Happily Ever After

Он отказался пытаться снова. Сначала он вызверился на Гермиону и Рона за то, что те позволили ему быть таким безответственным. За то, что позволили Кингсли отдать отца Драко на растерзание бушующей толпе. За то, что позволили Гарри быть таким опрометчивым. Когда Гермиона начала плакать, а Рон выразительно покрутил пальцем у виска, и оба они исчезли в зеленом пламени камина, Гарри обуяло чувство вины. В конце концов, он всегда был большим мальчиком. Всегда старался разбираться со своими проблемами сам, так почему сейчас он решил перекинуть ответственность на лучших друзей? Он рассмотрел вероятность послания им записки с извинениями через камин, но потом решил пригласить их на ужин и раз в жизни по-человечески извиниться за то, какой он ублюдок. Потом был разговор с Джинни, которая была мила, выглядела сногсшибательно, как и всегда в последнее время. Она утешала его, говорила, что он не виноват, притащила одуряюще пахнущий пирог с грецкими орехами и патокой. Гарри почти поверил в существование добрых людей, которым ничего от него не надо. Потом она невзначай обронила пару предложений про ее расставание с Дином, и Гарри разочаровался вновь. Довольно комична была ситуация во Флориш и Блоттс, куда Гарри пытался сбежать от своих мыслей, что съедали его живьем в стенах дома номер двенадцать. Он бродил среди полок, водил пальцами по корешкам, представлял, что он дойдет до конца ряда, свернет к следующему… Перед его глазами вновь стоял ухмыляющийся Малфой с неизвестной книгой в руке и в одежде не по размеру. Вдруг, как в дурацких любовных комедиях, его пальцы, потянувшиеся к книге, столкнулись с чужими пальцами, длинными и бледными. Его сердце забилось где-то в горле, в глазах поплыло от волнения. Гарри медленно повернул голову, отчаяние пополам с надеждой светились в зеленых глазах… Паренек, лет шестнадцати, с лихо зачесанными назад карамельными волосами и в мантии модного покроя, густо краснел, явно польщенный вниманием Героя. Гарри чертыхнулся и ушел, так ничего и не купив. Он, в самом деле, устроил для друзей ужин, на котором они великодушно его простили. Он наведался к Кингсли, который с самым невозмутимым видом объяснял, что министр вправе делать все, что считает целесообразным, пока от злости Гарри в воздухе не начали сверкать маленькие молнии. Гарри мучился чувством вины, тонул в нем с головой, смаковал его и упивался им. Он опять попытался уверить себя в том, что так лучше для Драко, что он должен позволить Малфою жить своей жизнью, как тот и просил в их последний совместный вечер. Но что-то заставляло его думать, что Драко тоже плохо и он, Гарри, должен все исправить. Он все еще был подвержен беспричинным перепадам эмоций, причем эмоции каждый раз захлестывали его все сильнее, иногда он будто бы мог уловить оттенки мыслей, сопровождающие эти всплески. Он как-то обмолвился об этом Гермионе, та нахмурилась, а потом, подумав, предложила ему сходить в клинику Святого Мунго, на что Гарри лишь отмахнулся. Не хватало еще оказаться психически больным. Если это действительно так, то он не желает об этом знать. Гарри снился Малфой. Часто, почти каждую ночь. Снились его хрупкие пальцы и тонкая кожа, снились пушистые волосы, что в красивом беспорядке обрамляли его лицо. Снились его едкие насмешки и капризный характер. Чаще всего, это были воспоминания из прошлого. Иногда, это были разные сюрреалистические сцены, вроде невероятной силы магического вихря, который оплел тонкую фигуру, а мгновением спустя Гарри услышал детский плач. На следующее утро после этого сна, он проснулся весь в смятении и в слезах, а на душе была дикая смесь из жуткого страха, облегчения и всепоглощающей любви. Гарри давал Малфою свободу. Но он не мог освободить себя от бесконечной тоски. В какой-то момент он решил, что с него хватит. Он принял душ, привел дом в порядок на пару с Кикимером, спросил Рона, не знает ли он какую-нибудь подругу Джинни, которая была бы не против с ним познакомиться. Ее звали Миранда, и Гарри не знал, было ли это совпадением или Рон тщательно осмотрел каждую из подруг Джинни, но Миранда была чудом. Она не была похожа на Асторию, ведь о ней вспоминать хотелось меньше всего. От нее не веяло ни приключениями, ни опасностью. Она была очень милой и трогательной. Длинные светлые волосы, пушистая челка, из-под которой ласково смотрят светлые глаза. Тонкие черты лица, молочная кожа. Он привел ее домой, чтобы засмущать. Снял с нее одежду, старался быть максимально нежным, вжимая ее в постель. Он трепетно оглаживал косточки на ее плечах, старательно зажмуривал глаза. Он назвал ее «Драко» во время оргазма, а потом она ушла, пока он оценивал степень своего отчаяния. В ту ночь он видел Драко, исхудавшего и хрупкого, но до сих пор до боли красивого. Он пил черный кофе, хмурясь от горького вкуса, он был один, а значит, мог позволить себе заплакать. Маленькая чашка начала стучать о блюдце, пара соленых капель мазнула по щекам, а потом раздался оглушительный детский плач. Драко поставил чашку на стол, вытер щеки и ускользнул из сновидения. Несколько лет после были для Гарри чем-то, о чем он старается не вспоминать. Он не выходил из дома, он почти не вставал с кровати. Его друзья пытались его образумить. Каждый по-своему. Рон притащил из Трех Метел сливочного пива, но Гарри нашел, что его вкус совсем не такой, каким был в школе. Они трансгрессировали к Черному озеру, а потом Рон показал ему парочку метел, что ждала их на берегу. Затея была почти неплохой, Гарри не летал уже давно. С тех самых пор, как они с Малфоем гоняли наперегонки в Запретном лесу, а потом были все покрыты ссадинами и царапинами от веточек. Нежной коже Драко досталось особенно, над чем Гарри не преминул посмеяться, а потом, когда внезапно ранимый Драко отвернулся, изображая вселенскую грусть, Гарри повалил того на траву, и принялся проводить горячим языком по каждой царапине, заставляя Драко шипеть и морщиться… Ладно, затея была не такой уж и хорошей. Тем не менее, Гарри описал несколько кругов вокруг озера, коснулся прутьями метлы темной глади воды, нашел кальмара, который поднял свои щупальца на поверхность у северного берега. В лицо дул холодный ветер, сердце стучало от ощущения свободы, но на душе было особенно пусто, ведь в воздухе рядом не было сильного тонкого тела, а неудачные повороты Гарри не сопровождались едкими комментариями. Домой он вернулся совершенно опустошенным. Выпил холодного молока из коробки, а потом залез под одеяло, прячась от всего мира, чтобы утром проснуться с болью в горле. Гермиона пыталась призывать к здравому смыслу, который, как она надеялась, все еще присутствовал у Гарри. Она пришла к нему утром, не церемонясь, зашла в спальню и расшторила окна. Гарри уже не спал, он смотрел на нее недовольно, пряча лицо в одеяле. - А если бы я был тут голый? – он недовольно буркнул. - Считай, что я, как врач или адвокат, - пожала девушка плечами. - Кто раздевается перед адвокатами, - недоверчиво протянул Гарри. Гермиона вспыхнула. - Я имела в виду, что от меня лучше ничего не скрывать. - Ага, я так Рону и передам. Гермиона разгневанно выдохнула, а потом все-таки рассмеялась. - Кончай комедию ломать, я жду тебя на кухне. Кажется, тебе давно требуется помощь психолога. После того, как подруга ушла, Гарри выполз из-под одеяла и отправился в ванную. Подставил голову под струю холодной воды, чертыхнулся и спустился вниз, истекая ледяными потоками. Гермиона цокнула языком, направила на Гарри палочку и его вещи и волосы тут же высохли. Они пили смородиновый чай и разговаривали. Ну, говорила по большей части Гермиона, а Гарри засовывал в рот оладьи, иногда целиком, чтобы от него не ждали ответа. - Ты же понимаешь, что так продолжаться больше не может? Ты должен найти себе какое-то применение, ты же погибаешь! И пора бы уже возвращаться к жизни, кажется, ты наслаждаешься состоянием жалости к себе! После этих слов Гарри поперхнулся. Попытался откашляться и подавился окончательно, и только прицел Гермиониной палочки спас его от нелепой смерти. Он вспылил. Он был зол настолько, что мир сузился и слегка побледнел перед его глазами. Его глаза увлажнились, а руки начали дрожать. Он наговорил ей таких вещей, что ему стало стыдно сразу же после. Сказал, что она ни черта не понимает. Что она не имеет права лезть к нему в душу только потому, что привыкла считать себя всезнайкой. Что она может хоть весь остаток жизни провести в обнимку с книгами, о людях она не узнает ровным счетом ничего, и именно поэтому на первом курсе из друзей у нее были только Рон и Гарри. А еще, он сказал, что она не знает, каково это – терять любимого человека. Кажется, выражение лица Гермионы в тот момент – еще один сюжет для кошмарных снов. Она сжала губы, а потом сказала дрожащим голосом: - Четыре года назад закончилась война, Гарри. Я думаю, каждый чертов житель Британии знает, каково терять близких и любимых людей. И пока Гарри переваривал ругательство, что впервые услышал из ее уст, она дизаппарировала с громким хлопком. Парой минут позже в центре гостиной появился разъяренный Рон, Гарри перевел на него безразличный взгляд, а потом начал смеяться, опустив голову на стол. Рон растерялся и вместе с этим растерял значительную часть своего гнева. - Я такая развалина, Рон, - он смеялся взахлеб, всасывая воздух со свистом и задыхаясь. Рон насторожено подошел ближе. - Вам пора прекратить ходить сюда, - прохрипел Гарри, отдышавшись. – Даже я сам поставил на себе крест, понимаешь? Дело даже не в том, что я не знаю, как жить дальше, хотя и в этом тоже. Я… я не знаю, зачем. Рон сел на табуретку рядом с другом и глубоко задумался, пока Гарри переводил сбившееся дыхание. Наконец, рыжий парень опустил широкую ладонь Гарри на плечо. - Знаешь, дружище, - начал он, и Гарри перевел на него усталый взгляд. – Я уверен, что Гермиона скажет, что это ужасная идея, но… Рон опустил взгляд, не зная, как сказать. - Я никогда не подумал бы, что скажу такое об этом хорьке, но если я что-то о нем и знаю, так это то, что он просчитывает все. Идеальный слизеринец, до чертиков разумный, как еще не свихнулся только. А может и свихнулся уже, Мерлин его знает… - Рон, - прохрипел Гарри. – Если ты опять будешь говорить, что он меня недостоин, то… не надо, ладно? Просто, не надо… - Подожди, - Рон крепче сжал его плечо. – Я веду не к тому. Я о том, что сейчас, когда все запасы злости на этого говнюка поистощились, стали очевидны его просчеты. Вот зачем он говорил тебе гадости в ресторане? Чтобы потом вернуться и умолять простить его? Если бы он действительно хотел от тебя уйти, разве оставил бы он здесь свои вещи? Разве не предусмотрел бы способ бегства заранее? А ты еще говорил, что он сидел под окнами твоими под дождем, пока ты не отправил Люциусу через камин записку, чтобы он прислал ему эльфа? Гарри мотал головой из стороны в сторону, пытаясь помешать словам Рона впитаться в его сознание и дать там ростки. Ростки надежды, что он все эти годы душил на корню. - Нелогично, видишь? – безжалостно продолжал Рон. – Эта расчетливая крыса не могла сделать так. Значит либо это был не он, о чем он пытался тебе сообщить после, либо он был зол на тебя и хотел причинить боль, но не имел ничего всерьез. Какой бы вариант не был верным, я устал уже смотреть на то, как ты без него сопли на кулак мотаешь. Тоже мне, Герой и пример для подрастающего поколения. Как ни странно, из Рона психолог вышел лучше, чем из Гермионы. Перед тем, как трансгрессировать, он сказал Гарри, что постарается смягчить Гермиону, скажет, что Гарри очень стыдно и что он рыдал и валялся у Рона в ногах. Прежде чем, Гарри успел что-то сказать, Рон исчез, довольно ухмыляясь. Гарри отправил Кингсли сову с просьбой сказать ему маггловский адрес Драко. Всю ночь он не мог уснуть, представляя завтрашнюю встречу.