Elastic Heart

<i>- Девочки вперед. Итак, трибутом из двенадцатого дистрикта в этом году становится Мейсили…- Эффи вдруг замолкает и смотрит в мою сторону. В ее глазах слезы, она не может их сдерживать – Нет, я… Я не хотела, Китнисс, прости, я не…- Бумажка падает на трибуну. -Эффи зажимает рот рукой, давясь рыданиями. Она трясется в истерике. Ее уводят с помоста.Толпа молчит. Мне не нужно больше слов, и так понятно, что там имямоей дочери. Он сделал это. Сноу забирает ее. Я кричу, кричу изо всех сил. - Нет! Он убьет ее. Он убьет ее. Это из-за меня. Это я во всем виновата. -Итак, наш первый трибут – Мейсили Мелларк.-Вместо Эффи на трибуну восходит мэр. Моя девочка смело поднимается по лестнице, высоко подняв голову. Голубые глазабыстро бегают по моему лицу. Белое платье так ярко контрастируетс темными волосами. Она старается не показывать, как ей страшно. Дочь становится по левуюруку от мэра и переводит взгляд на толпу. Мэр запускает руку в стеклянный шар и достает имя следующего трибута. - КуртМелларк. – Голос мэра тонет в болезненной тишине. Невысокий паренек с золотистыми волосами сжимает кулаки и медленно идет среди расступившейся толпы. Люди затаили дыхание, даже мэр не знает что сказать. Мой сын выходит на помост и высоко поднимает подбородок. Он протягивает руку своей сестре и крепко обхватывает, переплетая их пальцы. Потом переводит взгляд на меня и одними губами шепчет: - Все будет хорошо.</i> Я кричу. Кричу во весь голос, сжимая простынь руками. - Все в порядке. Это сон. Все хорошо. Я рядом. – Первое, что я вижу – его глаза. Пронизывающе голубые, нежные, родные. Глаза Пита. Он рядом. Всегда рядом. - Все нормально. Я просто… - Кошмар? Опять? - Да… - Просто знай, что я рядом, ладно? Всегда буду рядом. Хочешь воды? - Нет, спасибо. Все уже прошло. - Я притягиваю сына к себе и крепко обнимаю. – Я тебя так люблю. Спасибо, что ты у меня есть. - Постарайся поспать, хорошо - он зевает и, чмокнув меня в щеку, идет в свою комнату. Он всегда будит меня, когда мне снятся кошмары. Раньше они снились часто. Сейчас все реже. Хотя, я уверенна, что до конца они меня не отпустят. Я никогда не смогу забыть всего, что случилось. Да и не имею права забывать. Мой сын - вылитый отец. Он унаследовал от него абсолютно все: внешность, черты характера, жизнелюбие, отвагу, решительность. И это не удивительно. Когда я отчаялась, когда я перестала сражаться, когда прекратила бороться и сдалась, он - мой муж - никогда не сдавался. Он верил, он жил, он сражался. Только благодаря нему родился Курт. Он пожертвовал собой ради нашего сына. В тот момент, когда переродки окружили нас, он заслонил меня собой. Его последние слова до сих пор звучат в моей голове: - Ты должна жить, не смотря ни на что. Не смей сдаваться. Моя смерть - его жизнь. Я люблю тебя. Люблю, Китнисс. - его рука последний раз скользнула по моему животу и навсегда замерла. Я долго сжимала его тело, даже когда прилетели планолеты. Пришлось засадить мне двойную дозу транквилизаторов, чтобы забрать с арены. Я как одичавшее животное охраняла своего мертвого любимого. Я ненавидела весь мир. Ненавидела себя. Ничего не ела, не пила, несколько раз пыталась лишить себя жизни. Мои глаза не пересыхали от слез, а горло совсем охрипло от диких криков. Но и этого было мало, чтобы выразить ту боль, которую я ощущала от его потери. Меня постоянно сопровождали трое, а то и четверо, человек, следящих за каждым моим шагом. Вкалывали какие-то лекарства, подавляющие эмоции, но не удаляющие мысли. Я не люблю вспоминать то время. Это была не я. Боль совершенно сломала меня, оборвала все последние ниточки, связывающие с бренным существованием. - Зачем ты так поступил? Зачем оставил одну? Этого ты хотел? Хотел, чтобы я ненавидела себя? Почему ты меня оставил? Это не честно. Не честно. - Каждый день я задавала только эти вопросы. Я не понимала, зачем он так поступил. Но холодный камень на его могиле молчал. И это молчание разрывало дыру в сердце еще больше. Но есть такие вопросы, которые не предполагают ответов. Все мои вопросы были таковыми. Я знала ответы на них, я понимала, почему он поступил так, а не иначе. И это было тяжелее всего. Под бдительным наблюдением мамы, Хеймитча и Прим, я выносила ребенка и родила его. К мальчику я даже не прикоснулась. Слышала его крик, видела его пушистые волосы, слегка мутные глаза, уже тогда обещающие стать голубыми, - это было не выносимо. Его забрала Прим. А я закрылась в себе. Закрылась в своем доме, никого не пуская к себе, занавесив все окна, заперев все двери. Я целыми днями, молча, смотрела в потолок. Считая медленные удары того, что когда-то называлось сердцем. Ни ругань Хеймитча, ни слезы матери, ни уговаривания Прим я не воспринимала. Что меня держало в это жизни? Наверное, злость. Злость на Пита. За то, что решил все за меня, за то, что не оставил выбора. За то, что заставил жить. - Смотри, Пит, я все же сделаю то, что ты мне не позволил. Я умру. Умру тебе назло. Ты же говорил, что всегда будешь рядом, тогда смотри, что ты наделал. Во всем виноват только ты - каждый день шептала я пустоте. Чувство смерти. Я ощутила его однажды под вечер. Я вдруг поняла, что это случится скоро. Хватаясь за стены, я зашла в комнату Мейси. Провела рукой по покрывалу ее кровати, взглянула на шторы, вдохнула пыльный воздух. Взяла верхний альбом с ее стола и пролистнула несколько страниц. - Я не сильная, Пит. Ты во мне ошибся. Я всегда поступала как трусиха. Пряталась за твою спину, сваливала всю ответственность на тебя. Обвиняла, предавала, использовала. Я не могу без тебя. - Эти слова я произнесла негромко, будто он стоял за моим плечом и точно слышал. Я хотела думать именно так. Я хотела, чтобы он это слышал. Под ноги упал листок бумаги. Развернув бумагу, я увидела его почерк. Так писал только Пит. Завитушки и легкий наклон. Любимая. Я не знаю с чего начать. Я не планировал такую жизнь, которая у меня случилась. Максимум на что я рассчитывал, что буду искоса наблюдать за тобой, когда ты приносишь в пекарню белок. Запоминать твои черты лица, а потом зарисовывать в альбом. Буду наблюдать, как ты с каждым днем становишься красивее и красивее и как, однажды, выходишь замуж за Хотторна. Думал, что самому мне предстоит жениться на какой-нибудь городской девушке и жить с ней в несчастливом браке, как у моих родителей. Думал, что вся моя жизнь будет унылой и серой, в конце концов, я сойду с ума, как моя мать, и возненавижу весь белый свет. Я и вообразить не мог, как мне повезет. Я не только не сошел с ума, но и стал самым счастливым человеком в мире. Я благодарен тебе за каждый миг, который ты провела со мной. Я ухожу, но последнее, что увижу на Земле, будут твои дорогие черты, твои любимые глаза, а последнее слово, которое я произнесу, будет твоим именем. Ты – лучшая из женщин. Сильная, смелая, стойкая. Не смей думать иначе. Будь сильной ради нашей дочери, будь мужественной ради меня, живи ради нашего ребенка. Я уверен, что это сын. Ты должна быть сильной ради него. Я не могу поступить по-другому. Хотел бы, но иного выхода нет. В этот раз все по-другому. Как бы я хотел оберегать тебя, защищать, засыпать и просыпаться, целовать твои волосы, даже когда они станут седыми. Как бы я хотел взять на руки нашего малыша, покачать его, поцеловать и сказать тебе «Спасибо за все». Как бы я хотел увидеть наших внуков, рассказать им о их прекрасной бабушке. Как бы я хотел, чтобы ты все это пережила вместе с мной. Ты всегда спасала меня. Спасла, когда умирал на арене. Спасла, когда согласилась стать моей женой, когда родила дочь, когда позволила стать твоим мужем. Спасла, когда наша дочь погибла. Только ты держала меня тогда на земле. А теперь снова хочешь спасти меня. Твой замысел стал понятен сразу же. Хватит тебе спасать меня, Китнисс. Сейчас тебе кажется, что я предал тебя, оставил одну. Но я всегда с тобой. Вот прямо сейчас я стою за твоей спиной и обнимаю. И Мейси будет со мной. Мы будем с вами. Будем охранять ваш покой, защищать от невзгод. Не думай, что отделаешься от меня, Китнисс. Я всегда буду тебя любить. Всегда. Не нужно жалеть мертвых, нужно жалеть живых. Живи, Китнисс. Пожалуйста, живи. Никто не будет винить тебя за то, что живешь дальше. Без меня. Ты вырастишь нашего сына и расскажешь, как умер его отец и как я вас любил. Когда-нибудь он поймет. Когда-нибудь (но не скоро) мы встретимся снова и никогда уже больше не расстанемся. Прощай, счастье мое. Прощай, Китнисс. Люблю тебя. Навеки твой, Пит… Я всегда буду тебя любить. Всегда. Что тогда произошло со мной, я не знаю. Я вдруг явно почувствовала его теплые руки на своих плечах и услышала шепот над самым ухом. Он так крепко обнимал и так горячо просил меня жить, что я сдалась. Комната закружилась, и на мгновение его теплые глаза сверкнули передо мной. Он рядом. Всегда. Очнулась я на следующий день, в свой кровати. Рядом сидели Хеймитч, мама, отец Пита. Они рассказали, что взломали дверь, нашли меня в комнате Мейси, почти мертвую. Пульс еле прощупывался. Рассказали, что еле откачали меня и в голос попросили, чтобы я больше не поступала так. Мне потребовалось три месяца, чтобы прийти в себя. Три месяца, чтобы набраться сил и выйти из дома. Все это время, я каждый день перечитывала письмо Пита. И только это помогало. Он любил меня. Любил так сильно, что пожертвовал своей жизнью ради меня. И я не имела права не принять его подарок. Я любила его. И буду любить до тех пор, пока не перестану дышать. Мне было тяжело. Еще тяжелей, пожалуй, чем после потери Мейси. Но Пит научил меня ценить жизнь. Нет, ко мне не перешла его вечная искра жизнелюбия, его способность во всем искать плюсы. Я так же продолжала винить во всем себя. У меня появился человек, который унаследовал от Пита все эти качества. Которой заменил мне Пита. В чьих глазах я увидела то тепло, которое меня согрело, которое заставило меня задышать полной грудью, пусть и не сразу. Своего сына я увидела через шесть месяцев после его рождения. Он посмотрел на меня такими глазами, что я прокляла себя за то, что могла оставить его одного. Я тут же забрала его у Прим. Они все боялись за меня, за него, но не отобрали. Курт. Я назвала его Курт. Только так я могла отдать дань тому, кто спас мне жизнь, тому, кто спас жизнь моему ребенку. Курт рос и с каждым днем, я чувствовала, что жизнь постепенно возвращается в мой дом. С помощью родных, я сделала ремонт. Комната Мейси превратилась в рабочий кабинет. Но я все еще по привычке задерживаю дыхание, прежде чем зайти туда. Ее рисунки теперь развешены в кабинете, рядом с картинами Пита и Курта. Он тоже рисует. Он каждый день все больше и больше похож на Пита. - Мам, ты не спишь? - Сын тихонько пробирается ко мне в кровать. - Нет, милый. - Можно мне к тебе? - Что скажут твои друзья, когда узнают, что ты до сих пор спишь с мамой? - Мам, - он недовольно бурчит и уже лезет обратно с кровати, но я хватаю его за руку и тяну обратно к себе. Он смеется. - Я знал, что ты так сделаешь. Почему не спишь? Из-за кошмаров? - Да, милый, - я обнимаю его, зарываюсь лицом в волосы. - Со мной ничего не случится. Мам, не надо переживать. Игр же нет. - Да – произношу я и еще крепче обнимаю его, на что он недовольно бурчит что-то, но не уходит. Не знаю, было ли это подстроено, или просто стечение обстоятельств, но в тот вечер, когда в Капитолии чествовали победителя девяностых, юбилейных игр, старик Сноу умер. Решив отравить кого-то из своих оппонентов, он, как обычно, выпил отравленное шампанское, следом принял противоядие, но оно почему – то не подействовало. Он захлебнулся в собственной крови, которая полилась из его горла. Новым президентом стал Плутарх Хевенсби. Первым его указом стала отмена Голодных игр. Все арены разрушили, на их местах выстроили мемориалы с именами погибших. - Мам, я люблю тебя. - И я тебя, Курт. Он засопел уже через десять минут, а я долго еще лежала, наблюдая, как солнце встает на горизонте. Эта привычка, не спать ночь или просыпаться от кошмаров в день жатвы сохранилась. Он прав. Игр больше нет. Уже двенадцать лет прошло, как их отменили.