Set me free

Луи был одним из тех подростков, которого в школе все уважали, а порою даже боялись. О его ориентации в школе знали, но не упоминали, потому что кому какое дело до этого? Если Томмо и захотел бы кого-нибудь из этой школы, то тот бы не раздумывая согласился. Ему было всего 19, но это не мешало ему обзавестись "хорошей" репутацией, большим количеством татуировок и компанией верных друзей. Причиной такой перемены характера и внешности парня стал развод родителей, после которого его мать как-то сказала, что теперь в их доме нет мужчины. Дело в том, что мама Луи давно знала об ориентации сына. Она никогда не противостояла этому, но похоже, что это немного подпортило статус Луи как мужчины в этом доме. - В этом доме мужчина есть! Я - мужчина. - он говорил маме, на что она отвечала лишь слабое "Да, сынок. Конечно. " В намерение доказать маме, всему белому свету и самому себе, он полностью изменился. Парень забил некоторые участки кожи татуировками, сделал бывало пару пирсингов, но после раздумий, что "серьги - это слишком женственно", отказался от этой идеи, позволяя им зарасти. Как раз в то время у него и появились те самые верные друзья, которые непроизвольно стали меняться в том же направлении, что и Томлинсон. Они вместе проводили время в тату-салонах, набивая очередные тату. Комната Томмо, казалось, была такой же темной, душной и накуренной, как и его мозг последние три дня. Запах сигарет стал просачиваться и в другие комнаты, чего его мать была не намерена терпеть. - Мам, ты серьезно? - Луи не унимался. - Так, Луи Уильям Томлинсон. Ты немедленно поставишь этот цветок в свою комнату и будешь ухаживать за ним так, чтобы он не завял. Ты понял меня? - мама протянула ему горшок с красивой нежной красной розой. - Да, понял. - он принял цветок из рук матери. - Но объясни хотя бы, зачем это? - Ты посмотри на себя, на свою комнату. Полный мрак! Пусть это будет хотя бы единственным светлым в ней пятном. - Хорошо, мам. - Луи сдался и поцеловал маму в щеку. Он конечно крутой безбашенный подросток, каковым все его и считают, но он любит свою маму и ни за что не станет огорчать ее. - Что мне с ним делать? - Поливать два раза в день теплой водой. Не горячей и не холодной, Луи. И протирай лепестки. Бережно, а не так, как ты протираешь колеса своего скейта. Открой форточку, чтобы этот отвратительный запах из твоей комнаты наконец выветрился и держи его на подоконнике, он любит свет. - Окей. Это все? - Да, милый. Я буду проверять его состояние раз в неделю. - Раз в две недели. - Хорошо. - Ладно мам, меня уже ждут. Пока. Он оставил цветок стоять на подоконнике и, схватив скейт, выбрался на улицу. Он мчал навстречу ветру, который освежал, а не бил в лицо, как это обычно бывает. Луи остановился за углом знакомого здания, отрывая скейт от земли, и подошел к парню, что докуривал сигарету. - Малик, снова без меня начал? - он принял косяк от парня и сделал первую затяжку. - Это ты вечно где-то задерживаешься. Вот где тебя опять носило? - Мама навязала мне очередную из своих идей. Принесла в мою комнату цветок. - Тогда не кури в комнате. Ну если это конечно не кактус. Иначе он завянет. - Да нет, это не кактус, а роза. - Розы прекрасны, особенно с шипами, особенно в качестве татуировки. - Не неси чушь. Сделав последнюю затяжку, Луи бросил окурок в урну. - Чего звал, кстати? - Помнишь ту машину, что я показывал тебе вчера? - Ну? - Ее нужно покрасить и добавить пламя на заднее крыло. - Ладно. Я крашу, ты рисуешь пламя. - Поехали. Парни опустили скейты и укатили в сторону мастерской, которая Зейну досталась от отца. Там они проводили все свое свободное время за ремонтом и покраской машин. - Я думал забить сюда анаконду. Вместо татуировки Пэз. - А я тебе говорил, что эта Перри не для тебя. Не нужно подавлять в себе гейское начало, Зи. - Луи ухмыльнулся и ткнул друга в плечо, когда они уже подъехали к мастерской. - Ну ты то точно этого не подавляешь, Томмо. - Когда ты сказал мне, что ты гей, я правда не поверил. - Такое чувство, будто тебе нужны доказательства.. - парень ухмыльнулся, оголяя белоснежные зубы. - Нужны, так что давай... Докажи. Парни стояли друг напротив друга, утыкаясь носами, словно готовые вступить в противоборство. Тогда Зейн просто подался вперед и обрушил свои губы на губы друга, с усилием нажимая и изредка оттягивая нижнюю губу, стараясь принести старшему больше удовольствия. От таких действий младшего Томмо приоткрыл рот в удивлении, чем Зейн нахально воспользовался и вторгся во влажное теплое пространство своим языком, исследуя каждый миллиметр. Диван, что оказался неподалеку очень кстати, вскоре прогнулся под весом двух тел, что так страстно исследовали друг друга языками, вступая во все новые и новые противоборства. Когда младшему стало не хватать воздуха, Луи отдалился, но затем припал к чувствительной, покрытой татуировками, шее темноволосого, позволяя ему отдышаться. Несколько последних поцелуев, оставленных им за ухом Малика, и Томмо тоже сдается. - Какой же ты все таки гейский гей, Томмо. - нашелся пакистанец, когда обнаружил, до какого состояния ему удалось довести друга, лишь подавшись на поцелуй, за что немедленно получил толчок локтем. - А сам-то... - Ладно, нам пора покрасить уже эту машину. Больше никаких экспериментов... - На сегодня. - закончил за него Томмо и, поднявшись с дивана, отошел к шкафчикам, чтобы надеть защитный костюм, дабы не испачкаться краской. - Чего разлегся? Может присоединишься. Малик все еще немного отходил от столь пылкого, страстного проявления дружеских чувств. После выкуренного косяка, что слегка успокоил нервы и притупил поступивший в кровь адреналин, он всё же присоединился к другу. Весь оставшийся день парни вели себя, словно ничего не произошло. Точнее, так вел себя Луи, в то время, как Зейн думал о том, что после такого эксперимента ему точно ясно, что женские, накрашенные помадой или того хуже блеском, губы на своих он выносить больше не намерен. Этим поцелуем он хотел скорее расставить все точки на И, нежели доказать старшему, что он действительно предпочитает мужчин. Кажется ему удалось и то, и другое, что не может не радовать. После долгого рабочего, и не только, дня, глаза Луи слипались так, что он едва добрёл до своей комнаты. Сбросив с себя всю одежду, не удосужившись сходить в душ, он забрался в постель, надеясь побыстрее уснуть. Но что-то не давало парню уснуть: то ли ощущение того, что за ним следят, то ли чувство вины за то, что он так и не полил цветок, который в такой темноте, будто бы слегка светился. Возможно, это просто свет уличного фонаря так падает на ярко-красные лепестки или это эффект от травы, которой его любезно угостил Зейн. Вылив в горшок воду, что оставалась на дне его питьевой кружки, парень отвернулся на другой бок, стараясь не обращать внимание на светящийся цветок, после чего ему наконец удалось уснуть.