The Dark Lord 2.0

Это пятый вариант На самом деле уже девятнадцатый Последняя декада ноября 1998 года ___ Из выпуска газеты «Ежедневный Пророк» – Среда, 25 ноября 1998 года Чистокровный представитель Иржи Стакхорн продолжает лгать: новые вымыслы участников антибританского заговора Когда Иржи Стакхорн, старший представитель в Комиссии по делам евроинтеграции (автор – должность в Европарламенте, эквивалентная отечественному заместителю председателя комитета), прорывается к кафедре – всякий раз в зале собраний Международной Конфедерации магов наступает тишина. Разная тишина. С раззолочённых тронов Международной Лиги защиты чистой крови разносится тяжёлое дыхание распалённых ожиданием шовинистического словоблудия и корыстным вожделением выродившихся столетия назад волшебников и волшебниц, преклоняющихся перед явными и мнимыми заслугами своих предков и втайне мечтающих передать магический мир во власть очередного Тёмного Лорда. Эти ждут от Стакхорна новых речей, разжигающих рознь и поощряющих весь их чистокровный бред. Для них каждое слово Стакхорна, каждая его безукоризненная ложь, каждая его безумная фантазия, каждая его поза подобны глотку волчевыйного (волчелычного) зелья для оборотня в полнолуние: Стакхорн – единственный оратор, способный разжечь огонь ненависти в их мохнатых сердцах. С какими одухотворёнными лицами ему внимают его сторонники. Всякий раз они начинают овацию ещё на его подходе к кафедре. Они скандируют лозунги один отвратительней другого. Они поют осанну (оду? Осанну мало кто знает) своему трибуну. Над местами, занятыми пресловутыми правозащитниками тоже слышно одобрение – ведь Стакхорн в каждой своей ультрашовинистической речи называет всё новых и новых врагов демократических ценностей, лжёт и лживо прорицательствует в угоду этих борцов за права. Для них Стакхорн ни герой, но доносчик – каждая его речь есть донос, безумное обвинение всех лучших людей в том, что сегодня популярно. Все говорят о насилии в тюрьмах – и Стакхорн обвиняет в негуманном отношении к преступникам; все говорят об обманщиках и ворах – и Стакхорн призывает кары на головы продажных судей, выносящих слишком мягкие приговоры; все говорят о сиротах – и Стакхорн рыдает над их судьбой; все говорят о тратах – и Стакхорн призывает затянуть пояса. Он как флюгер меняет позицию вслед за ветром. Он – патологический лжец, самодовольный ханжа и чудовищный в своей подлости лицемер. Магглорождённые волшебники и те, кого чистокровная клика причисляет к предателям крови, замирают в ужасе перед потоками грязи и площадной ругани, сопровождающей каждое его выступление. Ведь чёрная как совесть убийцы душонка Стакхорна и его мохнатое сердце не оставляют надежд на правду, которую этот выдающийся лжец выхолостил до прислужницы собственной лжи. Все честные люди замирают от возмущения перед величественными и абсолютно лживыми измышлениями этого лжеца и лицемера. Но страшнее всего поведение равнодушных – делающих ставки на длину его человеконенавистнических речей, на тему его выступления и на объект его доноса. Для них Стакхорн – всего лишь развлечение. К стыду Международной Конфедерации магов, прельстительные речи представителя Богемии-и-Моравии звучат в стенах её высокого собрания слишком часто. И слишком обыденно: одни привычно трясутся в приступе человеконенавистнического удовлетворения, другие – привычно жаждут разоблачений, третьи – привычно ужасаются, четвёртые – привычно готовятся к просмотру зрелища. Так было, и, казалось, что так и будет всегда. Но не в этот день. Сегодня Стакхорн превзошёл все ожидания. Его тяжёлая поступь в наступившей тишине звучала раскатами грома. Его бледно-белые одежды слепили светом холодного зимнего солнца. Его серые в красных прожилках глаза зловеще блестели за стёклами затемнённых очков-полумесяцев. Его голос был по-прежнему твёрд. Его язык был также грязен. Его намёки – преступны, а его намерения – черны как мантия Пожирателя смерти. В этот день Стакхорн совершил сверх ожидаемого. Заверяю Вас, как самый осведомлённый корреспондент «Ежедневного Пророка», Иржи Стакхорн вышел за пределы обыкновенного зла. Да, он лгал так, что ложь казалась правдой. Да, он прельщал картинами будущего. Да, он доносил. Да, он обвинял в самых чудовищных преступлениях самых невиновных и оправдывал самых страшных злодеев. Как и всегда Стакхорн распалил зал, как и всегда хищной птицей навис над кафедрой. Но сегодня он не распространял свои обычные лживые наветы. Сегодня он обвинял. Обвинял Гарри Поттера, Мальчика-который-выжил. Он обвинял м-ра Поттера в использовании тёмной магии и непростительных заклинаний. В ограблении Лондонского офиса банка «Гринготтс». В краже дракона. В нарушении Международного статуса о секретности. И в убийствах, многих убийствах. Это было невероятно. Стакхорн говорил и говорил, громоздил одну ложь на другую, обещал и угрожал. И после бесконечной трёхчасовой речи, полной корыстных намёков на богатства магической Британии и фантастических якобы свидетельств, свершилось нечто ужасное – президиум Международной Конфедерации магов выдал орден на арест Гарри Джеймса Поттера как тёмного мага, грабителя, убийцу и военного преступника. Оглушённый агрессивным словоблудием зал принял это отвратительное решение и замер, поражённый собственным решением. Напрасны были все речи британской делегации. Напрасны были свидетельства пострадавших от режима преступного полукровки Реддла. Лжец и мерзавец Стакхорн одержал победу, что не удивительно – когда континентальная Европа принимала сторону магической Британии хоть в одном из вопросов за последние двести лет… Когда этот фарс с голосованием закончился, м-р Эльфиас Дож, представитель Британского Министерства Магии, заплакал как дитя. Он не мог понять, почему Гарри Поттер стал злодеем и врагом международного сообщества. Не мог понять, до какого дна бессовестности и подлости надо упасть, чтобы даже высказать подобное. Не мог смириться с победой лицемера и ханжи Стакхорна. Мне было его жаль, но что могла сделать я – простая журналистка, одна из многих допущенных на галерею зала. Да, я была там: среди корысти и безумия Международной Конфедерации магов. Да, я видела своими глазами преступного Стакхорна и отвратительную визжащую толпу, распалённую его речами. Но даже в самые мрачные моменты, когда казалось, что истина погибла навеки, а зло, заключённое в душе представителя Богемии-и-Моравии, необоримо – в душе моей, истерзанной этими чудовищными несправедливостями жил светлый образ нашей Британии, и не последнее место в нём занимал мальчик, чьи зелёные глаза всё также наполняются слезами при воспоминании о родителях, убитых Реддлом в ночь на День всех святых 1981 года. Пусть платные агенты континентальных мерзавцев и безумцев продолжают сеять ложь во имя извращаемых ими высоких идеалов мира и гуманизма, но я верю в мудрость народа нашей маленькой Британии, который не позволит мерзостям запроливья приникать в наши сердца и помыслы. Я верю в храбрость нашего Министра Кингсли Бруствера, который наложил вето на решение МКМ, не убоявшись угроз от подельников Стакхорна. Я верю в честность и благородство старшего замминистра Артура Уизли, который пообещал спрятать Гарри в своём (доме?) сердце от происков заграницы. Я верю в ответственность и врождённую тягу к справедливости Перси Уизли, который готовит апелляцию. Я верю в силу и верность наших авроров, способных защитить нас от иноземного вмешательства в наши дела. Я верю в волшебников, которые не сдавались и в более мрачные дни, в волшебников, которые не склонятся ни перед какой угрозой и с честью пронесут традиционные британские ценности через все испытания в своих сердцах. Таких волшебников как Финеус Сквотш, который разоблачил налоговые преступления Майкла Бориса Гринграсса, финансировавшего чистокровный мятеж. Таких волшебников как Олди Оддлтон, выдавший скрывавшихся пожирателей несмотря на опасность его жизни. Таких волшебниц как Вэлери Фэткасл из «Общества пострадавших от репрессий», отдающих все силы на помощь жертвам войны. Таких волшебников и волшебниц как Вы, мои дорогие читатели, которые, я знаю, никогда не усомнятся в нашей общей победе и не допустят прихода тёмных сил, не позволят восходной тьме залить горизонт нашего архипелага и не предадут свою Родину. Рита Скитер, специальный корреспондент газеты «Ежедневный Пророк», автор книг «Армандо Диппет: гений или идиот», «Ложь и обман Альбуса Дамблдора», «Северус Снейп: святой или мерзавец», постоянный автор колонки «Настоящее расследование» в журнале «Ведьмополитен», трижды лауреат премии Министерства «Перо Феникса». Вена-Лондон, 24-25 ноября 1998 года _ 27 ноября 1998 года P.o.V. Рита Скитер, журналист Да, я – Рита Скитер, и я написала эту статью. Мерлин, чего мне это стоило! Никогда я ещё не писала подобной глупости. Но ведь и выбора у меня нет. Сейчас в Англии не осталось ни одной газеты, которая имеет мнение, отличное от мнения Министерства. Министр Бруствер утверждает, что единство мнений нашей в прошлом свободной прессы только пойдёт всем на пользу, и что оно отражает истинное отношение к жизни. Впрочем, наш героический, или лучше «героический», министр Бруствер часто сам уподобляется тому самому Стакхорну – он такой же политик, а, значит, такой же лицемер и ханжа. Меня пугает только одно – я перестала быть журналистом, а стала просто наёмным сотрудником на службе у Министерства. За последние полгода мне не довелось написать ни одной статьи, которая отражала бы моё мнение. Нет, всё написанное отражает только взгляд Министерства. И вот к чему пришёл в прошлом самый осведомлённый журналист самой независимой когда-то газеты – к обслуживанию интересов Министерства Магии. Как ни странно, Служба (здесь от “Service” – государственная служба в Соединённом Королевстве – автор) куда менее доходна, чем кажется, когда разоблачаешь воровство и мотовство чиновников. Итог отвратителен – с гоблинами расплатиться мне удалось, а вот с рядом как их там – уважаемых коммерсантов, авторитетных бизнесменов, заметных общественных деятелей или как они там себя именуют сегодня – расплатиться мне пока не удаётся. Они мне вежливо угрожают и обещают пожаловаться Ему. Пару лет назад это означало бы, что Тёмному лорду. Но вот сейчас… Кем бы ни был этот загадочный Он, я полагаю, что милая моему сердцу Британия прекрасно обойдётся без меня. Именно поэтому я второй день втайне от всех собираю чемоданы. В Вене мне предложили место метранпажа в La Valetta daily report & weekly review – Мальта вполне себе тёплая демократическая страна с преобладающим английским языком, так что я согласилась. Обличать ужасы современной диктатуры 59-летнего Кингсли Бруствера, бывшего агента спецслужб в мрачный период всевластия Барти Крауча-старшего (ну почему надо обязательно упомянуть возраст, Аврорат и покойного Крауча-старшего?) из-за рубежа куда удобнее. Сейчас половина двенадцатого ночи. И я почти собрала вещи. Осталось только собрать написанные мной, но нигде не опубликованные статьи – в основном всякие гадости про наше Министерство, вдруг удастся их кому продать или даже опубликовать на Мальте, пусть даже в “Mediterranean Agricultures Monthly Herald”. Сижу за столом и просматриваю статьи. Некоторыми избранными местами я искренне горжусь: «на смену серой посредственности всегда приходит чёрная ненависть», «так называемые жертвы Тома Редлла на самом деле вполне искренне борются не за справедливость, по которой они сами только ловкие мошенники, спекулирующие на трагедии, а за право стать новыми пожирателями, но на этот раз общественных средств», «отныне вместо оппозиции Его превосходительству министру у нас во имя идеалов демократии и плюрализма создана оппозиция Его превосходительства министра» и многое другое. Надеюсь, что на Мальте меня искать никто не станет – мало ли куда и кто пропал. Разве что можно будет… Ай, затылок… 27 ноября 1998 года Окрестности Плимута, Девон ***Осторожно: два абзаца ненормативной лексики и арго (в цензурированном виде) – Слушай, чувак, у меня очко жим-жим. Тут, эта, пусто и грязно. – Тощий высокий парень наркоманской внешности, одетый в тряпьё как из мусорного бака, сплёвывает на грязный пол заброшенной лачуги. – И никакого основного. Этот неверный аврор нам лейку медицинскую в уши вставил, чисто с пацанов поглумиться. Давай лучше пойдём пивка для рывка или курнём афганские провинции. С какого перепуга, какой солидный фраер сюда подгребать станет. Солидные дяди синявят дома вискарь и тискают смазливых шлюшек в такую сучью погоду. Это, бля, рвота зелёная, аврорская подстава. Щас сюда как налетят эти министерские утканоиды, свернут клюв набок, завернут крылья за спину, нанесут с ноги в грызло, превратят в кучу драконьего говна и отправят в Азкабан посылкой с фиолетовой блядской ленточкой, типа подарок. Полупокером буду, пилоткой всё это кончится. Давай смарафоним и скажем, ни гмыря туточки, ни чмыря никого не было, типа ошибка вышла. – Ошибка, бля, вышла, когда твой папашка тебя, рогопила штопанного, строгал. Лучше бы он, утырок, на пол вздрочнул и растёр, чем такого полупокера как ты делал. Сказал нам Альфред тута быть, и, рвота зелёная, будем. Альфред, хоть и аврор, но туманить пацанов не будет. Он, вона, говорил, кого месить можно и кого нельзя, и ни буя, всё ещё свободой дышим. Ты, козлокнут, меньше думай, или совсем тогда не думай. – Второй был немногим постарше и всем своим видом являл тип бывалого правонарушителя, прошедшего и огонь охранных заклятий, и холодные брызги вод Северного моря на ознакомительной экскурсии в Азкабан, и медные складные дубинки авроров (чтобы не насмерть). – Если бы не Альфред, мы бы щас, синяга, сука, в Азкабане этих свинорогих дементоров своими жопами веселили. Так, что не щёлкай – а делай чего говорят старшие. Сказали сделать работу вот мы и делаем, рогоножка. Сказали зашить хавальник и тихо дышать, мы и будем, пока не дозвездимся. Э, да, это, рвота зелёная, походу мы уже дозвизделись… ***Ненормативное содержание закончилось – Вы, две жалкие пародии на волшебника и его фамилиар, засуньте ваши грязные языки в свои пасти, пока я не трансфигурировал их во что-нибудь по-настоящему грязное. Альфред предупреждал меня о том, что вы настоящие скоты, но я не ожидал такого откровенного убожества. Оба подельника несколько опешили от напористости странного незнакомца. Он был высок и как-то дёрганно двигался, постоянно оглядываясь. На лицо были небрежно наложены маскирующие чары, превратившие лицо в неприятного вида маску. Тёмный плащ с глубоким капюшоном дополняли образ высокопоставленного джентльмена, волею вздорных обстоятельств вынужденного из соблюдения приличий скрывать свою личность. Впрочем, под плащом была видна старомодная мантия из тех, что носят министерские чиновники высокого ранга. Тяжёлая трость, на которую также были небрежно наложены маскировочные чары, выглядела даже под заклятьем весьма внушительно. – Вы, два идиота, всё ещё наслаждаетесь свободой, – выплюнул джентльмен, – которую ни один из вас по-хорошему не заслуживает. Но, если бы я и мои парни, ну то есть не совсем мои, но всё же парни, могли сами сделать всё, что нам надо, то в вас не было бы никакой нужды. Но обстоятельства требуют от нас, то есть от правительства магической Британии, твёрдости и решительности. Но эти же обстоятельства требуют, чтобы некоторые события имели место. Нам, то есть правительству, нужен повод для удара по гнездовью всякой там нечисти: реабилитированным пожирателям (даже такие тупицы должны понимать, что бывших пожирателей не бывает, как и бывших идиотов), а также по всем этим много чего о себе возомнившим политическим грязнокровкам и недоумкам внутри министерства. Общество должно знать для чего ему защита, общество должно знать, что только постоянная бдительность может обеспечить нам всем защиту от тех, кто затаился и готов в любой момент нанести удар нам в спину, даже если сам этого не знает. Крауч был идиот, когда требовал соблюдения всякой там законности. – Здесь джентльмен окончательно распаляется. – Если я знаю, что какой-то урод (автор - урод как асоциальная личность, см. значения freak) опасен для общества, то он опасен. А если он ещё этого никак не проявил, то этот урод вдвойне опасен – раз он скрывает свои антиобщественные наклонности, то, значит, замышляет нечто особенно опасное. Вам ясно? – Да, сэр, всё, в натуре, ясно. Опасный урод опасен, потому что он, бля, опасный урод. И его надо … это, ну как опасного урода … в смысле, чтобы он не был опасен… И эта, как там её, бдительность, бля ну постоянная… – Даже бывалый несколько запутался в том, что урод виноват в том, что он опасный урод, потому что ничего такого ещё не сделал, но что он явный урод, который может сделать. И тут ещё правительство, которое не может, но должно. Всё это было куда сложнее привычного заманить такого же, как и он сам, в аврорскую ловушку, получить свои деньги и отвалить. – Тебе, тупице, и не должно быть понятно, что и к чему. Это политика министерства, – высокопарное заявление заставило тощего нервно сглотнуть, а бывалого принять карикатурное подобие стойки смирно. – Всё, что от вас мне надо, так это провернуть одно привычное для вас дело и молчать об этом, иначе мы встретимся с вами уже не здесь, а если будете много болтать, то вообще больше ни с кем не встретитесь. А теперь запоминайте, что надо сделать… 27 ноября 1998 года Бар «Дырявый котёл», Лондон – Послушай меня, Вилли. – Говорит, пригибаясь к столу пожилой толстяк с залысинами, одетый в стиле «pimpish» (т.е. как сутенёр – шуба, камешки, полтора кило фальшивого золота, цветастая рубаха и прочее – автор). – Ты хороший парень и должен знать, что не я один так думаю. Мистер Росдок согласен со мной. Он просто уверен в том, что ты сделаешь все, как и было поручено. Ты же понимаешь, что уважение – это основа всего. Без уважения нет никакой нормальной жизни. Люди должны помогать друг другу. Мы помогаем тебе, я ты помогаешь нам. А сегодня тебе и вовсе нечего делать. Сходишь к этой немолодой дурище, скажешь, мол «приветики, сестрёнка» и подгребёшь ещё пару тысяч. Простое дело, ты не раз с ним справлялся. И потом, это ведь не куда-то там деньги пойдут, а на благое дело – борьбу со всяким слизеринским отрепьем, которого стараниями орла нашего министра Бруствера развелось в славной Британии слишком много. Простейшее дело, жаль даже тебя беспокоить по такой малости. Твои, как всегда, 23%, а остальное сдашь мне. – Вилли совершенно согласно кивает, хотя и выражает всем своим видом полную незаинтересованность в таком действительно простом деле. Уже который месяц тянулась эта примитивная афера. Один заядлый игрок в кости из Департамента тайн проиграл серьёзным людям больше, чем у него есть. Но, как и все невыразимцы, оказался хитёр и продал за очень большие деньги несколько прядей волос особо опасных преступников, хранимых где-то у него на работе. С кем и как он поделился, покрыто тайной, но только никто и нигде даже не упомянул о столь выгодной сделке. Что означать может только одно – всё прошло тихо и к всеобщему удовольствию. Эти преступники, частично уже покойные, частично же томящиеся в Азкабане имели, как и всякие другие люди, тех, кому они хоть немного, но дороги. На этом и была основана вся схема. Вилли отправлялся ко всяким «членам семьей врагов магической Британии» и их приятелям, где выпивал оборотное зелье и клянчил деньги. Часть этих денег доставалась ему, а часть уходила организаторам схемы. Дело было верное и трудно доказуемое. Ну кто в здравом уме станет признаваться в оказании помощи покойнику? Так ведь недолго и в Мунго попасть. Тем более, вряд ли найдётся идиот, который согласится признаться в помощи беглому преступнику. Поэтому угрозы со стороны властей можно было не опасаться, а сам контингент по определению вынужден сидеть тихо и не привлекать к себе внимания, чтобы невзначай не сесть на пару лет с полной конфискацией. Так что, даже если кто что и поймёт, то ничем это не грозит. Вилли Дарричу было немного стыдно участвовать в таком деле. Слишком оно было простым и скучным. Но с другой стороны содержать семью ему было надо, а на всякие социальные пособия нелегальному иммигранту можно было не рассчитывать. Нелегальным иммигрантом Вилли Даррич стал в тот, не самый прекрасный день, когда сделал пару дел в Америке – денежных, но возмутивших местных больших боссов. Пришлось ему бежать в Европу. Поначалу в Европе для него всё складывалось вполне удачно. Пока, тысяча злобных пикси, он не сунулся в Вену. Там произошли два события, круто изменившие его жизнь. Сначала он сумел наняться в охрану к Хелене Стакхорновой (в чешском языке фамилии изменяются – автор), тётке одного местного много чего о себе соображающего парня, который был каким-то местным политиком. Ну, охрана – это не совсем верно сказано. На деле Даррич сопровождал свою хозяйку на всякие встречи, где она давала деньги всяким невероятным личностям, чтобы те выполняли работу за её племянничка и не задумывались о присвоении денег. Потом вдруг семейка Стакхорнов пополнилась единокровной сестрёнкой самого Стакхорна (по сути, мало чем отличавшегося от американских гангстеров) – Хельгой. Или просто Даррича не сразу познакомили с этой малолетней истеричкой. Пани Хельга Стакхорнова считала себя чем-то вроде королевы, которой все должны от рождения. Но вот однажды вздорная сучка с кем-то повздорила. Милые родственнички не нашли лучшего выхода как поймать какую-то там девчонку-обидчицу и посадить в родовую темницу. Даррич был ожидаемо назначен тюремщиком. Пока политически озабоченный главарь семейства за взятки покупал место в Международной Конфедерации Магов, а юная (на два года младше собственного племянника) тётушка решала какие-то свои проблемы, Даррич успел последовательно привязаться и влюбиться в жертву «святого семейства». Поэтому, когда панёнка Хельжуня явилась в родовую темницу с приказом пытать и убить свою обидчицу (та как-то нелестно отозвалась о её личной жизни), Даррич неожиданно для своих нанимателей разоружил и оглушил вздорную малолетку и сбежал с недавней узницей, послав вежливое письмо нанимателям – мол, ваша дорогая кровиночка живая и злобная сидит в вашей же темнице, идите и заберите. Те, вероятно, не сочли произошедшее поводом для масштабных розысков Даррича и сочли для себя возможным оставить всё как есть. Но вот сам Даррич был вынужден бежать из континентальной Европы на архипелаг (т.е. в Британию) со своей глубоко беременной подругой. Всё это Вилли Даррич считал достаточным поводом не привлекать к себе лишнего внимания. Ведь за последние полтора года Стакхорн серьёзно возвысился, а кто точно знает, какие у него дела с местными властями? Стакхорн был достаточно сильным магом без всяких представлений о законе, поэтому вполне мог поприветствовать своего бывшего работника хоть пыточным проклятьем с порога, хоть Авадой. Второе дело, которое толстяк-сутенёр предложил Дарричу, было куда менее законным и прибыльным. Какая-то вздорная местная знаменитость задолжала крупную сумму. Следовало отправиться к ней в Хаммерсмит и хорошенько наподдать, но не убивать. За это потеющий толстяк пообещал полсотни галлеонов. Вилли сначала хотел отказаться, но потом вспомнил о детских вещах и решил согласиться. Дело-то простое. 27 ноября 1998 года Малфой-мэнор и далее Драко Малфой за последние полторы недели сумел сам себя довести до нервного истощения. Постоянные размышления на тему смерти, постоянное ощущение злобного взгляда, наблюдающего за ним. Долгие часы, проведённые в безуспешных попытках постичь тайну бессмертия самого Тёмного Лорда, ему явно не пошли на пользу. Газеты и раньше не вызывали у него слишком у большого доверия – но теперь в его восприятии внешнего мира воцарилось отрицание: если газета пишет, что всё хорошо – то Драко видел за чёрными строчками жёлтой бумаги катастрофы. Если газета писала о безоговорочном признании кого-то виновным – то Драко делал вывод о полной невиновности. Зачастую этому способствовала газетная истерия, превращающая статус крови и школьный факультет в единственное значимое свидетельство виновности или невиновности вопреки всякому здравому смыслу. Разумеется, судебное разбирательство принимало во внимание реальные обстоятельства дела, но «Ежедневный Пророк» писал то, что как ему казалось важнее. Действительно, стоит ли тратить две и более колонок на описание доказательств, если можно просто коротко сообщить об осуждении очередного чистокровного выродка. Но Драко Малфой об этом ничего не знал и не мог знать. Политика Министерства казалась ему ожившим кошмаром чистокровных волшебников, а безумные лозунги Пожирателей Смерти казались уже не столь безумными. Заняться ему также было нечем – учёбу в школе он закончил, кое-как сдав все экзамены и получив сколько-то Т.Р.И.Т.О.Н.О.В. Сколько именно он и сам толком не помнил, да и какая собственно разница, если обстоятельства не предполагали, что он станет работать. Виновны в том были Тёмный Лорд и … Гарри Поттер. С одной стороны Драко Малфой был известен как Пожиратель Смерти. Именно в этом качестве он вместе с отцом предстал перед Визенгамотом. Именно по этой причине современное общество возлагало на всю их семью определённую моральную ответственность и не демонстрировало готовность поддерживать общение, выходящее за пределы норм приличия и служебной необходимости. На деле это означало, что никто не стеснял его свободы, Драко мог совершенно свободно перемещаться по всей магической Британии. Он мог распоряжаться своим имуществом. Он мог посещать знакомых: тех что на свободе – в любом удобном месте, тех что под следствием – в тюрьме. Мог бывать на кладбище. Вот только на свободе он был собственно никому не нужен. Подследственные и узники Азкабана имели вполне ограниченное количество свиданий и предпочитали встречаться с родными и близкими, а не разными всякими знакомыми. А если учесть, что большая часть знакомых и самого Драко, и его семьи в той или иной степени была связана с Тёмным Лордом, то стоит ли удивляться тому, что встречаться ему было в основном не с кем. С другой стороны как бывший Пожиратель Смерти Драко не выглядел хоть сколько-то привлекательно в глазах большинства, которое, естественно, не стремилось свести с ним более близкое знакомство. Впрочем, это было дело обоюдным. Люди меняют взгляды не так уж и часто и не так уж и сильно. Поэтому, нет ничего удивительного в том, что он продолжать презирать грязнокровок, разделять идеи превосходства чистой крови и испытывать неприязнь как к самому Поттеру, так и к его многочисленным друзьям. И это, не взирая на всё, что Поттер для него сделал. Когда Малфои предстали перед судом, то их осуждение казалось всем абсолютно естественным. Но нездоровая зацикленность Гарри Поттера на предотвращении судебных ошибок (достаточно вспомнить про Сириуса Блэка – автор) сработала не так, как все ожидали. При подробном рассмотрении их дела на полностью открытом процессе с использованием всех положенных методов следствия стало ясно, что их и обвинять не в чем. Прежде всего было рассмотрено дело Нарциссы. Сравнительно быстро было выяснено, что она ни в коей мере не является Пожирателем Смерти – у неё ведь и метки не было. Более того, ушлый адвокат-полукровка сумел всем доказать, что последние два года она провела заложником в собственном доме, захваченном при пособничестве её душевно больной сестры Тёмным Лордом и его бандой. С некоторой точки зрения так оно и было. Вызванные в качестве свидетелей бывшие узники Малфой-мэнора как один подтвердили, что за всё время содержания они ни разу не встречались с Нарциссой Малфой, а из разговоров тюремщиков вполне ясно следовало, что Питер «Хвост» Питтегрю и его подельники находятся в доме не только без всякого приглашения, но и, вполне возможно, вопреки воле хозяйки. После того, как сам Гарри Поттер подтвердил, что реально в доме распоряжалась Беллатриса Блэк – большая часть обвинений была снята. Вопрос участия в битве при Хогвартсе был решён собственно на основе показаний того же Поттера – раз у Нарциссы Малфой не было волшебной палочки, то и никакого прямого участия в бите она принять не могла. Здесь Поттер сообщил о её подлоге, спасшем ему жизнь в Запретном лесу. Это полностью решило исход дела. Визенгамот полностью оправдал мать Драко и даже официально признал её пострадавшей от рук банды Тома Реддла. И в честь этого ей даже была назначена скромная пенсия! Дело Малфоя-старшего также оказалось решено не так, как того ожидало общественное мнение. Как известно в 96 году Люциус Малфой был признан виновным в незаконном проникновении в Министерство, сопротивлении при аресте и причинении ущерба общественной собственности. За это он был приговорён к полутора годам заключения в Азкабане и обязан возместить причинённый ущерб. Ущерб действительно был возмещён, а до середины 97 года он находился в заключении. Это автоматически снимало ряд подозрений, связанных с преступлениями Пожирателей Смерти в 96/97 годах. С другой стороны в ходе следствия по делу банды «Пожирателей Смерти» было выяснено, что непосредственно после незаконного освобождения Люциуса Малфоя Томом Реддлом, тот самый Тёмный Лорд отобрал у Малфоя волшебную палочку. Фактически, это снимало с Люциуса Малфоя обвинение в побеге и любых других преступлениях, совершённых в 97/98 годах Пожирателями Смерти. Учитывая, содержание под стражей в ходе следствия, предварительно отбытый срок и насильственное удержание дома в течении года Малфой-старший был освобождён от дальнейшего отбытия наказания за проникновение в Министерство и признан невиновным в дальнейших преступлениях Пожирателей. Схожим образом дело обстояло и с самим Драко, за исключением вступления в преступную организацию Тёмного Лорда, осуществлённую под угрозой жизни и здоровью его самого и его близких, за ним ничего преступного не было. Альбуса Дамблдора он в итоге, по свидетельству Поттера, убивать отказался. Где-либо за совершением преступлений не был никем замечен. И вообще большую часть 96/98 годов провёл в школе, исполняя обязанности старосты своего факультета в 95/97 годах, а в 97/98 также был Главным Старостой мальчиков. За все свои школьные проделки Драко ответственности также не понёс; во-первых, он исполнял указания Алекто и Амикуса Кэрроу под угрозой, во-вторых, этого же от него требовал и известный агент Ордена Феникса директор Северус Снейп, в-третьих, возможные при этом нарушения действующих школьных правил находятся к компетенции самой школы (Гарри ведь действительно чуть было не прикончил Малфоя на шестом курсе, но дело решалось в школе – автор), а не Визенгамота. В битве при Хогвартсе он также не участвовал, потому как нет ни одного свидетеля, утверждающего обратное. Так что после суда вся семья Малфоев оказалась на свободе. Стоит ли удивляться тому, что это вызвало большое количество разговоров, слухов и сплетен. Разные люди искали объяснения тому, что известные Пожиратели Смерти оказались освобождены от ответственности за все свои преступления. Многие решили, что это было результатом судебной сделки: а по этой причине большинство волшебников решило, что Малфои просто посдавали своих бывших друзей в обмен на свободу. Такое поведение никак не могло прийти по вкусу ни оставшимся на свободе представителям идеи превосходства чистой крови, ни разнообразным пострадавшим от этой же самой идеи (последние были недовольны даже больше). Всё это привело к фактическому бойкоту Малфоев, негласно объявленному обеими фракциями волшебного сообщества. Разумеется, Драко, который и ранее предпочитал считать виноватым кого угодно кроме самого себя, нашёл виновника и в этом случае – он решил, что виноватым во всём будет столь нелюбимый им Гарри Поттер. Сама мысль о том, что он может быть обязан Поттеру свободой, вызывала у Драко сильнейшее чувство ненависти к Поттеру. Так что Драко назначил виновниками всех своих бед Тёмного Лорда и его убийцу – Гарри Поттера. Стоило ли удивляться тому, что Драко дал себе обещание обязательно отомстить им при первой же возможности. Отсутствие работы, хоть сколько-то значащих дел и контакта с обществом действовала на Малфоев угнетающе. Но если Нарцисса Малфой могла найти утешение в привычном ведении домашнего хозяйства, если Люциус Малфой мог тешить себя надеждой со временем восстановить своё честное имя, то Драко (которому было-то всего 18 лет) впал в самую чёрную депрессию. Он пробовал искать разный выход из неё – пил, шлялся по разнообразным притонам, углублялся в исследование истории своей семьи или же проводил время в работе над альбомом, куда вклеивал заметки из газет (главным образом из «Ежедневного Пророка»), посвящённые прошедшей войне и тратил время на попытки написания лимериков. Всё это ему ни то чтобы действительно не помогало, но не могло занять его на какое-то хоть немного продолжительное время. Стоит ли удивляться тому, что недавнее появление странного ночного гостя оказала на него самое сильное влияние. Постепенно накручивая себя и страшась разговора об этом с родителями, Драко сумел последовательно убедить себя в том, что ночной гость на самом деле был его полоумной тёткой Беллой, в том, что она выжила исключительно за счёт особо сильной тёмной магии и, самое страшное, Драко поверил в то, что Тёмный Лорд также мог выжить. Воображение заставило его поверить в то, что метка порой совершенно ясно видна. Этим же утром Драко проснулся в поту, ему снился сон, в котором метка жгла ему руку, призывая к Лорду. До обеда Драко, впрочем, сумел убедить себя в том, что Лорд давно мёртв и сон был именно что сном, отголоском старого Ужаса. Но за обедом случилось то, что полностью вывело его из себя. Отец вошёл в столовую, придерживая руку! Его словам о том, что отец просто ударился локтём, Драко не поверил. Ему показалось, что всё это – ложь во спасение, которой отец пытается сберечь его покой. Драко решил подыграть отцу и сделать вид, что верит ему. После обеда Драко ушёл в домашнюю библиотеку и сделал вид, что работает со своим альбомом. На самом деле пока его руки неторопливо делали вырезки и размещали их в альбоме, дух его безумно метался. Для себя Драко уже всё решил: да, Тёмный Лорд жив; как он смог выжить не столь важно; главное – скоро Лорд восстанет ещё более злобным и ужасным, поэтому следует предотвратить его возможную месть. А для этого следует дождаться очередного ночного визита тётки, проследить за ней и попасть в логово Тёмного Лорда. Драко не мог точно ответить самому себе, что он собирался сделать, найдя свой старый Ужас. Порой он решал сразу же применить к Лорду убивающее проклятье, порой он думал упасть на колени перед его лордством и вымаливать прощения себе и всей своей семье, порой Драко полагал, что найдя логово он немедленно отправится в Аврорат, где расскажет всё известное самому Грозному Глазу (который на суде клялся добраться и до него, и до его семьи, иначе говоря «пересажать всю вашу пожирательскую шайку так, чтобы никто не остался на свободе»), иногда Драко подумывал отправиться сразу из этого мерзкого логова прямо к Поттеру (смутно представляя куда), чтобы тот всё-таки завершил своё дело, или же привести Поттера к отвратительному красноглазому уроду на расправу. Иными словами – Малфой-младший не имел никакого точного плана и готов был действовать по обстоятельствам, какими бы они не были – в одном он был уверен точно: логово лорда Волдеморта необходимо обнаружить! После ужина мать, как показалось ему, вела себя несколько скованно. Раньше она так вела себя, прежде чем отправиться в какой-нибудь благотворительный фонд и пожертвовать несколько тысяч на всяких сирот-полукровок, талантливых сквибов и недоучившихся матерей-одиночек. В последнее же время её благотворительная активность несколько уменьшилась. Драко не имел ясного представления о тех причинах, что поспособствовали этому. Но предполагал, что и здесь без Гарри Поттера не обошлось. Утруждать себя поиском истинных причин происходящего, находясь в состоянии глубочайшей депрессии, Драко не стал. Ему так сильно хотелось действовать, что он уже решил всё для себя – сегодня он должен будет проследить за матерью. Долго ждать не пришлось. После затянувшегося ужина отец ушёл в свои комнаты на первом этаже – изучать историю магии во Франции. Вроде как через каких-то там знакомых он собирался получить вид на жительство во Франции. А позже, упирая на происхождение от какого-то давно забытого бальи в Провансе, получить в Бюро натурализации при Генеральном Совете по вопросам магии гражданство Франции. Драко не понимал, что во всём этом есть хорошего. Ещё меньше он представлял себе, что его отец планирует делать во Франции, пусть и с кучей денег, но без знания языка. Для себя же Драко решил достаточно ясно – эмигрировать он никуда не собирается; магическая Британия – его единственный дом, за который он, если надо, умрёт. Следить за матерью оказалось достаточно просто – хватило простейшего дезиллюминационного заклятья, которое надёжно скрывает волшебника от обнаружения. Негромкие шаги надёжно скрывали толстые ковры и дорожки. Впрочем, мать едва ли обратила бы особое внимание на возможные шаги за спиной – после перенесённого в детстве двустороннего отита Нарцисса Малфой слышала не слишком хорошо. Мать не слишком усложняла слежку за собой. Поднялась из столовой через малую гостиную на третий этаж. Оттуда прошла в свой будуар, достала из стола заранее заготовленный мешочек с галлеонами – на вид внутри было так, с полторы тысячи. И не спеша отправилась по самой парадной лестнице, спустилась в холл (обычно только она и ходила по ней; отец пользовался маленькой лестницей за кабинетом, а Драко больше любил деревянную винтовую лестницу в угловой башенке). Неожиданно перед Драко встала другая проблема. Более важная. Как проследить за собственной полубезумной тёткой, чья паранойя общеизвестна? Идея наложить на неё следящие чары казалась не столь привлекательной как ранее – реакция Беллатрисы Лестрейнж при их обнаружении могла отличаться от нормальной на ту величину, что часто отделяет опасные травмы от смертельных. Прочие варианты нравились Драко ещё меньше – и все они требовали от него применения слишком сложных для него заклинаний, таких, что даже принцип их работы был ему совершенно неясен. Единственный выход, которым Драко мог воспользоваться, ему не слишком нравился. Он в любой момент мог наложить следящие чары на сам мешочек с деньгами. Это был почти удачный вариант. Даже тётка Беллатриса не стала бы оскорблять сестру подозрениями в попытке проследить за ней, даже если и подозревала что-то такое. Чары были простейшими из числа тех, что знает любой состоятельный или бережливый, или просто недоверчивый волшебник – при их использовании можно было понять, где твоя вещь, и трансгрессировать за ней в случае, если чары сочтут место безопасным для трансгресии. Обычно так заклинали всякие сумочки, зонтики, шарфы, перчатки и прочую мелочь. А вот мадам Пинс так заклинала свои драгоценные книги, чтобы никто не смог вывезти их из замка. У этого плана был лишь один изъян: эти чары было сложно снять, но легко обнаружить. А в этом случае все бы решили, что накладывала их Нарцисса Малфой. От чего у неё могли возникнуть проблемы разной степени серьёзности. Мать тем временем уже подходила к воротам. Надо было решаться. Споткнувшись на гравийной дорожке, Драко случайно взмахнул своей палочкой – и автоматически довёл узор в виде греческой «гаммы», похожей на узелок, до конца. Лёгкое дрожание палочки говорило об успешности в чарах. Что ж, вопрос «что делать» отпал сам собой. Оставалось только ждать появления не совсем нормальной тётушки. Вероятно, мама точно знала время встречи со своей сестрой. Ждать пришлось-то совсем ничего. Беллатриса Лестрейнж появилась у ворот по-будничному тихо и незаметно. Не гремел гром, небо не пересекали молнии, птицы не падали замертво, несуществующий хор молчал, а невидимый оркестр не выводил тревожной мелодии. Она просто соткалась из воздуха, как это и бывает. Но для Драко всё было иначе: вдруг исчез воздух, руки задрожали, а сердце билось столь громко, что казалось невозможным то, что вся округа ещё не спешила на чудовищной мощи удары исполинского барабана, вроде тех, что созывали великанов на их преступную трапезу. Перед глазами всё плыло, но всё это не имело никакого значения. Только то, что через несколько мгновений Драко, наконец, найдёт логово Тёмного Лорда, имело для него значение. Время полностью исчезло из его восприятия. Тянулись ли для него эти минуты годами, или же годы в тот момент были короче всплеска при падения капли дождя в лужу, Драко не смог бы сказать никогда. Весь его мир в тот момент сократился до невозможно страстного желания поскорее оказаться рядом со змееликим волшебником в старомодной чёрной мантии, направить на него свою палочку и сказать те самые два слова. Именно теперь Драко точно знал, что всё чего он хочет – это убить Тома Реддла, потому что страха нет. Страха больше нет. Драко почти не замечал происходящего. Он не мог вспомнить, что сказали друг другу сёстры Блэк, или может они молчали. Он не мог вспомнить, как они попрощались и прощались ли они вовсе. Он не мог вспомнить, как трансгрессировала Беллатриса, как он последовал за ней. Хотя всё это не имело никакого значения – трансгрессия оказалась возможна, и Драко сделал это. Он перенёсся по следам безумной тётки. И оказался … где-то посреди маггловского района. Никогда бы Драко Малфой не поверил в то, что логово Пожирателей смерти может быть расположено посреди самого обычного маггловского района. Драко не был большим специалистом по магглам, ещё хуже он представлял себе их критерии благополучия и престижности. Но то место, где он оказался, производило на него не самое лучшее впечатление – если бы Драко спросили, что представляет собой место, куда он попал, то он бы, не сомневаясь, сказал – здесь живут далеко не самые обеспеченные магглы, хотя трущобами этот район тоже назвать никак нельзя. А вот где этот район находился, Малфой никак понять не мог. Он был уверен в том, что находится в Англии, но вот сказать конкретнее вряд ли бы смог. Всё-таки его знакомство с маггловским миром было слишком уж поверхностным. И всё-таки, логово Пожирателей! Здесь! Это почти невероятно. Куда проще было бы поверить в то, что они скрываются в каком-нибудь старинном дворце, или роскошном загородном поместье, или в старинном полуразрушенном замке, или же наоборот маскируют свой штаб под сарай где-нибудь в глубинах грязных маггловских трущоб. Но что есть, то есть. Вероятно, кому-то пришло в голову работать на парадоксах. И потом ну кто станет искать самых разыскиваемых преступников магической Британии в омерзительном обиталище магглов и прочих отбросов. Пока Драко находился под властью дарованного адреналином бесстрашия, женщина в чёрном плаще с глубоким капюшоном продолжала неторопливо идти по улице, периодически присматриваясь к номерам домов, как если бы она была не уверена в том, который из домов ей на самом деле нужен. Шла она недолго. Нужный ей дом оказался пятым по правой стороне – обыкновенный жилой дом конца XIX века. Достаточно утилитарный ещё в годы постройки за прошедшее время он стал казаться более унылым, но не более того. Маленькая чугунная лестница вела в подъезд, выходящий прямо на фонари, но, тем не менее, подсвеченный одной единственной слабой лампочкой. Женщина в плаще посмотрела на окна и уверенно вошла, небрежно захлопнув за собой дверь. Яркий свет высветил на тротуаре две слабенькие тени, которые Драко не заметил. Неумело наложенные им чары продержались недостаточно долго и теперь с каждой минутой слабели. Имело ли это какое-то значение? Возможно, нет, возможно, да. Кто может знать наверняка? Сам Драко подметил что-то такое, но находясь в нескольких шагах от своей цели, решил не отвлекаться на пустяки. И потом зачем ему прятаться – страха нет. Пусть теперь прячутся и боятся другие. Холл. Первый этаж. Второй. Третий. Ещё один. И ещё один. И ещё один. Всё. Шёпот заклинания. Тихо щёлкает замок. Кто-то в чёрном плаще входит в простую крашеную бурой краской дверь. Драко, не останавливаясь ни на миг, но и без спешки продолжает подниматься по широкой лестнице с квадратным проёмом наверх. К седьмому этажу он становится совсем видимым, но только это уже не имеет никакого значения. Потому что Драко Малфой находится прямо у цели и впервые в жизни он точно знает, что он сейчас сделает. Дверь лишь прикрыта. Засада? Отлично, «им» же хуже. Пустой полутёмный коридор, освещённый лишь светом фонарей из ряда окон по правой стороне. Слева видны какие-то наполовину разгромленные комнаты. Что ещё здесь было? Нападение? Обыск? В темноте не ясно. Слабый свет падает в коридор из комнаты в самом его конце. Промелькнула на полу и сразу же пропала неясная тень. Всё просто. Осталось подойти к двери, единственной в торце коридора и войти. Проще и быть не может. Драко Малфой перехватил палочку в руке, подошёл к двери в комнату и, не удержав любопытство, заглянул. Вопреки всем его ожиданиям в комнате было то, чего он ну никак не ожидал увидеть. Рядом с дверью стояло несколько открытых дорожных сумок и чемоданов. На стенах комнаты висели фотографии, почти половина цветные и неподвижные – маггловские. Почти в центре небольшой комнаты стоял огромный письменный стол (даже у отца стол был вдвое меньше). Старинный дубовый и покрытый неожиданно розовым сукном он приковывал к себе всё внимание. С одной стороны стола Драко заметил статуэтку чёрного барсука факультета Хаффлпафф, с другой стояла маггловская лампа. Грязная кровь. Сразу ясно: кто ещё станет смешивать немногие волшебные вещи с такой кучей маггловского барахла. Кто-то в синем с люрексом женском костюме неподвижно сидел на ядовито-розовом пуфе, низко наклонившись над столом. Может быть, она заснула за столом? Вот только какого рыжего дьявола его тётка пришла домой к спящей за столом грязнокровке? И где она вообще? Где Тёмный Лорд, которого Драко должен сейчас с наслаждением убивать? Неужели его заметили? Неужели это провал? Тут тень ещё раз метнулась по комнате: от окна к столу. В чёрном плаще с глубоким капюшоном был … мужчина. Да, он был в женской мантии и ботинках того типа, что так любила носить Беллатриса Лестрейнж. Но мужскую фигуру ни с чем не перепутать. А на затылке грязнокровки блестела какая-то сложной формы заколка. «Какого из демонов я разгневал?»– думал Драко. Потому как он совершенно не мог понять, что здесь происходит. И уж тем более он не понимал, что следует делать прямо сейчас. Если только… Кровь! Кровь блестит, а не заколка. У грязнокровки разбит затылок… И тут Малфой-младший от неожиданности позорно взвизгнул, потому что он летел прямо в эту самую комнату. 27 ноября 1998 года Хаммерсмит, Лондон Тощий и Матёрый, как их звал весь Лютный переулок, были известными преступниками. Правда известность их кличек сыграла с ними дурную славу – никто даже и не пытался вспомнить их имён. Да и были ли они на самом деле эти имена. Лет пятнадцать назад Нелли Л. Волбжик (именно так было написано на двери её кабинета, хотя никто точно, даже и она сама, точно не знал что значит «Л.»), тогда замдиректора Центра перевоспитания трудных подростков при Департаменте магического правопорядка на одной из утренних перекличек назвала их Тощим и Матёрым. Вероятно, она просто не смогла вспомнить их имён. С её лёгкой руки вскоре весь Центр перевоспитания звал их не иначе как Тощий и Матёрый. Позже именно эти клички, заменяющие им имена, кто-то вписал в их свидетельства об окончании обязательного пятилетнего образования вместе с оценками за С.О.В. – по преимуществу «отвратительно», но попадались там и оценки «тролль». Лишь Тощему в строке «зельеваренье» записали несуществующую ранее оценку – «уныло». Вообще они все считались опасными асоциальными личностями, а потому путь в такую школу как Хогвартс им был заказан. Равно как и оборотням, сумасшедшим и прочим сомнительным личностям. Ранее министерство считало бы их находящимися на домашнем обучении, ведь далеко не все волшебники и волшебницы магической Британии учились в Хогвартсе. Кто-то уезжал учиться за границу, а кто-то традиционно учился дома. Таких было немного, но они были. Всё изменилось при Крауче – он решил собрать тех нарушителей спокойствия, кому по возрасту полагалось учиться, и кто по разным причинам не посещал Хогвартс, в Центре перевоспитания. Возможно, он и хотел сделать как лучше, но получилось – как всегда. Квалифицированных учителей искать было некому, а потому возглавить Центр поручили очень старому м-ру Шиндару. Он когда-то где-то преподавал чары (лет так сорок назад), но к началу восьмидесятых окончательно выжил из ума. Это мало кого смущало. Поэтому в школе распоряжалась замдиректора Волбжик, приехавшая в Британию сделать карьеру аврора откуда-то с континента. Потом её ранили на какой-то операции и она, временно, получила место в этом самом Центре. Она приятельствовала (дружила, здесь, мне кажется, можно проще) со старшим заместителем начальника Управления мракоборцев Аластором Грюмом, а потому искренне сомневалась в необходимости образования для будущих преступников. Действительно, зачем стране умные преступники – идиотов значительно проще ловить при совершении ими глупого преступления. Поэтому большую часть времени она посвящала вопросам «перевоспитания»: то есть применению разного рода дисциплинарных мер, отличающихся известной изобретательностью. Позже кому-то из Департамента магического правопорядка пришла в голову идея дать места преподавателей Амикусу и Алекто Кэрроу. Они были на серьёзном подозрении, а потому их нахождение в Центре считалось отличным выходом из ситуации – будут под постоянным надзором, а попутно помогут уследить за всякими начинающими правонарушителями. Неизвестно, что могло бы выйти из этой затеи Крауча. Но только вскоре Крауч пал, точнее его лишили власти из-за преступлений его сына. Ещё через полгода впавший в старческое слабоумие профессор Шиндар, заклиная шторы в своём кабинете, каким-то образом смог заставить их задушить первого кто войдёт в комнату. Тесс, девчонка-оборотень, украла на кухне сырое мясо и съела его. Когда её вели к директору, то она вошла первой. Тяжёлые шторы задушили бы её, если бы замдиректора Волбжик не оказалась быстрее. Она спалила мятежные шторы и сильно опалила девчонку. А в это время полоумный Шиндар безумно смеялся в кресле, не замечая того, что обмочился. Вскоре в Центр прибыла проверка. Матёрый узнал их по газетным статьям: министр Фадж, статс-секретарь председатель Генерального опекунского совета Муфальда Хмелькирк, Верховный чародей Визенгамота Альбус Дамблдор. Они задавали всем странные вопросы и совали нос в каждую дырку. В итоге Шиндара отправили на принудительное лечение в Мунго, замдиректора Волбжик восстановили в Управлении в мракоборцев, брата и сестру Кэрроу отправили в Азкабан за систематические хищения, а Центр закрыли. Кто-то послушал старика и отправился в его школу, но большинство предпочло завершить на этом своё образование. Так Тощий и Матёрый оказались на улице. Без денег, без знаний, и без планов на будущее. Через неделю их взяли за пьяный дебош в «Кабаньей голове», ещё через месяц – при попытке ограбить аптеку в Косом переулке, а через ещё два дня – при попытке сбыта опасного тёмномагического артефакта в Лютном переулке. На утро в камере их навестила старая знакомая – теперь старший аврор Нелли Л. Волбжик. Она-то и сделала предложение, от которого было глупо отказываться – стать добровольными помощниками Управления мракоборцев. Они и согласились. С той поры еженедельно пучеглазый аврор Альфред Роткотт встречался с ними в луче на окраине Плимута. Задания не отличались сложностью, а платили за них неплохо. И главное – никаких проблем с законом. В этот раз задание казалось не более сложным, чем обычно. Прийти по адресу посреди ночи. Тихо вломиться в квартиру какой-то там сомнительной личности. Учинить разгром. Только вместо того, чтобы чего-нибудь подкинуть, надо было здорово наподдать всем, кто будет внутри. Только никого не убивать. Всё было просто. Сложности начались в подъезде. Нужная дверь оказалась приоткрыта. Разгром в квартире уже был. А какой-то белобрысый парень, оттопырив зад, заглядывал в освещённую комнату, как-то агрессивно перехватив палочку. Уж в жестах-то Тощий и Матёрый понимали как никто другой. Никакой парень с палочкой наперевес в их планы на вечер не входил. Осведомители Аврората, как теперь официально называлось бывшее Управление по борьбе с тёмными силами, переглянулись – и Матёрый точным пинком отправил незадачливого Тома (автор – речь о Томе из общеизвестной в Англии легенды о леди Годиве) в комнату. Но вот в комнате их уже ждал какой-то чудак, в Пожирательской мантии, женской одежде и таким звериным выражением лица, что казался мантикорой. Пока Тощий с напарником вертели головами, пытаясь сообразить, что и к чему, чудак начал бодро метать заклинания в их сторону. Несколько минут эта тройка носилась как угорелая по комнате, осыпая всё вокруг всеми известными заклинаниями из числа не самых серьёзных – мало ли что. Вдруг ошибочка вышла. Первый раунд закончился. Блондинистый парень лежал у стены и стонал. Он и так достаточно сильно ударился головой, влетая в комнату, так ещё и, как назло, оказался отличной неподвижной мишенью, в которую всадили столько оглушающих и дезориентирующих заклинаний, что было удивительно, как парень ещё не вырубился. Какая-то сучка, как для себя определил Тощий, оказалась с другой стороны от стола и, замерев около окна, что-то там несла про то, что её зовут Рита Скитер, и они все ещё об этом пожалеют. Судя по всему, она была не самой важной птицей, раз ни Матёрый, ни чудак в женской мантии не обратили на её слова никакого внимания. Тощий же ни про какую Риту Скитер никогда и не слышал. Меж тем пора было уже или начать новый раунд в перестрелке заклинаниями, или начинать переговоры. Никаких переговоров не было. Матёрый направил свою изогнутую короткую палочку прямо на стол и неожиданно прокричал «бомбарда». Стол, которому и так досталось, не выдержал и разорвался на части. Тумба и столешница полетели в того, другого чувака. Тощий решил внести свои два сикля в эту симфонию и поджёг одну из тумб, а также груду щепок и прочего мусора оставшуюся от стола. Но чувак оказался тем ещё громилой и ловко перекатился к двери, уходя от столкновения со столом. И затем проделал то, чего от него никто не ожидал. Направил в центр комнаты палочку и, что было сил, прокричал «бомбарда максима». Взрыв превзошёл всеобщие ожидания. Горящая тумба отпрыгнула в стену и разорвалась на тысячу острых частично горящих щепок, которые здорово задели Матёрого. В живот Тощему со скоростью спасающегося бегством снитча врезался ядовито-розовый пуф. А вот вздорной тётке, стоявшей около окна повезло значительно меньше. Огромная горящая столешница врезалась в неё плоскостью на всей скорости и … вместе с тёткой перелетела слишком уж низкий подоконник, рухнув где-то за окном. Короткий вскрик за окном означал одно – с тёткой всё кончено. Бешеный чувак, прихрамывая, выскочил из комнаты. К тому моменту как Тощий смог встать и выглянуть в окно, Матёрый с трудом встал, гнусно выматерился и пошёл смотреть, что там с блондинчиком. – Ну, рвота зелёная, ты ещё что за ублюдок? – Матёрый проявил невероятный для себя такт, удержавшись от удара в живот оглушённому парню. – Свой, – скорее прохрипел раненый. – Аврор что ли? – В голосе Матёрого послушалось заметное недоверие. – Нет, я скорее наоборот, – это сразу же успокоило Тощего и его напарника. – Какой же ты нам, сука, свой! – После этих слов Малфой получил несколько ударов в живот. Теряя сознание, он успел пожалеть о своём скоропалительном ответе. Но ведь Драко, действительно, представлял себе авроров совершенно другими. А эти двое громил скорее походили на тюремных завсегдатаев, чем на защитников закона и порядка. В ночь с 27 на 28 ноября 1998 года Замок Дрэгонс Нэст, Озёрный край Тощему и Матёрому было страшно. Вернее им было до жути страшно. Задание было провалено под чистую. Они с трудом сумели трансгрессировать из разгромленной и горящей квартиры в тот миг, когда на улице уже вовсю были слышны маггловские сирены. Безумный чувак-подрывник сбежал, не оставив никакого следа. Единственное годное оправдание бездарности (включая части его волшебной палочки, расколовшейся при взрыве) хрипело на берегу озера рядом с огромным старинным замком, ночью выглядящим особенно зловеще. Тот самый большой босс предупредил их. После выполнения дела использовать портал, а по прибытию на берег озера рядом с подъёмным мостом выпустить две яркие звезды – синею и зелёную. Тогда-то большой босс, на время прервёт свой ужин с друзьями и заплатит им. Напарники, как им и было сказано, выпустили две звезды, а теперь, имея самые дурные предчувствия, молчаливо ожидали решения своей судьбы. Большой босс неторопливо топал со стороны замка в кампании какого-то долговязого типа в парадной мантии. Без маскирующих чар босс выглядел сущим уродом – с протезом ноги, волшебным глазом и изуродованным лицом. Он казался смутно знакомым, но уверенности в этом большой не было. Тощий и Матёрый за свою жизнь видели стольких авроров… Куда меньше их радовала компания. Долговязый тип выглядел слишком уж гладким и ухоженным, а такие обычно намного опаснее рядового жителя подворотен. Босс ещё на подходе что-то буркнул своему приятелю и засветил палочку. Темнота сначала не дала боссу сообразить, что напарники выглядят слишком уж плохо для столь простого задания. Босс даже рявкнул им что-то типа «как стоите уроды перед его светлостью лордом как-там-его». Тут лорд заметил на отмели тело блондинчика и сердито пробормотал что-то насчёт пьяниц. Тощему и Матёрому было очень страшно признаваться в провале. Но всё-таки пришлось. Сначала хозяева их чуть было не прикончили, но, разглядев блондинчика, признали в нём кого-то знакомого. Какого-то Малфоя, уж кто там знает имя это было, или фамилия. Хозяева подискутировали и приняли решение: этот самый Малфой явно в чём-то виноват и совершенно точно в чём-то замешан. Поэтому Тощего и Матёрого оставят в живых. Пока во всяком случае. Им приказали утащить Малфоя куда-то в замок. Престарелый, но важный как министр магии, домовой эльф провёл их по пустым коридорам, заставленным таким количеством ценных предметов, какого не встретишь ни в одной лавке скупщика краденого (автор – сами понимаете такие как Тощий и Матёрый про музеи даже и не подозревают), куда-то в подвал и жестами велел положить избитого парня в комнату с крепкой дверью, за которой оказался какой-то склад. Выходя из склада, эльф с самым презрительным видом вручил им бутылку молодого вина и несколько солёных яблок, велев ждать хозяев, после чего щёлкнул пальцами и растворился в воздухе с сильным хлопком. Когда Драко Малфой очнулся, его избитое тело болело, голова раскалывалась, руки были связаны за спиной, слух выкидывал невероятные фортели, а вокруг было темно. Он не знал, где находится, но в одном он был точно уверен – эти было чьё-то поместье, а не камера. Кем бы ни были те, кто его «арестовал», но всё это было сделано крайне неофициально. Так что Драко решил пошуметь. Несколько раз он пытался кричать и стучать каблуками ботинок в пол, но никому до этого не было ни малейшего дела. Обрушить хоть один из стеллажей ему, лежащему на полу, тоже удалось. Драко уже почти смирился. Но тут в его узилище появился самый настоящий домовой эльф. Эльф был настолько беспечен, что Драко удалось почти дотянуться до него. Но ловкая бестия сумела отскочить от него и несколько раз ударить по лицу тяжёлым железным подносом. Чуть позже Драко услышал шаги нескольких человек. Он был рад, что его демарш не прошёл впустую. Дверь открылась, и единственный открывающийся глаз оказался ослеплён. Казалось, что в комнату вошли трое – двое уже известных ему громил и женщина в жёлтых туфельках и горчичного цвета мантии. Хотя по голосу скорее девчонка. Голос казался давно и хорошо знакомым, но звон в ушах не позволял быть уверенным хоть в чём-то. Голоса звучали глухо как из бочки. Девчонка жаловалась громилам на его поведение и требовала, что бы они приняли меры, потому как Томас (вот как зовут домового эльфа с подносом) напуган и отказывается ходить в буфетную. Вот только две вещи Драко смущали: то, что девчонка называла его фамилии, и то, что она также называла его «жалким ублюдком». Это никак не давало ему сообразить к кому «в гости» он попал. Малфою казалось, что ни одна из его чистокровных знакомых не употребляет слов типа «жалкий ублюдок». Громилы же упорно называли её «миледи». Драко не понимал с чего бы это: ему было точно известно, что ни один из ныне живущих волшебников не зовёт себя лордом (кроме Тома Реддла, но уж жены-то у него точно не было). Конечно, кто-то из волшебников мог иметь маггловский титул, но сложно было себе такое представить – чтобы чистокровные аристократы использовали маггловский титул. Пока Драко пытался хоть что-то разглядеть, их маленькая компания пополнилась пожилой, судя по голосу, леди. Она спрашивала у какой-то Алисы, что молодой Малфой здесь делает. Оказывается, все его прекрасно знали. И ещё оказалось, что невестку зовут Алисой. Вот только Драко не мог вспомнить ни одной Алисы. Наконец, он обратился со всей возможной вежливостью к пожилой леди, мысленно молясь о том, чтобы громилы от такой дерзости не забили его до смерти. Она признала, что они давно знакомы и спросила, как он может не помнить недавнюю свадьбу её сына, ведь он со своим отцом был приглашён. (Автор – напоминаю, что Августа Лонгботтом несколько потерялась во времени и считает своего внука своим сыном, а Драко принимает за его отца Люциуса.) Тут громилы заспорили о том, что им не охота сидеть и следить за «этим белобрысым недоделком, прошу прощения миледи». Пока девушка, повышая голос с каждым слогом, убеждала громил заняться своим делом: мол, осталось караулить-то только до ланча, не дольше. Потому что очень скоро Драко передадут в Аврорат. Драко плохо представлял, кем надо быть, что бы иметь право держать арестованного преступника в буфетной и иметь пару громил, одновременно, будучи властью для Аврората. Над этим он был бы готов подумать, не будь это столь бессмысленно – всё равно утром станет ясно. Громилы уже почти договорились о дежурстве, но тут пожилая леди задалась прекрасным на взгляд Драко вопросом – за что он тут собственно находится. Громилы мгновенно заткнулись, а один из них успел коротким пинком дать понять, что это тот самый случай, когда молчание – золото. И тут-то эта Алиса, или как там её зовут (что-то во всём этом казалось молодому Малфою странным), заявила, что Малфой – несостоятельный должник, который пытался скрыться. После такого Драко ожидал чего угодно, но не того, что услышал от старой леди. Она предложила перенести его в темницу под старой конюшней для гиппогрифов, где её свёкор содержал несостоятельных должников до тех пор, пока они или их семьи, не заплатят… утро 28 ноября 1998 года Малфой-мэнор Сработавшая сигнализация главных ворот отвлекла мелодичным перезвоном Люциуса Малфоя от истории магической Франции XII века, которую он пытался читать вот уже несколько дней. Книга была невероятно скучная даже в сравнении с лекциями по истории магии у этого жалкого призрака, как бы (биш?) его звали. Люциусу было весьма и весьма интересно, кто мог пожелать навестить его в шестом часу утра. Простейшее заклинание показало ему на ближайшем зеркале невероятно восхитительную картину: на дорожке перед воротами стояли министр магии Кингсли Бруствер и сам мальчик-который-выжил Гарри Поттер. От этого Люциус пришёл в превосходнейшее настроение: его стратегия выжидания сработала. Он оказался столь же нужен новым властям, как он был полезен тем, что были до них. Неважно, о какой услуге они его попросят, важно только то, что он вновь нужен. Люциусу хватает и самой узкой щели в стене недоверия, чтобы проникнуть в неё и стать очень полезным и доверенным другом. Именно так было с Фаджем. Именно так это будет и теперь. От радостного возбуждения Люциус чуть было не забыл впустить своих гостей. А теперь он бродил по холлу, пытаясь выбрать, как именно встретить гостей. Ведь каждый из вариантов мог иметь тонкое звучание, говорящее знатоку больше любых слов. Наконец дверь открылась, они вошли в холл. Люциус с самым светским видом и несколько проказливой улыбкой, никак не вяжущейся с его возрастом и послужным списком, сбегал по парадной лестнице, демонстрируя всем своим видом респектабельную надёжность. Люциус протянул вошедшим гостям руку, согнутую в локте под прямым углом в красивом жесте дипломата. Мужчины обменялись несколько натянутыми рукопожатиями, но широкая улыбка Люциуса быстро растопила ледок взаимного недоверия. Малфой-старший как раз собирался предложить своим гостям перейти в его кабинет, где они могли бы с комфортом поговорить. Но его планы нарушила Нарцисса, неожиданно для всех появившаяся в холле. Она несколько близоруко прищурилась и посмотрела на очень поздних гостей. Министр приветственно тряхнул головой и широко улыбнулся, м-р Поттер вполне аристократично склонил голову, одарив хозяйку дома несколько вызывающим оценивающим взглядом, сдобренным тёплой дружеской улыбкой. – Кто вы? – требовательно спросила Нарцисса, наставляя на министра свою палочку. – Я проучилась семь лет с Кингсли Бруствером, пусть он и был когтевранцем, но все семь лет просидел через проход от меня. Вы похожи на него как близнец, но вы не он. Он бы никогда не вышел из дома без своей счастливой серьги. И не говорите, что вы её потеряли – Бруствер специально запаял её, чтобы не потерять, ещё на втором курсе. Не знали? А вы, кто мистер-брат-близнец-Гарри-Поттера? Знаете, как я поняла? М-р Поттер воспитывался у магглов, а вот вы среди чистокровных волшебников; он бы никогда не смог передать одним поклоном и взглядом столько всего. Этому надо было долго учиться. Скопировать такое он бы не смог. И потом я уверена, он бы никогда не посмотрел на меня как на женщину. Потому что он этого никогда не делал. Так кто же вы? Люциус Малфой был ошарашен, а Нарцисса переводила дыхание после короткой, но эмоциональной речи. Именно это промедление и стоило им всего. Ненастоящий Гарри Поттер бросил невербальное заклинание, от которого глаза Нарциссы мгновенно остекленели, а лицо стало бессмысленно-ожесточённым. Люциус успел крикнуть «Цисси», вложив в свой крик страх за жену, прежде чем палочка Нарциссы выплюнула в его сторону заклинание. Глаза Люциуса остекленели, а лицо приняло бессмысленное выражение. – Вы что, совсем обезумели Лонгботтом, – заявил со смесью недовольства и гордости лже-министр Кингсли Бруствер. – Применение заклятья «Империус» незаконно даже вовремя следствия без санкции главы Департамента магического правопорядка! – А забитый до полусмерти вашими громилами, лорд-аврор, – едко заявил м-р Лонгботтом, скрывающийся в обличье Гарри Поттера, – Драко Малфой, валяющийся в моей буфетной кажется Вам более законным? Да, и под «империо» Малфои точно будут настолько разговорчивы, насколько нам надо. Мы же хотели выяснить всё, что им известно. Теперь у нас есть отличный шанс сделать это.