тебе и хватавшегося за книги при одной только мысли о тебе.       Наверное, ты думаешь теперь, как это вообще могло произойти. Я тоже не знаю. Должно быть, я просто разглядел в тебе что-то особенное намного раньше, чем состоялась инициация. Для меня, книжного червя, ты всегда была воплощением той идеальной жизни, которой у меня никогда не было. Ты с улыбкой обращала в ничто любые преграды, будь то какие-то границы между фракциями или просто моя очередная грубость, моя очередная ошибка. Я боялся подпустить тебя к себе слишком близко – пришлось бы рассказать правду – и делал ещё хуже. Ты стала для меня наваждением – я отталкивал тебя, а сам не мог и минуты усидеть на месте, не зная, что с тобой. Да, я лгал столько, что никогда не попал бы в Искренность, да, я был слишком труслив, чтобы угодить к бесстрашным, больше мне ничего не оставалось делать.       Знаю, тебе сложно поверить в то, что ты только что прочитала. На самом деле это ужасно несправедливо – я лишь теперь могу быть с тобой откровенен. Впрочем, думаю, ты понимаешь, что всю правду о своих чувствах мне лучше было скрыть навсегда. Да и это письмо я сочиняю, как идиот, в очередном приступе паники, теша себя лишь слабой надеждой, что об этом не узнает никто, кроме тебя.       Также надеюсь, когда-нибудь ты захочешь принять это и простить меня. Пусть всё это покажется тебе моим обычным занудством или ложью, знай: я всего лишь хотел сказать, что любил тебя. Любил и всегда буду любить, не важно, куда я потом попаду – это чувство намного сильнее меня, это вся моя суть. Единственное, о чём я думаю – о том, что мне удастся умереть ради тебя, закрыть тебя собой, пожертвовать, в конце концов. Можешь считать меня сентиментальным дураком, но не смей винить себя в произошедшем. Я причинил тебе столько боли, что, наверное, только так и смогу искупить вину. Прости меня, умоляю, прости, Трис. Теперь ты хотя бы можешь не удивляться тому, что я пошёл ради тебя на смерть. Я всё спланировал и буду верить, что всё получится. Больше жизни с тобой на другой планете мне хотелось бы только умереть с мыслью о тебе. Не плачь, я знаю, что ты сможешь, если мне это удалось. Я недостоин твоих слёз. Верю, без меня ты станешь намного счастливее.       Я написал уже так много, но я не могу с тобой попрощаться. Я так мало видел тебя в последнее время и ненавидел расставаться. Знай - ты удивительна, Трис Прайор, я ни капли не сожалею, что посмел влюбиться в тебя. Будь счастлива.

Твой несносный брат Калеб

      Трис снова складывает письмо, прижимает его к груди и кутается в куртку. Она пытается вспомнить хотя бы что-то, какую-то подсказку о настоящих чувствах брата, но на ум приходят только его вечные язвительные и занудные замечания. Было что-то неуловимое, лёгкое – например, когда Калеб видел, как её обнимал Тобиас, но брат оказался прирождённым актёром.       Калеб… Трис несколько раз повторяет его имя, и восхищённая, и уязвлённая тем, что ему удалось. На Чикаго плавно опускаются сумерки, и Трис понимает, что теперь никогда не ощутит себя по-настоящему вернувшейся в этот город.       Наверное, потому что ей тоже жаль, что параллельных Вселенных не существует.