Золотые звезды

      Этот беловолосый псих бесил изрядно, до скрипа зубов, до красного марева перед глазами,бесил так, что хотелось орать на него, пока кровь изо рта не пойдет, и Лео решил не отказывать себе в удовольствии:       - Сейчас Глен - я! - Лео обернулся, чтобы посмотреть на раздражающую беззаботную тварь, и не смог сдержать злобной радости, когда увидел удивление на лице вышеназванного, - Я приказываю, твое дело - молча повиноваться, ты, унылый ублюдок! - закончил он короткую, но оттого не менее громкую и яростную речь и шарахнулся в сторону, когда Леви - вроде так его звали - рысью подбежал ближе, неожиданно дружелюбно хохоча. Кажется, приобнял за плечи да начал что-то вещать с особо вдохновленным лицом.       Лео его не хотел слушать совсем.       Да и если захотел бы - все-равно не услышал.       Голос белобрысого психа, тихий, почти неслышный ропот других Гленов, все звуки, что раздавались вне его сознания - всё это совершенно непроизвольно воспринималось Лео словно непонятная музыка, каждый звук слышался очередным аккордом, превращаясь в часть слышной только ему мелодии.       Такие приступы вдохновения происходили у юного Глена редко, но всё же имели место. Случались они всегда внезапно, да только не всегда вовремя, и Лео оставалось лишь перебирать пальцами по таким привычным клавишам и стараться всё запомнить, чтобы потом сыграть это снова, изменить чуть-чуть и получить в итоге то, что понравится ему.       И что понравится Элиоту.       Лео очень очень хотелось бы, чтобы Элиот из своего столетнего цикла увидел то, что он сейчас сделает.       Как бы сам Лео не отрицал всё, сколько бы не говорил, что на мнение господина плевать он хотел с часовой башни, в глубине души он всегда боялся, что Элиот не признает его творчество. И потому любое произведение собственного сочинения менял и переделывал, подбирал новые аранжировки, отказываясь считать законченным, если хоть одному из них оно не нравилось.       Лео был уверен почти, что Элиот видит все.       Сам же юный Глен не видел ничего - перед глазами золотые огни были, что сияли гораздо ярче обычного, да белые звезды взрывались.       А в ушах всё гремело. Мелодия громкая, мелодия не плавная и переливчатая, но агрессивная, гремящий не-совсем-марш, после которого в голове звон долго еще стоит. Музыка такая, как и сам Лео. Преисполненный сейчас яростью не темной, холодящей кожу и всё внутри, которую питают отвратительные злоба да зависть, но чистая и сияющая, что берет силу от гнева праведного почти на несправедливость всего этого, собственную слабость и от светлого желания помочь, защитить, исправить то, что сломал сам и по собственной глупости, и то, что сломано было уже давно, да исправлено не было. Эта ярость согревала изнутри, позволяла дышать свободно и полной грудью, делала тело легким, невесомым.       Лео казалось, что за спиной его крылья появились.       Перед глазами плясали сверкающие блики.       А в голове всё продолжали греметь яркие аккорды.       И не имеет значения, что мелодию, которую Лео слышит, только в четыре руки сыграть и можно, а у него только одна осталась да и Элиота рядом нет. И не важно, что под пальцами не привычные гладкие холодные клавиши, но рукоять меча - шершавая немного да согретая теплом его ладони.       "Вот только не получится ничего у тебя", - тихий ропот из глубины души.       - Не... - голос Лео сорвался на хрип. - Не смей сомневаться! - кричать на себя самого было слишком уж странным даже для такого, как нынешний Глен, поэтому тот сделал вид, что обращался к раздражающему "соседу". - Этим высокомерно наблюдающим присяжным, тебе, играющим с миром, как с игрушкой, - Лео не мгновение прервался, дабы набрать в легкие воздуха и заорал во весь голос:       - Я покажу лучшее произведение, которое только может быть. Такое, что у вас дух захватит! Так что приготовьтесь!       Спиной Лео чувствовал пристальный взор синих глаз.       Лео знал, что Элиот сейчас смотрит.