***
— Он поступил подло, бросив тебя наедине с собственными проблемами. — Стинг поступил так, как и следовало — неожиданно резко возразила Люси, запрокидывая голову назад и разглядывая тени на потолке. — Когда мне действительно нужна была помощь, он предоставил её. В том, что всё было напрасно, нет его вины. За собственные ошибки мне предстоит расплачиваться самостоятельно. Повисло напряжённое, затяжное молчание, которое никто из присутствующих не осмелился нарушить. — То есть, ты просто сбежала, оставив бывшего мужа вместе со всеми долгами? — зачем-то решил уточнить Нацу, искоса поглядывая на собеседницу. Онемевшей от длительного бездействия рукой он потянулся было к давно пустующему стакану, но забил на это дело и отпил алкоголь прямо из горлышка бутылки. — Вообще-то по документам мы до сих пор состоим в браке, — с явной неохотой ответила блондинка, немигающим взглядом упираясь в противоположную стену. Она тяжело вздохнула и, словно стряхнув с себя оцепенение, с неизвестно откуда появившимся запалом продолжила, нервно заламывая пальцы: — Я... действительно пыталась помочь ему! С первой выручки мною была отправлена приличная сумма денег, но... он начал искать меня! Пришлось перебраться в более крупный город, где он не смог бы найти меня. — Знаешь, по тебе не скажешь, что ты особо переживаешь из-за случившегося, — скептически хмыкнув, парировал юноша. Люси раздражённо цокнула и, подавшись всем телом вперёд, почти перевалилась через разделяющий их журнальный столик. — Ты просто просил меня рассказать всё. Речи о том, что я буду выворачивать перед тобой душу наизнанку, не шло, — он неосознанно вздрогнул, удивившись тому, что её приятный тембр голоса может звучать настолько холодно и жёстко. — Остальное тебя не касается. — Знаешь, сейчас я искренне сочувствую твоим мужикам. Никому не пожелаешь иметь дела с такой проблемной, пусть и чертовски сексуальной малышкой, — то ли продолжая измываться, то ли пытаясь загладить инцидент, попытался отшутиться Нацу, но по окаменевшему лицу девушки понял, что ему это не удалось. — Деньги. — Что, прости? — Выкладывай на стол мои бабки и я сваливаю отсюда! — от вида её миловидного личика, искажённого злобной гримасой, Нацу неожиданно почувствовал некоторое чувство удовлетворения и приступ нахлынувшего возбуждения. — Эй, Люси, притормози на... — Деньги. На. Стол. Решив, что спорить с этой упрямой малышкой себе дороже, он с явной неохотой полез в карман брюк и, достав оттуда внушительную стопку денег, начал тщательно отсчитывать необходимую сумму. Едва последняя банкнота (судя по всему, Люси тщательно следила за ним и также вела подсчёт) приземлилась на столешницу, как все купюры были ловко перехвачены изящной ручкой и спрятаны в недрах сумочки. — Искренне надеюсь, что нам больше никогда не придётся встретиться, — в сердцах выплюнула Люси и, резко подорвавшись с места, направилась в коридор. Через минуту раздался оглушительный хлопок входной дверью, и Нацу устало сполз в кресле и прикрыл глаза. Эта девушка определённо запала ему в душу. Пожалуй, всё же не стоило браться за такую грязную работёнку.0.2
8 февраля 2016 г. в 06:13
Может показаться абсолютно бесчеловечным и циничным, но смерть отца я пережила на удивление легко. Мы никогда не были с ним близки по-настоящему и, наверное, именно это спасло меня. Знаешь, люди... они только притворяются слабыми. На самом деле каждый из них за своё существование переносит столько страданий, сколько не способно больше вынести ни одно живое существо на этой планете. В какой-то момент вместе с осознанием ситуации ко мне пришло неизгладимое чувство вины. Пусть наши отношения на тот момент и складывались не лучшим образом, всё же мне не хотелось, чтобы всё закончилось именно так. Стоило мысли о том, что в последние мгновения жизни папа испытывал нечто омерзительное по отношению ко мне, закрасться в голову всего один раз, и после я уже могла не спать сутки напролёт.
Жизнь постепенно возвращалась в прежнее русло. Так как я была единственной наследницей, то всё имущество отца, как и колоссальные долги, перешло ко мне. Семейный особняк пришлось продать, чтобы выплатить ссуды; та же участь постигла остальную недвижимость и ценности. У нас не осталось почти ничего: только совсем крохотная сумма денег на руках и несколько фамильных драгоценностей, принадлежащих маме и которыми я особенно сильно дорожила.
Скай медленно, но всё же шёл на поправку. Со временем он начал набирать вес, крепче спать по ночам и быть более активным, что для ребёнка его возраста было вполне естественно и указывало как ничто другое, что с ним всё хорошо. За ним приходилось присматривать практически круглосуточно и, конечно, о том, чтобы я параллельно устроилась на работу, не могло быть и речи. Наша небольшая семья расширилась, а вместе с этим стремительно подскочили и расходы; оставшиеся от наследства деньги утекали стремительно, как песок сквозь пальцы, и если ранее мы могли во многом отказать себе, то теперь мы не смели допускать подобные жертвы во вред нашему сыну. К счастью, Роуг вовремя отыскал новое место работы — довольно неплохое, кстати. Первое время я сильно волновалась из-за того, что он мог целую неделю не ночевать дома. Правда, после таких исчезновений почти столько же времени он проводил дома и целиком посвящал себя семье. Я не была посвящена в подробности, но род его деятельности как-то был связан с систематизацией информации и составлением различных финансовых отчётов. Впервые за долгое время мы не бедствовали — и это полностью затмевало собой всё.
Роуг очень сильно любил Ская — я ни разу не видела, чтобы отцы других детей испытывали нечто подобное. Временами его забота становилась настолько всеобъемлющей, что граничила с болезненной привязанностью. И чем быстрее наш мальчик рос, чем острее становились черты его лица и больше синевы проглядывалось в глазах, которые не потемнели после рождения ни на йоту, тем отчаяннее он любил его. С каждым новым днём становилось всё яснее: это не его ребёнок. Возможно, я просто попусту накручивала себя или же во мне действительно взыграло шестое чувство — теперь уже нет смысла думать над этим. Наше счастье, спустя два года семейной жизни начавшее казаться мне нерушимым и чем-то само собой подразумевающимся, на деле не прошло проверку на прочность. Все те проблемы, которые случались с нами до этого, по сравнению с новой бедой оказались сущим пустяком.
Вскоре после того, как нашему мальчику стукнуло два года, он заболел. Обычный бронхит, — махнули рукой доктора и без должного обследования назначили стандартный набор препаратов для подобных случаев. Следующие два месяца нас тщательно кормили обещаниями, что затяжной характер болезни скоро закончится и лекарства начнут действовать. Скай почти перестал нормально спать, очень сильно похудел, постоянно плакал и боялся оставаться один. Его опухшее, отёчное личико с воспалёнными слезящимися глазами, которые казались стеклянными, смотрелось особенно пугающе по сравнению с тощим тельцем. По-настоящему я начала бить тревогу тогда, когда кроме одышки и свистящих хрипов появился кровяной кашель. Уже через сутки у меня на руках лежала больничная карта с результатами обследования из областного центра. Оказывается, наши доктора не могли допустить даже мысли, что у двухлетнего ребёнка может быть рак лёгких! Их небрежно оброненное «так получилось» и виноватое пожатие плечами разрушило наши жизни.
Разразился грандиозный скандал, дело получило общественную огласку. "Специалистов", допустивших оплошность, обязали выплатить денежную компенсацию, возмещающую стоимость препаратов, но время было безвозвратно утеряно. Болезнь прогрессировала семимильными шагами, и начальная её стадия уже завершилась. Вероятность благоприятного исхода с каждым днём уменьшалась на глазах.
Лечение медикаментами не приносило никаких результатов из-за обнаруженной наследственной непереносимости к каким-то компонентам. Я фактически поселилась в больнице вместе с сыном, Роуг — на работе. Вердикт был однозначен: нужна операция, пока метастазы не появились и в других органах. Когда озвучили необходимую для этого сумму, у меня потемнело в глазах. Если бы всё было как раньше, то, быть может, собрать столько денег и получилось бы, но теперь... Для нас это была неподъёмная ноша.
Иммунитет Ская был сильно ослаблен антибиотиками, и поэтому сначала ему была противопоказана лучевая терапия. У нас в запасе появилось некоторое время для сбора средств. Стараниями одной моей знакомой был организован благотворительный фонд, на счёт которого переводили пожертвования. Кредит в банке выдавать нам отказались из-за неплатёжеспособности, а потому Роуг работал на износ, выжимал из себя всё возможное и, кажется, ещё больше. Курс терапии, различные непредвиденные расходы и дорогие препараты из зарубежья — необходимую сумму денег никак не удавалось скопить, а то, что оставалось у нас на руках, было стаканом воды в море.
За прошедшие пару месяцев я превратилась в параноика. Иногда мне казалось, что я уже начинаю забывать собственное имя и испуганно вздрагивать от любого постороннего звука или тени. Мне было страшно каждый раз заходить в палату и замечать едва уловимые признаки того, что сыну становится только хуже. Он был ещё совсем крохой и многого не понимал, только очень сильно боялся посторонних людей, которые постоянно делали ему больно. А ещё он сильно расстраивался, когда замечал, что у меня заплаканное лицо. Как настоящий мужчина он не мог допустить, чтобы его мама грустила из-за него. И каждое утро, когда его подушка в очередной раз была усеяна светлым пушком выпавших волос, к горлу подкатывал премерзкий ком, а в груди разрасталась такая тяжесть, что невозможно было дышать. Для того, чтобы собрать необходимые деньги, требовалось уже не так и много времени, но я понимала: его совсем не осталось. Скай угасал стремительно, а я всё так же продолжала быть рядом и ничего не могла сделать для него. Никогда ещё собственное бессилие так не угнетало меня.
А потом в один момент весь тот негатив, что приходилось неволей сдерживать в себе, вырвался наружу, словно гной из запущенной лопнувшей раны. Не очень помню подробности да и не хочу в них вдаваться, но мы встретились в супермаркете; дрожащими как у алкоголика руками я выронила буханку хлеба, которая с глухим шлепком упала на землю. Он оценивающе прищурился — Господи, я вглядывалась в эти глаза каждый день — и участливо сжал мою руку чуть выше локтя, приводя в чувство и в то же время придерживая.
— Здравствуй, Люси, давно не виделись. Ты как-то неважно выглядишь, с тобой всё хорошо?
Я не могла понять, какое чувство в тот момент преобладало во мне: отвращение или зависть. За минувшие три года Стинг ничуть не изменился, и беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что у него всё складывается наилучшим образом. Красив, успешен и при деньгах — да что ещё нужно для счастья? А ведь это именно он биологический отец Ская. Живёт себе, горя не знает и не имеет даже ни малейшего понятия, через что мне приходится проходить каждый день...
— Весной видел тебя в парке вместе с сыном. Такой милый мальчуган, — и по его снисходительно-мягкой ухмылке я с леденеющим страхом поняла: он знает. Он знает абсолютно всё, и наша с ним встреча в каком-то захудалом продуктовом, который находится в противоположном его месту жительства конце города, просто не может быть случайностью.
— Ты лезешь не в свои дела, — сипло гаркнула я, пугливо переводя взгляд в сторону. Он улыбнулся ещё шире и усилил хватку, наклоняясь вплотную ко мне и выдыхая прямо в лицо:
— Куда подевались твои манеры, Люси? Я ведь просто беспокоюсь и хочу помочь. Ты всегда можешь обратиться ко мне, если возникнут проблемы.
Я хотела послать его куда подальше, но горло резко сдавило спазмом. А когда оцепенение спало, передо мной уже никого не было, только на полу сиротливо валялась оброненная буханка хлеба, а в кармане куртки лежала непонятно как там оказавшаяся визитка. Словно Стинг заранее знал, что его контакты я давно предпочла удалить.
И уже в эту ночь мне в голову полезли какие-то странные мысли, так и не позволившие до рассвета сомкнуть глаз. Взгляд как назло каждый раз возвращался к столу, где назойливым белым пятном виднелась оставленная визитка. Почему я вообще не выбросила её ещё в тот момент, когда нашла? Рука вновь тянулась в этому проклятому клочку бумаги и останавливалась в жалких миллиметрах. Все эти трепыхания моей растоптанной гордости были с самого начала бессмысленными — я осознавала это.
А утром я сжимала вспотевшими ладонями телефонную трубку и визитку. Нажать на кнопку вызова я осмелилась только после того, как, наверное, в двадцатый раз набрала указанный номер. В то мгновение, когда гудки прекратились, я едва сдержалась, чтобы позорно не сбросить звонок. На том конце провода что-то старательно выжидали и вовсе не спешили отвечать.
— Стинг? — я наконец-то смогла выдавить из себя неразборчивый хрип.
— А, это ты! Привет, солнышко, я ждал твоего звонка, — его непосредственность только усугубляла ситуацию. Я дышала с таким трудом, будто мне на грудь взвалили бетонную плиту.
— Ты... не занят сегодня? — мне хотелось провалиться на месте от стыда. Я откровенно предлагала ему себя и в душе искренне надеялась, что он просто передумал и пошлёт меня.
— Да, конечно, — с готовностью ответил он, и мне стало дурно. Я в первый и последний раз испытывала такую адскую смесь облегчения и обречённости. — Приезжай ко мне к девяти часам. Адрес помнишь?
Я не нашла в себе сил ответить и нажала на кнопку отбоя. Пора было собираться в больницу, но я элементарно не могла сдвинуться с места. Как мне войти в палату к сыну и увидеть лицо, так напоминающее его? Как мне смотреть в глаза моему мужу, когда сегодня вечером он вернётся домой и, едва не валясь с ног от усталости, всё же подойдёт ко мне и бережно поцелует в щёку? Я могла сотни раз убеждать себя, что поступаю подобным образом ради спасения Ская, но внутренний голос гадко нашёптывал, что я безуспешно занимаюсь самообманом. Какая-то часть меня, прогнившая, чуждая, действительно желала, чтобы эти отношения были возобновлены.
В тот день Роуг должен был вернуться около семи часов. Я не осмелилась пересечься с ним и вышла из дома заранее, решив прогуляться по городу. Руки истерично дрожали, когда я пыталась подкрасить помадой потрескавшиеся губы и одёргивала непривычно короткий подол платья. И в каждом взгляде прохожих мне мерещилось такое неприкрытое отвращение и презрение, будто они знали, куда и зачем я направляюсь.
Всё было просто: я сплю с ним — он оплачивает лечение. Я старалась не думать, какой в этом был для него смысл. Скорее всего, это была просто очередная его причуда, с помощью которой он утешал собственное самолюбие. Наверное, ему доставляло неимоверное удовольствие наблюдать за моими унижениями после того, как я предала его. Операция была проведена на следующий же день — подумать только, чего можно добиться посредством влияния и денег. Всё свободное время я проводила в больнице или в загородном доме Стинга. Не возникало даже мысли о том, чтобы показаться дома; я боялась увидеть во взгляде мужа осуждение, ещё больше — разочарование. Он никогда ни в чём не упрекал меня, но в этот раз всё обещало быть совсем по-другому.
— Ты ничего не хочешь рассказать мне? Где ты достала такие деньги? — он окликнул меня у входа в больницу, и одного звука его голоса хватило, чтобы внутри что-то оборвалось. Я не знала, что ему ответить и нерешительно обернулась, больше всего опасаясь встречи взглядами. Можно было соврать, что средства были собраны фондом, но всеми их счетами управлял Роуг. Судя по всему, он предугадал, что я хотела сказать, и молча полез в задний карман джинс. Потрёпанный белый прямоугольник в его руке был узнан мной сразу, и именно тогда резким уколом пришло осознание, чего добивался Стинг на самом деле. От его искажённого болью лица сердце обливалось кровью. — Ты всё обдумаешь и мы поговорим завтра, ладно?
Я молча кивнула вместо ответа, но для себя уже решила, что никакого завтра не будет.
А потом Скаю резко стало хуже. Никакие лекарства не помогали, даже самые сильные обезболивающие оказались бесполезны. Что-то пошло не так — быть может, гораздо раньше. Мы потеряли слишком много времени. Катастрофически быстро развивающаяся болезнь уничтожила моего мальчика за жалких две недели.
На похоронах я не присутствовала, да и дома после не появилась ни разу. Это место в первую очередь ассоциировалось с нашим общим гнёздышком — со смертью Ская оно перестало существовать для меня. Стинг если не с удовольствием, то без возражений принял меня у себя. Всё происходящее происходило якобы со мной, но в то же время было размыто, неясно и иррационально. С каждым вздохом что-то давило на грудь и мешало спокойно жить. В принципе, было уже всё равно, каким способом добиться этого долгожданного облегчения, хотя бы кратковременного; так я подсела на наркотики. Некоторое время Стинг ни о чём не догадывался, но когда он узнал, то был просто в ярости и выгнал меня из дома. К тому времени я задолжала вполне приличную сумму денег влиятельным людям; не вернуть долг было равносильно длинной, мучительной смерти. В принципе, было глубоко плевать, что со мной произойдёт дальше, я продолжала двигаться вперёд, скорее, по инерции. Каким-то образом на меня вышла Минерва и обещала выплатить весь долг, если я буду работать на неё. Я согласилась без должного энтузиазма; сейчас я частенько подумываю о том, что лучше бы было послать её и гнить сейчас в какой-то канаве за городом. В любом случае, через месяц-другой я отработаю последние деньги и буду абсолютно свободна. Куда мне идти? Чем заняться? Я не имею ни малейшего представления о том, каким должно стать моё будущее. У тебя нет никаких вариантов, Нацу? Зачем мне эта свобода?