Попробуем забыть о том, что мы больны, О непоправимом, о неизлечимом, о том что нам до конца так и не высказать вслух. Попробуем дышать в один и тот же миг И быть продолжением и отражением друг для друга над бездной разлук. Попробуем прожить за полчаса сто жизней… В одном озарении осколки видений всего, что было до нас и будет потом. Затихнув, сердце к сердцу. Прислушаться, вглядеться… И до невозможного станут похожи печальные повести разных времен. © Fleur «Два облака»
Холодный и сырой март никак не спешил уступить место по-настоящему весенней погоде, и сейчас на улице шел дождь со снегом. Днем температура поднималась выше нуля, а сейчас — в одиннадцатом часу вечера — уже начинал пощипывать мороз, и мостовая медленно, но верно превращалась в ледяной каток. На улице было паршиво. На душе — еще хуже. Виконт де Шаньи опрокинул очередной стакан дешевого виски и даже не поморщился — он уже давно дошел до того состояния, когда безразлично, что именно пьешь, главное, чтобы стакан не пустовал. За этим в пабе «Le plaisir» исправно следили две весьма неопрятного вида подавальщицы, и стоило виконту нетвердой рукой отложить опустевший стакан в сторону, одна из вышеупомянутых девиц мгновенно оказалась за спиной у Рауля и, даже не спрашивая, подлила еще. Не сказать, что Рауль воспротивился этому — наоборот, подперев тяжелую голову, одобрительно кивнул. Впрочем, это ускользнуло от внимания подавальщицы — пышногрудая девка уже хохотала над скабрезными шуточками подвыпивших мужиков за соседним столиком, не забывая вызывающе улыбаться и наполнять их рюмки. Взрыв смеха за соседним столом заставил Рауля недовольно поморщиться — голова раскалывалась, перед глазами все плыло, и даже полуобнаженные тела молоденьких танцовщиц, еще не успевших потерять свою привлекательность, не радовали. Честно говоря, он их даже не замечал — алкоголь успешно убивал любое появившееся желание. Все было откровенно паршиво. Рауль снова перекатил на языке вульгарное слово, употребление которого не приветствовалось в его кругу, но которое так чертовски точно отображало теперешнее состояние. Пар-ши-во. Даже вкус слова был мерзким, отдавал то ли прокисшим вином, то ли горечью дешевого виски. Он так устал. Устал от бесконечных родительских ссор, от бесплодных попыток выяснить хоть что-то о таинственном мужчине, после которого и начались бесконечные разногласия между отцом и матерью, от собственного бессилия… от грызущих назойливых мыслей о Кристине, от сожалений о диком проступке по отношению к ней. Все эмоции, чувства и сожаления смешалось в голове и не давало ни на минуту отвлечься: не помогали ни светские приемы, ни многочисленные балы, ни конные прогулки… зато помогал алкоголь. Он притуплял ощущения и давал пусть ненастоящее, но такое нужное чувство расслабленности. Только напившись, Рауль мог на некоторое время отдохнуть от себя самого. — Возле тебя свободно, приятель? — чей-то голос внезапно ворвался в спутанные мысли виконта, и тот недовольно сощурился, но все же повернулся. Незнакомец был высок, смугл и черноволос, одет в вполне приличный жакет и черные мятые брюки. На узком, похожем на лисье лице ярко блестели голубые глаза, отчаянно контрастируя с цветом кожи. Рауль нелепо моргнул, ему отчего-то показалось, что перед ним стоит сразу два человека, и он попытался сложить два изображения в одно, но не преуспел. Чужак понятливо ухмыльнулся и, больше не спрашивая, нагло уселся рядом и подмигнул пышнотелой подавальщице, которая сразу поставила перед ним кувшин с пенистым напитком. До Рауля донесся кисловато-горький запах пива. — Не иначе, как горе свое запиваешь, приятель? — отхлебнув и вытерев пенные усы, поинтересовался смуглолицый, окидывая виконта заинтересованным взглядом. Его ярко-голубые глаза внимательно прошлись по лицу и одежде Рауля, подмечая все детали: сюртук из недешевого материала, дорогие туфли, золотое кольцо на пальце, мягкие, не покрытые мозолями руки. Что-то невразумительно пробормотав, Рауль уронил голову на руки. Только навязчивого собеседника ему не хватало! Он и так еле держится, чтобы не завалиться в таком виде к драгоценной матушке и начать выспрашивать у нее причины их разногласий с отцом. Или к Кристине… Черт, нет, он и так уже натворил дел, придя к ней пьяным, больше он не совершит такой ошибки. — Нет, к Кристине… Больше ни разу… — помотал головою виконт, на мгновение забыв о чужаке, и невольно вздрогнул, услышав его голос прямо над ухом и ощутив, как рука незнакомца развязно ложится ему на плечо: — Они того не стоят, дружище, уж поверь. Смотри, сколько вокруг красоток — найдется кому согреть твою постель, — смуглолицый бесцеремонно поманил к себе пальцем одну из танцовщиц. Совсем еще юная девчонка зарделась, но подошла сразу же, и рука голубоглазого решительно обвилась вокруг ее талии. Девчонка даже не пискнула, наоборот — прижалась еще сильнее. Она была кудрявой и кареглазой, и Рауль, до этого отрешенно наблюдавший за происходящем, невольно протрезвел и встрепенулся — блудница до боли напомнила ему Кристину, разве что Дае никогда так ярко не красила глаза угольной краской и не накладывала на щеки так много румян. Но все же сходство имелось, и виконт ощутил тошноту, смотря, как рука смуглолицего бесстыдно скользит по бедру танцовщицы. Похлопав рукой по карманах, Рауль отыскал кошель с деньгами. Незнакомец иронично прищурился, глядя, как виконт расфокусированными движениями вытаскивает пятьсот франков и протягивает девчонке. Та вытаращила на него глаза. — На всю н-ночь, месье? — пискнула она, явно не решаясь брать такую большую сумму у незнакомца. Но Рауль лишь мотнул головой и буквально впихнул деньги ей в руки. — Уходи отсюда, — пробормотал он. — Бери деньги и уходи. Девчушке не нужно было повторять дважды. Не успел Рауль и моргнуть, как прелестница исчезла. — Благоро-о-дный, — насмешливо протянул вынужденный собеседник виконта, и лишь сейчас Рауль смог четче рассмотреть его. Алкогольный угар чуть отступил, и теперь виконт явно увидел, что перед ним не обычный горожанин, пришедший после тяжелого рабочего дня попить пивка и порассуждать о женщинах. Что-то в нем было не так, но все еще затуманенный разум отказывался служить, и Рауль так и не смог выяснить, что именно во внешности и поведении незнакомца так его насторожило. — Пусть уходит домой, — упрямо повторил виконт, — ей здесь не место. Найдет себе неприятности. — Рассердившись на себя за проявленную слабость, Рауль снова позвал подавальщицу. Сегодня он намерен упиться вдрызг, так хотя бы не будет слышно крики матери и злобный рев отца, сошедшихся в очередной размолвке. — Неужели? — собеседник лукаво склонил голову набок, и Рауль, оторвав взгляд от вожделенной бутылки виски, которую тащила на подносе другая подавальщица, вопросительно взглянул на него. Тот усмехнулся, увидев непонятливость виконта. — Дружище, ты на самом деле думаешь, что Жозефина уйдет домой? — Кто? — Жо-зе-фи-на, — по слогам протянул мужчина, изогнув в лукавой усмешке губы. — Она здесь больше года работает. Рауль вытаращился на него. Эта юная девчонка, на вид лет пятнадцати, с волосами и глазами как у Кристины, работает здесь уже год? — Сам посмотри, — незнакомец указал на дальний угол паба, где возле камина собралась кучка мужчин, а в центре… в центре хохотала та самая кареглазка, откидывая длинные каштановые волосы и обнимая за шею весьма неприятного на вид толстяка. — Она весьма… популярна. — За его спиной девчушка внезапно прижалась к жирдяю и смачно поцеловала в губы, другой рукой спускаясь ниже, к ремню штанов. Рауля затошнило. Он вскочил, прижав руку ко рту и расталкивая недовольных посетителей паба, выбежал на улицу, прямо под дождь. Сразу за углом его вывернуло, и Рауль бессильно упал на колени, содрогаясь от неприятных спазмов. После рвоты на языке остался отвратительный привкус желчи и дешевого, разбавленного с водой виски. Голова безбожно кружилась, в желудке крутило, но Рауль все же предпринял отчаянную попытку подняться. На удивление, это ему удалось, но лишь спустя секунду он понял — его кто-то поддерживает. Оглянувшись, с удивлением увидел язвительного собеседника, просветившего по поводу Жозефины. — Нехило ты упился, приятель, — протянул тем же насмешливым голосом смуглолицый, не прекращая, впрочем, поддерживать виконта на ногах, и внезапно Рауль ощутил горячую волну благодарности. — С-спасибо, — прохрипел он и неосознанно скривился от царапнувшей боли в горле. — Спасибо в карман не положишь, на хлеб не намажешь, — отозвался помощник и, убедившись, что Рауль крепко стоит на ногах, наконец отпустил его и засунул руки в карманы жакета. Рауль удивленно моргнул и машинально полез за бумажником, но тут незнакомец фыркнул и покачал головой. — Шел бы ты лучше домой, дружище, — посоветовал он, — а то утром не то что бумажника — штанов не досчитаешься. С этими словами смуглолицый развернулся и двинулся прочь, по-прежнему держа руки в карманах и насвистывая что-то, и даже моросящий мелкий дождь и мартовский холод не были ему помехой. — Стой! — Рауль, не ожидавший от себя такого, сам удивился, обнаружив, что именно его голос окликает странного незнакомца, причем обращается к нему на «ты». — Стой же! Тот развернулся и с легкой усмешкой, почти незаметной в свете фонаря, уставился на виконта. — То есть, стойте, — мгновенно исправился Рауль и получил в ответ еще более ироничную ухмылку, — я… я могу вас подвезти до дома. Моя карета здесь, неподалеку. Незнакомец раздумывал всего мгновение, но после широко улыбнулся и двинулся вслед за Раулем, который, недовольно морщась и отмахиваясь от потеков дождя — шляпу он оставил в пабе и не собирался за нею возвращаться, отправился искать свою карету. Пропажа нашлась быстро, и, не обратив внимания на неодобрительно покосившегося на неожиданного пассажира кучера, мужчины забрались внутрь. — Куда прикажете, месье? — подчеркнуто вежливо спросил кучер у Рауля, старательно игнорируя наглого оборванца, но, как ни странно, адрес назвал именно он. Кучер сердито нахмурился — указанное место было почти на окраине Парижа, и там — насколько он знал — обретались самые злостные воры и разбойники города, туда стекалось все ворье, там сбывались ворованные вещи и, бывает, бесследно пропадали люди. Но, раз уж хозяин велит… скрепя сердце, извозчик тронул лошадей, и карета двинулась с места. — Ты всех собутыльников по домам развозишь? — осведомился незнакомец, его голубые глаза светились даже в полумраке кареты. Рауль, невольно задремавший под стук колес по мостовой, сонно проморгался. После выпивки и рвоты накатила ужасная слабость, и теперь ему хотелось спать. — Простите, не услышал вопроса, — проскрипел он охрипшим голосом. Незнакомец повторил, и Рауль призадумался, прежде чем ответить. — Мне показалось, что вы живете неблизко. Хотел поблагодарить за помощь. — Понятно, — нечитаемым голосом отозвался смуглолицый, — хочешь совет, приятель? Не появляйся здесь больше. Ты, вроде, хороший малый, хоть и из аристократов. В лучшем случае, расстанешься с деньгами, в худшем — с жизнью. Рауль нахмурился. В словах незнакомца звучала странная убежденность в его будущей судьбе, и снова он невольно призадумался, кем на самом деле является этот человек. — Вы… весьма откровенны, — наконец произнес он. — Ха, — коротко хохотнул мужчина, — поживешь с мое в трущобах Парижа — будешь объясняться так же. Долой все расшаркивания, приятель. Чем короче и понятнее изъясняешься — тем дольше проживешь. Виконт поежился. До этого момента он не задумывался о том, как именно живут люди с окраин города, люди, не имеющие ни шелюга за душой, поэтому теперь ему стало крайне интересно узнать обо всем с первым уст. — Но, — осторожно начал он, — вы выглядите вполне… прилично. На узких губах незнакомца мелькнула змеиная улыбка. — Внешность обманчива. Разве сегодня ты не убедился в этом? Конечно. Вспоминая теперь Жозефину, Рауль сердился сам на себя, но все же невольно выговорил: — Но почему она не ушла домой? Я дал ей столько денег… — Их хватит ненадолго, — не сразу отозвался смуглолицый, уставившись в окно кареты и прислушиваясь к топоту копыт по мостовой. — Да, возможно, сегодня она сможет оплатить свой скудный ужин и даже маленькую комнатушку где-то на окраине Парижа. Но придет завтрашний день и все придется начинать сначала. — Он отвернулся от окна и взглянул на притихшего виконта. — Не всем повезло родиться аристократом, сударь. В его язвительном «сударь» вовсе не слышалось ни раболепства, ни уважения, лишь горькая насмешка. Раулю невольно стало жаль собеседника. — Досадно слышать, — осторожно промолвил он и в порыве добавил: — Возможно, я могу чем-то помочь? Незнакомец лукаво приподнял бровь. — Чем же, приятель? Рауль пожал плечами, уже почти не обращая внимания на развязную манеру общения собеседника. — Возможно, предложить работу. Кстати, — внезапно спохватился он, — мы же не знакомы. Рауль, виконт де Шаньи, — он протянул руку незнакомцу и тот, с любопытством склонив голову набок, медленно протянул свою в ответ. Пожатие вышло крепким, но искренним. — Моррис, — представился незнакомец. Рауль помолчал, ожидая продолжения, но тот молчал, поблескивая глазами в полумраке кареты. — Очень приятно, — Рауль никак не мог избавиться от манер, переданных ему, кажется, еще с молоком матери, хотя чувствовал, что в данном случае они не совсем уместны. — Взаимно. — В любом случае, — Рауль помедлил, что все же решился, — если понадобится работа, вы можете обратиться ко мне… Моррис. — Буду иметь в виду, приятель, — Моррис в очередной раз выглянул в окно кареты, которая остановилась на углу улицы. Фонарей здесь не было, лишь окна неприглядных хибар тускло светились в кромешной тьме. — Мне пора. Небось, заждались меня. Бывай, виконт. Кстати… — смуглолицый помедлил мгновение, словно решаясь на что-то: — Если понадобится любая помощь, — он словно нарочно подчеркнул это слово, — ищи меня здесь, — Моррис открыл дверцу кареты, со звериной ловкостью спрыгнул вниз, прямо под дождь. — Всего хорошего, — крикнул ему вдогонку Рауль, но в ответ увидел лишь равнодушный взмах руки. Он напряг глаза, пытаясь увидеть, куда повернет Моррис, но спустя мгновение тот растворился в темноте.***
Антуанетта заболела. Кристина поняла это сразу, войдя поздним утром в комнату мадам. Нет, Дае еще вчера подозревала, что бывшая воспитательница не очень хорошо себя чувствует, но сейчас была уверена. Во-первых, мадам не проснулась на заре, как обычно, и к одиннадцати часам утра Кристина забеспокоилась. Во-вторых, пару дней назад простыла, возвращаясь из конторы. А в-третьих… ну не бывает у здоровых людей такого яркого румянца, обильного насморка и измученного вида! Стоило Кристине увидеть мадам Жири, еле-еле натягивающую на себя повседневное платье и пытающуюся встать, чтобы приготовить завтрак, как она развила бурную деятельность, строго запретив мадам даже думать о подобном. — Лежите, мадам, — Кристина взбила подушки, сменила влажные, пропитанные потом простыни и укрыла больную вторым одеялом. — Хотите чаю? — несмело предложила она, ставя на тумбочку возле кровати небольшой таз с холодной водой и протягивая мадам смоченное полотенце. С облегченным вздохом прижав полотенце к пылающему лбу, Антуанетта кивнула, и Кристина, улыбнувшись, умчалась на кухню. Пусть готовить она не умела, но хотя бы чай заварить могла! По крайней мере, в теории. Уставившись на огромный чугунный чайник, гордо восседающий на плите, словно на троне, Дае тяжело вздохнула, но все же решительно подступилась к нему. Предполагалось, что сначала нужно вскипятить воду, потом отыскать приличный чайник, насыпать туда листьев чая, а после залить кипятком. Кажется, все верно. Однако спустя полчаса, смотря на малопривлекательное дымящееся варево, Кристина поняла — все не так легко, как кажется. Она то ли влила слишком много кипятка, то ли добавила мало листьев… К тому же, неосторожно поставив чугунный чайник на стол, покрытый кружевной скатертью, она прожгла в нем дыру и чуть не расплакалась. Теперь Кристина почти в отчаянии глядела на испорченную скатерть и испорченный «чай», раздумывая, не станет ли мадам Жири хуже от него, как вдруг дверь на кухню тихонько, почти без скрипа, отворилась и на кухню заглянул… Эрик. Кристина невольно дернулась — исполненная тревогой о мадам Жири и собственной бездарности в плане кулинарии, она как-то умудрилась забыть о Призраке, хотя не далее чем вчера он снова довел ее до слез. Вспомнив об этом, Дае поджала губы и выпрямилась — ей не хотелось снова показывать свои слезы. — Доброе утро, — поздоровалась она, желая, чтобы голос звучал холодно и безлико, но не справилась — в нем явно слышались расстроенные нотки. — Доброе, — Призрак озвался не спеша, он по-прежнему стоял возле порога, словно не решаясь войти, и осторожно разглядывал напряженную Кристину, сцепившую пальцы в замок. Она избегала его взгляда, смотря в одну точку, а именно — на прожженное пятно на скатерти. — Все в порядке… Кристина? — Призрак говорил на удивление тихо и спокойно, словно вчерашняя пламенная речь выжгла всю злобу и горечь. Кристина пожала плечами, ей было ужасно стыдно признаваться в собственном беспомощности и незнании. К тому же, она все еще была сердита на него за вчерашнее. Эрик, нахмурившись, все же прошел на кухню. Вчера он так и не спускался поесть, поэтому сейчас был зверски голоден. Поверхностный осмотр дал понять, что сегодня на кухне никто не готовил, разве что чай, да и то… Эрик, пытаясь не задеть явно чем-то расстроенную Кристину, осторожно налил себе чаю, сделал глоток и еле сдержал порыв выплюнуть его обратно. Мало того что чертовски горячий — так называемый «чай» еле отдавал перепревшей травой, был почти прозрачным, а еще ужасно сладким, словно кто-то по незнанию опрокинул туда половину сахарницы. Вопрос «кто?» был риторическим, так как сомневаться в авторстве столь чудного напитка не приходилось — покрасневшие щеки Кристины полностью выдавали ее. — Где Антуанетта? — задал вполне резонный вопрос Эрик, отставив чашку от греха подальше. Он не ожидал ответа, поэтому был весьма удивлен, когда Кристина отозвалась почти сразу: — Кажется, она заболела. — Что-нибудь серьезное? — Эрик хмуро сдвинул брови, усаживаясь напротив Кристины. Ему хотелось поймать ее взгляд, но девушка упрямо прятала глаза. — Не уверена, — пожала плечами Дае, ее голос слегка задрожал, — не разбираюсь в болезнях… Возможно, стоить вызвать доктора? — она то ли спросила, то ли предложила это, Эрик до конца не смог уловить ее интонацию, но само предложение ему не понравилось. Идти за доктором — значит, выйти из дома. Нет, он не готов, даже ради Антуанетты, долгие годы бывшей его единственным другом. Тяжело поднявшись со стула, Эрик отправился к Антуанетте. Тихонько постучав, он осведомился, может ли войти, и, получив согласие, осторожно приоткрыл дверь. Антуанетта и впрямь оказалась больной, но не слишком, что обрадовало Эрика по двум причинам: во-первых, с ней все будет в порядке, от банальной простуды не умирают; во-вторых — поход за доктором отменяется. К своему стыду, он понял, что второй пункт радует его гораздо больше. — Я могу помочь? Антуанетта покачала головой. — Нет, спасибо, Эрик… разве что присмотри за домом, пожалуйста. И за Кристиной. Присматривать за Кристиной? Увольте! Эрик сжал зубы, но промолчал, расстраивать больную Антуанетту не хотелось. — Нужно приготовить завтрак, — просипела Жири, неосознанно кривясь от боли в горле. — Скорее уж обед, — тихонько хмыкнул Призрак, а потом громче добавил: — Сделаю. — В самом деле, готовить он умел, проблемой это не было. Проблема сидела на кухне и не умела заваривать чай. Антуанетта, не имея ни малейшего представления о размышлениях Эрика, поблагодарила и устало откинулась на подушки. Эрику не оставалось ничего, кроме как вернуться на кухню. Кристина, вопреки надеждам, все еще находилась там. Несмело глянув на него из-под бровей, она сжала губы, будто хотела что-то спросить, но не осмеливалась. Эрик отвернулся к мойке и устало закрыл глаза. Вчерашняя ссора и ужасное открытие выбили его из колеи, он не спал всю ночь, пытаясь придумать хоть какой-нибудь способ снова «слышать» музыку, но не преуспел. Нет, он помнил ноты, помнил все записанные арии, вот только сейчас они представлялись бездушными знаками, нарисованными на нотной бумаге. — Кхм, — кашлянули за спиной, и бывший Призрак Оперы вздрогнул от неожиданности — все-таки жизнь в обычном доме, а не в его владениях, полных ловушек, начинала сказываться. В подземном жилище вряд ли кто-то смог бы застать его врасплох. Стиснув зубы, он повернулся. — Да? — Мадам Жири… — Дае помялась. — … она в порядке? — Вполне. Диалог закончился, не начавшись. Эрик принялся за отмывание чайника от непонятной смеси, Кристина молча сидела на стуле. Оба чувствовали себя до странности неловко, но покинуть кухню не желали. Кристина осторожно, из-под полуопущенных ресниц следила за Призраком, который безо всякого стеснения хозяйничал на чужой кухне. Вот он вымыл огромный чугунный чайник, причем при помощи обычной соды — Кристина лишь подивилась, как ловко его длинные пальцы управляются с посудой, — потом вскипятил воду и заварил чай. Достал из буфетного шкафа несколько чашек, разлил туда ароматный напиток, положил сахарницу и ложечки. Кристина досадливо поджала губы — сахар вообще не стоило добавлять в чайник, вот она глупая. Она почти открыла рот, чтобы спросить, в чем были ее остальные ошибки, но почти тут же стиснула челюсти. Кажется, он и так злой, не будет она его раздражать. Но не следить за Эриком у Кристины не получалось. После заваривания чая он принялся за готовку, и Дае завороженно следила за его шустрыми движениями. Кажется, он знал рецепты наизусть, потому что ни одной кулинарной книги с рецептами Кристина так и не обнаружила в пределах кухни, хотя и старательно осматривалась вокруг, заинтересованно вытянув шею, пока не поймала хмурый взгляд Эрика и не притихла. Ее так и подмывало спросить — а зачем это? А что это за травы? А для чего вы положили туда соль? Будучи очень любопытной, Кристина забыла, что вчера Призрак снова ее расстроил, и вертелась на стуле, старательно всматриваясь в его действия и пытаясь запомнить хоть что-то. Раньше ей и в голову не пришло бы интересоваться готовкой, но сейчас, окруженная двумя людьми, владеющими этим искусством, ей внезапно захотелось самой чему-то научиться. Так и не сумев перебороть неуверенность и опасение и не задав ни одного вопроса, она продолжала наблюдать, как ловко Эрик сервирует стол. Одну порцию он пару минут назад уже отнес мадам Жири, а сейчас… сейчас, кажется, собирается накормить и ее. От этой мысли она воспряла духом, но тут же устыдилась ее. Право, разве не должна она с презрением отказаться от пищи, гордо поднять голову и удалиться к себе? Особенно после всех его поступков. Но столь манипулирующее поведение претило ей, и Кристина почти сразу отмахнулась от этой мысли. На самом деле, хотелось чем-то помочь, вот только чем — она понятия не имела. Не желая путаться под ногами, Кристина продолжала беспомощно наблюдать за Эриком. Тот уже успел прибрать со стола остатки овощей, оставшихся после готовки, и сейчас рассматривался вокруг в поисках чего-то. Проследив за его взглядом, Кристина поняла — он искал скатерть. Как на зло, искомый предмет находился за спиною Кристины — белая в голубой цветочек скатерть была перекинута через спинку стула, на котором девушка сидела все это время. Он сделал всего один шаг вперед, и Кристина неосознанно затаила дыхание. Кажется, это остановило Эрика — он бросил на нее мрачный взгляд и отступил, а потом и вовсе отвернулся. Кристина, злясь на саму себя, поспешно вскочила со стула и схватила злополучную скатерть. — Возьмите, — она неловко протянула ее Эрику, но тот даже не обернулся. Кристина поджала губы, злясь одновременно на себя за слабые нервы и на него за чрезмерную обидчивость. Вздохнув, она застелила стол скатертью и отступила от стола, будто приглашая. Хотелось извиниться, но в то же время Кристина понимала, что извиняться не за что. По крайней мере, за свое дерганое состояние. Нужно попытаться хотя бы минимально наладить отношения, а то Бог знает сколько им придется сосуществовать бок о бок. Пока она размышляла, Эрик успел расставить тарелки, и сейчас доставал из шухляды столовые приборы. Краска бросилась в лицо Кристине, стоило ей взглянуть на два вида ложек и три вида вилок, которые Эрик разложил по обе стороны от тарелки в строгой и понятной только ему последовательности. Воспоминания об ужине в доме Рауля ожили, будто лишь вчера она сидела рядом со строгими родителями бывшего жениха и отчаянно краснела от собственной глупости и незнания. Даже Эрик умеет пользоваться этими чертовыми приборами, подумала она и тут же устыдилась своих мыслей. Разве не Эрик учил ее столько лет? Он намного образованнее. Разве можно судить человека только по тому, что он жил в подвале и почти не общался с людьми? Читать книги это никак не мешало, раз он столько сумел выучить и даже применить знания в жизни. Кристина раздосадовано выдохнула. Ей стало до жути обидно. — Что-нибудь не так? Она резко подняла голову, меньше всего ожидая услышать вопрос от Эрика. Кажется, он заметил ее состояние. Кристина немного удивилась — ей казалось, что владеть своим лицом она умеет, но Призрак все же сумел уловить изменения в ее поведении. — Н-нет, все в порядке, — она попыталась улыбнуться, исподтишка бросив на Эрика любопытный взгляд, и тут же поняла — он не поверил. Мрачное лицо стало еще угрюмее. — Как скажете. Ответ веял холодом, и Кристина поежилась. Она кожей чувствовала его плохое настроение, и это тревожило Дае. Не имея желания ни спорить, ни пререкаться, ни тем более ссориться, она решила попробовать создать хотя бы видимость дружеского разговора. Отчаянно оглядываясь по кухне в поисках предмета беседы, она снова бросила взгляд на почти сервированный стол. — А… з-зачем здесь две ложки сразу? — она устыдилась собственного тоненького несмелого голоска, но все же вперила упрямый взгляд в лицо Эрика, дрожащим от напряжения пальцем показывая на приборы. Тот замер на мгновение, но все же ответил: — Эта, — осторожно постучал пальцем по ложке, находящейся ближе к тарелке, — чайная. Эта, — пришел черед ложки, лежащей с краю, — для первого блюда. — Последней была ложка, находящаяся перед тарелкой: — Десертная, — объяснил он и умолк. Кристина повторила про себя все услышанное и невольно улыбнулась. Вот оно как. А тогда зачем столько вилок? Она повторила вопрос и получила исчерпывающий ответ, сказанный таким же холодным и безразличным тоном. Оказывается, вилка слева от тарелки предназначалась для салатов и мяса, а вилка спереди — для десерта. На небольшой тарелочке слева подавали хлеб и масло, пользуясь специальным ножом для масла. Стакан для воды и бокал для вина размещались чуть правее десертных ложек и вилок, туда же ставили и чашку для чая. Внимательно следя за медленными движениями Эрика, Кристина молча шевелила губами. Кажется, она все запомнила и поняла! Дае сразу же захотелось испробовать себя, но убрать тарелки и приборы, чтобы по новой провести сервировку, она не решилась, к тому же Эрик как раз наполнял тарелки супом. — Спасибо! Приятного аппетита, — искренне поблагодарив и получив в ответ сухое «пожалуйста», Кристина присела за стол. Она давно проголодалась и лишь сейчас поняла насколько. Тыквенный крем-суп пах замечательно, к тому же оказался гораздо вкуснее стряпни мадам Жири, которая, к слову, готовить умела неплохо. Зажмурившись от удовольствия, Кристина проглотила пару ложек и лишь тогда заметила, что Призрак сидит напротив и… ест. Она поспешно опустила глаза, боясь ненароком выдать свое недоумение. Вот глупая, отругала она себя. Конечно, Эрик ест. И спит. И дышит. Он ведь человек, а не ангел. Дуя на горячий суп, она ухитрилась бросить еще один взгляд на лицо Эрика, наполовину закрытое маской. Сегодня он был другим. Так и хотелось назвать его спокойным, но, увы, вряд ли это было на самом деле так. Здесь скорее подходило — ушедший в себя. Он был чем-то то ли расстроен, то ли подавлен — Кристина не знала. И даже предположить не могла — чем. В сущности, она почти не понимала человека, с которым была знакома десять лет. Это внезапно открывшееся обстоятельство заставило ее задуматься. Неужели она вправду так мало знает о своем учителе? Проглотив очередную ложку вкуснейшего супа, Дае задумалась — насколько похожим и одновременно отличающимся был их сегодняшний диалог. Ведь раньше он тоже учил ее, причем весьма успешно, и разговор о приборах воскресил в памяти те счастливые дни, когда Кристина радостно бежала на урок к своему Ангелу Музыки, спускалась в часовенку с грузом партитур в руках и как волшебно сплетались их голоса, репетируя то один, то другой дуэт. Все же учитель из него был прекрасный. И безликий. Кристина, неловким взглядом окинув мрачный профиль Эрика, молча глотавшего суп, задалась вопросом — как она могла так безоговорочно верить в то, что ее в самом деле обучает дух? Неужто была столь слепа?.. Мало того, что ни капли не знала своего учителя, бывшего для нее и наставником, и советчиком, и даже другом… она даже не задумывалась на мгновение расспросить его о чем-нибудь, кроме Небес и Музыки. Как ни крути, часть вины лежала на ней, и сейчас, наслаждаясь превосходным вкусом еды, приготовленным для нее самим Призраком Оперы, Кристина задумалась, сколь многим вещам он мог бы научить ее, кроме пения. И вдруг мысль, упрямо скользившая на поверхности все утро, всплыла наружу, и Кристина радостно ухватилась за нее. Она снова попросит Эрика учить ее, да! Снова станет его ученицей, только сейчас направит все силы, чтобы по-настоящему узнать человека под маской, а когда придет время расставаться — они останутся хорошими друзьями. Так она сможет хотя бы частично загладить свою вину перед ним. Да, так она и поступит. И, весело улыбнувшись сама себе, Кристина с чистой совестью приступила к десерту.***
Холодало. Дождь со снегом никак не прекращался, превращая разбитую лошадьми и сапогами улицу в сплошное грязевое месиво. Это в центре Парижа гордо сверкала брусчатка, отполированная сотнями подкованных лошадиных копыт, а вот на окраинах дела обстояли гораздо хуже. Каждый раз деньги, выделенные правительством на «облагораживание и улучшение качества жизни страждущих вёрст населения» куда-то исчезали, растворяясь во мраке так, как умел растворяться Моррис Делякруа, исконный житель трущоб Парижа. Впрочем, такое свойство было характерным не лишь для него — для любого бродяги, вора, разбойника или убийцы, проживающего в районе Клиньянкур. Район Клиньянкур слыл весьма неблагоприятным, особенно среди зажиточных горожан, имевших несчастье родиться там. Выходцы особенно стремились пробраться поближе к центру Парижа, открыть свою лавчонку или булочную не южнее Монпарнаса и не севернее госпиталя Сен Луи. Счастливчики, сумевшие удачно устроиться в пределах этой незримой черты, цеплялись на новообретенное место руками, ногами, зубами… словом, всеми частями тела, лишь бы не возвращаться в дыру, произведшую их на свет. Моррис Делякруа не был исключением. Вот только возиться с лавчонками, булочными, кофейнями и так далее (нужное подчеркнуть) он не имел желания. Его привлекали гораздо более прибыльные — и опасные — дела. Рожденный от союза обнищавшей француженки и беглого преступника-итальянца, Моррис соединил в себе две династии. Кровь холодных сдержанных аристократов, когда-то и богатых и родовитых, но растерявших со временем всю родовитость и, что главнее, все богатство, полученное в наследство, и горячих вспыльчивых оборванцев, промышляющих грязными делишками ни один век, бурлила в его жилах. Говорят, человек сам творит свою судьбу. Возможно. Но все же не стоит недооценивать наследие предков. Моррис совсем не собирался всю жизнь грабить, воровать и убивать, как завещали ему вольные итальянские деды. Не собирался он и пробиваться в аристократию всеми способами, что, впрочем, было почти невозможно, ведь старая аристократия ни за что бы не впустила самозванца в свои лавы. Нет, Моррис хотел иного. Горделивого полукровку пьянила власть. Но не явная, бросающаяся в глаза власть короля, сидящего на троне, нет. Его вполне устраивала роль серого кардинала. Всеведущего шпиона, дергающего за ниточки. И пусть он явно начал свою «карьеру» не с того… это все пустяки. Главное — желание. Уже сейчас, в свои двадцать девять, он был одним лучших осведомителей (читай — шпионов) в Клиньянкуре. Стоило чему-нибудь приключиться: будь-то крупное ограбление ювелирного магазина, совершенное «чужой» бандой, убийство по неосторожности или предполагаемый арест одного из «своих», все это не проходило мимо Морриса, мало того — уже спустя полчаса он знал все детали, начиная с того, сколько карат было в каждом из украденных колец и заканчивая личностью офицера, имевшего зуб на попавшегося «коллегу». Обладая выразительной внешностью — что казалось совсем неблагоприятным для хорошего шпиона — и еще более выразительным умом — что было весьма полезным, Моррис умело использовал свои недостатки и преимущества в делах. Его хитрое лисье лицо мелькало то тут, то там, в разных уголках Парижа, но лишь избранные знали, кем на самом деле является этот худой высокий человек со звериной грацией. Он умело завладевал тайнами и секретами людей сначала из низшей среды, а потом и средней. Его сеть, состоящая от просящего милостыню бедняка на паперти перед Нотр-Дам де Пари до зажиточного владельца булочной возле Сены, успешно разрасталась. Теперь же Моррис нацелился на высшую ветвь — аристократов, и вполне успешно начинал подбирать к ним ключики. Да, это было во стократ сложнее, но иногда — и даже часто — ему просто везло. Вот как сегодня, например. Моррис, весело насвистывая, шел по улице, подставив лицо моросящему дождю. Дела складывались все лучше и лучше, да и этот выпивоха-аристократ очень удачно подвернулся под руку. Видимо, у мальца полно проблем, размышлял Моррис. Иначе стал бы он коротать вечера в такой забегаловке как «Le plaisir»? Ничего, зато теперь, если понадобится чья-то «помощь», мальчик прибежит к нему, это уж точно. Моррис сделал все, чтобы этот Рауль запомнил его как следует. Порыв ветра хлестнул по лицу, и Делякруа поежился. Окна домов по обе стороны улицы светились одно через пять — бедняки просто не имели возможности каждую ночь тратить определенное количество керосина или, что больше вероятно, масла. Керосин был недешевым удовольствием, и чаще всего жители таких бедных районов как Клиньянкур просто растапливали свиной жир и пользовались им для освещения. Но вот спереди показался невысокий одноэтажный дом, почти не возвышающийся над соседними, но все же заметно отличающийся от них. Весело насвистывая, Моррис медленно подошел к дому с ярко светящимися окнами и толкнул калитку.