История Элизабет Блэк. Лёд.

Взглядом бледно-карих глаз жандарм мельком пробежался по сидящим в пабе, осталось их немного: мы, гиены слева от входа, пара извергов на втором этаже да кот с женщиной, притаившиеся в углу. Усмиренный бармен лениво перевел на него блеклые глаза и, отставив рюмку, которую он так тщательно протирал до их прихода, достал из-под стойки папку с документами. — Спокойно, не по твою душу, — отозвался черный жандарм, отходя в сторону, жестом приглашая за собой двух мужчин в синих беретах, с собакой на цепи. — Прошу всех соблюдать порядок и подготовить к проверки оплаченные налоговые расписки и документы, если они имеются, — отчеканил тот. — Кроме того, — ударив каблуками, он шумно, отчетливо отбивая сапогами, подошел к съежившемуся в углу коту, — честь имею, господин Верингтон, прошу пройти вас с синей жандармерией… Остальное я не слышала да и некогда было. Думать надо, как вытащить отсюда двух пьяных мужиков, не предъявляя каких-то там бумажек, сообщающих о собранных налогах. К тому же, какие налоги должны выплачивать мы — приехавшие на несколько дней по личному делу — нас никто насчет этого не предупреждал. — Э, — одернула меня Роуз, еле держа на руках обмякшего раскрасневшегося Вольфганга, — ты знаешь о чем он толкует? — Да какая разница, — перекинув через шею руку Линарда, поддерживая его, я схватила ружье, закину его на свободное плечо, — надо уходить, пока он не очухался, подгони его, — кивнув на каннибала, я потащила кота к выходу, благо жандармы с собакой отвлеклись на преступника. Тяжело дыша, сдувая со лба прилипшую прядь волос, я подтащила кота ближе к двери, Роуз плелась сзади, счастливый, неестественно распухший Вольфганг что-то увлеченно рассказывал ей на ухо. Мне повело больше, пьяный Линард лишь глухо сопел, изредка буркая, спотыкался о собственные ноги, воспаленные от алкоголя глаза закрылись, так что шел он вслепую. — Вы куда? — всполошилась Лили, перегородив нам дорогу. — Было сказано подготовить расписки, зачем вы уходите? — негодовала девушка, переминаясь задними лапами. — Мы, как и положено, обязаны исполнять приказы представителей правопорядка, — замерев на месте, как камень, она мешала нам пройти. — Вернитесь на место. — Слышь, у тебя документы эти есть? Расписки? — с издевкой поинтересовалась Роуз и, не дожидаясь ответа, сама и ответила. — Вот! У тебя нет, и у меня нет, и у этой нет, — кивнула на меня, — а эти пьянчуги уже подумывают о том, как разорвать китель этого законника на тряпки. Ну не наше это дело, не наше, валить надо! — пыталась убедить её женщина. — Роуз права, — я кивнула, озираясь на черного жандарма, отвлекшегося от ареста кота и направляющегося к нам. — У нас есть секунд двадцать, чтобы свалить отсюда к чертовой матери! — щеки мои разгорелись. Лили, не успев возразить, отпрыгнула в сторону, пропуская вперед рвущуюся с цепи собаку и такого же обезумевшего от злости кота. Мужчины в синем стрекали его током, матерясь и выталкивая его вперед. То ли блюстители закона, то ли его нарушитель отпихнули нас в разные стороны: Роуз с громкой руганью упала на Вольфганга, распластавшегося на полу, мы с котом отлетели в один из столов, опрокинув один стул, потянувший за собой остальные штук десять. С губ усмиренного бармена слетел вздох, но тот молчал, тщательно протирая стойку. — Ну что, господа, готовы продемонстрировать мне ваши дорогие бумажки? — как-то добро поинтересовался черный жандарм, убирая набок сырую челку, аккуратно убирая потемневший от дождя берет в ремень на плече. — Гиены? — обратился к ним, как оказалось, молодой парень, из-под ворота его тянулся бордовый след от шва до самой середины щеки, пересекаясь со вторым швом, идущим от уха. — А? — чуть поклонившись вперед переспросила Джек. — Мы, знаете ли, уважаемый Карвер, уже уходить собираемся, время позднее, — осторожно ступая к выходу, кланялась она, — пора и честь знать, отдыхать там, а то некому будет завтра возмущаться на тяжелую судьбу и всё то, что случается дома. Ну, здравия желаем, — отсалютировав, девушка потянула своих подопечных за собой, выпрыгивая из дверей. Сверху, шумно топая по хлипкой лестнице, царапая рогами потолок, спустилась группа извергов, за ними тянулся густой табачный дым, пахнущий пряностями и перцем. Маленькими темными звериными глазами они осматривали жандарма., широко улыбаясь. Жандарм лишь махнул рукой, пропуская их вперед, его внимание больше привлекали мы, наши неоплаченные налоги и пьяные в дрова мужики, как там говориться, хоть забор из них строй. — Здравия желаю, — немного поклонившись, поздоровался с нами жандарм. — Прошу вас предъявить документы, подтверждающие, что вы оплатили налоги. Разговор с ним вела Лили, и с каждым её словом лицо жандарма становилось все задумчивее и задумчивее, он то и дело поправлял непослушную челку, почесывая крупную родинку около уголка глаза. Нам с Роуз пришлось разнимать каннибала и кота, накинувшихся друг на друга со страстными объятиями. Переговорив ещё несколько минут, жандарм выписал несколько бумажек и вышел, ударив каблуками сапогов. — Ну, — небрежно буркнула Роуз, сдувая с глаз сырую челку, держа под локоть скатившегося на стол Вольфганга, — чего он сказал то? Что за бумажки? — Это необходимые налоги и штрафы за задержку их выплаты, — спокойно ответила волчица, передавая их мне, — я вынуждена проехать с ним и уточнить, нужно ли платить за меня налог. Он никак не мог определить: относить меня к собакам или людям, в связи с этим мы едем в Консульство. Лили скрылась за дверью, а Бернард — усмиренный бармен, провел нас на задний двор. Дождь и ветер беспощадно хлестали по лицу, застилая лицо мечущимися пятнами. Спереди и по бокам расстилалась густая, как чернила темнота. В небе рокотал гром, сворачивались в спирали тучи. Где-то слева испуганно заржала лошадь, когда молния, ударив в громоотвод с яркой белой вспышкой, с грохотом прошла вдоль здания и растворилась в грязи. Жалобно скрипели железные ступеньки, когда мы втаскивали на них Линарда и Вольфганга. Скользкие и ненадежные, они располагались около каменного фасада чистилища, но вели в сплошные переходы и леса, в конце концов приведя нас к целому комплексу из железных бараков. Железные короба, приваренные с сваям, увядали в грязи, а струи дождя отбивали по ним неизвестную нам музыку. Несколько раз даже показалось, что они шатаются из стороны в сторону под порывами ветров. Железная дверь, сделанная из куска какой-то фанеры, распахнулась перед нами, демонстрируя непроглядную темноту с дырками окон. Очередной раскат грома заставил крышу нашего пристанища содрогнуться, а последовавшая за ним вспышка молнии озарила несколько черно-зеленых квадратов кроватей, успев поиграть своим светом в накапавшей посередине комнаты луже. Утром свежий, поистине весенний воздух залетел в комнату, с улицы тянуло приятной сыростью, сеном и отвратным табаком Линарда. Из противоположного угла доносились стоны и ворчание. Я приподнялась на локтях и увидела Вольфганга, накрывшегося мешковатым одеялом. Мужчина прикрыл глаза, сильно сжимая пальцами лоб, от чего по его рукам напряглись вены. — Блэк, безбожная ты сука, можешь дышать потише…и думать…и жить, умоляю! — рявкнул тот, вознося руки к потолку, после опять взвыл, пожалев о столь резком движении. Я в недоумении приподняла бровь, покосившись в сторону. Из распаханной балконной двери выглянул Линард и, поманив меня пальцем, исчез. Лениво поднявшись с кровати, я накрыла её лощеной тканью защитного цвета. В виске приятно постукивала кровь — верный знак крепкого и глубокого сна, ноги, спину и руки жутко ломило из-за вчерашней беготни, особенно резко выделялась поясница. Но, несмотря на все эти мелочи, я пошла на балкон, протирая лицо немного липкими руками. Кот, навалившись на железную перекладину, блаженно жмурился под солнцем, жуя сигарету. Свесив босую ногу с балкона, он задорно покачивал ею из стороны в сторону, успевая при этом попивать пиво из поддержанной темно-желтой бутылке. — Кто-то такой довольный, — отметила я, вставая рядом. — Неужели не мучает похмелье? — от яркого солнца у меня уже вспотела шея, поэтому я решила снять куртку и немного погреться под жгучими лучами. — Ни капли, — хвастался кот, вглядываясь вдаль, на желтый мерцающий диск, расположившейся над высотными домами и грустно потухшими рекламными вывесками. — Свеж и бодр, будто бы и не пил! Правда вот, — он замялся, — позаимствовал у тебя немного, честно говорю, на пиво, — Линард демонстративно побултыхал жидкостью в бутылке. — Я верну, честное кошачье. — Я и не сомневаюсь, что вернешь, — последовав его примеру, я облокотилась на перекладину, наблюдая за раскинувшейся перед нами площадью. Барак попался нам — королевский. По крайней мере вид оказался просто великолепен. Конечно, что может быть великолепного в шумной, залитой слякотью и грязью или же, наоборот, раскаленной каменной площади. Пестрой толпе, нескончаемым потоком льющейся в два потока: один вперед, второй — назад, когда появляется третий, образовывая четвертый и всё превращается в нескончаемую суету, в которую впутаны все, даже лошади. — Кстати! — резко выкрикнула я. — Что с Рулетом и Стрыгой, Оракулом, Капелью? Что с лошадьми, — я была так озабочена судьбой копытных, что у меня застучало сердце. — А Вельвет! — здесь я уже подпрыгнула на месте. Линард взглянул на меня широко распахнутыми от удивления глазами и, медленно отпив, сказал:  — Ну ты, конечно, молодец, — коротко усмехнувшись, он продолжил, — Роуз ушла разбираться с Бернардом насчет лошадей и работы в баре, а Вельвета я отправил штрафы оплачивать, хе-хе. — Ты хочешь, чтобы он не вернулся? Совсем с катушек слетед? — я хотела прикрикнуть на кота, но стоны Вольфганга отговорили меня от этого. — Он же потеряется, я молчу про то, что вы платите моими деньгами, но, — я расстегнула кофту, уж очень жарко было на солнце, — как, по-твоему, он узнает куда идти, м? — с вызовом я посмотрела на ехидно улыбающегося кота. — У, — Линард наклонился ко мне, — а ты думаешь наш паинька спал в повозке, пока мы пили в баре? Ошибаешься, он уже весь город вынюхал ночью, — он небрежно махнул куда-то в сторону, — что поделать, здесь он в своей тарелке. Мы замолчали, уставившись на площадь. Постепенно народа на ней прибавилось, подтянулись жандармы. Мужчина в кепке с ярко-рыжим полупрозрачным козырьком, активно жестикулируя руками, орал на группу извергов-рабочих, усердно ставящих посреди площади, под главными часами, сцену. Около них ютились взволнованные священники в сальных, некогда белых робах с вышитыми золотыми крестами, они что-то взволнованно шептали то рабочим, то главному, в кепке. Жандармы, натравливая собак на толпу, отгоняли народ от сцены. Плакали дети, рыдали женщины, матерились мужчины, стучали копытами лошади, колеса повозок бились об щебень улицы, где-то далеко прозвенел трамвай. — Я вот что вспомнил, — всполошился кот, протирая глаза от попавшего в них табачного дыма. — Посмотрел я, в общем, квитанции, и вот что узнал. Оказывается, — подняв вверх указательный палец, протянул Линард, — Элвин оплатил нам жильё аж за неделю, так что можно расслабиться. — Жест доброй воли? — взяв из его рук квитанции, я начала внимательно читать их. — Или же желание… — Покрасоваться перед братом? — перебил меня Линард, буквально прочитав мои мысли. — Я заметил, как он вёл себя в Консульстве, негодный мальчишка, — посмеявшись, мы вернулись к наблюдению за загудевшей площадью, намечалось что-то интересное. Лениво навалившись боком на бетонную стену балкона, что показалось мне довольно странным, так как сам барак был бараком, к тому же еще и из железа. Желудок сворачивался в узел, стонал и плакал, умоляя наполнить его хотя бы водой, но мне настолько хорошо было стоять здесь, на свежем воздухе, под солнцем, в компании Линарда, что я решила немного подождать. Внизу стало интереснее. Один из священников, в самой новой, еще не засаленной робе, взобрался на сцену. В руках он держал книгу в светлом переплете, нечто заменяющее библию в наше время. Я никогда не интересовалась этими новыми религиями и прочим, далека я от всего этого, несмотря на то монастырское прошлое. У меня невольно зачесался шрам, пришлось подчиниться. — Смотри, — Линард чуть пихнул меня локтем, — сейчас зачитает, — погладив мохнатый подбородок, он зажег новую сигарету. — Дорогие друзья! — с дрожью в голосе перекрикивал священник толпу. — Мы понимаем, что вам тяжело! Что вы, все вы заслуживаете лучшего, светлого и, — потирая пальцем висок, он запнулся, — и самого прекрасного! Все мы — дети нашего Создателя, нашего Высшего Лорда, нашего Господа, ему есть много названий, в нем есть много религий, но он — единственное, что объединяет нас в эту тяжелую минуту, — лицо его блестело на солнце, как блин намазанный маслом, он обливался потом. — Мы всем вам поможем! Гамора не осталось равнодушной, она поможет вам в эту поистине трудну минуту! Обещаю, — толпа гудела, заглушая его речи, практически никто не слушал, — обещаю, что всем вам помогут! Да, конечно, у нас не всё идеально, но… — От твоих речей у меня заболела голова, — раздался известный мне глубокий баритон, где-то слева от священника на сцену поднялся господин Фэлкон, в руках он твердо сжимал трость. — Я очень рад, Рэтторд, — это фамилия показалась мне знакома, — что ты исправно выполняешь свою работу, пичкая народ обещаниями, укрепляя их несбыточные надежды. А теперь пошел вон отсюда, — брезгливо махнув рукой в сторону, он занял его место. Я чуть поддалась вперед, как, впрочем, и вся толпа, и Линард, повисло какое-то тяжелое молчание, нарушаемое лишь трелью трамвая и ржанием лошадей. Народ тяжко и монотонно дышал, глядя на усача, стоящего на сцене. Солнце игриво скакало на золотых пуговицах генеральского мундира. — Я, господа, — начал он, — не собираюсь кормить вас пустыми речами и обещаниями, — хрустнув пальцами, мужчина продолжил, — будем говорить по делу. Я, как генерал-регент Гаморы, должен поприветствовать прибывших со стороны Иоаса и до Цербера, проявить сочувствие и так далее, и тому подобное. Я этого делать не собираюсь, — поглаживая кольцо, говорил Фэлкон. — Не добро пожаловать и вам здесь не рады, вы не у себя дома, так что будьте добры соблюдать этикет порядочного гостя. Никто, в час нужды, не обеспечит вас жильем, водой и питьем, медицинской помощью, всё это, господа, возлагается на ваши плечи. Мы можем предоставить вам лишь город и…свободные рабочие места на государственных объектах, с регулярно выплачиваемой зарплатой и предоставлением жилья. Поверьте, вряд ли найдется хоть один житель Гаморы, желающий увеличения налогов в два-три раза, чтобы вас обеспечить. Из толпы донеслись одобрительные возгласы, видимо тех самых жителей Гаморы. — В общем, как говориться, каждый кует своё счастье. И с сегодняшнего дня, прошу заметить, будут открыты посты, принимающие вас, бегущие-от-очередного-беспредела, на работу. По удивленным взглядам на балконе, — он тростью указал в нашу сторону, — кто-то не знает о том, что происходит в районах до Цербера, — заискивающим голосом протянул генерал. — Оборотни, отправленные на поставку вышек-маяков для распределения энергии, скажем так, разошлись во мнениях и обозлились друг на друга, затеяв постоянные драки. Конечно, — он важно заходил из стороны в сторону, — влезать в их распри невыгодно, пока они не припрутся в города, а там, если сможем дожить хотя бы до грядущей осени, придумаем, что и как изменить. Линард медленно допил, вышвырнув с балкона искусанный сигаретный окурок. Стряхнув со спины бетонную пыль, он взглянул на меня, о чем-то долго думая, внизу народ начал расходиться, а генерал-регент уже скрылся за широкими спинами телохранителей. — О! — резко произнес кот, указывая на меня пустой бутылкой. — Пойдем-ка, по-е-дим, — задумчиво протянул Линард, — и на работу устроимся, зря у нас что ли тут целая пропаганда труда и обороны была, — усмехнувшись, кот залетел в комнату, взяв с собой куртку и шлепнув по колену Вольфганга. Тот взвыл, посылая кота трехэтажным матом, швырнув набитой сеном подушкой. Собрав остатки денег и накинув на плечи куртку, я вышла за ехидно хихикающим котом. Погода радовала нас ярким солнцем, высыхающими лужами и глиной, ходить по сухой неровной земле куда приятнее, чем проваливаться в это красно-серое болото. Пройдя лабиринты бараков и ступеней, фыркающих в стойле лошадей и жужжащие трубы, ветвистым деревом вырывающиеся из-под накиданных камней, мы вновь оказались в Чистилище. Пустое, будто заброшенное, оно стояло без света. Бармен спокойно расставлял за витринами образцы сегодняшних блюд, отчитывая Роуз за нечистоплотность. — Да иди ты на хуй! — горестно взвыла женщина. — У меня твои нарекания вот уже где сидят! — схватив себя за шею, она била его тряпкой. — Полагаю, ты любезно укажешь мне направление? — копаясь в проводках забарахлившего холодильника, мирно спросил тот. — Вот ты сукин сын… Уважай старших! — как старая сварливая бабка, приглаживая на бок мокрую челку, она протирала стакан до неприятного слуху скрипа. — Берни, Берни! — широко улыбаясь, кот навалился на стойку, подставив под нос Роуз початую бутылку. — Я же убедил тебя в своей честности и ответственности? — его рука потянулась к книге в кожаном переплете, лежащей недалеко от усмиренного. — Мы, как раз, на работу устраиваться идем… — Почему вы все так много болтаете, — удрученно вздохнул бармен, протягивая Линарду ручку. — Записывай, что, сколько и за сколько возьмешь, не оплатишь в скором времени… — Жандармерия меня найдет, бла-бла-бла, — кот выхватил пишущее устройство из покрытых серыми пятнами рук усмиренного, что-то быстро наколякал, схватил с витрины несколько булок одной рукой, и выпрыгнул из бара, утащив меня за капюшон. По играющему в лужах солнцу шагал народ, скакали лошади. Несколько моих одногодок впихнули нам красочные брошюры с всевозможными картинками и надписями, призывающими на работу большими буквами. Никогда не видела подобной пропаганды…работы. — Ну, — кот с наслаждением поглядывал то на листовки, то на удаляющихся девушек, — ты только посмотри, — цокнув языком, он выдохнул. — На девок или листовки? — забирая из его рук, пару бумажек съязвила я. — Не заглядывайся. — Ой, ой, ой, каюсь, грешен, — прикрылся руками Линард. — Пошли, вон у нас сколько вариантов, — приобняв меня за плечи, мы двинулись вперед, пересекая площадь. Оживленные улицы с счастливыми моими сверстниками, о чем-то болтающими на своеобразных трибунах, цветные одежды гноллов и смешная ругань соседских котов-торгашей сменялись заплывшими в мусоре и грязи, провонявшими табаком и гнилью застоявшихся луж переулками, где по мостам меж домов шныряли оборванные дети, а на земле постанывали больные. Город контрастов, что уж сказать. Пункт занятости оказался переполнен. После утренней речи туда хлынула река разношерстного народа, но больше всего оказалось несчастных, бежавших подальше от оборотней. Каждый из них посчитал долгом скорчить рожу несчастнее всех, чтобы только один его вид заставил дать ему не только рабочее место, но и дом, жену и пару миллионов в придачу. Мы долго простояли в очереди к черному столику, за которым синий жандарм задавал вопросы касательно образования и места жительства. Кот начал считать, сколько человек скорчат одну и ту же трагедию, так мы насчитали порядка 17 хромоногих, 20 неизлечимо больных, но рвущихся работать на благо родины, 54 многодетных, 13 матерей одиночек с выводком детей, список можно было продолжить до бесконечности. Никто из них так и не догадался, что жандармам нет дела до их болячек и семей, они просто выдают работу на государственных объектах. «Мы даем вам рабочее место на государственном объекте, обеспечим вас и койкой, и двухразовым горячим питанием, и медицинской помощью, и регулярно выплачиваемой зарплатой» — измучено повторял мужчина в синем берете. Наконец очередь дошла до нас: — Мы даем вам рабочее место на государственном объекте, — начал было мужчина с редкой бородкой, — подождите, у вас есть пятеро хромых детей? — Чур вас, — рассмеялся Линард, — мы вообще ненадолго здесь, нам бы так…подработку, желательно с ежедневной выплатой, а то знаете, как оно бывает… В грустных глазах жандарма блеснул огонек радости: — Ну, слава богу, — утерев мясистый нос, он начал что-то заполнять на небольшом клочке бумаге, больше похожем на справку. — Сейчас отсюда выползите и пойдете вон туда, налево, — мужчина указал куда-то в сторону, в дома, — там увидите тупичок с открытой дверью, зайдете и отдадите это, — отдав Линарду бумажку, жандарм поправил берет, — удачи. — Хех, — кот в недоумении посмотрел на меня, — это вам удачи, — кивнув представителю закона, мы пошли в тот самый тупичок с открытой дверью.