Дикий цветок Лориэна

      В последние годы мною владело нетерпение.       Чем больше я узнавала, тем больше вопросов у меня появлялось, и тем яснее становилось мое несовершенство. Какая-то часть меня понимала, что предстоит учиться всю жизнь, другая же – озорная и деятельная – не желала сидеть на месте и изо дня в день посещать классную комнату. Я была, как тот птенец, едва вылупившийся из яйца, который готов лететь с первым порывом ветра. Дай только волю!       Тем утром, когда Владыка вызвал меня к себе, я готовилась услышать упрек по поводу стриженного хвоста кобылы лорда Глорфиндейла, к которому имела весьма касательное отношение, потому как лишь выпустила ее в западный загон. Тогда мне это казалось хорошей идеей, правильной, так как Иридриль застоялась без хозяина, который уже пару недель пропадал в горах. Кто ж знал, что в загоне проросло много репья, и эта не самая умная кобылица нахватает его на свой длинный хвост!       Я зашла в библиотеку, пронизанную дерзкими солнечными лучами, в которых танцевали пылинки, и виновато посмотрела на Элронда.       А мой лорд, не поднимая головы от свитков, вдруг спросил:       - Не хочешь ли ты совершить путешествие в Лориэн, Филигод? Через пару недель…       Я была изумлена и так обрадована, что сразу же выпалила, даже не дослушав с кем мне предстоит отправиться в путь:       - Да!       Наверное, я выразила свое согласие слишком громко и восторженно, потому что Владыка поднял голову и тепло улыбнулся.       А я покраснела.       Я отправлялась в дорогу в компании одних лишь близнецов, что было для меня дополнительным подарком. Они не пытались меня изменить, и, наверное, именно поэтому с ними было неописуемо легко. До перевала нас вызвался сопровождать лорд Глорфиндейл, который выразил желание «проветрить голову», что он, впрочем, делал с завидным удовольствием и регулярностью, по поводу и без.       Наш путь лежал через Высокий перевал к Андуину и дальше по течению реки до самого Лориэна. Элрохир показал мне маршрут на огромной карте, которую они с братом так добросовестно и любовно дополняли после каждой отлучки. Имладрис находился у самого подножья Мглистых гор, и мне казалось, что преодолеть их будет так же легко, как пальцам Элрохира скользнуть через зубчатую гряду гор к тонкой извилистой ленте реки, что змейкой струилась через бо́льшую часть карты. Через перевал проходил достаточно безопасный тракт, которым регулярно пользовались эльфы, люди и гномы.       Это, однако, не убедило Арвен, которая была обеспокоена тем, что наш отряд столь малочисленен. Но братья восприняли ее опасения с юмором. И когда красавица-эллет вышла на рассвете проводить нас, этот бесконечный спор продолжился.       - Значит, когда мы вдвоем ползаем, как ты говоришь, по болотам, то Эру с нами, а вот когда берем с собой Эйриэн, то мы два безответственных бродяги, - Элладан рассмеялся и нежно приобнял сестру. – Ты, наоборот, должна радоваться! Мы точно не будем искать неприятностей.       Но она лишь с упреком взглянула на брата и едва слышно благословила. А он, только что смеющийся, вдруг посерьезнел и склонил голову для поцелуя. За ним опустился на колено Элрохир… Чуткие пальцы обняли его запрокинутое лицо со щемящей нежностью, а в серых глазах девы плескалась тоска:       - Будьте осторожны!..       Прекрасная эллет, казавшаяся мне такой статной и высокой, рядом с закованными в доспехи братьями, была как юное гибкое деревце, ласково касающееся нолдорской брони трепещущей листвой. У меня до сих пор стояла перед глазами сцена прощания Арвен с Арагорном, когда тому пришло время покидать Имладрис. Тот же надрыв, тот же страх… Прекрасная дочь Элронда тогда сказала ему лишь несколько слов, но так, словно отдавала частичку себя.       Я еще была в своих мыслях, когда до меня дошла очередь, и может быть поэтому, закатив глаза, особенно возмутилась и стушевалась прозвучавшими следом за благословением тривиальными словами:       - Я уложила в твой багаж платье и расчески.       В первые месяцы, проведенные в Имладрисе, я узнала о платьях, лентах, заколках, поясах, туфлях и прочих необходимых эллет мелочах больше, чем за всю свою жизнь. У меня появилось множество нарядов – повседневных, праздничных и даже спальных… Обшивали меня так увлеченно, что первые дни я простояла, как кукла, обвешенная тканями. Арвен сочувственно улыбалась и давала распоряжение о пошиве все новой и новой одежды. От этого произвола спасали меня лишь близнецы, вызволяя из этого чисто женского царства. Но когда они отлучались на охоту или по заданию Владыки Элронда, в моем, казалось бы, весьма обширном гардеробе, обнаруживалась новая брешь, которую с воодушевлением бросались заделывать!       Особое пристрастие служанки питали к моим косам. Иримэ, одна из них, однажды как-то уж очень тяжело вздохнула и даже отругала меня, что не берегу волосы. Это заявление вызвало настолько сильное мое недоумение, что девушка снизошла до объяснений. И я, в самом деле непонимающая, что такого может случиться с моими волосами, впервые стала присматриваться к косам окружающих меня эллет.       В основном у всех эльфиек были прекрасные струящиеся волосы, которые они со всей любовью холили и берегли. Сложные плетения, дивные заколки и диадемы, косы… все способы украшения шли в ход. Но вот волны и завитки пользовались особым обожанием. И с каким же страданием во взоре несчастные девушки, прибегающие к всевозможным ухищрениям, чтобы завить волосы, смотрели на мои воинственные кудри, что так охотно скручивались в локон…       Незаметно для себя я постигала азы, так необходимые для женщины любой расы, и, несмотря на частые отлучки, вскоре неплохо владела иглой. Меня охотно учили вышивке и плетению кружев, хитростям кроя и шитья одежды, которая несколько отличалась от той, что я привыкла видеть и носить в Лориэне. Нежной светлой гамме полутонов и света предпочитались сочные насыщенные оттенки синего, малинового, зеленого… Роскошь цвета и ткани подчеркивались лаконичной простотой кроя, и даже самая великолепная вышивка была сдержанна и изыскана, вторя красоте окружающего мира.       Очень незаметно Арвен взяла в свои нежные руки наставничество надо мной. Так долго живущая в Лориэне, она, к радости отца, осталась в Имладрисе и с присущей ей проницательностью и тактом, но тем не менее решительно изменила мои дни и занятия. Говорить, писать, читать, шить, вязать, ваять, рисовать, петь и танцевать… Варить, лепить, стирать, полоть, сажать, лечить и даже воевать… Именно благодаря ей я получила образование достойное благородной девы, хотя в то время возмущалась и не могла понять, зачем мне учить все пятнадцать с лишним эльфийских языков, да еще и валарин* . Уж с Валар мне точно не придется общаться! Но прекрасная дева могла быть непреклонной, и все мои эмоции разбивались о ее нежность и спокойствие. И загадку, которую я так часто видела в ее глазах.       И, естественно, мне вдвойне были желанны отлучки с ее братьями, когда я могла быть самой собой, и никто не требовал от меня сдержанности, изящного музицирования и виртуозного плетения кос.       Поэтому я была абсолютно счастлива, шагая следом за Элрохиром по петляющей среди деревьев тропе, и с блаженной улыбкой думала о том, что впереди у меня настоящее приключение. Музицировать было не на чем, петь в путешествии не всегда безопасно, и ввиду того, что справиться с непокорной гривой в походных условиях мне было не под силу, косы помогали плести братья. Правда, сердито косясь на Глорфиндейла, который не отказывал себе в удовольствии дать совет или лениво покритиковать их мастерство.       В путь мы отправились пешком, так как предстояло пересечь не только горы, но и спуститься вплавь по реке. Чем дальше мы отдалялись от Последнего Приюта, тем сильнее наше путешествие отличалось от прежних прогулок. У меня было свое место в цепочке, своя поклажа и своя ответственность. И, кроме того, скорость передвижения была мне непривычной.       Очень странно было видеть братьев в дальнем походе без полных доспехов, которые они обычно надевали, когда уезжали верхом. Фактически под плащами скрывались легкая кираса и наручи. К привычным длинным мечам добавились луки и короткие кинжалы. Даже мне к крошечному ножу, когда-то подаренному Динэном - молчаливым кузнецом-нолдо, к которому частенько вставали молотобойцами близнецы, в компанию на ремень надели ножны с короткой саблей. Эта тщательность заставила мою кровь бурно нестись по венам и волноваться.       Несмотря на собранность и серьезность спутников, я радовалась каждому шагу, хотя под вечер, непривычная к таким переходам, проваливалась в сон, едва только переставала передвигать ногами, жевать или говорить. Близнецы посмеивались над моим смущением и говорили, чтобы я не переживала - они никуда не спешат. Это давало мне повод думать, что Элрондионы и Глорфиндейл подстраиваются под мою скорость.       Когда я в итоге высказала эту, доставившую мне много переживаний, мысль, Элрохир ответил, светло улыбнувшись:       - Жеребята не сразу обгоняют ветер.       Я с благодарностью вернула ему улыбку.       Величавый гондолинец попрощался с нами возле сиренево-серых отвесных скал, на которых гнездились великие орлы. Почему-то погладив меня по щеке, он неожиданно с каким-то сожалением сказал:       - Мне будет не хватать тебя...       - А разве мы не увидимся? – удивилась я.       - Увидимся, - кивнул Глорфиндейл. – Но ты так быстро взрослеешь, Филигод.       Меня задели его слова, и я не раз и не два оборачивалась назад.       Он стоял там же, где мы покинули его. Стоял и смотрел вслед.       Наверное, нелегко видеть, как мир меняется. Даже в таких мелочах...       Но стоило скалистым откосам скрыться за поворотом тропы, как я с восторгом вгляделась в небо, к которому словно лестница великана стремились каменистые уступы, и радостно улыбнулась.       Я предвкушала большое путешествие, приключения и встречу с Лориэном.       Извилистая вздымающаяся тропа через перевал встретила нас сверкающим снегом и сильным ветром. Жестокий, он пробирался под одежду и кусал кожу. Леденящим вздохом перехватывал дыхание, студеным поцелуем касался губ - отчего лицо немело, застывая болезненной маской. Для этого времени года мороз был удивительно суров.       Элрондионы заметно волновались, поглядывая на меня и стараясь делать частые привалы, чтобы дать мне согреться и восстановить силы. Но на пронизывающем ветру это получалось у меня все хуже и хуже.       Закутанная в плащи обоих близнецов разом, я сосредоточенно внимала Элладану, который долго объяснял, как справляться с морозом, как разжигать внутри себя огонь, как отводить ледяное дыхание, просто забывая, что вокруг холодно… Чего я забыть никак не могла, трясясь в сильнейшем ознобе.       И может быть поэтому, стараясь отринуть сущее и найти в себе крошечное пламя, я почти не чувствовала болезненных уколов и онемения мышц, гася в себе ощущения. И если бы Элладан вовремя не заметил моего замедлившегося дыхания, то могла бы замерзнуть насмерть. Я очнулась, когда он усадил меня к себе на колени и, укрывшись вместе под одним плащом, согревал своим телом и дыханием.       Когда вернулся Элрохир, разведывающий тропу, братья посоветовались и решили не останавливаться, чтобы побыстрее спуститься с гор ниже уровня снега. И едва я смогла двигаться, мы снова пустились в путь. Элрохир далеко впереди, мы следом.       Я плохо помню ту ночь в горах, тонущую в ультрамарине призрачных теней, завихрениях снега, срываемого ветром с вершин, и светом луны. Луны бесстрастной и молчаливой, за ликом которой мы как будто и спешили. Я следовала за Элладаном, который, даже не оглядываясь, точно знал в каком я состоянии, меняя бег на шаг, позволяя разогреться и отдыхать.       Поначалу мне казалось, что не смогу, не выдержу этой погони за луной, но сказывалась жизнь в лесу, нагрузки при восхождении и выносливость, подаренная эльфийской кровью. Незаметно для меня мы все реже переходили на шаг и все увеличивали скорость движения.       К полудню наши стопы ступили на длинные иглы горных сосен, оставив позади пустынные откосы перевала.       В отличии от братьев Элрондионов, которым в детстве с легкостью удалось преодолеть чувство холода, мне так и не далось побороть этот человеческий недостаток в полной мере. Он всегда доставлял мне неприятности, и я слыла мерзлячкой, хотя любила Хри́вэ* . Несмотря на горную местность, в долине Имладриса была на редкость мягкая зима: обильный пушистый снег и легкий мороз вносили небольшие изменения в размеренный уклад жизни, а близость жилья никогда не позволяла по-настоящему почувствовать холод. И я часто убегала на полюбившуюся опушку, чтобы полюбоваться замирающей красотой, живущей какие-то мгновения, послушать, как потрескивают, жалуясь, деревья, и где-то вдалеке раздается стук дятла…       В горах же ветер выстужал все живое.       Я испытала невыразимое облегчение, когда Высокий перевал с его снежным великолепием и нестерпимо сверкающей на солнце красотой остался позади. Холод, который так терзал меня при переходе через Карадрас, словно ожидал все эти годы, чтобы с радостью принять в свои объятия. Объятия, которые приносили столько мучений и открытий.       Я многое поняла про себя. Несовершенство было в моей крови, и горечь этого навсегда поселилась в сердце. Осознание далось мне нелегко и навеки сломало крылья, что несли меня в волшебстве детства и любви окружающих.       Но были и приятные уроки. Хотя бы то, что усталость - это не предел моих возможностей.       Поэтому я искренне радовалась зелени, отсутствию переменчивого бездушного снега, и бодро шагала вслед за длинными тенями, стекающими с гор, которые устремлялись в долину, куда вела нас широкая тропа.       Несмотря на любопытство и нетерпение, которые бежали по моим венам, я не была самонадеянна и предпочитала встретить неизвестность в компании близнецов. Веселым хвостиком я следовала за молчаливыми братьями, которые одаривали меня короткими улыбками и словами предостережения, потому что больше всего я страшилась по незнанию обидеть кого-нибудь. О чем Элрондионы явно догадывались.       - Мы спустимся по тракту к самому берегу, - тихо говорил мне Элладан, показывая вьющуюся между огромных камней и деревьев тропу, которая тянулась к берегу всеми своими развилками и напоминала стебель цветка, бутоном которого являлось поселение за деревянным частоколом. – Уже многие годы беорнинги* охраняют эти берега, брод и переправу от орков. Мзду берут немалую, но с тех пор, как Беорн решил присматривать за этими местами, тут стало безопасно. Темные твари не осмеливаются показываться ни возле тракта, ни у переправы.       От Глорфиндейла я слышала, что не перепутаю беорнинга ни с кем другим, если мне доведется увидеть его. Впрочем, детального описания гондолинец не давал, лишь загадочно улыбаясь и остроумно уходя от прямых ответов на мои вопросы. И теперь мне было ужасно любопытно.       Мне было известно, что мир велик и разнообразен. Сказания и легенды, поведанные с воодушевлением Линдиром и со стальной строгостью Эрестором, подготовили к тому, что мне предстоит удивляться снова и снова. Но тем не менее мое ошеломление было полным.       Я знала, что юных эльфов не видели на этих берегах сотни лет, но даже это вряд ли извинило бы меня, решись я убедиться в реальности происходящего, дернув гнома за бороду! Мне довелось встретить почти все расы Средиземья разом и сравнить, оценить, изумиться и… еле сдержать возгласы удивления, так как увиденное превзошло все мои ожидания.       Мы как-то очень быстро оказались на главной улице поселения, которая, по сути, была частью тракта, где разместились поселение беорнингов, а также конюшни, мастерские, торговые лавки, кузницы и места для отдыха – доходные дома и таверны. Я крутила головой, выхватывая из общего многообразия удивительные строения, предметы быта и приспособления о предназначении которых даже не догадывалась. Никогда до сих пор не доводилось мне видеть такое количество существ одновременно. Шум множества голосов, телег, ржание лошадей, стук топоров и стон дерева. И запахи! Богатейшее обилие ароматов – дерева, трав, животных, специй, амуниции, металла, смолы, нечистот… и всепроникающий запах реки и рыбы!       Низкорослые бородатые гномы с гортанными голосами, свирепые и как будто постоянно сердитые; люди, совсем непохожие на Арагорна ни статью, ни внешностью, ни манерами; высоченные широкоплечие беорнинги, обманчиво медлительные и молчаливые – все они, не обращая внимания на разнообразное соседство, разговаривали, смеялись, заключали сделки, сердились. Жизнь вокруг бурлила, множество языков слышалось отовсюду, хотя царил над всеми вестрон* .       Совсем рядом, визгливо выкрикивая забавные шутки, торговали выпечкой:       - Подходи! Забирай! Булочки – пальчики оближешь! Румяные, как щечки любимой!       А следом неслось:       - Рыба! Свежая рыба! Глаза пучит, жабрами машет!       Я крутила головой, останавливалась, снова и снова догоняя своих спутников. Я захлебывалась волной впечатлений от чужого и удивительного мира, о котором только догадывалась, и который, оказывается, всегда был под боком, стоило ступить на тропу…       Меня поражали хитроумные приспособления повозок, подъемные балки, блоки, деревянные дома, как серые от дождей, так и любовно мореные серовато-фиолетового оттенка, украшенные грубоватой, но притягивающей взгляд резьбой. И в ней, если присмотреться, тут и там пробегал медведь. И, конечно, впечатлили оскаленные медвежьи морды на главных воротах, коньках домов, металлические дверные ручки, впивающиеся зубами и когтями в деревянное полотно или рычащие на гостя, орнаменты на витиеватом рисунке столбов, поддерживающих нависающие над улицей крыши.       Беорнинги чтили свою кровь.       Я едва понимала куда мы идем, когда налетела на остановившегося Элрохира, невольно подтолкнув его вперед. Словно не заметив этого, Элрондион продолжил непринужденный разговор с огромным беорнингом, который был едва ли не наголову выше его и настолько обильно покрыт бурой растительностью на лице, что очень неожиданно было услышать, как он весьма высокопарно изъясняется на вестроне. Хотя отказал в лодке нам он очень кратко и конкретно.       - Нет.       Я не успела подумать, чем нам это могло грозить, и все еще глазела по сторонам, словно ребенок на кухне, где готовят леденцы, когда этот здоровенный мужик вдруг заглянул через плечо Элрохира и, взглянув на меня, хмыкнул. Но все же раскланявшись с отстраненным достоинством, виденным мною лишь у Эрестора, широко пошагал вниз по улице.       Братья недовольно переглянулись, и Элладан, словно соглашаясь в молчаливым диалоге, кивнул:       - Не хотелось бы…       Я потерялась как-то неожиданно. Вот только Элрондионы хмурились вслед беорнингу и совещались в свойственной им молчаливой манере. Что-то сказали мне… И вдруг я оказалась одна. Нет, это в принципе невозможно на многолюдной улице! Но захваченная любопытством, я бездумно кивнула Элладану и тут же отвлеклась на эффектно выпавшего из дверей какого-то заведения невзрачного мужчину, явно с примесью умбарской крови, потом, торопясь, обходила его, потом чуть не вляпалась в грязь… А потом поняла, что не вижу ни Элрохира, ни Элладана!       От осознания этого затылок и спину словно обдало ледяной водой! Оказаться одной посреди оживленной улицы было неожиданно жутко. Вокруг шумел разноголосый гул. Меня обходили, ворча на разных языках, посматривали с плохо скрываемым любопытством и качали головами. В растерянности я пыталась понять, куда мне идти, чтобы найти братьев, но в голову ничего не приходило. Это в лесу нельзя было заблудиться и легко можно было предположить, догадаться какой дорогой пойдут братья, но не здесь… Да чего уж там, я даже не слушала, о чем мне говорили!       Внимание привлек коренастый широкоплечий коротышка, который, обойдя меня, возмущенно обернулся, смерив с ног до головы недовольным взглядом, и спросил:       - Ну и зачем ты такое делаешь?!       - Я? – опешила я.       - Ты-то здесь причем?! Жила предвечная, Нарун, ты чего прилип к нему?!       Не сразу я поняла, что гном, а это точно был гном – хмурый вид, длинная борода и здоровенная секира на плече, все как в книгах и рассказах Элладана – обращается к стоящему рядом со мной товарищу, который, с умильным видом задрав голову, рассматривал вышивку ткани на капюшоне и плечах моего камзола.       - Ну эльф же! – с довольным видом сказал тот, кого назвали Наруном.       - Пф! Те двое, что про Таркуна* спрашивали, тоже эльфы, а к ним у тебя никакого придыхания и вот этого дурацкого выражения лица не было.       - Мим, ну хватит! Нормальное у меня лицо! И борода нормальная! Просто волос тонкий! – нахохлившись, забормотал Нарун, переходя на гномий язык. Отведя глаза, он любовно погладил скромную тощую бородку и нахмурился. – А этот стоит потерянный! Как вот его такого тут бросить?       - А кто это? Пацан? Девчонка? Я в них вообще не разбираюсь. Либо все в платьях, либо все в штанах…       - Да кто ж их знает-то! Я уж со всех сторон посмотрел! И сзади, и спереди… Не ощупывать же!       Гудящий язык гномов, которым я невольно заслушивалась, вдруг утратил свою прелесть.       - Любезный! – прокашлялась я, краснея, как никогда в жизни. – Кхуздул, конечно, редкий язык, не для всякого, но не настолько же!       Гномы уставились на меня с таким видом, словно столб гимн Эребора запел.       - Говорила мне матушка, держать голову в тепле и с вами эльфами не связываться… - с каким-то недовольным видом стал хрипло ворчать Мим, - а я все по сквознякам… Слушай, а кто тот нехороший гном, что тебя кхуздулу учил? Ведь это я теперь даже выругаться не могу в людном месте. Я даже ничего сказать толком не могу, чтобы вы там себе лишнего не придумали. Даже более того, молчать буду – вы ж меня подозревать начнете… Нарун, пора домой, пока не поздно!       - Не, ну он потерялся!       - Да Махал с ним! К Таркуну на поклон, прощаемся и домой!       - А эльф? Ну хорошенький же, как девчонка…       - Жениться тебе надо, Нарун! Пока до греха не довело… Вот вернемся, познакомлю с племянницей теткиного второго мужа, - Мим непримиримо рубанул широкой ладонью воздух. - Ну зачем тебе эльф? Одна морока с ним: гулять, цветочки нюхать, звезды считать…       - Уважаемый, - неловко ввернула я слово, - вы только покажите мне, где эльфов видели…       - Да в харчевне! – гном указал секирой на дверь заведения, откуда мне под ноги недавно выпал полукровка умбарец.       - Мим!.. – возмутился Нарун, видимо, не желающий меня отпускать.       - Благодарю!       Гномы продолжили препираться, а я направилась в указанном направлении.       Заходить было откровенно страшновато. Все же людей тут прямо в дверь выбрасывают, мало ли какие правила… Мне же нужно было просто посмотреть в зале Элрондионы или нет. Но не успела я по-настоящему настроиться на испытание, как наткнулась взглядом на Элладана, который стоял у входа в харчевню и с улыбкой смотрел на меня.       - Вот! Нашли! – гордо сообщил ему Нарун, внезапно появившийся из-за спины, и любовно стряхнул с моего рукава какие-то пылинки.       - Стоит, едва не плачет! – в привычной ворчливой манере загудел с другой стороны Мим. – Остолбенел, как норный зверек на свету!       - Кажется, я начинаю понимать, о чем говорил Глорфиндейл, - неожиданно тихо рассмеялся Элладан и добавил на синдарине: – Стоило попросить тебя обождать одну на улице, чтобы увидеть воочию, как испаряется воинственность гномов.       Коротко, но признательно кивнув моим сопровождающим, он сказал на вестроне:       - Приветствую вас, уважаемые! Благодарю, что составили компанию моей сестре.       Сварливо, но несколько польщено пробасил приветствие Мим, а Нарун вдруг торопливо зашептал:       - Вот! Девушка! А ты проверять собрался!       - Кто!? Й-а-а-а?! – ошарашено просипел Мим, вытаращив глаза, и почему-то уставился на меня, словно ища спасения от навета.       - И я про то же! Неловко получилось бы, приятель… - Нарун ловко развернул своего товарища лицом к улице. - А говоришь, что мне жениться надо! Давай я познакомлю тебя с двоюродной сестрой жены моего дяди. Говорят, Нала бойкая девица - любого на бусины растрясет…       - Да ну тебя! Борода не выросла, а туда же!       - Опять ты про бороду!       Гномы торопливо раскланялись, одарив меня ухмылками, и, не прекращая спора, отправились в сторону берега.       Элладан хмыкнул, глядя поверх моей головы им вслед.       – Удивительные существа. Гордые, свирепые, верные, но в чем-то очень сентиментальные.       Харчевня изнутри казалась очень тесной и словно продымленной, и на первый взгляд маленькой. Но стоило присмотреться и было чему удивиться. Первый зал перетекал во второй, а тот и в третий. Столов всевозможных размеров было довольно много, что говорило о том, что место считалось популярным. Никто, видимо, не обращал внимания на стиль или единое оформление, мебель будто бы собрали из разных домов, но тускло освещенное свечами на столах и в настенных канделябрах помещение все же имело свой диковатый уют. В этот час посетителей было мало, хотя шум голосов гудел, как растревоженный рой диких пчел, и, может быть, поэтому внушал мне тревогу.       Элрондионы заняли одинокий стол в глубине главного зала возле закопченного камина, который ввиду теплого времени года не топили. Копоть, к моему удивлению, не пытались убрать, и она покрывала его чернеющий зев. Когда Элладан подвел меня к столу, к нам присоединился беорнинг. Но не тот, с которым разговаривали братья. Здоровенный, значительно выше близнецов, чрезвычайно волосатый мужчина с очень внимательными серыми глазами – Гримбеорн не был привычен мне ни внешне, ни по силе. Чувствовалось в нем нечто, что подавляло... И, учитывая насколько хмуро он смотрел на моих друзей, мне это было неприятно.       Разговор начали издалека, даже я это поняла. Погода, качество троп, которые размыло весенними дождями, слухи и новости из Линдона и Имладриса. Снег, лавины, половодье, тролли и далекий Брыль… Неторопливый разговор обо всем. Слова, как следы зверей, рассыпающиеся и петляющие возле родника, но все равно ведущие к благословенной воде.       Чувствуя себя лишней, я поднялась, стараясь аккуратно выскользнуть прочь, но споткнулась о грубую ножку стола и едва не смахнула на колени беорнингу его медовуху. Перепугавшись, рванулась поймать тяжелую кружку, но не дотянулась и уже чуть не опрокинула чашу Элрохира. Гримбеорн успел удержать свою кружку, а Элладан чашу брата. Я же сконфуженно улыбнулась и быстро шагнула в тень, за спину беорнинга.       А разговор как ни в чем не бывало потек дальше. Неторопливый, он тем не менее приближался к нужной теме. И вот уже обсудили лодки лориэнских эльфов, и коснулись особого материала, из которого строят свои судна беорнинги. Мореная древесина как вымачивалась специально, так и бралась ими из заболоченных мест, которые все больше разрастались от Ирисной долины. И огромный человек сетовал, что стали там баловаться орки и твари, частенько нападая на его людей. И про лодки, которые никому с некоторых пор не давали, тем более сплавляться вниз по течению до Лориэна. Слишком хорошие лодки, слишком велика цена, если они попадут в руки орков. Слишком много на дорогах нехороших людишек…       Я слушала и кивала, и, устав от однообразия, скользила взглядом по обстановке и старому камину, по резьбе на спинках стульев – такой же впечатляющей, как снаружи на столбах, ставнях и дверях, хоть и грубоватой.       В сумеречном свете помещения я не сразу заметила его. Лишь отсвет и тень заставили меня присмотреться к стене над камином и ахнуть. Начинаясь, как пасторальная сценка с медведем в малиннике, наподобие тех, что я уже видела, выполненная скорее образно, грубыми, большими формами, барельеф постепенно обрел истинно искусную и мастерскую резьбу, рассказывая историю медведя-оборотня… историю Беорна. Трагичную, кровавую… В которой было мало мира, но множество войн. Орки, варги, гибель людей, медведей и месть.       Мне пришлось встать, и, впечатленная, я забыла, где нахожусь. Я скользила пальцами по шершавой, потемневшей от времени деревянной поверхности, следуя за сюжетом, за медведем в лесу, за погоней и болью, за огромным Беорном и его одиночеством, за его охотой за темными тварями… за тем мигом, когда бегущий человек перекинулся в медведя, чтобы ворваться в гущу битвы у Одинокой горы, раскидывая, сминая орочьи тела, внося ужас и вырывая победу… утыканный стрелами и посеченный мечами. Я не знала, что плачу.       - Он выжил, - вдруг сказал Гримбеорн, и голос его гулко разнесся по залу.       Вздрогнув, я обернулась, понимая, что после этих слов уже не так щемит в груди. И, смаргивая слезы, постаралась улыбнуться, только сейчас заметив, что братья и их собеседник уже какое-то время молчат.       - Девочка идет с вами? – неожиданно спросил Гримбеорн.       - Да, - коротко ответил Элладан.       Беорнинг кивнул и долго рассматривал барельеф, перетекающий по стене над камином.       - Я дам вам лодку, – сказал он наконец и добавил неясно о чем: - Она не должна попасть в руки орков.       Но братья поняли и молча склонили головы, соглашаясь.       Утро было ветренным и унылым.       На берегу не было человека, гнома или беорнинга, кто не посмотрел бы с укором и недовольством на север, откуда принесло напасть. Андуин был слишком своенравной рекой, и сильный ветер будил его недовольство, разгоняя коварные волны.       Старым бродом называли место, где Старая лесная дорога пересекала реку в десятке лиг вниз по течению от горы Каррок. Когда-то здесь был большой каменный мост, но он уже давно разрушился и переправой служил брод. Не так давно беорнинги, жившие в долине Андуина, взяли под охрану горный перевал, через который проходил тракт и броды, взымая весьма существенную плату за проезд. Конечно, путников это не радовало, но мало кому приходило в голову пенять им за безопасность. Границы владений Беорна не осмеливался нарушить ни орк, ни варг.       Как рассказал мне Элладан, с которым мы спускались к переправе, беорнинги – люди, способные превращаться в медведей, всегда жили обособленно и не особенно любили чужаков, но их с братом удивило нежелание давать лодку. Неприятное это было известие. Настораживающее. Люди Гримбеорна чуяли неприятности, слишком много всякого люда проходило через их земли. Что-то назревало. И об этом стоило знать в Имладрисе. Если бы Гримбеорн, сын Беорна, не пошел нам навстречу, то весь путь пришлось бы проделать пешими, чего близнецы хотели избежать, стараясь облегчить мне дорогу и не подвергать лишним опасностям.       Я засмотрелась на броды, где организованно сновали люди и гномы, переправляя караван с фургонами. Лошади вскидывали головы, обеспокоенные недружелюбной волной и ветром, пряли ногами и недовольно вступали в воду. Погонщики покрикивали и пощелкивали кнутами над их головами, чтобы заставить строптивцев двигаться. Мокрые, с победными криками караванщики выбирались на нашем берегу и, радостно перекрикиваясь, отводили фургоны в сторону, освобождая дорогу следующим.       А я жалела лошадей.       Элладан дал мне вволю понаблюдать за переправой, прежде чем мы пошли догонять Элрохира, нагруженного лепешками беорнингов, которыми с нами охотно поделилась жена Гримбеорна Бердайн. Братья утверждали, что мне непременно понравится их вкус. К моему большому удивлению, беорнинги питались лишь злаковыми, медом, сливками, ягодами и фруктами, и не брали в рот ни мяса, ни рыбы, в отличии от абсолютно всеядных людей. И близнецы посмеивались надо мной из-за того, что Бердайн собрала мне с собой множество вкусностей, как маленькому ребенку! Естественно, что все они были щедро сдобрены медом, так любимым беорнинграми, включая пресловутые лепешки.       Мне приходилось ранее видеть лодки в Лориэне. Бледно-серые, легкие, они мелко оседали в воде по самую скулу. Для тихих вод Келебранта их часто украшали высокими носовыми фигурами, а для норовистых волн Андуина изящным станом. Длинное, почти три роста Элрохира, более массивное, глубже посаженное судно беорнингов, поразило меня устойчивостью и отзывчивостью к управлению, что на Андуине для новичка могло дорого стоить. Впрочем, все достоинства нашего средства передвижения я смогла оценить много позже, а сейчас перед нами покачивалась у мостков фиолетово-сизая грубоватая лодка, в которой непринужденно сидел бородатый человек в серой хламиде, остроконечной шляпе, с посохом в руке и… дремал.       Братья переглянулись и улыбнулись. А человек в лодке поднял голову и взглянул на них из-под полей шляпы. И столько во взгляде его голубых глаз было хитринки и радости, что я изумилась.       - Митрандир* ! Приветствую тебя! – с улыбкой, как старому знакомому, сказал Элрохир, но очень почтительно поклонился старику.       Элладан последовал примеру брата и, подтолкнув меня, призывая приветствовать нового знакомого, спросил:       - Ты в этот раз с нами?       Митрандир искоса взглянул на мой неловкий поклон и хмыкнул в бороду:       - Вы ведь не бросите старика в беде и не заставите проделать этот путь по горам? Мои старые кости уже стонут от дальних дорог.       Элладан рассмеялся.       - О нет! Ты не убедишь нас, что устал от путешествий!       Старик лишь усмехнулся и развел руками.       - Таков этот мир! Не дает мне покоя!       Он снова взглянул на меня. Опережая вопрос, Элрохир представил меня:       - Это Эйриэн.       Митрандир задумчиво покивал, разглядывая меня.       - Ну что ж… Маленькая птичка Имладриса. Рад знакомству. Эльфы меня называют Митрандир, люди - Гэндальф, а гномы - Таркун. Кажется, у меня еще есть имена, - старик улыбнулся, окинув взглядом берег и реку, - но зачем они тебе все? Для меня они груз, а для тебя лишь звук.       Я еще раз коротко поклонилась, невольно чувствуя себя перед этим человеком смущенной.       - А вы знаете гномов Наруна и Мима? – неожиданно для себя спросила я.       Митрандир как-то забавно крякнул и кивнул.       - И этих тоже знаю. Они сопровождали меня от Эребора. А ты, дитя, как познакомилась с ними?       Усевшись напротив старика, я рассказывала о нашей вчерашней встрече, Митрандир посмеивался и довольно жмурился, а братья, быстро распределив поклажу, оттолкнули нашу лодку от берега.       - Охальники, - подвел итог моего рассказала Митрандир и усмехнулся в бороду. – И на них нашлась управа…       Несмотря на спокойствие Элрондионов и Митрандира, я невольно поежилась, когда холодный ветер дыхнул с воды, а волна сварливо толкнулась в борт. Непривычна я была к такого рода путешествиям. Да и погода не способствовала настроению.       Свинцовые тяжелые тучи тянулись с севера, неся дождь и похолодание. Грязно-серые, мрачные, они угрожающе нависали над нами, и лишь на западе прорвалось солнце, позолотило, расцветило… словно показывая картину не то прошлого, не то будущего. Одинокий всадник, сотканный из лоскутов туч, замер с непокоренным, несклоненным стягом. Его конь попирает траву, клубящуюся под копытами пепельными облаками. Дым пожарищ сносит ветром. Он один против скалящегося неистового воинства, которое черной тучей наступает, грозя поглотить… Но вдруг яркий луч солнца пронзил серую муть, ветер принес запах листвы и вмиг развеял мрачную картину, стирая с небес грандиозную битву.       А мне так хотелось узнать, что тот всадник остался в живых.       К полудню распогодилось. Тучи ушли за лес к Одинокой горе. Андуин укротил свой непокорный нрав, и наша лодка неслась по воле волн и парных весел, на которых, сменяясь, сидели братья Элрондионы. Бездеятельность, их неспешные беседы со стариком, яркие блики воды и сочная зелень берегов, настраивали на размышления, словно пришло время подумать и нанизать впечатления как бусины на ожерелье памяти.       Несомненно, это путешествие открыло для меня многообразие этого мира. До сих пор мои знания были в основном лишь чужим опытом и воспоминаниями. И теперь, ошеломленная, я могла размышлять над увиденным и копить вопросы, которыми при первой же возможности закидаю своих наставников. Мне еще так много нужно было спросить и узнать!       И, наверное, впервые я всерьёз задумалась, о том – кто же я. Я не была похожа на детей людей и беорнингов ни внешностью, ни сознанием. Сын Гримбеорна и Бердайн был моим ровесником, и, как говорили, для тринадцатилетнего парня Алфорд был высок и силен. Но я терялась… Особенно, когда он оказывал мне явные знаки внимания. Одновременно я испытывала два противоположных ощущения - мне казалось, что я намного старше его и в то же время совсем дитя. В каких-то вещах его неожиданная мудрость, приходящая лишь с опытом и временем, была мне удивительна. Было ли это проявлением разума, спешащего жить?       Я видела сморщенные руки лодочников, морщины и седину волос, согбенные старостью фигуры… Острый ум и сумасшествие в глазах. Эльфы не старели. Я смотрела на нашего спутника. Седого странника, скрюченные пальцы которого обнимали посох, пропитавшийся пылью тысяч дорог. Время его не щадило…       Волшебник. Элладан сказал, что он волшебник. Мудрец. И редкой доброты человек. И живет уже не одну эпоху… Хотя в человечности его природы я сильно сомневалась. Не мог человек странствовать среди эльфов, даря советы лучшим из них и помнить тех, кто ушел в Чертоги Мандоса.       - Кто я? – вопрос вырвался у меня как будто против воли. И я несмело взглянула в дрогнувшее лицо Элрохира, напротив которого пристроилась на скамье. Он плавными и сильными гребками удерживал нас в стремнине, не позволяя течению игривого Андуина снести лодку ближе к восточному берегу.       Прежде чем ответить, Элрондион молчал так долго, что я уже подумала, он так и останется нем.       - Полуэльф.       В голосе его мне послышалась непрошенная хрипотца.       - Как ты? – я спросила с надеждой и обреченностью, еще не зная, чего боюсь.       Его ответ прозвучал как прежде не сразу. Но и взгляда на этот раз он не отвел.       - Нет… Не как я. - Мгновение. Сильный гребок. - Я не знаю. У моего рода есть право выбирать. Мне неведомо, какую судьбу Валар уготовили тебе. Дар Илуватара, которым обладают все люди. Или прожить все эпохи до конца этого мира.       Я отвела взгляд. И бездумно опустила пальцы в набегающую воду. В россыпи мерцающих бликов, играющих на волне, я искала ответ, но не видела его…       Согретая участием и вниманием окружающих, я позабыла, как появилась на этот свет… Напоминание тупой болью отозвалось где-то внутри.       - А ты выбрал? – внезапно спросила я.       - Нет… - сын Элронда с грустью и мимолетной улыбкой взглянул мне в глаза.       И почему-то мне подумалось, что выбор этот нелегок.       Словно оглушенная я вслушивалась, как плещет вода, когда опускается и плавно поднимается весло. Убегающая пена ласкала мои пальцы, игралась, красуясь в солнечных лучах. Где-то там в сочном разнотравье лугов, спускающихся к самой реке, заливался стрекотом одинокий кузнечик. Густая синева обнимала горы, растворяясь на снежных шапках и прохладной глубине небосвода. Манящий бархат далекого леса на левом берегу заставлял взгляд утопать в зелени и золоте листвы. Мир был такой большой. Такой вечный… А я как паутина на ветру...       Желая спрятать лицо, я вскочила на ноги и вбежала на нос лодки, которая не шелохнулась, удерживаемая уверенной рукой Элрохира. Вытянутая, широкая, с приподнятым носом, она смело разрезала беспокойные волны Андуина и была удивительно устойчива.       Зажмурившись, я глубоко вздохнула. И распахнула глаза, вглядываясь туда, куда катила свои воды река, где в бледной дымке сливался с небом горизонт.       Я долго стояла на носу лодки в полный рост и подставляла душистому ветру лицо. Почему-то мне подумалось, что я как та незрячая фигура, которые так любят устанавливать на носу беорнинги. Не в моей воле выбирать куда плыть… Я словно парила над гладью переменчивой воды.       В который раз я дивилась умению близнецов управлять, на первый взгляд, валкой и ненадежной лодкой. Я оглянулась через плечо.       С редким, неописуемым выражением, Элрохир смотрел на меня, словно любуясь и сожалея о чем-то.       Легкий порыв ветра бросил мне в лицо выбившуюся из косы прядь. И я улыбнулась.       - Научи меня!       Я сбежала с носа лодки и, присев напротив, просительно заглянула в глаза.       - Научи меня так управлять лодкой!       Во взгляде его будто что-то вспыхнуло, словно луч солнца коснулся тени, возрождая к жизни увядший росток…       Элрохир тихо рассмеялся:       - Ты похожа на Арвен! Она тоже любила так просить…       Я с интересом переспросила:       - А ты?..       - Учил.       Первая остановка была ближе к вечеру, когда кровавые разводы заката уже стекали в воду великой реки, окрашивая ее в густой вишневый цвет. В том месте река была тихой и неторопливой, так как впереди нас ждали Ирисные поля – заболоченная дельта Сир Нинглор, Ирисной реки, которая брала истоки в Мглистых горах и впадала в Андуин. Я, конечно, знала, что произошло в тех местах. Смерть Исильдура и потеря Кольца была событием значительным и страшным, но я относилась к этому как к древней истории, которая никогда не оживет… Ну и потому что, к сожалению, в Арде осталось мало мест, где орки кого-нибудь не убили.       Было принято решение провести на земле последнюю ночевку и плыть через Ирисные поля, причаливая к берегу только для коротких остановок. Следующую ночь нам предстояло встретить на воде. Несмотря на предосторожности и отсутствие неприятных новостей, мои спутники были молчаливы и внимательны.       Элладан взялся обустроить стоянку, расчищая место для лагеря. Митрандир курил свою удивительную длинную трубку и что-то бормотал, посматривая на реку. Элрохир ступил в густой подлесок, как тень исчезая в густой зелени, чтобы совершить обычный обход окрестностей перед ночевкой.       А я, невольно настороженная, немного помялась, сама не зная почему мучимая стеснением и тревогой, но все же нырнула в кусты. Быстро справившись со своими нуждами, я уже возвращалась обратно, когда неожиданно услышала пение лазоревки. Маленькая птичка всегда радовала меня своими переливами, вплетая свой голос в разноголосый гомон птиц. Вот только на закате она не поет.       Я резко свернула на призывный сигнал близнецов и через несколько шагов первой оказалась рядом с Элрохиром, который, увидев меня, нахмурился, но не прогнал. Следом тут же появились Элладан и Митрандир.       Взбудораженная, я не сразу осознала, что Элрондион сидел на корточках возле странного смешения обглоданных костей и бурых, разбросанных по небольшой поляне останков оленя, в которых живым ковром копошились мухи и черви… Меня затошнило. Тут же, словно ожидая этого, ветер ударил в лицо смрадом разлагающегося мяса.       Отшатнувшись, я зажала рукавом нос и испуганно обвела глазами спутников.       - Варг, - коротко выплюнул слово старик. – Они любят такую вонь.       Братья переглянулись и кивнули друг другу.       - Вряд ли он один, - сказал глухо Элладан. – Не зря Гримбеорн рассказывал о том, что у границы болот стали пропадать люди и скот. Нам лучше не оставаться на этом берегу.       - Восточный я бы тоже не советовал, - заметил Митрандир. – Там вообще все не так, как кажется. Тем более Лихолесье не для Эйриэн.       Элрондионы переглянулись, кивнули старику и увлекли меня прочь от пиршественного места твари.       Стоянку быстро свернули, благо, что обустроиться не успели, и, вернувшись на лодку, отплыли в темноту. Не скоро я смогла взять в рот медовую лепешку беорнингов. Во рту еще долго ощущался привкус смрада.       Ощущение берегов в темноте очень странное. Для меня так и осталось загадкой, как братья смогли удержать лодку в стремнине, не приближаясь к суше. Вечерами мы делали короткие остановки, чтобы справить нужду или чтобы близнецы осмотрелись, исчезая в прибрежных травах.       Обычно в это время моим вниманием завладевал Митрандир. Как-то так получилось, что ему было легко рассказывать самое сокровенное и потаенное. Только с ним я поделилась снами, когда неслась на четырех лапах, ошеломленная запахами и собственной мощью. О той тонкой, но прочной нити, что связывала меня с тем, кто так щедро делился со мной своим счастьем. Или удушливым воспоминанием об Ост-ин-Эдиль. О леденящем холоде и ужасе, что до сих пор стелется по исчезнувшему Эрегиону густыми туманами.       А он в свою очередь поведал о делах давно минувших дней. В такие мгновения Элродионы, сотканные из сумерек, тут же выступали из теней и слушали не менее вдумчиво и внимательно, чем я. Конечно, я догадывалась, что ранее им не доводилось слышать столько подробных описаний прекрасной Лутиэнь* или рассказа с юмором и неожиданной романтикой о первой встрече Тингола и Мелиан* , когда мгновение остановилось на долгие годы не в силах противиться силе первого впечатления и чувств охвативших тэлери и майа, тогда как народ Эльве искал своего короля по лесам и долам, и в итоге так и не покинул Средиземье. А еще он рассказывал о несравненной Артанис, которая задолго до того, как поразить в самое сердце Келеборна и получить от него имя Галадриэль* , могла сравниться с сильнейшими атлетами среди эльдар Амана в беге и стрельбе из лука!       В такие вечера я забывала о страшной находке и настороженности, сковавшей моих спутников, о напряженности и хищных взглядах, которые нет-нет да и кидали в сторону берега Элрондионы. Я по-новому осознала значение слов Элладана, так легко сказанных Арвен при прощании.       Если бы не я, они не стали бы избегать встреч с тварями. В кромешной тьме мы зажигаем маяки, Чтобы вернуться к тем, кто стал нам дорог. Желая безымянной смерти вопреки Пройти весь путь назад, как не был бы он долог. Быть может, встретим зло мы на пути своем И сонмы туч свинцовых звезды скроют. А может быть всего лишь мы уснем Тем вечным сном, где только вьюги воют. Осколки чувств и света в памяти храня, Поймем – тропа домой во тьме лишь снится! Развеет терпкий морок лепесток огня, Когда костром он в сердце разгорится, И мы отбросим страхи, происки тоски, Боязнь ненужным стать или чужим очнуться, Ведь в темноте ночной пылают маяки Чтобы найти себя, чтобы домой вернуться.       Туман молоком тек над водой. Густой, липкий, он как будто дотрагивался до кожи влажными пальцами и прикосновение это было неприятно. Звуки разносились так далеко, что затихли даже птицы, и в этой негостеприимной тишине раздавались мерные гребки весел, едва слышный скрип уключин и шелест воды, рассекаемый нашей лодкой.       Я стояла впереди, обняв высокий нос, и вслушивалась во влажную муть.       Какой-то непонятный шорох привлек внимание.       - Что это? – спросила я, обернувшись к Элладану, сидящему на веслах.       Но едва успела поймать его настороженный взгляд, как сразу произошло несколько событий.       Спокойная безмятежная река, вдруг обрушилась справа волной, толкнув нашу лодку так резко и сильно, что я не удержалась на ногах и осела, ухватившись за борт. Тишину разорвал непередаваемый жуткий свист стрел, пропоровших воздух возле лица, одна из которых впилась в деревянный борт прямо у моих пальцев. Элрохир, метнувшись, буквально перепрыгнул через брата и бросил меня вниз, на дно, прижимая, закрывая своим телом.       Вопрос и крик рвались с моих губ, но, ошеломленная, я лишь хватала ртом воздух и не могла оторваться от лица Элрондиона – хищного, с яростно сузившимися глазами и подрагивающими ноздрями. Но вот у него сорвался резкий вскрик и обнаженный клинок опустился за борт, порождая захлебывающийся звук. Рядом закашлялось смехом и водой еще одно порождение тумана, но его заставил замолчать Митрандир, тускло сверкнув длинным мечом, которого я ранее у него не замечала. Перекличка на воде рычащими, каркающими голосами, удары по лодке, булькающие, хлюпающие звуки, с которыми находили своих жертв мечи Элрохира, Митрандира и Элладана, который в какой-то момент, когда скрюченные уродливые пальцы стали хвататься за борта, бросил весла… Все это продолжалось нескончаемо длинное мгновение и закончилось новым роем черных стрел, которые не щадили своих, убивая, раня и топя нападавших орков. Элрохир в несколько взмахов клинка отбил стрелы, летящие на нас, и крикнул брату:       - Выноси!       Митрандир тяжело отбил посохом очередной смертельный залп, едва не зацепивший корму, которую он оборонял. А Элладан, пригнувшись, мощными гребками уже гнал лодку прочь от западного берега, к стремнине. Андуин, словно ждавший этого, торопливо подхватил нас и быстро вынес на центр, где билось неукрощенное мощное течение.       Убедившись, что за нами никто не последовал, Элрохир быстро окинул меня взглядом и поспешил освободить лодку от орочьих подарков, утыкавших борт, скамьи и даже днище. Когда он вернулся, я свесилась к самой воде, чтобы умыться и смахнуть запоздавшие слезы испуга и шока. Андуин игриво брызнул в лицо, заставляя охнуть и отпрянуть. И погрозить воде пальцем.       Наблюдавший за этим Элрохир сказал:       - Вода любит тебя, Эйриэн. Та волна, что ударила в борт при атаке орков, - он погладил шрам, оставшийся на гладком дереве от стрелы, - пришла не просто так. Валар* присматривают за тобой.       На дрожащих ногах я перебралась к нему под бок и прижалась к плечу, чтобы тут же быть укрытой полой плаща и тяжелой рукой. Позади мерно вздымались весла, которые неторопливо, но энергично опускал в воду Элладан, желая помочь течению унести нас подальше от устья Сир Нинглор - Ирисной реки. Только рядом с близнецами я ощущала безопасность. Даже в те несколько минут, о которых было страшно вспоминать.       Элладан о чем-то тихо беседовал с Митрандиром, а я смотрела на проносящиеся мимо зеленые берега и думала о том, что эти несколько дней на реке заканчиваются, и к закату мы достигнем первых берегов Лориэна и вод серебряного Келебранта – реки, протекающий через Золотой лес и впадающей в Андуин. Казалось бы, вот мы и достигли нашей цели, но отчего-то мною владела неясная тревога.       - Я чувствую чей-то взгляд, - прошептала я, с усилием отводя глаза от затягивающей в необъяснимую пучину изрезанной отмелями береговой линии.       Элрохир, сменивший брата на веслах, коротко взглянул налево, на привлекшую мое внимание понурую зелень камыша, сползающую к самой воде, и без улыбки кивнул. Не знаю отчего меня пробрала дрожь – от его серьезного тона или от слов и событий, скрывающихся за ними.       - Когда-то это была Великая зеленая пуща, Филигод. Мир был тогда юн, и лесам, казалось, нет предела. Но зло пришло в этот мир и на Зеленолесье пала тень Тёмного Властелина Саурона, и пущу начали называть Лес Великого Страха… Там, - он не глядя кивнул на восточный берег, - на Амон Ланк он построил свою крепость Дол Гулдур… Она покинута и пуста, но ужас растекается оттуда до сих пор.       Невольно я передернула плечами, словно ветер дохнул холодом на мой затылок.       - Не так уж и пуста, - прошептал, окидывая взором проносящиеся мимо отмели, Митрандир.       Элрохир лишь посмотрел на Элладана, сидящего за моей спиной, и, опустив потемневший тяжелый взгляд, промолчал.       А у меня не было больше никакого желания спрашивать.       Теплая ладонь Элладана коснулась локтя, накидывая на мои дрожащие плечи плащ. Плыви лодочка, плыви, носом режь волну, Все печали уноси в далекую страну. Там деревья меня ждут, солнца яркий свет, Там меня уберегут и не допустят бед. Но пока темны края, илисты берега, Ты веди меня река, не будь ко мне строга. Ночь укрыла долгий путь звездную пыльцой, Обещая тишь, да гладь, и суля покой. Но совсем не спится мне в этот тихий час, Сердце бьется в такт волне и болит за нас. Упадет густой туман крынкой молока, Чьи-то тени бродят там и желают зла. Мрачный шепот слышу я в шелесте листвы, Будто мне кричит она: держись той стороны. Будто зло во тьме шипит, словно змей клубок, И покрепче в пальцах сжат верный мой клинок. Не поддамся страху я, теням не уступлю, Свою песню небесам тихонько пропою, Плыви лодочка, плыви, носом режь волну, Все печали уноси в далекую страну.*       Золото листьев неспешно закручивалось на поверхности воды, разбегаясь волной из-под носа грубой лодки беорнингов. Она была чужда этому танцу и этим тихим водам. Тусклое богатство листвы, серебро стволов и тени, играющие в спускающихся бородами с ветвей растениях, манили и приковывали взгляд. Хотелось пристать к берегу и сбежать… И бежать пока хватит сил, а потом, разметавшись, упасть на перину мха и рассмеяться от радости, глядя в лазурные небеса. Я даже не подозревала, что так соскучилась по Лориэну.       Я ушла почти сразу, как мы причалили к пристани. Братья, занятые приветствиями друзей и знакомых, не заметили, как я отстала и попятилась. Лишь Митрандир обернулся и с грустной улыбкой кивнул мне.       Мое сердце билось так сильно, что я боялась, как бы оно не выскочило из груди. Я вдыхала густой, насыщенный такими знакомыми запахами воздух, задирала голову в поисках старых примет, искала наощупь стволы деревьев, вслушивалась в голоса рек. Ноги сами вели меня по тропинкам памяти и радость встречи постепенно растворялась в печали и боли потери, которые никуда не делись. Они просто отступили, дожидаясь своего часа. Я повзрослела. Я уже не была той маленькой Эйриэн, что не могла справиться с горем, но от прошедшего времени оно не перестало быть менее горьким. Воспоминания вели меня по тропам, пройденным моей матерью, будили почти позабытые слова… Но не было ответа на вопрос, который я не решалась задать даже в уме. Что же мне суждено? Кто же я?..       Вернулась я в Карас Галадон совершенно в растрепанных чувствах. Вечерние сумерки уже упали на лес, и свет светильников путался с тенями во мгле, приманивая мотыльков. Невесомый дождь оседал на волосах и лице. И я не могла сказать, плачу ли я…       Я стояла среди знакомого кружева флэтов и не могла решить, куда мне податься. Домой идти была не готова. Где разместили Элрондионов и Митрандира не знала, как не знала и куда унес мою скатку Элладан. Да и видеть никого не хотелось. Я боялась вопросов или сочувствия, которое ранило не меньше, чем память.       Когда теплые руки упали мне на плечи, я вздрогнула всем телом.       - Ты, как всегда, пропустила всю торжественную часть: приветствие правителей, много умных речей и ужин.       Этот голос я узнала бы из тысячи! Обернувшись и чуть не взвизгнув от полноты чувств, я уткнулась носом в камзол Халдира. Для эльфа это явно было неожиданностью, так как в некотором замешательстве он не сразу обнял меня и с нежностью погладил по волосам.       - Какая же ты уже взрослая, Цветочек! Но ничуть не изменилась.       Эту фразу я услышала в той или иной интерпретации не один десяток раз. И не менее тридцати раз от Мэнэл. Ее, как я поняла, очень вдохновлял факт того, что с собой у меня было всего пара платьев и брючных костюмов. А так как в обратную дорогу братья решили двинуться весной вместе с караваном, отправляющимся из Лориэна в Линдон, то вещей на эти восемь-девять месяцев у меня и вправду было впритык. Не сразу, но ей удалось снять с меня мерки. Помог Элрохир, как-то заставший наш ожесточенный спор - он заметил, что я со всей страстностью своей натуры бросилась в рост, и платье уже мало. Элрондион задумчиво обвел меня взглядом и, неожиданно мягко улыбнувшись, указал на короткий подол, умолчав о явно жавшем в груди и плечах лифе.       - Детство было ручейком, теперь пришло время водопада…       Мерки Мэнэл пришлось снимать дважды.       В тот год Мэнэл шила свадебное платье для невесты, которой предстояло отправиться дорогой печали, навсегда покидая Средиземье и унося свет своей души в Валинор. Туилиндэ и Тирон решили справить свадьбу в Золотом лесу, чтобы смягчить горечь расставания с родными, и это радостное и одновременно печальное событие затронуло многих.       Харадримы, с которыми с легкой руки Халдира я уходила в патруль по границам Лориэна, не раз и не два касались этой темы. Многие из них еще не связали себя узами и терялись в рассуждениях – повезло ли Тирону. Кто-то говорил, что уходит эра эльфов, что времена настают темные, а свет и благодать единения не терпит торопливости, гнева и страха. Что узы даны для созидания душ, для рождения жизни и во имя ее. А кто-то возражал – не стоит гасить свет своей души и жизни в услугу тьме и грядущему злу. Да, приводить в этот мир невинное дитя безответственно, но гораздо страшнее утратить светоч, отказавшись от радости, любви родных и близких. При этом многие косились на меня, и я догадывалась, что они явно думают, что двигало моей матерью. Но я молчала…       Однажды Элладан застал такой разговор и на вопрос как поступил бы он, ответил:       - Если бы я встретил свою судьбу? Единственную звезду на небосклоне? Я не стал бы терять время. Сердцу и больнее, и легче, когда оно бьется для кого-то.       Я заглядывала к Мэнэл каждый раз, когда возвращалась в Карас Галадон и могла часами наблюдать за тем, как ловкие пальцы красавицы-эллет рождали удивительную нежнейшую красоту. Невольно я вспоминала другую свадьбу, другую невесту и другую вуаль. Ту, к которой приложила силы моя мама. Она все еще хранилась в покоях Мэнэл. Так же как воспоминания об их удивительной работе в четыре руки хранила моя память. Тогда я была очень впечатлена невестой и обрядом, и загорелась желанием когда-нибудь оказаться на ее месте. Тогда я не думала, что все будет так непросто…       В то раннее туманное утро свидетели не успели сделать первый шаг и выступить из-под сени деревьев. Жених и невеста не заставили друг друга ждать, лишив себя последних часов размышлений о правильности выбора, а свадебную церемонию тягучей неторопливости и красоты ожидания.       Обычно с первыми лучами солнца на свадебной поляне появлялся жених и ждал невесту. Ждал столько, сколько просило сердце. И с каждым часом ожидания наблюдателей его стойкости становилось все больше и больше.       А этот же раз невеста ступила на мох поляны мгновением позже жениха, и всего шесть эльфов встали в круг, свидетельствуя перед Валар и сородичами о заключенных узах. Шесть эльфов и я. Вот только я так и осталась в тени листвы, не осмелившись показаться, не желая быть замеченной.       Не особенно я вслушивалась в слова и ритуальные вопросы, не старалась запомнить или любопытства ради вглядеться в лица… Все же это было для меня сродни волшебной сказке, которые так щедро рисовали в детстве ветви деревьев и облака.       Все еще растревоженная красотой момента и спорами товарищей по патрулю, я ускользнула по ветвям прочь, уходя от оживленных мест, желая раствориться самой и мыслями в дебрях леса.       Солнце уже закатывало свой диск за верхушки деревьев, подкрашивая в малиновый цвет листву и стволы деревьев, поджигая кроны золотом и рисуя сизые тени. А я все лежала на нижних ветвях старого разлапистого вяза, вглядываясь в кудрявые картины из листвы и подкрашенных румянцем облаков. На сердце было легко и спокойно. Дремота слегка касалась век, и двигаться совершенно не хотелось. И я не сразу поняла, что этот шепот и слова из другой легенды, куда более земной и реальной, чем те, что парили надо мной в высоте… И бездумно скосив глаза, не сразу поняла кого вижу.       Я всегда знала, что тела наши отличаются. У эльфов не было излишней стыдливости или запретов, лишь уважение к ближнему и традиции. Я видела и раньше обнаженных мужчин и дев, и лишь отмечала красоту и совершенство творений Эру. Но в этот раз странное томление ударило в грудь, заставляя сердце потяжелеть и забиться, как птица в силке.       Нежность прикосновений, любование и ласка взглядов, нега в движениях… Упоенное переплетение тел и музыка вздохов. Я видела то, что не предназначено для чужих глаз. Но отвести свои не могла… Я сгорала от стыда и увиденного, и не знала отчего сильнее пламенеют мои щеки и трепещет внутри. Мне было боязно выдать свое присутствие и не менее страшно разрушить момент для тех двоих, что сплетались телами на мхах под сенью деревьев Золотого леса.       Вскоре темнота, сжалившись надо мной, уронила свой полог, скрывая молодоженов и позволяя мне исчезнуть в тенях и звуках ночи.       Я так и не узнала была ли замечена. Туилиндэ и Тирон слишком растворились в друг друге, видя и слыша лишь любимого. И глядя на них я больше всего на свете боялась, что те, кто любим мною, однажды встретят половинку и забудут обо мне… а для меня не найдется своей. Что отпущенное мне время сгорит быстрее.       Тот год в Лориэне всколыхнул спокойствие моей души. О многом мне пришлось заново составлять мнение и узнавать. А смятение слишком часто охватывало меня, чтобы остаться незаметным. Оно толкало меня в чащу, прочь от всех, словно путанными тропами найду я ответы.       Для меня, выросшей в лесу и каждый день наблюдавшей за песнью жизни и ее рождением, наверное, никогда не было секрета в том, что происходит между двоими. Но прежде мне не приходило в голову примерять это на себя и знать сколько упоения и истомы можно дарить каждым движением. Словно с мира сорвали вуаль, и скрытый ранее язык тел, прикосновений и взглядов приобрел совсем другой смысл. Простое переплетение пальцев, краткое касание ладони к щеке или взмах ресниц – я не придавала им значения. До сих пор.       Элрохир появился через две недели.       В поисках меня он пришел к заводи Нимродель, где старые гроты стерегли прохладу и печальное эхо той, что жила когда-то в этих местах. Без слова упрека Элрондион уселся рядом и, растерев в ладонях траву, жадно вдохнул ее, наслаждаясь острым свежим запахом.       Темные тени деревьев скользили по воде, отражаясь и убегая от нее, чтобы тут же вернуться. Покосившись на его спокойное лицо, я прошептала:       - Мне страшно.       - Чего ты боишься?       - Остаться одна. Без вас… - я выдохнула сразу два своих страха, не разделяя их, не объясняя, еще не в состоянии четко выразить мысль.       - Скорее придет тот день, когда ты покинешь нас и уйдешь с тем, кого выберешь. Это всегда происходит, - словно зная о чем я думаю, тихо ответил Элрохир.       - Как я узнаю, что это он?       - Он будет дорог тебе.       - Но ты тоже дорог мне! И Элладан… - я задохнулась. Темнота была такой абсолютной, что я едва улавливала белизну кожи его лица.       - Нет… Не так, Эйриэн. Это как пламя свечи во тьме, как свет единственной звезды на небосклоне, что манит тебя… Без него, единственного, тебе будет просто темно. И лишь тень прежнего мира будет с тобой… Ты уйдешь. И не оглянешься…       - Нет! Нет! – уткнувшись лбом в грудь Элрохира, я ухватилась за борт его камзола и неожиданно для себя разрыдалась.       Пальцы Элрондиона легко пробежали по моим волосам и коснулись виска. Нечаянная ласка словно сорвала все печати. И слезы хлынули еще сильнее. Мой мир снова покачнулся, как утлое суденышко по воле ветра.       - Такова судьба, Филигод… Жизнь - это бесконечная череда встреч и расставаний. Но мы всегда будем любить тебя, где бы ты ни была.       Весна ворвалась внезапно и ярко. Времена года в Лориэне были выражены мягче, незаметнее, затрагивая в основном окраины и дебри, тогда как в сердце леса царила осень. Но даже в Карас Галадоне весна неудержимо теснила вечность и под лазурными небесами зацветали меллирн*, роняя на землю бледно-золотые листья.       А вслед за весной пришла и весть – открылись перевалы через горы, и мы могли возвращаться в Имладрис.       Мне вновь пришлось прощаться с друзьями и в этот раз разлука не была так болезненна и остра, как впервые. Все же я научилась различать расставание и смерть. Хотя, говоря слова прощания, я уже скучала, уже томилась и ждала новой встречи.       Позади были долгие разговоры с Митрандиром, горячащие кровь разведки с Халдиром, споры с Мэнэл, путешествия на снежные склоны гор с Элрондионами и короткие непонятные мне беседы с Галадриэль.       Ее я обычно встречала случайно – то у родника, то у старой заводи, то в гуще старых буков на южной окраине. Прекрасная владычица леса могла даже слова не сказать – лишь улыбнуться и взглянуть особенно. А могла рассказать о том, каких удивительных птиц видела в Амане… и поделиться печалью из-за опадающих листьев и увядших цветов.       - Ни одна весна не исцелит этого… Мой возлюбленный супруг говорит, что это судьба всех эльфов, оставшихся в Средиземье. Мир увядает, моя маргаритка*, тем удивительнее твое рождение…       Мы уходили на рассвете, когда травы звенели от росы и первых лучей солнца. Дальние пики гор слепили глаза, ветви деревьев и запахи леса цеплялись за одежду и волосы, не желая отпускать.       Покидающих Лориэн навсегда не провожали. Все было сказано давно. Лишь множество огней одело предрассветный Карас Галадон в мерцающий туман, заставляя его парить в предрассветной тьме. Безмолвное молчание приносило боль и грусть. И надежду, что когда-нибудь уходящие встретятся со своими родными на берегах Валинора или увидят друг друга в последний день Арды, взглянут в глаза и обнимутся…       Впрочем, одной прекрасной эллет было откровенно все равно, что о ней думали, и она, слегка тушуясь под улыбками Элрондионов, несколько суетливо проверила на мне одежду и заботливо воткнула в волосы заколку, которую я накануне выиграла у нее в камушки, и которую решила оставить на швейном верстаке, потому что знала, как она ей дорога.       - Потом отыграюсь! – хмуро сообщила мне Мэнэл. – Не забудь взять с собой в следующий раз! И волосы расчесывай частым гребнем! И шерстяную рубашку пододень в горах! И… Ох, иди уже!       Призрачная змея огоньков стелилась по склону, неторопливо стекая в долину. Свет светильников, словно светлячки в ночи, рассеивал тьму, позволяя двигаться, несмотря на темноту. Меня поразило насколько редко делались привалы и остановки, насколько спокойно и сосредоточенно двигался караван. Необратимо и печально уходили эльфы… Не раз и не два я потом ходила с караванами в Линдон, но этот первый раз почему-то был особенно тоскливым.       Мы прошли вместе с ними весь путь от Лориэна, через Карадрас до самого Имладриса, где, отдохнув, галадримы двинулись дальше в Серые гавани в сопровождении воинов Владыки Элронда. Не так был опасен этот путь, сколь скорбен.       А я, едва оправившись от новых расставаний, окунулась в ощущение возвращения домой, то самое, когда все вокруг родное, но какое-то не такое, каким помнилось.       После возвращения из Лориэна я еще не бывала в лесу в этом году. Поэтому не сразу поняла, почему все так изменилось. Вот боярышник так низко стелет ветки, что мне приходиться нагибаться, для того чтобы пройти знакомой тропой, вот скрывают проход молодые дубки... Не сразу я поняла, что это не лес – я изменилась.       Это не он встретил меня нелюбезно и неучтиво, заслоняясь зеленью ветвей, а я… я выросла. Вытянулась, как молодое деревце. И пришла моя пора кланяться, прежде чем войти туда, где для ребенка всегда были открыты двери. И, наверное, благодаря этому изменилось мое отношение к лесу, ко всему, что меня окружает – во мне появилось больше любования непостижимой красотой этого мира, больше уважения, нежности... Любовь трепетала в моем сердце, и от этих пряных теплых запахов, от несмолкаемого шепота ветвей, от чарующего перезвона ручьев все во мне пело. Я словно заново открывала для себя эти поляны и горные склоны, шумливые водопады и степенные запруды, рощи величественных дубов и стройные золотые колоннады сосен. Прикасалась к теплым пахучим стволам и слушала, как соки текут корням и ветвям, как ведут разговоры деревья, делясь своими снами, где ветер любовно играл их листвой…       Это было странное время. Еще в Лориэне я поймала себя на мысли, что мне обидно, когда все решалось за меня и без меня. Временами грудь охватывали гнев и раздражение по самым незначительным поводам, хотелось доказать всем, что я лучше, взрослее, умнее, чем обо мне думают, что я не ребенок, что имею право… но при этом… было страшно привлечь внимание… Я понимала, что мое будущее не определено. И боялась торопить время.       И только в лесу меня всегда ждали, только там я была на своем месте. Там мне нечего было доказывать и нечего стесняться. А в душе царил мир.       Лес любил меня такой, какая я есть.       В тот день, перед рассветом, я сбежала к водопадам Имладриса, чтобы полюбоваться, как солнце пронизывает первыми лучами сверкающее великолепие воды. Переполняющее душу ликование рвалось из меня, когда радуга вставала над искрящимися в ярком утреннем солнце брызгами. Это зрелище никогда не смогло бы мне наскучить, особенно когда альтернативой было штудирование глаголов квенья.       Оставив братьев, Владыку и Глорфиндейля за тихим разговором и новостями, я улизнула к нижнему водопаду, что выточил себе чашу в твердой породе и радостно пенил в ней воду. Перебегая по камням к сверкающим струям, чтобы умыться, я вдруг подумала, что они удивительным образом расположены, совпадая с шагами танца, который был мне так не мил. Но почему-то именно сейчас я поняла причину.       Нежный свет утра ложился на плечи. Шорох воды и ветерок, что всю ночь нашептывал мне на ухо небылицы, переплелись в мелодию.       Прощальный танец. Танец утекающей воды.       Меня учила танцевать его мама. Я не боялась запутаться в движениях, в шагах и линиях рук. Ее слова, подсказки, словно наяву звучали для меня. Музыка воды была прекрасна, она вливалась в уши тихой грустью, непонятной тоской сжимала сердце и слезой оставалась в глазах. Вода дарила легкость, льнула к голым ступням и отвечала мне безмятежностью, разливающейся от движений моих рук, и затихала по велению пальцев…       Удивительное состояние владело мной, словно я – не я. И это сон. Сон, где вода вольная, гулливая, так покорна моим мыслям и желаниям…       И в этот самый момент, момент полного погружения и единения, веер брызг плеснул мне в лицо, словно отрезвляя. И я расхохоталась. Подставив ладони под непокорной струей, умылась и побежала по камням обратно на берег.       Я была еще во власти ощущений, подаренных танцем, и едва не поскользнулась у самого берега, взмахнув рукавами-крыльями. Тихо рассмеявшись, перекинула через плечо гриву волос, которые не потрудилась заплести, и которые теперь спускались почти до самых колен, и, сойдя на твердую землю, стала выжимать мокрый подол.       - Кто ты? Вечно юная майа горного озера, которая решила встретить нас этим утром в благословенном Имладрисе?       Эти слова застали меня врасплох, и, вскинув голову, я встретилась взглядом с грациозным светловолосым эльфом. И утонула в небесной голубизне его глаз, которые смотрели на меня так непривычно, так волнующе и пытливо. Из-за говорливого голоса насмешницы-воды я не заметила, что больше не одна... И вдруг осознав, что так и стою с задранной юбкой, вспыхнула и рассмеялась.       - Что навело тебя на мысль об этом? Мое мокрое платье? – спросила я, одергивая липнущий к ногам подол.       Эльф улыбнулся и сказал вполне серьезно.       - Твои глаза. В них зелень моего родного леса. Они чисты и безмятежны, как предрассветное озеро. Такие глаза могут быть только у дочери Ульмо. У той, кого любит вода…       Изумление мое было настолько большим, что я уставилась на этого незнакомого эльфа, что первым в моей жизни сделал мне комплимент. И какой! Враз я удостоилась родства с вала Ульмо, Владыкой Вод...       Всего лишь взгляд и несколько слов, а я растерялась.       В его глазах была зачарованность, удивление... Словно он нашел ту, которую уже не чаял встретить.       Это внимание было, как луч солнца в пасмурный день, неожиданно и обжигающе.       Никогда в жизни я не видела, чтобы на меня так кто-то смотрел… Так… Будто спугнуть опасался. Словно страшился удержать…       Это ошеломило и взбудоражило меня. И ощущая, как меня захлестывает неизведанное доселе чувство, я побоялась сказать или сделать глупость. И попятившись, сделав назад шаг, другой… я просто сбежала. Оглянулась, будто желая убедиться, что мне не привиделась встреча и скрылась в зелени, подступающей к заводи, словно богатая оправа к драгоценности.       Я бежала до самой надвратной башни, но так и не смогла унять странного ликования. Не могла забыть этот взгляд.       Зеркало манило меня.       Но я, обычно так пренебрежительно и торопливо смотрящая на свое отражение, на этот раз медлила. Словно боялась очнуться от предрассветного сна, прогнать ощущение того взгляда. Так глупо… Глупо!..       И решительно развернув раму, я все же заглянула в манящую глубину отражения.       Что я ожидала там увидеть? То, что так привлекло золотоволосого эльфа. Но на меня смотрела худая нескладная девочка, с таким привычным пристальным взглядом больших зеленых глаз. Бледное лицо, темные брови вразлет, высокие скулы… великоватый рот, не то что у Арвен, чьи нежнейшие уста вдохновляли поэтов.       Я погладила лицо и отражение насмешливо прочертило пальцем по щеке и коснулось губ.       - Еще пару лет, - слова Арвен заставили меня вздрогнуть и испуганно отстраниться от зеркала. - Исчезнет подростковая угловатость, и твое тело перестанет смущать тебя. Ты вырастешь. Сейчас ты лишь бутон розы, что скоро будет пленять сердца…       Я отвернулась, пытаясь скрыть свое замешательство. И не только от того, что была застигнута за интересом к своему отражению в зеркале.       Арвен словно чувствовала, что со мной творится. Ее руки ласково пробежались по моим наскоро заплетенный волосам, распустив влажную косу и вытаскивая мелкие листочки. Шелковистые волны локонов обняли за плечи.       - Красивые, - шепнула прекрасная дева. – Нужно лишь расчесать их.       Именно от Арвен я узнала, что у Владыки Элронда гости. И сразу загадала, чтобы мой незнакомец обязательно был среди них. Хотя это было единственным объяснением того, что я никогда ранее не видела его, ведь в Имладрисе я знала всех.       Впервые я порадовала свою наставницу искренним интересом к своей внешности. Сама выбрала платье и пояс. Сама расчесала волосы и терпела, пока служанки Арвен заплетут несколько косичек, усмиряющих мои буйные локоны, распустив их по плечам, и вплетут в них цветы яблони.       Как ни гнала я мысли о золотоволосом эльфе, но желание увидеть его снова было непреодолимо. И необъяснимая радость владела мной. Может быть, именно поэтому я с таким энтузиазмом влетела в большой зал и так смутилась, приковав к себе множество взглядов.       Я сама не знала, что ждала. Чего хотела. Наверное, чтобы он заговорил со мной, улыбнулся и посмотрел… таким особенным взглядом, как там у водопада.       Скользнув мимо незнакомых эльфов, я искала его глазами в толпе, когда неожиданно услышала совсем рядом:       - Никакие эльфийские уши не скроют человеческую кровь, бегущую в ее венах. Да и кудрявые волосы насмешка над чистокровными эллет, – сказал знакомый голос, что был так ужасающе холоден и спокоен.       Сердце обмерло. Нет! Нет-нет-нет… Я резко обернулась, желая убедиться в том, что ошиблась…       Элрохир с которым разговаривал мой утренний незнакомец с упреком ответил:       - Не будь так суров, Леголас.       И вот в этот момент я поняла, кто он. В этот момент все оборвалось внутри. И пол как будто стал ватным, и в ушах зашумело...       А Элрохир вдруг увидел меня.       - Эйриэн!       Следом за ним на меня обратил свой взор его собеседник. Даже не соизволив вежливо улыбнуться, принц Лихолесья отрешенно и очень сосредоточенно смотрел на меня.       Мне словно ледяной воды в лицо плеснули, и я, не смея утереться, дать понять, как больно… обтекаю… Задыхаюсь от жгучего чувства стыда, разочарования и… потери. Пустоты, занявшей место радостного возбуждения и чего-то неосознанного.       И, вздрогнув как молодой олень, уловивший свист стрелы, я метнулась прочь за спины чужих эльфов, к галерее и дальше в сад. И я все бежала, не замечая удивленных взглядов. Бежала, задыхаясь и плача. Бежала, словно пытаясь скрыться от взгляда.       Взгляда лихолесского принца, что смотрел на меня так холодно и равнодушно.       Я бежала. Бежала, куда глаза глядят.       Не разбирая дороги, туда, где могла остаться одна. Туда, где шумели водопады, и мягкая почва скрадывала шаги. Туда, где меня любили… даже за то, что моя кровь не чиста.       Растеряв все заколки, истрепав рукава и порвав подол платья, я убежала в самую глушь и упала в объятия корней старой сосны. Я ткнулась лицом в бархат мха и, сдерживая рыдание, задыхалась, даже сейчас страшась дать волю всему ошеломлению и разочарованию, так болезненно накрывшему меня. Словно кто-то мог услышать. Словно кто-то мог узнать, как я глупа, глупа, глупа…       И обнимая шершавые корни, я прижималась к земле, вдыхала терпкий аромат весеннего леса и пыталась… пыталась справиться с этим страшным чувством. Необъяснимым, не имеющим названия… Из-за которого я вдруг стала по-другому смотреть на мир.       Как я сразу не поняла?! Как не заметила?!       Неужели внимание и комплимент настолько заворожили меня, что я даже не увидела зеленый цвет его одежд?! Цвет Лихолесья! Лихолесья, что убило мою мать!       Мало мне было косых взглядов и оскорбительных слов, слышимых в детстве в Лориэне, когда северяне были частыми гостями в Золотом лесу? Мало мне было осознания, что моя мать зачахла от ненависти их короля? Мало мне было…       О великодушный Эру, неужели я ослепла и видела лишь глаза, которые смотрели на меня так… Так… даже вспомнить больно.       Зажав рукой рот, я словно заталкивала обратно рыдание и с отвращением вспомнила, как увлеченно одевалась, прихорашиваясь. Как позволила вплести цветы в волосы. Я сердилась даже на Арвен, что, не спрашивая, каким-то чудом уловила мое желание понравиться! На туфли, которые она предложила, на нарядное платье, что жалко обнимало мои колени разодранным подолом.       Обжигающим воспоминанием толкнулись в уши слова лихолесского принца и взгляд, от которого я невольно загородилась рукой, словно наяву ощущая то унижение. Даже сейчас я непреодолимо желала провалиться под землю и забыть, забыть…       Эльфийские уши его раздражают! Вьющиеся волосы оскорбили!       Человеческая кровь не по нраву!       Человек? Значит буду! Буду человеком!       Лишь глубокой ночью я забылась тревожным тяжелым сном, опустошенная разочарованием и усталостью.       Все десять дней, что лихолесцы находились в Имладрисе, я провела в лесу, лаская стволы деревьев, шепчась с водой и блуждая в путанице звериных следов и своих мыслей. Когда я вернулась, гости уехали. Когда я вернулась, то уже не была прежней…