Ты знаешь, она на земле бывает, Такая любовь, что не отпускает. Держит меня за сердце крепко Эта любовь, как будто клетка. Ты знаешь, она ничего не стоит, Другая любовь, что прошла без боли. А эту напасть, что стрелою — в душу, Забыть не легко, да и разве нужно? Клетка-любовь держит меня, Крепкой рукой в зоне огня. Сердце мое горит от ран, Держит меня любовь-капкан. © Валерий Леонтьев «Клетка-любовь»
Анре Д’Олиньи — слуга особняка де Шаньи — настороженно прислушивался к происходящей за закрытыми дверями библиотеки ссоре. Это дело, бывшее ранее делом из вон выходящем, сейчас стало почти обычним — супруги де Шаньи ссорились каждый день. Атмосфера в доме все больше накалялась, и вскоре слуги, боявшиеся разве громкого голоса хозяина, стали дрожать при виде Элизабет, ранее отличавшейся добрым, сочувственным и — главное — спокойным характером. Теперь же попасться на ее глаза было даже хуже чем попасться графу — графиня де Шаньи могла строго наказать горничную за пылинку, оставленную на кружевной скатерти в гостиной, а слугу отругать и оставить без положенной платы за ошибку при подаче блюд, работе по дому или уходе за лошадьми. Кажется, с семьей де Шаньи творилось что-то неладное, это стали замечать даже соседи — им, разумеется, донесла прислуга, плотно общавшаяся со слугами графской четы. Даже молодой господин, виконт де Шаньи, пропадал с утра до ночи непонятно где, а возвращался пьяным в стельку. Анри, служивший семье де Шаньи годами, сокрушался при виде молодого виконта: похудевший, подурневший, потускневший, с вытянувшимся лицом и мешками под глазами — он являл собою вид человека, под которым медленно, но верно рушилась земля. Как ни старался Анри выяснить, в чем же дело, разузнать хотя бы что-то, получить малейшую крупицу информации — увы, ничего не выходило. Граф и графиня никогда не говорили прямо о том, что тревожит их, даже в беседах на повышенных тонах — то бишь, скандалах — употребляли общепринятые фразы. Конечно, временами в их речах проскакивали непонятные словечки и фразы, что только сильнее запутывало бедного дворецкого. Вот и сейчас Анри хмурился, отчаянно пытаясь догадаться или хотя би частично вникнуть в суть проблемы. Старому дворецкому казалось, что если он поймет в чем дело, то сможет помочь. Ему и в голову не приходило, что проблема может оказаться выше его понимания или выше предела его возможностей помочь. — Как вы могли, Филибер? Неужели вам настолько наплевать на нашу семью? Как вы могли ввязаться в столь отвратительную авантюру? Ради всего святого, вы же не юнец! — Остановитесь, Лиз! Вы переходите все границы! — Ах, просите остановиться! Втянули нас в это, а сейчас просите остановиться! — В конце концов, я владелец этого поместья и хозяин! — Да неужели? Может, напомнить вам, что это и мой дом тоже?! — Не стоит напоминаний, Лиз, я всего лишь хочу, чтобы вы перестали меня упрекать. Не разговаривайте со мной так, словно я мальчишка, не умеющий вести дела. Это дело нас озолотит! Озолотит, Лиз! Вы скажете мне спасибо! — Вот уж сомневаюсь! Вы разрушите все, что мы строили долгие годы! — Посмотрим. — Нечего смотреть. Нам никогда не отмыться от этого, Филибер, никогда. Вы втянули нас в это, вы!.. — Хватит. Давайте сюда письмо. Здесь все, что нужно? В ответ — тишина, Анри расслышал лишь шуршание платья. В следующее мгновение послышались быстрые нервные шаги графа, и Анри еле успел отшатнуться от двери и вытянуться в струнку. Сердитый граф вылетел из комнаты словно ошпаренный, хлопнув за собой дверью. Дворецкий выжидательно взглянул ему вслед, думая, что хозяин отдаст злополучное письмо и удастся подсмотреть хотя бы адрес, но, к его удивлению, шаги стихли за углом. Вскоре из комнаты появилась графиня, и Анри поспешно опустил глаза — пусть ему и не доставалось от хозяев, — наверное, все же учитывали давность его служения или почтенный возраст, — но попасть под горячую руку не хотелось. Однако графиня прошла мимо, не сказав ни слова и не удостоив Анри даже взглядом. Дворецкий облегченно выдохнул. Нет, ему решительно не нравилось происходящее. Он обязательно должен попробовать во всем разобраться.***
Филибер сердито тарабанил пальцами по дверку кареты. Он был очень зол: на себя, жену, возникшую ситуацию… Кто же знал, что все так повернется? Что все изменится за пару недель? И он снова встретит Елену… После стольких лет это казалось невообразимым. Сердце больно сжало, как, впрочем, всегда, когда он вспоминал ее. Но раньше в мыслях появлялась юная кареглазая девушка с черными волосами до плеч, чуть вьющимися от дождя, под которым тогдашний виконт с упоением целовал мягкие губы, забывая обо всем: родителях, чести, богатстве, обстоятельствах. Та девушка была веселой и несдержанной, ее харизма заставляла каждого встречного как минимум оборачиваться вслед, а как максимум — добиваться руки и сердца. Когда-то Филибер тоже был претендентом на руку Елены, причем главным. Но вмешались родители, не собиравшиеся молча соглашаться с невесткой, не принадлежащей к их кругу, кругу аристократов. Впрочем, хватит об этом. Филибер нервно потянулся за сигарой, но быстро одернул себя — курить здесь, в карете? До такого он пока не докатился… Вцепившись пальцами в обивку сидений, Филибер зажмурился, пытаясь воссоздать образ юной Елены в мозгу. Но напрасно. Уже пару недель вместо неопытной, но смелой девчушки он видел соблазнительную яркую женщину на пике красоты. О, Елена… Она изменилась. Филибер подавил желание окрикнуть кучера и велеть ехать быстрее. Лошади и так гнали во всю, звонкий стук копыт отдавался эхом, пока они ехали по брусчатке, покрывавшей дороги центра Парижа. Но вот цоканье прекратилось, и Филибер выдохнул — раз больше не слышно цокота копыт по мостовой, значит, уже загород. Скоро он ее увидит. Графу до боли хотелось снова оказаться рядом с Еленой, опять сжимать ее в объятиях, целовать… Девушка, которую граф любил когда-то, была прекрасна, но женщина, в которую она превратилась, оказалась прекраснее во сто крат. Девушка заставляла улыбаться, женщина — ослепляла, и Филибер бездумно потерялся в водовороте жажды, страсти и любви, сплетенной с чувством вины, преследовавшим его годами после разрыва с Еленой. В который раз Филибер пожалел, что Елена Лавинь происходила из низшего сословия. Всего лишь дочь аптекаря, она не могла стать графиней. Да и их встреча была всего лишь случайностью, ошибкой судьбы. Его матушка всю жизнь страдала мигренями, в тот день ей было особенно худо, и юный виконт, маясь от безделья, с радостью согласился поехать в город, чтобы привезти лекарство. С интересом рассматриваясь вокруг, он ступил, было, к аптечному прилавку, но вместо дородного усатого мужчины в белом халате увидел прелестную незнакомку в простом ситцевом платье в голубой горошек. И пропал. Влюбился, лишь увидев задорную улыбку и услышав звонкий голосок. Впрочем, спустя некоторое время Филибер понял, что девушка не только красива, но и умна, что еще больше возвысило ее в его глазах. В противовес пуританскому обществу, где для женщины была предусмотрена лишь одна роль — жены, матери, хранительницы домашнего очага, Елена хотела быть врачом, как ее дед, и злилась, что законы запрещают женщине всерьез изучать медицину. Но неунывающая Лавинь не собиралась так просто сдаваться, она вызвалась помогать отцу в аптеке, а после планировала стать медицинской сестрой. Отец, к тогдашнему удивлению Филибера, не стал противиться — кажется, он одобрял стремления дочери. Филибер невольно улыбнулся, вспоминая, как Елена рассказывала о медицинских книгах, вызывавших у нее блеск в глазах, а у юного виконта — лишь скуку. Анатомия, фармакология, физиология… кому это вообще интересно? Разве что столетним ученым мужам, всю жизнь торчащим в секционной и вскрывающим трупы ради науки. Но все же он слушал рассказы Елены, кивая головою и притворяясь, что ему интересно. Правду говорят — любовь слепа. Любовь, подарившая лишь грусть и скорбь. Филибер много раз вспоминал глаза Елены, полные разочарования и боли, когда они виделись в последний раз. Незадолго перед этим родители узнали, что сын проводит целые дни наедине с какой-то горожанкой, и пришли в ужас. После двух дней увещеваний и под угрозой лишения наследства Филибер сдался, и вскоре весть о его скорой помолвке с Элизабет Мерожи де ла Мартиньер разошлась по городу. Тогда Елена впервые пришла к нему сама. Она стояла под дождем в насквозь промокшем ситцевом платье в мелкий голубой горошек, плотно облепившем фигуру, с черных вьющихся от влаги волос капало, но Лавинь упрямо стояла, слушая и не слыша слова, доводы и предложения, которые пытался придумать виконт. А потом произнесла: «Я могу сказать вам лишь два слова» и ушла. Растерянный Филибер стоял и смотрел ей вслед, отчаянно пытаясь сообразить, что Елена имела в виду, но до сих пор так и не понял, а спустя два месяца женился на выбранной родителями избраннице. Сожалел ли тогдашний виконт, а теперь граф де Шаньи о случившемся? Да. Родителей не стало спустя полгода — внезапно вспыхнувшая эпидемия тифа унесла их за месяц. Матушка, совершая очередную благодетельную миссию в бедняцком квартале, заразилась сама и заразила мужа. Семейный врач забил на сполох и устроил принудительный карантин, запретив кому-либо как выходить из поместья, так и посещать его, и Филибер даже не смог проститься с отцом и матерью перед их смертью. Страдая от горькой утраты, он попытался найти утешение в молодой жене, но потерпел поражение. Элизабет оказалась полной противоположностью Елены. Хрупкая, сдержанная, холодная во всех смыслах — она казалась графу ледяной статуей, сердце которой он так и не сумел растопить. В конце концов, Филибер просто смирился с эмоциональной холодностью жены, сумел привыкнуть и к отрешенно спокойному «Филибер» в свой адрес. И, закрываясь в кабинете, наливая себе бокал бренди или дорогого вина, он грезил о свободных, немного диких выходках Елены, не боявшейся стянуть с него шляпу, нацепить на себя и притворяться занудным старым джентльменом. Или рассказывать анатомию сердечной мышцы в разрезе. Или лежать в траве под деревом в Булонском лесу и целоваться… Она не боялась игры, любила дразнить его, убегала, а потом, сдаваясь на милость победителя, ласково обнимала за шею. С нею он жил, а не существовал, как сейчас. Недовольство собою и когда-то сделанным под давлением неверным выбором росло, и спокойный, пусть иногда несдержанный юноша стал вспыльчивым и раздражительным мужчиной. Кричать на жену не позволяло воспитание и привитое с детства бережное отношение к женщинам, а вот срывать злость на слугах и таким образом выпускать пар ему понравилось. Втянутый в брак с совершенно чужим ему человеком, Филибер попытался, было, найти счастье в детях, но так и не преуспел. Его вгоняли в тоску классные комнаты, гувернантки и учителя. И пусть с Филиппом он более-менее нашел общий язык, то с Раулем… Слишком младший сын был похож на него. Жаль только, что Филибер заметил это слишком поздно, когда сын попал в ту самую ситуацию, что и он раньше. Отмахнувшись от несвоевременных мыслей, Филибер с предвкушением откинулся на спинку каретного сиденья. Стоило закрыть глаза, как перед внутренним взором появлялся облик Елены. Филибер решил, что сходит с ума: лишь представляя мягкую персиковую кожу, тонкие губы, точеное тело и влекущий взгляд карих с поволокой глаз, у него учащалось дыхание. Он чувствовал себя двадцатилетним юнцом, хотя на деле графу давно перевалило за пятьдесят. Они встретились чисто случайно на мужском собрании, где вместо уточненных и порядочных жен и невест нескромные взгляды присутствующих услаждали женщины другого сорта: элитные содержанки, камелии, кокотки да куртизанки, словом, те, чью благосклонность можно было купить за деньги. Филибер редко посещал такие «мероприятия», но в тот вечер отвертеться не получилось, и он принял приглашение маркиза Кастелло де Барбезака, с которым весьма тесно общался. Прохаживаясь по вестибюлю с шампанским в руках, Филибер разглядывал присутствующих и внезапно наткнулся взглядом на женщину, стоящую рядом с незнакомым ему человеком. Он мог видеть лишь идеальный изгиб спины в нескромном вырезе темно-алого платья и густую гриву алебастрово черных волос. Но все же что-то царапнуло внутри. Нечто знакомое было в этой камелии*, и Филибер неосознанно придвинулся ближе. В тот же момент женщина повернулась, улыбаясь собеседнику, и граф четко увидел ее профиль. В глазах потемнело, он ухватился рукою за спинку дивана. Нет, это ошибка. Это не может быть Елена. Ему привиделось, без сомнений. Но в следующую секунду та повернулась лицом, и Филибер резко отвернулся, отчаянно хватая ртом воздух. Ошибки не было, перед ним стояла Елена Лавинь. Первым порывом графа было уйти, скрыться с ее глаз. Меньше всего хотелось, что первая — и единственная — любовь всей его жизни застала его здесь, среди этих куртизанок и содержанок, но возникшее подозрение заставило его застыть на месте. Если в этом месте собрались только продажные женщины… что здесь делает она?.. Этот вопрос удержал от бегства и, стараясь держаться как можно незаметнее, граф направился на поиски барона. Спустя полчаса он знал о Елене все. Теперь ее звали совершенно по-другому — Элен фон Альбрехт. Некоторое время Элен жила в Пруссии, вышла там замуж, после овдовела и недавно вернулась в Париж. Живет в маленькой деревне за городом, снимает небольшой коттедж, который содержит покровитель. Фамилию покровителя узнать не удалось, но с примерного описания он понял — это весьма влиятельный в парижском обществе аристократ. Расстроенный и потерянный, Филибер уединился на балконе, скрытом от любопытных взглядов тяжелой темно-зеленой портьерой. Грея в ладонях бокал превосходного бургундского вина, он все еще не мог определиться, как отнестись к тому, что узнал сегодня. В мыслях он давно поженил Елену с таким же умным, как она, врачом или аптекарем, поэтому новость сильно ошарашила его. Свежий воздух помог собраться с мыслями, и, допив вино, Филибер собрался уходить, но вдруг конец портьеры отодвинулся и появилась Елена. Застыв, словно восковая статуя, граф беспомощно смотрел в такие знакомые и одновременно чужие глаза женщины, которую втайне ото всех боготворил всю жизнь. — Право же, Филибер, не ожидала, что вы станете прятаться, — мягко поддразнила она, медленно подходя ближе. — Мы ведь были когда-то друзьями, разве нет? Ее шепот очаровывал, и на миг Филибер ощутил себя попавшим в силки ястребом. — Е-елена, — пробормотал он и наконец отвел глаза, опустив их вниз, что, впрочем, не сильно помогло, ибо взгляду его предстало нескромное кружевное декольте. — Т-то есть, прошу прощения, мадам Элен Альбрехт… — он прикусил язык, понимая, что тем самым полностью выдал себя — она не могла не понять, что ею интересовались. Но Элен лишь рассмеялась, заставив толпу мурашек пробежать вниз по спине. — Элен, мой дорогой, для вас просто Элен. Она ступила ближе, и на графа пахнуло смесью ароматов: мускус и амбра сочетались с нотками жасмина и лилии, кружа голову и околдовывая разум. Из последних сил пытаясь прийти в себя, Филибер взглянул Элен в глаза, отчаянно надеясь, что воспоминания об их расставании приведут его в чувство, но, увы — хватило лишь взгляда, одно единственного взгляда… и граф де Шаньи пропал. Его околдовали навеки. С нетерпением ерзая на мягком сиденье кареты, граф постукивал пальцами по оконной раме, обшитой бархатным темно-красным шелком. Конец той, первой встречи, выветрился у него из головы почти сразу. Он помнил лишь темноту ночи, заливистый смех Элен и сводящий с ума запах мускуса и амбры. С тех пор они тайно встречались. Сегодня Элен тоже ждала его, и, наконец углядев впереди знакомый особняк с коричневой крышей, белыми оконными рамами и воротами, оплетенными кустовыми розами, граф предвкушающе улыбнулся. Карета остановилась, и, не ожидая помощи кучера, Филибер сам выпрыгнул оттуда, а после помчался к дому. Стучать не пришлось — дверь открыл юный слуга. На миг вглядевшись в его лицо, граф понял, что видит мальчишку впервые. Прислуга здесь менялась еженедельно, и если сначала графа это удивляло, то со временем он просто перестал обращать внимание. Его целью была комната Элен, а все остальное графа не касалось. Быстро миная округлый холл, заполненный изящной мебелью, граф зацепился взглядом за другого прислужника, ведущего на поводке огромную овчарку. Этот черно-рыжий зверь принадлежал Элен и носил кличку Венедикто. Сначала Филибер удивлялся, как столь хрупкая женщина может быть хозяйкой столь большого и опасного пса, но после того, как несколько раз понаблюдал за их тренировками, был вынужден признать — зверюга идеально слушалась Элен. Достигнув, наконец, цели и на мгновение замерев перед дверями будуара, Филибер шумно втянул воздух, а после вошел внутрь. И все краски яркого вечернего заката мигом поблекли, смешались, утратили привлекательность, ибо женщина, улыбавшаяся ему прямо здесь и сейчас, была прекраснее всего. Элен стояла возле зеркального трюмо, расстегивая изумрудное ожерелье. Зеленый пеньюар, кокетливо наброшенный на белоснежные плечи и скрепленный на пышной груди алмазной брошкой, оттенял длинные распущенные черные волосы. Босые ноги утопали в густом мехе персидского ковра, расстеленного на полу. На изящном запястье сверкали браслеты ручной работы, а тонкие пальцы украшали золотые кольца, увенчанные драгоценными камнями. Для обычного стороннего наблюдателя Элен фон Альбрехт показалась бы красивой, но вполне обычной женщиной, но для Филибера она была богиней. Очертания юной девушки, перед которой он до сих пор чувствовал вину, и зрелой женщины, позволившей эту самую вину загладить, крепко сплелись в подсознании, и это мешало графу взглянуть на Элен — и на ситуацию — трезвыми глазами. В одно мгновение оказавшись рядом, граф прижал тонкую фигуру к себе и поцеловал Элен в шею. Для этого даже не пришлось нагибаться — Элен была довольно высокой. Она пахла как всегда — жасмином и мускусом с капелькой амбры, но в сознании графа невольно возникло изображение экзотического цветка — черной лилии на гибком стебле. Кожа Элен была мягкой, будто шелк, она с радостью подставила шею, а потом губы под жаркие поцелуи и мягко рассмеялась, ощутив его нетерпение. — Тише, мой дорогой, тише, еще вся ночь впереди. Не хотите ли принять ванну? — Элен, — прошептал он, смакуя ее имя на кончике языка. Ему нравилась эта другая, французская версия, хотя сама Элен предпочитала классическую греческую — Елена. Впрочем, сейчас она не возражала, мягко, но решительно подталкивая графа к соседней двери — там, как уже знал Филибер, находилась ванная. Посредине комнаты гордо возвышалась огромная фарфоровая ванна с предусмотрительно постеленной на дно простыней. Заполненная горячей водой, она пахла цветочным шампунем и морской солью. Огромное зеркало напротив ванны запотело, несколько капелек медленно катились вниз, оставляя длинные следы на поверхности. Элен вошла следом. Закрыв за собою дверь, она поощряюще улыбнулась, а после расстегнула пеньюар и позволила ему медленно соскользнуть вниз по телу. — Идем, — ничуть не смущаясь, Элен протянула графу тонкую руку. И граф де Шаньи, ни на миг не задумавшись о том, что изменяет жене, с которой прожил много лет, что собственноручно плюет на свои же принципы и правила, в который раз с большим удовольствием поддался искушению. Несколько часов спустя они лежали на мятых и мокрых от воды простынях в ее спальне. В доме царила тишина, не было слышно даже цоканья часов — этот звук раздражал Элен, как давно уже выяснил граф, и она приказала убрать все часы в доме, оставив лишь в холле огромные настенные с маятниковым механизмом. Сквозь прозрачные занавески проникал лишь бледный лунный свет, мягко обрисовывая очертания тел в полумраке. — Вы спите, Элен? — тихо прошептал Филибер, боясь разбудить любовницу. Пусть мгновения страсти прошли, но чары, умело наведенные Элен, не спадали. — Нет, — она отозвалась сразу же, будто ожидала, что Филибер начнет беседу. — А вы? — игривые нотки заставили графа невольно улыбнуться. — Сплю, — прошептал он, — и вижу несбыточный сон. Мягкие губы вдруг нежно коснулись щеки, ловкие пальцы пробежались по предплечью, посылая сотки мурашек по обнаженной коже. — Разве это сон? — горячий шепот обжег ухо, и Филиберу на мгновение стало жаль, что ему больше не двадцать восемь, когда малейшее ее прикосновение заставляло его дрожать. — Пощадите старика, — шутя, взмолился он, ловя ее жаркие пальцы и прижимая к своим губам. — Право, дорогой, вы преуменьшаете собственные достоинства, — мягко рассмеялась она. — Вы вполне способны удивить женщину. Она перевернулась на спину. Одеяло осталось внизу, но Элен это не смущало — как, впрочем, и всегда. Женщина с наслаждением потянулась, разминая уставшие мышцы. Черные пряди упали на груди, и перед внутренним взором Филибера ярко вспыхнуло воспоминание об Элизабет, всегда закутанной в длинную до пят ночную рубашку и отворачивающей голову во время каждой их близости. Мотнув головой, граф прошелся взглядом по изгибам женского тела, почти не тронутым возрастом. Даже лежа в столь расхристанном, неприбранном виде, она была красивой. В полутьме он видел ее закрытые глаза с густыми, отбрасывающие тень ресницами, четко очерченные губы, легко вздымающуюся грудь и небольшое родимое пятно на животе, похожее на пролитый кофе, которого он часто касался губами. — Элен… — прошептал он и осекся. Ему не хотелось ничего говорить, имя само сорвалось с губ. — Да? — она открыла глаза и встретилась с ним взглядом. — Я… — «Я люблю вас!» — хотелось кричать Филиберу, но часть разума отчаянно сопротивлялась, и вместо этого он выпалил первое, пришедшее на ум. — Я… принес то, что вы просили. Глаза Элен торжествующе взблеснули, но ей удалось это скрыть — Филибер ничего не заметил. — Дорогой, я ни капли в вас не сомневалась, — она придвинулась ближе, прижимаясь горячим плечом к нему. Тонкие пальчики снова пробежались по груди графа, выводя невидимые, лишь ей понятные узоры на коже. — Где же оно? — выдержав необходимую паузу, нарочито лениво поинтересовалась Элен. — В кармане моего сюртука. Но… — внезапная тревожность заставила Филибера приподняться и удержать собирающуюся встать с кровати Элен. — Да, Филибер? — Вы уверены… что все будет в порядке? Что не будет никаких последствий? — он смотрел прямо в карие глаза напротив, всей душою стремясь безоговорочно поверить их обладательнице, хотя нечто внутри оглушающе кричало, что он совершает ошибку. — Разве я вам враг, дорогой? Она ответила вопросом на вопрос, оставив его слова без ответа. Филибер сглотнул. — Н-нет, разумеется… но… у меня семья. Сыновья. Мой долг — заботиться о них… — Граф осекся. Абсурдность ситуации ударила его под дых. Лежа в постели обнаженной любовницы, он рассуждает о семье и долге! Хуже точно ничего быть не может. Кажется, нечто подобное пришло в голову и Элен — она склонила голову набок, лукаво улыбаясь. — Не стоит тревожиться о пустяках, Филибер. Впрочем… вы вольны отказаться в любой момент, — она изящно пожала плечами и отвернулась, черная грива упала ей на плечи. — Тогда нам стоит прекратить все это. Филибер вздрогнул. Прекратить их встречи?! Лишь на мгновение подумав, что придется все свободное время проводить в холодном особняке, где никогда не звучит веселый смех или сбивающееся от страсти дыхание, ему стало плохо. Жить без Элен. Разве это жизнь? Он провел так много лет! Нет, больше он не упустит шанс! Граф, было, потянулся к ее руке, но Элен ловко выдернула пальцы, а затем встала, ничуть не стыдясь собственной наготы. Филибер с тревогой и восхищением следил, как она набрасывает на плечи шелковый пеньюар, садится за туалетный столик и закалывает волосы шпилькой на японский манер. И как он прожил без этой женщины столько лет? Он не может потерять ее, ни за что! И, отбросив последние сомнения, сказал: — Элен, я верю вам. Вам и никому больше. Внимательно следя за ее отражением в зеркале, он увидел улыбку в уголках губ и ухватился за это, словно утопающий за соломинку. — Я все сделаю, Элен. Все, что пожелаете. Улыбка стала шире. Теперь Элен смотрела прямо на него в отражении на зеркальной поверхности. — Одно ваше слово — и я брошу к вашим ногам все. Даже… — он сглотнул, а после с трудом продолжил. — … даже разведусь. — Дорогой, — Элен повернулась к нему лицом, и Филибер утонул в мягкости ее глаз, — вы просто чудо. Но давайте не будем спешить, пока что мне нужна всего лишь информация. — Она у вас будет, — горячо заверил граф. Вскочив с кровати и набросив на плечи простыню, он поднял лежащий на полу сюртук и, порывшись в карманах, вытащил конверт, запечатанный красным сургучом. Мгновение помялся, потом протянул его Элен. Элегантно приподнявшись, женщина медленно приняла письмо из рук графа, потом спрятала в небольшом ларчике, где хранила драгоценности. Потом повернулась к Филиберу. — Спасибо, — говорили карие глаза, но карминовые губы говорили еще больше. Миг спустя она уже обвивала руками его шею. — Нам придется быть чуть осторожнее, — прошептала, лаская рукой напряженные плечи графа, — боюсь, на следующей неделе мы не сможем увидеться. — Но… — граф собирался, было возразить, но Элен удержала его. — Но… сегодняшняя ночь — наша. Возьмем же все, что она сможет нам дать. Губы Элен прижались к бьющейся жилке на его шее, затем — к подбородку, а после отыскали его губы, и на последующие часы Филибер выбросил из памяти все, что касалось злополучного письма.***
— А сюда тоже нужно добавлять соль? — взъерошенная и вспотевшая Кристина в голубом переднике, завязанном на большой бант, возилась возле плиты, добавляя приправы к мясному рагу. Возле нее стоял Эрик, сложив руки на груди и прислонившись к кухонному шкафчику. Он внимательно следил за действиями Кристины, и время от времени скупая, но искренняя улыбка появлялась на его лице, прикрытом неизменной белой полумаской. Бывший Призрак Оперы никогда не признался бы, какое наслаждение ему приносят эти совместные готовки. Если верить мелкой, но всем известной газетенке «Le Petit Journal», на первой странице которой виднелась дата — «10.04.1870 г», прошел почти месяц с дня, когда Кристина впервые выпрашивала у него тонкости использования столовых приборов. Добраться до газеты Эрик еще не успел, хотя с большим интересом следил за происходящим в политической и общественной жизни Франции. Сейчас его особенно интересовали новости об Испании. После свержения в 1868 году королевы Изабеллы II там началась нешуточная революция, и пускай ситуация в стране стабилизировалась, но все же, все же… Это не могло не коснуться Франции — Эрик, прочитавший немало книг, исторических мемуаров и прочей литературы, а так же внимательно изучавший статьи политических деятелей подозревал, что испанская революция может аукнуться французам. Время от времени появляющиеся тематические статьи в газетенках типа «Le Petit Journal», или «La Gazette», или даже «Le Temps» лишь подогревали интерес и опасения. Близилось нечто. Что именно — никто не мог предугадать. Но… именно сейчас, в эту самую минуту, Эрика гораздо больше, чем все интриги мира, интересовала Кристина, которая с поразительной заинтересованностью взялась за изучение кулинарии и делала весьма неплохие, как для начинающей поварихи, успехи. Привыкший готовить сам, Эрик нашел неожиданную радость и удовлетворение в том, что кто-то другой накрывал на стол и готовил обед. Кто-то, кроме Антуанетты, разумеется. Да нет же, чего лукавить? Он так смешно и нелепо радовался именно тому, что готовила Кристина. Из ее рук он был готов принять даже яд. Наверное. Искренне надеясь, что до такого никогда не дойдет, Эрик продолжал умело направлять ее, но умел вовремя отойти в сторонку и не мешать ученице самостоятельно доходить до того или иного решения. Да, в первый раз Кристина сожгла пудинг, превратив мягкое тесто в черные угли; во второй — пересолила мясной бульон, причем так, что его пришлось вылить, а рискнувший проглотить одну ложечку Эрик долго отплевывался, а после жадно пил воду, словно страждущий в пустыне; но зато на прошлой неделе у нее получился вполне приличный грибной крем-суп, хоть и немного жидковатый, зато не пересоленный и не подгоревший. После той готовки Эрик втайне гордился Кристиной. То, что он учил Кристину почти десять лет, давало свои плоды — он прекрасно распознавал по одному звуку голоса, расстроена ли она тем, что ничего не получается, или хочет закончить готовку побыстрее и уйти пить чай с мадам Жири. И, отвечая на сначала несмелые, а потом все более настырные вопросы, Эрик в который раз бранил себя за то, что не показался ей раньше, не подружился с этой вполне умненькой, пусть и очень наивной девушкой. Возможно, тогда история пошла бы по-другому пути. Такие размышления одновременно огорчали и вызывали странное горько-сладкое чувство в груди. Прошлое нельзя изменить, дважды в одну реку не войдешь — эти выражения были знакомы Эрику, прочитавшему за свою тридцатилетнюю жизнь множество книг, ибо чаще всего в подвалах нечем было заняться, кроме музицирования, рисования да черчения чертежей. Но все же надежда не покидала его. После случая в подвале, когда Кристина отвергла его любовь, уйдя рука об руку с виконтом, отказаться от своей мечты было бы гораздо проще. Легче. Словно вспороть нагноившейся нарыв. Разорвать связующую нить. А сейчас… сейчас он видел Кристину каждый день, общался с нею почти на равных, проводил кучу времени с той, которую некогда боготворил, и в душе человека, раньше считавшего певицу неземным созданием, почти что богиней, открывалось новое знание — Кристину можно было не только любить… с ней можно было дружить. Само понятие дружбы было новым для Призрака, который прожил львиную долю своих лет в грязном сыром подвале под оперным театром, не имея рядом никого, ни одного человека, с которым можно было бы перекинуться хотя бы словом. Кроме Антуанетты, конечно, но со временем она тоже отстранилась, и Призрак в конце-концов остался один. Разве мог Эрик на полном серьезе называть кого-то своим другом? Теперь же новый тип человеческих взаимоотношений по-настоящему раскрывался перед ним. И это теплым пальто ложилось Эрику на плечи, обволакивало мягким покрывалом, отогревало ожесточенное сердце. Призраку всегда казалось, что его невозможно считать чьим-то другом — любой нормальный человек будет счастлив как можно скорее избавиться от его общества. Но возникшее хрупкое подобие дружбы показывало, что даже он может ошибаться. Да, Кристина не любила его. В наивных карих глазах Эрик не читал того желания быть рядом, касаться, дышать одним воздухом, которое тлело в нем самом. Но, кажется, он наконец смирился с этим. Разве раньше было по-другому? Он просто одурманил неискушенную девушку своей музыкой и околдовал словами об отце, который был для Кристины самым главным человеком в жизни. Винил ли он себя за это? Частично — да, частично — нет. Тогда он искренне верил, что цель оправдывает средства, а его целью было покорить Кристину, завоевать ее сердце. Он потерпел поражение в той войне, зато теперь все изменилось, причем к лучшему. Кристина больше не вздрагивала при его приближении, не оглядывалась насторожено, услышав любой непонятный шум, и почти не прятала глаз, разговаривая с ним. Порой Эрик ловил себя на странной мысли, что смог бы прожить так всю жизнь, рядом с ней, ловя крохи внимания и наслаждаясь теплом ее улыбки. Но потом Эрика отрезвляла реальность — Кристина совсем юна, красива, талантлива… Она остается здесь лишь потому, что пока не может уехать. Но ведь всю жизнь так продолжаться не сможет. Кристина рано или поздно уйдет, а он опять останется с разбитым сердцем. В такие моменты, обуреваемый мрачными мыслями, Эрику казалось, что уезжать надо было сразу после премьеры «Дон Жуана Торжествующего». Но тогда бы он не спас Кристину, не смог бы ей помочь… — Эрик, вы меня слушаете?.. — голос Кристины донесся словно издалека, и Эрик мотнул головой. Он снова заблудился в собственных мыслях. — Простите, я потерял нить разговора, — он подошел поближе, наклонился к сковородке, притворяясь, что рассматривает содержимое, а на самом деле внутренне ликуя, что Кристина не отодвинулась в сторону, не отвела взгляда — наоборот, вытянула шею и замерла в ожидании вердикта учителя. — Очень хорошо, — оценил он внешний вид блюда, и Кристина засияла — даже такой нехитрый комплимент ее обрадовал. Она осторожно зачерпнула подливку, подула на нее, затем протянула Эрику полную ложку, и он снял пробу. — Мм, на вкус замечательно. Разве что стоит дать чуть меньше воды в следующий раз. Но вы превосходно справились. — В самом деле? Вы правда так считаете? Эрик кивнул, во все глаза смотря на Кристину и наслаждаясь ее искрящейся улыбкой. Минуты, подобные этой, он тщательно собирал и коллекционировал в памяти, а потом много раз возвращался к ним, проживая снова и снова, словно богач, трясущийся над полным золота и драгоценностей сундуком, денно и нощно перебирая несметные сокровища. Кристина, не замечающая его отсутствующего взгляда, сняла передник и бросила на спинку стула, а после умчалась вверх по лестнице. Спустя минуту Эрик услышал, что она зовет мадам Жири. Через десять минут они вместе спустились вниз: Кристина с увлеченно блестящими глазами и Антуанетта, прячущая снисходительную улыбку в уголках губ. — Мадам, попробуйте! — Кристина положила немного рагу на тарелку и подсунула под нос Антуанетте. Она нетерпеливо вертелась перед Жири, пока та не попробовала. — Ну как, как? Эрик вот говорит, что все замечательно. А вам нравится? Антуанетта мягко улыбнулась. — Очень вкусно, дорогая. Даже у меня так не получается. Эрик тихонько хмыкнул, но вовремя спрятал смешок за кашлем. До чего же она еще ребенок, подумалось ему, или, быть может, это я не умею так по-детски радостно наслаждаться вещами, как это делает она? — Думаю, Эрик может гордиться столь талантливой ученицей, — Антуанетта бросила на Эрика выразительный взгляд, и он поспешил отвести глаза в сторону. Все это было чертовски странно для бывшего Призрака. Он видел, что Жири искренне радуется их с Кристиной примирению, и сначала Эрика это безмерно удивляло. Ему временами казалось, будто она нарочно сталкивает их, ведь после болезни Антуанетта ни разу надолго не задерживалась на кухне, переложив все заботы о приемах пищи на его с Кристиной плечи. Подозрительная натура Призрака роптала: как же — его используют в какой-то игре! Но жаловаться он не мог. Наслаждаясь общими минутами, Эрик жалел лишь об одном — они больше не пели вместе. Нет, время от времени Дае тихонько напевала себе под нос, но только в одиночестве. Рядом с ним Кристина не пела ни разу. Это огорчало Эрика, но в то же время он радовался, что может проводить с ней время. Разумеется, Призраку не раз приходилось обуздывать свой вспыльчивый характер, но все это было столь мимолетно, что проходило мимо, не цепляя их. Эрик мог фыркнуть, что она не умеет даже почистить картофель, Кристина могла гордо вскинуть кудрявую голову и обидчиво нахмуриться, но в пылу готовки все быстро забывалось, и они как-то умудрялись не поссориться всерьез. — Мадам, — обратилась Кристина к Жири, и Эрик вздрогнул — сегодня он в который раз терял связь с реальностью, — письмо, которое вы так ждете, еще не пришло? Эрик тихонько вздохнул. Антуанетта ждала письмо от подруги уже месяц, и каждое утро разочаровывалась, не найдя ничего на пороге. Ему самому уже было невтерпеж узнать, что же там. — Пока нет, — покачала головой женщина, — но, надеюсь, оно уже в дороге. — Вы по-прежнему не хотите рассказать, что это за письмо? Что в нем такого важного? — Кристина с предвкушением уставилась на мадам, а затем бросила на Эрика заговорщический взгляд. — Нам с Эриком так интересно, правда, Эрик? «Нам с Эриком». Сердце Эрика забилось вдвое быстрее, и, не доверяя голосу, он просто кивнул в ответ на ее вопросительный взгляд. «Нам с Эриком»… Это словосочетание звучало как музыка. Он попытался принять как можно более независимый вид, дабы не показать, какое влияние на него оказали три простых слова. Впрочем, Кристина, как обычно ничего не заметив, удовлетворилась скупым кивком Эрика и снова перевела взгляд на мадам. Однако Антуанетта была крепким орешком, и даже умоляющий взгляд милых глаз Кристины не смог ее переубедить. — Ничего не могу рассказать, Кристина. Узнаете позже, — твердо ответила Жири. Кристина нарочито обидчиво поджала губы, но глаза ее смеялись. — Как скажете, — медленно протянула она. — Тогда садимся обедать?.. Ответить не успел никто. Внезапный дверной звонок заставил присутствующих — кроме Призрака, конечно — подпрыгнуть от неожиданности. Эрик нахмурился — кого принесла нелегкая? Помедлив, он направился к двери, но открыть не решился. Все тревоги, страхи и опасения насчет собственной внешности и маски, отступившие на время, теперь ожили и повылезали из темных углов сознания. Пот выступил на лбу, руки задрожали, накатила внезапная слабость в ногах, и Эрик, поджав губы, попятился назад. Дверной звонок зазвонил снова, но Эрик скорее бы отрубил себе руку, чем отворил настойчивому посетителю дверь. Ему до жути захотелось сбежать, укрыться подальше от жестоких и насмешливых взглядов любопытных зевак, которые наверняка собрались за дверью и выжидают его появления. Появления чудовища. Нет, он не даст им очередного повода посмеяться над собой! Сжав кулаки, Эрик сделал шаг к основанию лестницы, потом второй, третий… и не остановился, пока за ним не захлопнулась спасительная дверь его комнаты. Грудь его тяжело вздымалась, сердце билось с бешеной скоростью, колотясь о ребра, капля пота сползла по виску на шею, и он раздраженно стер ее рукой. Чертовы люди! Как же он ненавидит их всех! Их холеные личика без изъянов. Какие они… какие же они!.. счастливые. Им не ведом страх отвержения. Они могут спокойно существовать, не заботясь о том, как их воспримут, могут встречаться с хорошеньким девушками, жениться, заводить детей… а ему суждено лишь одиночество. За что Бог покарал его? Глухой вскрик вырвался из груди, но Эрик зажал себе рот ладонью. Едкая обида заполнила сознание. Почему он? За что ему этот крест? Разве он чем-то провинился? Внизу отворилась входная дверь, чей-то голос что-то говорил, ему отвечали воодушевленные голоса Антуанетты и Кристины. И вместе с обидой Эрик ощутил жгучую зависть. Им доступно то, чего у него никогда не будет. Как он мог хотя бы на мгновение подумать, что между ним дружба? Глупец! Зажав уши ладонями, Эрик бессильно сполз на пол, отчаянно желая лишь одного — оказаться как можно дальше отсюда.***
Дела не ладились. Сердитый Моррис Делякруа быстро расхаживал по пыльной и тесной комнатке такого же пыльного и тесного дома на окраине района Клиньянкур. Не ладились дела, и все тут. Хотя… на самом деле, все шло из рук вон плохо. За прошедший месяц не удалось отыскать ни одной завалящей работенки, ни одного никчемного заработка. Разве что мелкое ограбление хозяина харчевни, да и то вором оказался знакомец Морриса, так что поиски пришлось быстро сворачивать. Конечно, ему не заплатили всей суммы, оставили только задаток — и то благодаря его хитрости и умению подыскать нужные слова. Хозяин харчевни был недоволен и вряд ли станет рекомендовать его друзьям та посетителям. Это и выводило Морриса из себя. Он трудился днями и ночами, собирая вокруг себя полезных, умных — как ему сперва казалось — и изворотливых людей, а тот мелкий вор так глупо попался!.. Хорошо хоть сумма задатка оказалась немаленькой и помогла удержаться на плаву какое-то время. Все же Моррис, имея в своем распоряжении сеть мелких шпионов и доносчиков, должен был платить им хоть что-то, по крайней мере, хотя бы выпрашивающим милостыню юрким юнцам, у которых ушки всегда на макушке. Наибольшее количество свежих новостей и сплетен Моррис получал именно от них. К тому же, в Абервилле, чуть севернее Парижа, жила семья Морриса, и он регулярно посылал им деньги. Теперь же, сидя в заросшем пылью доме, который некому было убирать, и смотря на скудное количество добытых монет, Моррису хотелось рвать и метать. Кроме случая с пьянчужкой аристократом, больше не выпал ни один случай знакомства с кем-то из высшей знати. И это безмерно злило Делякруа. Он-то надеялся найти себе влиятельных «клиентов», а получилось… Гневно ссыпав монеты себе в карман, Моррис вышел из дома, громко хлопнув дверью. От сильного удара посыпалась штукатурка, но Делякруа это не интересовало. Мысль о деньгах не покидала ни на минуту. Вспоминая о том, что пришлось оставить в Абервилле, о зависящих от него людях, он быстро шел по пыльной, покрытой рытвинами от копыт и выбоинами от тяжелых каретных колес дороге, а в голове вертелась единственная мысль — надо срочно добыть денег. Любым способом. Внезапно его кто-то окликнул, и Моррис, притормозив, повернулся, нацелив бледное злое лицо на наглеца. Им оказался мелкий воришка, один из сети шпионов Морриса, который обычно промышлял на паперти перед Нотр-Дам де Пари, а теперь отчего-то оказался тут. Чумазое лицо покрывала уличная пыль и грязь, немытые волосы торчали в стороны, но с виду наивные голубые глазки восторженно светились. Немало сердобольных аристократок попалось на удочку этого юного мошенника, стоило мальцу лишь начать хныкать и просить подаяние, рассказывая о потере родителей, которые на самом деле были живы-живехоньки и зарабатывали на жизнь таким образом, как сын. — Тебе чего? — рыкнул Делякруа, и малец испуганно попятился. — Эт самое, госп-дин, — заикнулся малец, — т-там дядька вас ищ-щет, богатый — стра-а-ах! Моррис сощурился. — Богатый, говоришь? Карманник усиленно закивал, почесывая грязную голову, и указал за угол соседней улицы. — Да-а! Карета большая-пребольшая, и на руках персни золотые. Он вас тама ждет, госп-дин! Делякруа прищурился, внимательно приглядываясь к углу улицы, и действительно заметил там карету. Пассажира видно не было. Лихорадочно перебирая в уме всех, кто мог бы оказаться тут, причем не пешком, да еще и искать именно его, Моррис поплескал мальца по плечу и велел убираться восвояси, а сам медленно двинулся к карете. На ум приходил лишь один — тот самый нехило перебравший дешевого вина богатенький виконт. Но все же Моррис оставался настороже, как и всегда. Кто знает, чья это может быть карета? Жизнь давно научила его не доверять никому… даже себе в некоторых случаях. Но на этот раз все обошлось. Осторожно прижавшись к облупленным воротам и выглянув за угол, Моррис медленно выдохнул, а тогда мгновенно преобразился. Исчезла злость и отчаянье, исчезли все эмоции, кроме сдержанной маски всеведущего шпиона, уверенного в себе и своих силах человека, имеющего реальную власть. Таким он и предстал перед виконтом де Шаньи, который полулежал на мягком, обитом темно-зеленым бархатом сиденье кареты, откинув голову назад и, кажется, дремал. — Надо же, — голос Морриса тоже изменился, из раздраженного стал мягким, обволакивающим, с капелькой насмешки, будто его владелец насмехался над самой жизнью. — Какие люди! Что привело сюда вас, дорогой виконт? Рауль де Шаньи — Моррис прекрасно запомнил имя и фамилию аристократа — встрепенулся и выпрямил спину. Мгновение он рассеянно смотрел на шпиона, а после, кажется, припомнил, что делает в столь отвратительном районе Парижа как Клиньянкур. — Доброе утро, — хрипло поздоровался он, и Делякруа молча кивнул. Пока неожиданный визитер, покачиваясь, вылезал из кареты, глаза Морриса быстро пробежались по его одутловатому серому лицу, несвежему воротнику рубашки, дрожащих пальцах и запыленных брюках. Кажется, после их последней встречи виконт не прекращал пить. Но… все же он как-то запомнил это место. Значит, виконту что-то нужно. Моррис предвкушающе ухмыльнулся, но сразу вернул на лицо выражение вселенского спокойствия и небрежности. Впрочем, этот Рауль, приехавший как раз с похмелья, ничего не заметил. Он наконец-то умудрился выбраться из кареты, но сразу ухватился за дверку, не будучи способным удержаться на ногах. Пронизанные красными прожилками лопнувших капилляров глаза слезились от неяркого света солнца, и виконт повернулся спиной к восходу. Он молчал. Молчал и Моррис. Прислонившись спиной к старым рассыпающимся воротам, наемник продолжал молча изучать виконта. Именно клиенту следовало начинать разговор первым — это правило Моррис давно усвоил как свои пять пальцев. Если Моррис начнет говорить первым, выспрашивать о деле, показывать свой интерес, то уже не будет хозяином беседы, не сможет ставить свои условия. — Доброе утро, — Рауль повторно прохрипел приветствие, и Моррис лениво кивнул, отводя свой взгляд от виконта на близстоящие дома. — Прошу прощения за столь несвоевременный визит, — его язык чуть заплетался, но скорее от усталости, чем от выпивки — вряд ли сегодня виконт пил. Примчался с похмелья, это видно. — Мсье… Мор… тель? Простите… — Рауль бросил сконфуженный взгляд на наемника, на его лице читались стыд и растерянность. — Моррис. — Ах, простите, Моррис! — виконт вымученно улыбнулся и нахмурил лоб — даже от небольшого повышения голоса у него разболелась голова. — Вы, наверное, меня не помните? Недавно я вас подвозил, вы мне здорово помогли… Когда же это было? Неделю назад? Или две?.. Делякруа, сгорая внутри от нетерпения, пришел на помощь виконту, силившемуся подсчитать, сколько же времени прошло с их первой — и последней — встречи. — Месяц. — О!.. Неужто… в самом деле. — Де Шаньи устало помотал головой, а Моррису захотелось подойти к виконту и хорошенько встряхнуть, дабы тот прекратил тормозить и выложил наконец дело, с которым пришел. — Так вот… о чем я говорил? Ах, да, вы меня подвозили и… сказали, что если у меня будут проблемы… или определенные дела… то я могу к вам обратиться?.. — на это то ли полуутверджение, то ли полувопрос Моррис медленно кивнул, по-прежнему смотря куда угодно, кроме виконта. — Так вот… Такое дело возникло. Мне… мне нужна помощь, — наконец-то произнес виконт. Моррис на мгновение сжал кулаки в карманах — ну наконец-то работа. Он сможет отправить немного денег семье, а так же задобрить собственных шпионов по городу. Но на узком смуглом лице не отразилось ни следа этих мыслей. — Нужно кое за кем проследить. Возьметесь? Моррис деланно безразлично вздохнул. — Не уверен. Слишком много дел. Разве что… — он преувеличенно глубоко задумался, а после перевел взгляд на виконта, чтобы увидеть реакцию на свои слова. Тот стоял, держась рукой за дверку кареты, и пожирал Морриса нетерпеливым взглядом. Кажется, для де Шаньи это было вопросом жизни и смерти. — Разве что, памятуя о нашем знакомстве, я сумею выделить немного времени… и людей. Конечно, за приличное вознаграждение, дружище. Рауль возбужденно закивал, трясущимися руками потянулся к бумажнику. — Сколько? — спросил он. Моррис, мгновенно подсчитавший в голове, медленно улыбнулся. — Не торопись, дружище. Сначала подробности. Объект слежки. Цель. Длительность. Риски. Деньги решают не все, приятель, далеко не все… — Моррис покачал головой. — Мне… мне нужно узнать, что скрывают родители. Куда ездят, с кем общаются, — выпалил Рауль, не заботясь о том, что кто-нибудь услышит его слова. — И кому шлют письма! — Его горячность понравилась Моррису — если клиенту настолько важно это дело, из него можно выманить много денег, надо лишь знать, на какие рычаги надавить. К чести Делякруа, он знал множество способов. И рычагов. — Ты, верно, шутишь, — фыркнул он. — Следить за графом и графиней? Ты сошел с ума, приятель. Хочешь увидеть меня за решеткой? Ищи дураков, — с этими словами он развернулся и медленно двинулся вниз по улице, насвистывая пошловатую песенку, весьма популярную в борделях Парижа. — Тысяча франков! — вскричал ему во след виконт, но Моррис выразительно покачал головой и, не прекращая насвистывать и отчаянно блефовать, продолжил путь. — Стойте! — виконт бросился за Моррисом, как тот и предполагал. Рыбка попалась на крючок. — Стойте! — Рауль собирался схватить наемника за плечо, но в последний миг тот повернулся к нему лицом. — Я… я заплачу двойную цену! Две тысячи. Он тяжело дышал, прижимая правую руку к боку, и не сводил с Морриса отчаянного взгляда. — Это очень сложное дело, приятель, — серьезно произнес Моррис. — И затратное. — Все возмещу, — задыхаясь, прошептал виконт. — Все. Только проследите. Моррис для вида задумался, хотя про себя давно все решил. Но клиенту не обязательно это знать, не так ли? — Ла-а-дно, — протянул он. — Так уж и быть, во имя нашей почти дружбы я тебе помогу, приятель. — Он широко улыбнулся, и Рауль облегченно вздохнул, улыбаясь в ответ. — По рукам. — По рукам! Спасибо! — Пока рано благодарить, — насмешливо склонил голову Моррис. — А теперь мне нужны подробности. И еще… деньги вперед, приятель.