Мы не те, кем кажемся

      До определённого момента моя жизнь мало чем отличалась от сотен других у таких же подростков. Папа имел свой бизнес и воспитывал меня в одиночестве: мама умерла, когда мне едва исполнилось пять. Я практически ничего не помню о ней, кроме того, что она была потрясающе красивой, безмерно доброй и милосердной женщиной. Отец любил её до беспамятства и даже не думал о том, чтобы жениться во второй раз, за что я ему была очень благодарна — предоставленной самой себе мне жилось гораздо лучше. Детство прошло в окружении целой плеяды нянек и прислуг, которые всячески заботились обо мне и многому научили, но не могли дать самого главного — любви и семейного тепла. Будучи довольно болезненным ребёнком, моё общение со сверстниками пытались свести к минимуму. Всё это я пыталась наверстать с помощью книг, которые и стали моими первыми друзьями.       Так продолжалось до тех пор, пока я не окончила частную школу. Решив, что в семнадцать лет я ещё недостаточно самостоятельна для того, чтобы меня можно было отпускать в большой город для учёбы в университете, отец пристроил меня в престижный колледж неподалёку, где мне предстояло пробыть ещё три года. Именно с этого момента для меня и открылась другая сторона жизни: увлекательная, безумная и не менее испорченная.       — И вот тогда ты и подалась в ночные бабочки, — с полным знанием дела перебил меня Нацу, откидываясь назад в удобном кресле и закидывая ногу на ногу. На подлокотниках заскрипела плохо выделанная кожа.       — Если ещё хотя бы раз перебьёшь меня, то я просто не стану ничего рассказывать.       Он тот час же сдался, выставляя вперёд ладони в защитном жесте.       Я всегда была довольно общительной, но там попала в абсолютно другую среду. Родительский контроль уже не был таким подавляющим. Пришлось переехать в общежитие, и там у меня появились первые подружки — не друзья, нет; проведённые в изоляции годы давали о себе знать и не позволяли подпустить кого-то к себе на достаточное расстояние, чтобы между нами завязалась та нить единения, которую и зовут дружбой. Мои соседки частенько заявляли в шутку, что я смотрю на всех букой, так и ожидая какой-то подлости. Они даже не представляли, как были близки к истине.       Я до сих пор не могу осознать в полной мере, как так получилось, но вскоре у меня появился парень. Мы познакомились в первую же неделю моего обучения в колледже, когда я отстала от группы и, заблудившись в петляющих коридорах кампуса, не смогла найти нужный кабинет. Уткнувшись носом в крохотный путеводитель, который ни черта не помогал, а лишь ещё больше запутывал, я в десятый раз наматывала круги по корпусу, но так и не могла найти нужную мне лестницу, ведущую в пристройку. От начала пары прошло уже добрых полчаса, смысла куда-то торопиться уже не было. Стояла просто невыносимая духота, от которой не спасали ни кирпичные стены, ни кондиционеры. Ноги начали отниматься, и мне стоило огромных усилий не рухнуть прямо посреди коридора. Изнутри меня бил такой озноб, что внутренности, казалось, уже давно превратились в ледяное крошево, в то время как содержимое черепной коробки буквально кипело. Я не смогла бы сделать ни единого шага, даже если бы от этого напрямую зависела моя жизнь. Тело само начало безвольно сползать по стенке, но кто-то успел подхватить меня. Абсолютно невменяемым взглядом я встретилась с его взором и поблагодарила небеса, что на моём красном лице нельзя было различить и тени смущения. Никогда ещё ни один мужчина не находился в такой близости от меня. Если бы меня попросили найти в нём хотя бы один изъян, я бы решительно не смогла сделать этого.       — Эй, с тобой всё в порядке? — по искреннему волнению, отразившемуся в его глазах, было понятно: парень решил, что причинил мне своими неосторожными действиями только больший вред.       — Со мной всё отлично, мне нужно на занятия, — мой сухой, едва слышный шёпот заставил его лишь нахмуриться.       — Ты и вправду думаешь, что я тебя отпущу куда-то в таком состоянии? Тебе срочно нужно домой.       Никакие уговоры на него не действовали — он всегда поступал так, как считал нужным, и в этот раз решил за меня, что в колледже нам сегодня ловить нечего. По дороге мы разговорились. Стинг был на два года старше, не глуп, со специфическим чувством юмора и потрясающей внешностью. Он принадлежал к состоятельной семье, и, насколько я поняла из его рассказов, наши родители даже несколько раз пересекались при заключении как-то выгодных сделок.       На его предложение сходить куда-нибудь вечером, к собственному удивлению, я ответила согласием — скорее для того, чтобы до сих пор не чувствовать себя в долгу перед ним. А потом всё случилось как-то слишком внезапно: у нас завязались отношения. Если честно, я и сама не могла ответить, что мы нашли друг в друге и почему сошлись. Наши характеры едва ли можно было назвать совместимыми: часто создавалось впечатление, нас разделяло сразу две огромных стены, преодолеть хотя бы одну из которых никому из нас не под силу, да и не было особого желания. Искр было хоть отбавляй, а вот гореть было нечему.       Пожалуй, в моём случае своё дело сыграла приятная внешность и то, что я умела слушать — большего ему и не нужно было. Мне же просто было спокойнее за чьей-то надёжной спиной, да и уже тогда приходилось задумываться о своём будущем, и я решила брать быка за рога, не дожидаясь того момента, пока отец, грубо выражаясь, продаст меня ради очередного контракта — его дела в это время начали стремительно идти вниз.       При внешней беззаботности и весёлости, на самом деле он был довольно жёстким человеком, и временами с ним бывало ой как нелегко. Он не терпел рядом со мной ни одной особи мужского пола; не раз случалось такое, что он прилюдно, на моих глазах чистил морды тем редким смельчакам, у которых хватало смелости и наглости заигрывать со мной. Подобные проявления ревности откровенно тешили самолюбие и воспринимались мною как забава, вызывающая лишь приступы бесстыдного, эйфорического смеха. Так продолжалось почти три месяца, пока однажды всё круто не изменилось.       По иронии судьбы, Стинг сам же и познакомил нас на одной из вечеринок. С Роугом мы и до этого мельком пересекались, но ранее не общались. Он был полной противоположностью своего друга — и внешне, и характером. Первое время, оказываясь рядом с ним, меня не покидал беспочвенный, суеверный вплоть до благоговейного страх, и всему виной этот взгляд. Я постоянно чувствовала его на себе, будто меня заживо резали ножом надвое, забывала, что надо дышать, и подсознательно ждала чего-то, но он ничего предпринимал и словно выжидал своего часа — так обычно делают акулы, дожидаясь момента, когда жертва достаточно ослабнет. И дождался. Первыми не выдержали мои нервы. Меня тянуло к нему с невыносимой силой, и этому нельзя было найти ни единого объяснения — если бы оно было, то я бы обязательно нашла способ противостоять этому. Так, не успела я опомниться, как потеряла голову уже во второй раз.       Многие говорят в подобных случаях: мол, между двух огней, они идеально дополняют друг друга, ведь обладают тем, чего не хватает другому... Знаешь, что я скажу тебе? Это просто чушь собачья. Я точно знала, чего хотела, и уверенно шла к намеченной цели. Мне надо было удачно выйти замуж и обеспечить себе достойное будущее, и поэтому я держалась за Стинга мёртвой хваткой; но и Роуга в то же время отпускать я не хотела — рядом с ним я чувствовала себя по-настоящему счастливой, ведь мы понимали друг друга с полуслова. Для меня всё складывалось наилучшим образом: первый ничего не знал о моей интрижке на стороне, второй же предпочитал отмалчиваться по этому поводу — так мне казалось. Я наивно полагала, что на самом деле понимаю, что это уже далеко не игра, что полностью руковожу ситуацией и в любой момент смогу разорвать этот порочный круг, без особого труда сделав правильный выбор. Но если человек беспрепятственно получает всё, что требует, ему свойственно становиться алчным. Призрачная видимость вседозволенности вскружила мне голову, и остановиться было уже невозможно.       А когда я всё же решила одуматься, было уже слишком поздно для того, чтобы что-то изменить: я была беременна. Охвативший меня ужас невозможно описать словами: каждый вопрос, нависший надо мной, словно становился очередным гвоздём, который вколачивали в уготованный мне гроб. Что делать, что делать? Куда идти и у кого просить помощи? Вся моя жизнь в один момент пошла крахом. Мне ещё не исполнилось восемнадцать, поэтому я целиком зависела от папы. Было даже страшно думать о том, что он может откуда-то узнать о случившемся. Мысль об аборте даже не рассматривалась: я действительно любила детей и не хотела лишиться всего из-за собственных ошибок — их и так было сделано более чем достаточно. Нерешённым оставался один вопрос: от кого ребёнок? Больше всего я боялась остаться одной, брошенной абсолютно всеми, хоть и понимала, что это было бы справедливым наказанием за собственную легкомысленность. Решив лишний раз не испытывать судьбу, я прислушалась к интуиции, пошла к Роугу и всё рассказала ему. К моему нескрываемому облегчению, он воспринял новость о моей беременности с радостью, сказал ни о чём не волноваться и просто оставаться с ним рядом. В тот момент с души словно спал огромный камень, ведь я наивно полагала, что самую сложную часть пути я преодолела. Если бы я только заранее знала, что нам ещё предстоит вынести...       До конца учебного года оставалось ещё три месяца, которые мы с горем пополам всё же доучились, после чего поженились. Отец был просто в ярости и заявил, что с этого момента у него нет дочери. Так мы остались на улице без каких-либо средств на существование. О том, чтобы кто-то из нас продолжал учёбу, не было даже и речи; мы сняли крохотную квартиру на окраине города; Роуг постоянно пропадал на работе, и иногда я не видела его дни напролёт. Беременность протекала тяжело: мой организм всячески отвергал едва успевшую зародиться в нём новую жизнь, к появлению на свет которой никто не был готов. В отличие от многих счастливых будущих мамочек, которые поправлялись на глазах, будто пышки, к началу второго триместра я напоминала скорее обтянутый кожей скелет. Из-за жуткой слабости во всём теле я с трудом могла передвигаться по квартире, а выполнение работы по дому вообще приравнивалось к настоящему испытанию. Меня выворачивало наизнанку от любого резкого запаха или одного вида пищи, в горло не лез и кусок хлеба. Однообразные дни сменяли друг друга, и время от времени в голову начинали закрадываться пугающие мысли, вплоть до того, что лучшим решением моей проблемы было бы просто собственноручно укоротить себе век. Если бы не постоянные визиты в больницу и обследования у врачей, я бы окончательно свихнулась и даже не выходила бы на улицу. Всё свободное время я посвящала сну и тревожным мыслям, всё больше довлеющим надо мной. Каждая из них сводилась к единственной: сделала ли я правильный выбор? Не было бы лучше выбрать Стинга? Не буду ли я жалеть? Я отлично понимала, что того едва ли интересовали дети и семейная жизнь в целом, но сам факт того, что имеющаяся в наличии попытка даже не была использована, не давал мне покоя. Да и расстались мы, мягко говоря, не самым приятным образом: я просто перестала отвечать на звонки и всячески избегала его; Эвклиф никогда не был дураком и сам всё понял.       Осознание того, что всё могло сложиться совсем по-другому упорно не хотело покидать меня, из-за чего становилось вдвойне стыдно. Роуг ни разу не упрекнул меня в чём-то, никогда не высказывал недовольства — он вообще не любил попросту разбрасываться словами. Вместо этого он окружал меня такой заботой и вниманием, что не оставалось и тени сомнения в том, что рядом с ним мне ничего не угрожает. Если бы не та ужасная череда случившихся событий, я бы с уверенностью смогла сказать, что те годы, которые мы провели вместе, были самыми счастливыми в моей жизни. Так, со временем я научилась мириться с собственным чувством бесполезности и теперь пыталась как можно больше времени уделять нашему мальчику, до рождения которого оставалось немногим более двух месяцев. С каждым днём в моём сердце крепла вера, что отец, узнав о рождении внука, сменит гнев на милость и всё же возобновит с нами общение.       Я слабо помню то, что происходило в тот день — только то, что собирала вещи в больницу; срок был уже приличным, и следовало ложиться на сохранение. Такси поджидало меня внизу, водитель уже отнёс багаж вниз и дожидался, когда я спущусь к нему. У самого порога меня остановил телефонный звонок. Голос миссис Адамс, нашей старой экономки, невольно заставил меня напрячься: в последний раз мы виделись без малого год назад, и было бы глупо предполагать, что сейчас она связалась со мной только ради того, чтобы узнать, как обстоят мои дела. Женщина явно была чем-то взволнована, постоянно заикалась и шумно дышала в трубку, после чего неизвестно за что просила прощения и постоянно повторяла, что сейчас мне стоит думать в первую очередь о себе. Всего одна её фраза заставила всё внутри сжаться и стёрла ощущение пространства, времени и жизни как таковой:       — Люси, случилось больше несчастье... Мистера Хартфилия не стало.       Отец погиб в автокатастрофе, не дожив всего день до своего пятидесятилетия. Кажется, мне пытались рассказать ещё о чём-то, но я и сейчас ничего не могу вспомнить — сознание застлало огромным чёрным пятном беспамятства. Стресс, который словно бомба замедленного действия шёл со мной рука об руку последние полгода, вылился в настоящее психологическое потрясение, вынести которое ослабленный организм просто не смог. Я пришла в себя уже в родильном отделении, ощущая такую боль в спине и животе, будто мне тщательно перемалывали каждый сантиметр костей, а образовавшееся месиво ворошили изнутри раскалёнными прутьями. Хотелось лезть на стены и выть волком; это было настолько чудовищно, что было просто невозможно думать о чём-то другом, кроме как прекращении этой пытки. Спустя пятнадцать часов я родила сына, на девять недель раньше положенного срока. Ты даже не можешь представить, насколько крохотным и слабым он был, наш Скай. Мне отдавали его лишь для того, чтобы покормить, а всё остальное время держали в какой-то закрытой комнате, куда никого не пускали.       Нас выписали спустя два месяца, и тогда после появления на свет долгожданного внука меня ожидала лишь успевшая порасти травой могила отца.