Вишневый пирог

      На следующий день погода лучше не стала. Но мое самочувствие явно изменилось. Утро вечера мудренее. И мое новое утро просто кричало о том, что жизнь продолжается, и нет причин переживать по каждому поводу. Просто теперь я стану немного осмотрительнее. Начнем, пожалуй, с небольшого перерыва. Надеюсь, миссис Эндрюс из-за этого скоропостижно не покинет нас. Хотя в её почтенном возрасте это и не будет неожиданностью.       Рабочие часы опять пришлось сократить, мало кого в такую непогоду на улицу выгонишь. Клиентов восемь от силы было, и все в основном заходили погреться и переждать где-нибудь внезапно нахлынувший ливень, от которого даже зонтики не спасали. Совершенно убыточные дни.       -Атмосферные бури что ли, - вдруг раздался голос Гордона, который должен был отмывать полы от грязи и подтёков дождевой воды, но вместо этого расположился за одним из столиков, просматривая сегодняшнюю газету.       -Разве у тебя была с собой эта макулатура?       -Нет, кто-то из посетителей забыл. Я говорю, тут опять самоубийство, смотри – он ткнул пальцем в небольшую статью, напечатанную где-то в середине страницы.       -Разве о таких вещах пишут в газетах?       -Видимо да, когда дело касается двенадцатилетнего мальчика. Вот, слушай, – парень откашлялся. – «Убитая горем мать отказалась давать комментарии, но отец поделился с нами своим полным смятением и непониманием причин, которые могли побудить его сына к такому поступку. «Он вчера вечером очень странный был, вы знаете, - сбивчиво рассказывал папа погибшего, - после ужина подошел к нам с женой и стал за что-то извиняться. А за что и толком сказать не может. Только все повторял и повторял, что он виноват в чем-то, как будто бредил. Мы сказали, что прощаем ему все, как-то его пытались успокоить, а он – ни в какую. Спать потом уложили, вроде нормально все было. Даже пообещали ему завтра снова его любимый пирог с вишней купить. У мамы времени на готовку почти не было. Мы все много работали. И мало времени уделяли сыну, вот он повеселел было. Но, видимо, показалось…»       -Что ты сейчас прочел? Дай глянуть, – я быстро подошел к Гордону и выдернул газету из его руки. С черно-белой фотографии, на которой была изображена счастливая семья где-то в лесу или в парке на пикнике, на меня смотрел вчерашний последний посетитель.       -Да что случилось? Знал его, что ли?       -Нет, ничего. Ты прав, наверное, погода, – отрешенно проговорил я, быстро пробежав статью глазами. Ускользнул из дома и спрыгнул с моста. Так просто и так банально. – Пошли уже, домой охота.       Газета отправилась в мусорное ведро. А каждый из нас в своем направлении: Гордон домой, а я – куда же?       Вот мост, с которого он спрыгнул. Тот мальчик, которого я убил. Подойдя к краю и взявшись за холодные мокрые перила, я смотрел вниз, на размеренно текущие воды реки, которая и не знает, сколько жизней ей пришлось прервать. Здесь ли он стоял? О чем думал? Что такого мог сделать ребенок, чтобы чувство вины толкнуло его на крайние меры? Или это было не его чувство вины? Смерть Дейзи, смерть, которую я не смог предотвратить, потому что не хотел, повлекла за собой еще одну, более трагичную.       Есть ли у неё семья? Мне ничего не известно об этом. У мальчика остались родители, которые по нему убиваются. А у Дейзи? Были у нее мать или отец? Братья или сестры? Её нашла соседка. На следующий день. Никто не искал нашу бедную девочку, никто ей не звонил, никто не хотел узнать, как у неё дела. Кто оплакивает её? Кто будет её хоронить? А ведь я даже не знаю, что с ней стало потом! Может, её уже давно закопали и забыли! И никто не пришёл проститься, и никто не придет навестить!       Имеет ли смысл сейчас задаваться такими вопросами? Сейчас, когда все уже кончено, и ничего не исправить, я очнулся и решил проявить сострадание. Но сострадание ли это? Мне было все равно, когда каждый день буквально на глазах Дейзи становилась все тише, все бесцветнее, тая, словно старый огарок. Но теперь проснулись совесть и сочувствие, зашевелились, мерзко царапая когтистыми лапами стены своей тюрьмы, пыша огнем, все сильнее и сильнее подогревая ледяные камни. Как же давно они спали. Их убаюкивал звон колокольчика. Но раскаты грома и вспышки молний растревожили шаткий покой. И теперь они разорвут меня изнутри. Орган за органом, пока не доберутся до сердца. Не выпьют всю мою кровь до последней капли. Я чувствую, как к горлу подкатывает ком, а внутри все сжимается. Они терзают мой желудок. Становится все труднее и труднее дышать. Моим легким приходит конец. Звери жгут их адским пламенем. В голове все перемешалось, все поплыло, и тело уже не подчиняется мне. Эти существа отравили его. Теперь я в их власти.       Дождь прекратился. Река все так же несла свои воды далеко внизу. А промерзлые насквозь руки отпустили ледяные перила.