The Pretender

"Когда правда оказывается лишь ложью, И все радости умирают рядом с тобой. Разве ты не хочешь кого-то любить? Разве тебе не нужно кого-то любить? Разве ты не хочешь кого-то, чтобы любить. Лучше найди кого-нибудь, чтобы полюбить." - Jefferson Airplane - "Somebody To Love". Первое, что я вижу, когда снова раскрываю зажмуренные глаза, - мелкий девичий кулак с проглядывающими под бледной кожей острыми костяшками, метящий прямо в мою физиономию. В следующую секунду я чувствую, как голова, словно безвольный шарик на ниточке, запрокидывается назад от силы принятого удара. Волосы падают на лицо и, судя по ощущениям, прилипают некоторыми прядями к липкой свежей дорожке красного цвета под моим носом. Если верить только ощущением, то мое лицо уже стало похоже на отбивную, хотя я уверен, что это вовсе не так. Какой бы чокнутой ни была эта девушка передо мной, она все же не позволит себе изувечить несчастного представителя ходячего биомусора. Я раскрываю глаза, глядя на темное небо с точками звезд в нем через завесу порядком слипшихся красных волос. Удавшаяся попытка повернуть голову прямо отдается в шее пульсирующим уколом боли, прошедшим по переплетениям вен. - Я люблю тебя, - окончание моей фразы тонет в вырвавшемся из горла сдавленном хрипе, под которым я скрываю болезненный стон от резко поразившей нос боли. Она шипит, быстро прижимая ушибленную руку к животу. Мой нос влипал в истории и похлеще, а вот твоей руке не поздоровилось. Я чувствую монотонную пульсирующую боль в переносице, словно там постепенно накапливается вязкая густая жидкость, готовясь прорвать неизвестную плотину в строении моего черепа. - И все равно люблю, - она рычит в отчаянии и бьет снова. На первый раз ее кулак прошибает правую скулу, второй же приходится прямо в челюсть. Голова снова запрокидывается. Я могу явно почувствовать, как под горящей кожей набухают и пульсируют островки, болевые точки, разбухающие нити моих нервов. Судя по всему, после работы она выходит на ринг и оттачивает свое умение превращать лица людей в куски мяса. Дает ли это кому-либо право назвать ее жестокой? Нет. Все ограничивались только тем, что она на голову больная. И с такой чокнутой решил связаться я, совершенно выкинув из головы разбухшее налитое кровью, как нервы под моей кожей, лицо нового шефа, который будет совершенно не в восторге от внешнего вида нерадивого подчиненного. И да, я планирую проспать начало рабочего дня. Это, без сомнения, добавит страсти нашим отношениям. Я решаю облегчить задачу своей сумасшедшей пассии и с трудом опускаюсь на колени, пачкая джинсы в грязной дождевой воде из лужи. Перепад температур заставляет почувствовать потребность передернуть плечами, но я не подаю признаков боли или неудобства вообще. Эйдан иногда прикалывался на счет моей устойчивости к боли, высказывая различные версии от приверженности культуре мазохизма до полного отсутствия чувствительности в моем теле. Я опускаюсь на колени, чувствуя, словно в спину вшит кол, не позволяющий мне расслабить спину и плечи. Если падать, то вперед и пластом. Я медленно поднимаю запрокинутую назад голову, проскальзывая незаинтересованным взглядом по попавшимся на глаза предметам. Одним из них становится испуганное лицо Эрин Лэнц. Кажется, в средней школе этой девочке я оставлял сорванные по дороге в персональный лимб всех подростков от шести до восемнадцати цветы. Анонимная романтика. Когда интерес пропал, на ее парте появлялись только листки самостоятельных работ и всякие девичьи записки. Темно-карие испуганные, как у олененка Бэмби, глаза Эрин, прижавшей к губам свои руки, мечутся от меня к стоящей чуть впереди подруге. Поистине дикое сочетание тихой романтичной Эрин и этой чокнутой с острыми костяшками под бледной кожей. Я перевожу взгляд под завесой красных прядей на стоящую напротив фигуру бледной тяжело дышащей девушки с темно-зелеными глазами. На моих губах проскальзывает нахальная улыбка. Я рискую взбесить ее еще сильнее, и это может привести к серьезным последствиям. Болящие губы беззвучно проговариваю все те же три слова, так выводящие ее из себя. Я снова получаю сильный удар промеж глаз и едва не падаю на спину, с трудом удержавшись на коленях. Ладони с громким плеском воды в луже приземляются в дыру в асфальте. Я даю себе перевести дыхание. - Я сказала: пошел к черту! - она вздрагивает, когда я неожиданно резко распрямляюсь и с силой обхватываю ее колени, скрытые под черной тканью узких брюк. - Я хочу быть с тобой, мать твою. - Отвали! - Я никуда не уйду, - снова удар по правой половине лица. Во рту чувствуется металлический привкус. Я не умею заводить отношения с девушками. Хотя такое происходит в первый раз во всей моей жизни. Черт с ним, я знал, на что шел, когда начал добиваться ее. - Хару, хватит, ты убьешь его! - вскрикивает Эрин за спиной схватившей меня за ворот футболки девушки. Она склоняется надо мной, соблюдая дистанцию, когда я мотаю головой в сторону, сплевывая кровь на поблескивающий под тусклым бледным светом фонарей асфальт. Хорошее место для убийства. На заднем дворе этого зачуханного, наполненного потными, впервые попробовавшими алкоголь подростками бара мой труп вряд ли будут искать. Если Хару будет использовать свою изобретательность, то части моего тела окажутся в черных пакетах, рассованными по мусорным бакам у железной решетки на заднем дворе. Я снова гляжу вверх, когда ее узкая рука сжимает ворот моей футболки. Я вижу ее горящие чем-то темным зеленые глаза, ярко выделяющиеся на бледном лице, в том числе и из-за залегших теней от недосыпа или чего-то еще, мне неизвестного. Я могу различить черные, слегка смазанные полосы на ее верхних и нижних веках. Ее губы сжаты. Она словно пытается увидеть что-то в моем лице за красными прядями волос. Мои растягивающиеся в улыбке губы сами собой вытягиваются вперед, а глаза закрываются. Я уже знаю, что случится дальше. Ее кулак с неожиданной силой врывается под мою челюсть, и голову снова откидывает назад, но я возвращаю ее в исходной положение, резко мотнув в бок. Волосы застилают обозрение, но на ее лице я замечаю мелькнувшее удивление. Я не умею заводить отношения с девушками, не умею красиво ухаживать за ними и процитировать по памяти могу лишь диалоги из пары-тройки фильмов, строки из песен и неугодных для романтического настроя книг. В подобной ситуации это бы и не подействовало, учитывая душевное состояние этой девчонки. Я стою на коленях и периодически слизываю кровь с верхней губы. Я не собираюсь ползать в ее ногах, молить о пощаде или хотя бы одной встрече, не собираюсь унижаться перед ней, пытаться обольстить каким-то образом. Если в ее игру входят такие правила, то мне остается только принять их. Сквозь раскрытые губы доносится хрипящий смех, и мне снова прилетает, но уже намного слабее. Голову откидывает вбок, и я продолжаю тихо смеяться, сплевывая кровь на асфальт. Из бара грохочет музыка. Сегодня туда слетелась стайка закончивших школу выпускников, которые решили сделать первый шаг в новую жизнь именно здесь. Как бы мне не закончить эту жизнь. - Я хочу быть с тобой, - я откидываю волосы с лица, снова цепляясь руками за полы черного плаща отшатнувшейся от меня на шаг девушки, - я никуда не уйду, поняла? Вози меня мордой по асфальту хоть до самого рассвета, и я приду снова. - Ты все врешь, ублюдок! Я тебе не верю! Ты уйдешь точно так же, как все остальные! Ты все врешь, поганая тварь! - исконно-румынские ругательства становятся окончанием ее фразы. - Я люблю тебя, - я тяну полы ее плаща на себя. - Лжец. Нет никакой любви, людям просто нужно трахаться и строить жизнь вокруг чего-то. Я не собираюсь увязать в этом дерьме и тебе не советую, - новый удар в челюсть. Она пытается вырвать край плаща из моей руки, но вместо этого, не ожидав активных действий от меня, оказывается на земле вместе со мной. Я получаю удар локтем в солнечное сплетение и загибаюсь, выпуская ее. Крик Эрин раздается в ушах, оглушая, когда я делаю рывок и хватаю отползшую в попытках подняться Хару за ногу и тяну на себя, снова опрокидывая на землю. Ее длинные черные волосы падают из-за спины в лужу, путаясь и слипаясь. Мы перешли на новый уровень. Теперь ты будешь выглядеть, как я. Она снова брыкается, пытаясь пнуть меня, но в очередной раз промахивается. Она замирает на мгновение, позволяя мне отвлечься и заметить отсутствие ее темноглазой подружки, после чего со всей силой вытягивает ногу, пихая низким каблуком сапога в живот. Тело прошивает мерзкой дрожью от сжавшейся внутри холодным комком боли, но я не выпускаю край ее плаща, и снова получаю удар ногой. В голове проскальзывает светлая мысль о смысле всего этого насилия над собой. Нужно ли оно мне сейчас и в будущем? И речи быть не может. Я с силой дергаю край ее плаща на себя, когда девушка пытается подняться на ноги. Спиной она падает на меня, выбивая весь дух из просевшей груди, и тут же откатывается на асфальт рядом. Я снова хриплю что-то о своем желании и намерении быть с ней, на что Хару только матерится и, оставив попытки вырваться, перекидывает одну ногу через мое напряженное туловище, садясь прямо на объятый холодной болью живот. Ее кулаки с острыми костяшками снова набивают мне морду, прилетая с двух сторон и снизу. Я снова смеюсь, не сопротивляясь ее действиям. Ее подружка опять маячит где-то рядом, выбегая из тусклой темноты под лучи фонарных столбов, кричит что-то, прося прекратить. Но Хару не остановится. Сейчас она уже не пытается отвадить меня от себя, ведь это бесполезно. Я - паразит. Она пытается выбить всю свою злость и почувствовать полное опустошение от чувств. Знакомое желание. Свою эмоциональную разрядку я получаю совершенно иным способом и колочу исключительно инструменты о загаженные полы подпольных сцен. Я слышу, как она сдавленно рычит сквозь зубы, выбивая из меня дух. Я чувствую, что ее удары становятся гораздо слабее, и она часто мажет. Выбивается из сил. Я резко поднимаю голову, слыша ее тяжелое дыхание. Правая рука моментально прилетает по левой щеке девушки, из-за чего она скатывается с меня, оказываясь где-то на асфальте темной сжавшейся фигурой. Я с трудом отталкиваюсь руками от земли, скалясь от боли в животе. К зрению возвращается четкость, и я вижу, как темная сжавшаяся фигура шевелится, поднимаясь, садясь спиной ко мне. Только сейчас, стирая тыльной стороной ладони кровь с щеки и подбородка, я замечаю, что на улице стало действительно темно. Со своим пьяным дружком я пришел сюда, когда солнце только начало садиться за горизонт. Эйдан, скорее всего, сейчас нажрался, как свинья, или проводит вечер в компании очередной девушки на одну ночь. Музыка грохочет, доносясь приглушенными басами до слуха, а подружка Хару причитает, прикладывая к щекам руки. Я зажмуриваюсь, пытаясь абстрагироваться от ее писка, когда она опасливо нагибается над сидящей на земле подругой. Как я и ожидал, Хару слабо отталкивает ее, уперев руку в бедро подошедшей девушки. Она поворачивает голову, все еще сидя спиной. Я вижу, как из уголка ее раскрытых губ тянется тонкая темная линия. В темно-зеленых глазах заметно удивление с примесью чего-то еще странного. Эрин снова что-то бормочет, мешая сосредоточиться на бледном лице девушки напротив. Она озадачено поднимает ладонь к лицу и проводит тыльной стороной по подбородку, смазывая красную дорожку на коже. - Заткнись, - бросаю я в ответ на обещание Эрин вызвать полицию. Она исчезает незаметно, решив выполнить свое обещание. Хару медленно переворачивает корпус в мою сторону, так же постепенно подползает чуть ближе, смотря то на меня, то на асфальт, отмеряя допустимое, по ее мнению, расстояние между нами. Она замирает и смотрит на меня с расстояния в полметра. - Псих чертов. - Чокнутая, - моя рука со следами крови, смазанной с лица, касается ее щеки, подбородка и острых скул, пока девушка не оказывает сопротивления. Красноватые разводы появляются на ее бледной коже. Я вдыхаю в себя выдыхаемый ею воздух, когда ее глаза оказываются настолько близко, что можно разглядеть рисунок вокруг зрачка и цвет волокон, вкрапленных в темно-зеленую радужку. Ее губы, обветрившиеся, сухие, искусанные. Я чувствую это, когда, закрыв глаза, пораженные резью от боли в голове, касаюсь ее губ и бледной кожи. Я знаю, почему так происходит. Все происходит в бреду, и я едва могу разобрать происходящее, находясь на границе между падением в забытье от чересчур насыщенного вечера и реальностью. Она отстраняется, прижимается снова, ее пальцы сжимают выкрашенные в красный волосы на затылке, металлический привкус крови на губах, ломота в теле, ее дыхание, ее кожа, чьи-то голоса со стороны. В следующую секунду, когда она снова отстраняется, опалив дыханием измазанную в крови кожу, и темнота в глазах расступается, я чувствую мгновенное падение и врезавшийся в правую половину лица неровный мокрый асфальт. Чьи-то руки быстро защелкивают наручники на запястьях, пока позади раздаются ругательства брыкающейся Хару. Я задумываюсь, что привод в полицейский участок может выйти мне удачей. Эйдан где-то прохлаждается, и место его локации мне неизвестно, а это значит, что и ночь мне провести негде. На несколько часов затхлая камера в обезьяннике тоже может стать неплохим гостиничным номером. Я задумываюсь о красном, трясущемся от гнева лице босса, когда он снова застанет меня на рабочем месте только после полудня, и эта мысль идет параллельно тому, о чем говорит сидящая рядом Хару. Дым из ее обветренных губ поднимается к потолку камеры едва заметной струйкой. Хару - это чертова чокнутая задница. Большой популярностью ни в моих, ни в каких-либо других кругах она не пользовалась, прежде всего, из-за своих критических взглядов на окружающий мир и жизнь в нем. Следовало бы сторониться этой чокнутой мизантропки, следуя совету тех, кого я спрашивал о ней. Следовало бы отоспаться перед работой, как велит шеф. Следовало бы стать взрослым успешным человеком, как твердили учителя в школе. Следовало бы завести семью и жить спокойно в своем уютном доме, как велит нам система идеальной для среднестатистического человека жизни. Жаль только, что это говорили в начальной школе, пока призрачная возможность такой жизни еще не казалась какой-то несбыточной сказкой. Вместо этого я, глотая никотиновый дым напополам со спертым воздухом, слушаю тихий хрипящий голос Хару. - Всегда было интересно, куда они засовывают остальных людей, которые находятся за этой статистической меркой. Мы им рубашки гладим и довольны своим положением. Назови мне хоть одного по-настоящему талантливого и великого писателя или музыканта современности? Одни великие мертвы, другие - родом из другого века и живут они навсегда там. Кривляния современных рок-звезд на сцене перед многомиллионной толпой? Старые всегда прокатывающие песни или новые - проходные? Не знаю, из головы какого придурка пошло выражение "жгучая брюнетка", применимое к черноволосым особям женского пола, но отделавшая меня, как отбивную, Хару была этому типу совершенно противоположна, насколько можно было судить заинтересованному человеку со стороны. Она словно представляла собой образ выброшенной на берег рыбы: такая же холодная, бьющаяся от нехватки чего-то важного, с безумным взглядом в круглых, как у девочек в японских мультиках, глазах. Трепыхается на берегу, попав в непригодные для себя условия, царапается вставшей дыбом чешуей. Холодная, дикая и отстраненная. Она курила, сидя рядом со мной в камере и, изредка отрывая взгляд от противоположной стены с живописными надписями румынских "свободолюбивых подростков" и замолкая, нажимала кончиком вытянутого указательного пальца на участки моего лица с заметными ссадинами или синяками. Мне приходилось тихо шипеть, мотая головой в сторону, а она только усмехалась и снова курила. Так могло бы продолжаться долго, если бы не пришедшая Эрин. Верная, заботливая и добросердечная Эрин, которая вытаскивала задницу своей подруги из разных передряг, но никогда не слышала, чтобы та хоть раз назвала ее своей "подругой". Если это слово и произносилось, то исключительно с иронией. Странно, что человека настолько ранимого, как Эрин, такое отношение не оттолкнуло. Когда я в первый раз спросил у Хару о ее семье, она ответила, что все мертвы, и продолжать разговор не стала. На деле же из нас двух родителей в действительности не было у меня. Она же, следуя по протоптанной дорожке Джонни-Пончика*, оставила всех своих родственников по собственному желанию или же по их молчаливому кивку на дверь. Она часто говорила, что ей следовало бы родиться в другом времени, и закончить жизнь на его закате перед эрой новой жизни на Земле. Кажется, ее родители были богатыми и успешными людьми, уважаемыми членами высшего света. Когда два столь различных мира так часто сталкиваются, это неминуемо ведет к катастрофе и расколу. Я не слышал, чтобы эта девушка жалела о своем шаге, чтобы мечтала вернуться в семью, словно бы ей было совершенно все равно, где эти люди сейчас, как они живут. Словно она вовсе их не любила. Она не отрицала и этого. В любом человеке встречается даже самый незначительный изъян, и кто-то слишком резко реагирует на эти мелочи, страдает и все быстрее приближается к мизантропии. Ненависть, обида на всех людей, на всех людей и на себя в первую очередь. Хару жила по принципу, что любовь к себе - это онанизм, а любовь к ближним - пустая трата времени. Нельзя любить себя, жалеть себя, давать себе послабления. Вероятно, поэтому я сидел подбитый ею на лавочке в камере, пока она сгибала и разгибала пальцы, наблюдая за движением костяшек под содранной до крови кожей. Казалось бы, зачем нужно было связываться с подобным человеком? Зачем ей нужно было избивать меня с такой злобой и ненавистью? Просто наступило такое время. Просто мы живем в такое время, и я увидел в ней, в ее действиях и стиле жизни отражение своих мыслей. Увидел, когда она стояла среди скорбно опустивших головы на грудь людей у свежевырытой могилы в сырой кладбищенской земле. Когда она долго смотрела на могилу совершенно незнакомого человека, когда я точно понял, какие мысли ворочаются в ее голове. Увидел, как она неспешно возвращается в старый покосившийся дом, смахивавший на барак. До этого вечера я не говорил с ней и старался не маячить перед глазами особенно часто. Тех вырезок из журналов с фотографиями аномалий человеческого тела и рисунков мертвых животных вполне хватило, чтобы она сдвигала брови при упоминании моего имени. Мы курили и тихо говорили до тех пор, пока высокий молодой парень в штатском не позвал мою невольную спутницу на выход за уплаченный ее подругой залог. - Хару Дерден, на выход! - своей реальной фамилии она не называла практически никогда, используя весьма удачный псевдоним. Она подняла голову и перевела взгляд с избитых костяшек своих рук на лицо машущей ей из-за спины парня в форме Эрин, которая, вероятнее всего, уплатила залог. И вот так просто она ушла после всего, что случилось за этот вечер. Она избила меня, я ударил ее, и это странным образом сблизило двух людей гораздо лучше любого физического или психологического контакта. Она снова поцеловала меня, крепко прижимаясь губами с явным намерением сделать больно, а затем попросила не теряться в ближайшее время. Судя по странному выражению в хитро суженных зеленых глазах, в ее голове уже загорелась новая идея. Вторая встреча с Хару не заставила себя долго ждать. Это случилось уже после того, как синяки на моем лице начали постепенно заживать, изменяя цвет, из-за чего мой придурочный друг не уставал упражняться в остроумии, давясь растворимой лапшой. Несмотря на боевую раскраску, я был доволен собой за сделанный вперед огромный шаг на пути к этой чокнутой, которую теперь не нужно было выслеживать. Теперь она выслеживала меня. Немного напрягает, когда какой-то человек со стороны знает о тебе, возможно, больше, чем ты сам; находит тебя в доме, который ты снимаешь с пожирающим китайскую лапшу другом и молишься, чтобы не пришли за квартплатой; который врывается в этот дом без стука и предупреждения, словно совершая блицкриг; без слов хватает тебя за руку и также молча вытягивает на улицу под ошеломленное молчание соседа. Она выволокла меня на улицу, выбегая прямо на дорогу, и нас едва не сшибла пролетевшая по проезжей части бронированная машина, количество которых заметно увеличилось за последний год, но Хару все так же игнорировала мои вопросы. Помню, что в тот день было безумно жарко. Я краем глаза увидел, как за углом невысокого жилого дома из серого кирпича скрываются маячащие на облачном горизонте клубы черного дыма от производства. Если бы тогда была зима, то снег был бы черный, как сажа. Совсем как в прошлом году. Хару завела меня на крыльцо серого, как все остальные, высотного здания с вывеской названия бара у главного входа. - Я буду говорить быстро, поэтому настраивайся понимать все с первого раза, - сказала она, и я, как самый настоящий влюбленный идиот, заметил, что ее правая рука все еще продолжает крепко сжимать ворот моей куртки, - каждую неделю в подвале этого с позволения сказать заведения я организовываю встречи исключительно для женщин всех возрастов и социальных слоев. Основной контингент - это девушки, которые не согласны с господствующим в современном мире патриархатом и пытающиеся каким-то образом подорвать устоявшуюся глупую традицию господства мужчин. Помимо разнообразных акций проводятся курсы самообороны, в чем, как ты успел убедиться, я кое-что соображаю. В общем, слушай внимательно, - она чуть приподнялась и сжала ворот куртки второй рукой, наклоняя меня к своему лицу, - эта организация несанкционирована, это подпольная вечеринка. Никто не знает, что мы собираемся здесь, поэтому если ты скажешь хоть кому-то, где ты был и что видел, я позволю начинающим феминисткам попрактиковать приемы самообороны на тебе. Предупреждаю сразу, они для этого используют ногти. Она вошла через скрипящую железную дверь в задымленный сигаретным дымом темный бар. Были видны лишь медленно слоняющиеся по пустому помещению силуэты людей, были слышны звуки барахлящего где-то у стойки радио и мокрый кашель сидящих по углам посетителей. Можно спутать с дешевой больницей, с отделением туберкулезников. Можно спутать с любой больницей. Только стены там обычно грязно-белого цвета. Я понятия не имел, зачем я понадобился Хару с ее придуманной фамилией в подпольном логове мятежных феминисток, которые устраивали маленькие пакости в городе, высказывая свое мнение о неравноправии в мире. В сущности, за последние несколько лет все, чего добились женщины в общем - это рабочий день наравне с мужчинами и такой же риск попасть на войну или в армию. В остальном все осталось прежним. Шаги гулко отдавались от железных стен, когда толстые прутья ступенек лестницы вибрировали от соприкосновения с ногами. Мы спускались в подвал по железной лестнице, я едва различал окружающую обстановку, видя бело-зеленые рисунки плесени на темных влажных стенах. Откуда-то сверху явно капало. В подвальном помещении, в которое Хару притащила меня, оказалось порядка пятнадцати женщин разных возрастов. Они образовали просторный круг, заняв свои стулья. Женщины курили, переглядывались, усмехались, что-то говорили друг другу, плевали на пол, перекидывали ноги с одной на другую, подмигивали и смеялись, пока Дерден не призвала их к вниманию. Реакция этих женщин на невольного пришельца была объяснима. Я был единственным представителем мужского пола в подвальном помещении задымленного бара с кашляющими рабочими. Ощущение, будто ты кусок мяса в вольере с голодными львицами. Наверное, именно так все эти женщины чувствуют себя во многих ситуациях повседневной жизни. На лицах девушек - удивление и интерес, на лицах женщин постарше - надменная усмешка. Ты просто букашка, которую мы раздавим и размажем внутренности по влажным стенам подвала. - Ни для кого не секрет, что в наше время это мистическое равноправие практически не сдвинулось с мертвой точки за последние несколько лет. Оно как будто присутствует в воздухе, но в то же время его и нет, оно неощутимо, - Хару заговорила, она обводила непонятные фигуры в воздухе, пока взгляды женщин в темном помещении с парой едва горящих лампочек были устремлены на нее, - мы можем устраивать акции протеста сколько угодно, мы можем бороться, но ничего не достичь. На сегодняшний день наша главная цель - это умение постоять за себя в требующей того ситуации. Насилие над вами может произойти где угодно: на работе, дома, на прогулке, в кругу знакомых. Наша задача - сделать так, чтобы попытки к насилию так попытками и остались. Поэтому от теории мы вынуждены переходить к практике, - ее рука указала на меня, - уважаемый мистер Кесада любезно согласился помочь нам в этом деле. Мое удивление было равносильно недоумению на лицах этих женщин. Пару дней назад мои синяки начали заживать. Я стоял напротив нее и видел, как ее бледные губы изгибаются в усмешке. Чокнутая снова все просчитала. - Не бойся, я постараюсь быть нежной, - она потянула меня за руку на себя. Даже в такой идиотской ситуации мне кружит голову от нее, хотя и так понятно, что она насмехается. Я стою напротив в метре от нее. - Если ублюдок напал на вас спереди, то вы можете использовать данный прием в качестве самообороны, - ее темно-зеленые глаза снова глядят на меня в ожидании чего-то. Зрачки расширены то ли от недостатка освещения, то ли от предвкушения последующей драки. Я слабо понимаю, чего от меня хотят все эти выжидающе смотрящие женщины, на которых я недоуменно оглядываюсь, поднимая брови. - Ты никогда не нападал на девочек? - я отрицательно мотаю головой, возвращая взгляд на девушку напротив. Девушку, в которую я влюблен, которая устраивает мне странные испытания в виде бесконечных драк. Просто иначе нельзя, если ты все еще соображаешь, живя в этом мире. Она тяжело вздыхает. Я не понимаю, чего они хотят. Я делаю шаг вперед и протягиваю руки к плечам Хару. Живот резко прошивает мгновенным импульсом боли, стремительно расходящейся по всей брюшной полости, от неожиданного удара. В глазах снова темнеет, и я сгибаюсь пополам, сжимая ладонями пульсирующий изнутри живот. Все по новому кругу. Ее руки на секунду зарываются в мои волосы, после чего я вижу танец мерцающих звезд на внутренней стороне своих век и боль от удара в область лба. Кажется, это было ее колено. Я с трудом отхожу в полусогнутом положении на некоторое расстояние от Хару и пытаюсь выпрямиться, зажимая нос. Косясь в сторону Дерден, я вижу только ее спину и черные волосы на фоне темного пиджака. - Если же, - ее чертова рука схватила за шиворот и дернула в сторону, устанавливая в вертикальное положение позади нее, - он напал сзади, - я тяжело выдыхаю в ее шею, упираясь лбом в затылок, пока руки бессильно висят за ее спиной. Ее волосы щекочут нос и щеки, я чувствую исходящий от них горьковатый запах дорожной пыли или чего-то вроде того. Это не запах роз или дорогих благовоний. Нам это недоступно. - Вы можете вспомнить "классический прием", - я возвращаюсь в реальность на последних словах, но размышления о различных запахах сбивают с толку, и я успеваю только широко раскрыть глаза. На этот раз удар приходится в область паха, и я снова сгибаюсь пополам, оскаливая зубы от болезненных ощущений. Волосы лезут в глаза, и я не могу соображать о том, что в действительности происходит. Сколько это еще будет продолжаться? Откуда-то с заднего плана доносится синхронный тихий вскрик нескольких женщин. - А для действенности можно добавить это, - ее рука с размаху ударяет в левую половину лица. Я слышу только монотонный звон в своих ушах, поглощающий даже шум от моего падения на пол. Я почти уверен, что Хару говорит что-то, раздавая какие-то рекомендации женщинам. Несколько из них привстали. Наверное, поняли, что это не просто урок самообороны, где только показываются приемы. Я лишь пару раз мотаю головой, чтобы избавиться от монотонного писка в голове. Звон постепенно утихает, и мои сощуренные глаза останавливаются на расплывчатой из-за потери четкости зрения фигуре Хару в трех шагах от меня. - После применения данных приемов, лучше всего бежать, а не ввязываться в драку за титул чемпиона. И главное, никогда не поворачивайтесь к противнику... - Спиной, - я закончил фразу за ней, резко хватая за ногу и утягивая на пол. Дерден с грохотом оказалась в горизонтальном положении, но тут же попыталась вырваться. Совсем как в прошлый раз. Со стороны наблюдающих, вставших со своих мест женщин донесся гомон. Мне снова едва не прилетело тяжелой подошвой ее сапога по черепушке. Я позволяю ей перевернуться на спину и снова тяну на себя, я позволяю ей ударить себя по лицу снова и снова, схватить за ворот и ударить в нижнюю челюсть, пробуждая едва зажившие раны. Я позволяю ей выпустить злость, чтобы взять ситуацию под свой контроль. Хару откидывает голову назад от неожиданности, когда я ударяю в ответ, но не даю подняться с пола, опрокидывая на спину. Теперь я оказываюсь сверху нее, глядя сквозь красную завесу спутанных волос в расширившиеся темно-зеленые глаза. Напряжение среди гомонящих женщин наросло. Краем уха я слышу, что одна из них обещает набить мне морду за свою идейную вдохновительницу, но этого не происходит. Вместо возможной защитницы меня снова ударяет Дерден. Остается только поражаться ее настойчивости. Женщины кричат что-то о полиции. Господи, в который раз я уже оказываюсь в этом порочном круге дня сурка? Хару пытается сбросить меня снова, ударяя в лицо. Приходится приложиться своим лбом о ее нос. Грудь девушки выгибается, когда она запрокидывает голову, жмурясь от неожиданного удара. Мне удается перехватить ее руки в момент замешательства. Самое главное, никогда не поворачиваться к противнику спиной. И никогда не расслабляться, если не отбежал от него, скажем, в соседнюю деревню. Дерден все же скидывает меня, ударив коленом в спину, когда я неосмотрительно теряю бдительность. Все снова начинается по кругу. Она хватает за ворот футболки одной рукой, а второй начинает, уже не скупясь на силу, обсыпать ударами, от которых мне редко удается увернуться. Но что-то явно изменилось. - Я сказала тебе уходить! Сколько еще раз тебе нужно объяснить, чтобы ты понял?! Я сказала валить отсюда, я не хочу тебя видеть, я не хочу слышать о тебе! Оставь меня в покое! - на последнем ударе она выбивается из сил и опадает, когда я обхватываю ее руками выше пояса. Ее обмякшее, чуть вздрагивающее тело приятным грузом практически лежит на мне, поддерживаемое моими осторожно сжимающими ее спину руками. Я чувствую, как ее грудь быстро поднимается и опускается, как шумное дыхание доносится совсем рядом. Она сдается. - Сколько еще это будет продолжаться? - с трудом выговаривает она. Я обнимаю ее крепче, прижимая к себе и утыкаясь носом в основание шеи. Снова горьковатый запах дорожной пыли. - Пока ты не согласишься, - в ее ответной усмешке слышны истерические нотки. - Господи, да-а... Да, да, да, - она повторяет это несколько раз, прежде чем я убеждаюсь, что она действительно сдалась. Похоже, я довел ее. Это была грязная и некрасивая игра без изящных ухаживаний, но иначе ничего бы не вышло. Я чувствую ее пальцы в своих волосах и слегка отстраняюсь. Ее лицо выглядит непривычно несчастным и уставшим, она прикрывает глаза, шумно выдыхая, и опирается своим лбом о мой. Если бы я не был таким идиотом, то ни за что бы не связался с такой чокнутой. Это значит лишь то, что нам нужно держаться вместе. Ее пальцы зарылись в спутанные волосы, руки притянули лицо к ее губам. Я снова почувствовал ее дыхание сначала на скуле, затем на губах, которых она медленно коснулась, едва прижимаясь своими. Это можно сравнить с пьяным состоянием, когда у тебя одновременно кружится голова от подобных ощущение, все плывет даже перед закрытым глазами, в голове пульсирует комок боли от нанесенных ударов, и хочется блевануть. Ее пальцы сжимают мои волосы, мои руки сжимают ее плечи, и мы ближе, чем когда-либо ранее. Мы больше не бьем друг друга, но бьемся за одно. По старому сценарию, через пару минут в помещение ввалились охранники, которых позвала одна из девушек, чтобы разнять драку. Подпольная организация быстро прикрылась, когда вместе с громилами появилась полиция, как ни странно, даже без ФБР. Директору же бара над подвальным помещением надавали по шапке за сокрытие и взимание денег за несанкционированную деятельность каких-то террористок. Мы снова сидели в камере с расписанными вольнодумными надписями облупившимися стенами, на этот раз держась за руки. Я не надеялся, что Хару вдруг станет милой и нежной девушкой, чего и не случилось. Она просто перестала коситься на меня с желанием врезать, хотя оно вряд ли пропало. Она просто рассказала причину всех этих драк и ее нежелания связываться со мной. Этой причиной оказался страх. Она боялась сближения хоть с кем-то, боялась привязаться к кому-то, уже заранее зная, что этот человек уже скоро разочарует в чем-то или просто уйдет. Все эти избиения, судя по всему, были проверкой на прочность, которую я сдал. Она сказала, что так уже было с ее родителями и многими родственниками, которые остались жить где-то, рыдая от счастья за свои огромные счета в банках, большой красивый дом, миллион связей и дерьмо, которого бракованная дочь не признавала. Может быть, до такого состояния нас довело время и место, но раскол между людьми был заметен невооруженным глазом. В школе мы наблюдали из окон, что происходит снаружи, как рушится и заново отстраивается наш мир, как уходит то, куда мы никогда больше не вернемся, что больше никогда не сумеем прочувствовать. Мы смотрели через страницы переписанных книг с новой историей, которые вдалбливали нам новые идеалы и приоритеты, которые лишали нас возможности думать, навязывали нам свою волю. Нас программировали на жизнь по одному сценарию, который нельзя нарушать. И ты даже не замечаешь, что ты уже не дышишь. Мы смотрели через окна школы, как мимо нашего нового мира проходит жизнь, как небо окрашивается в серый от постоянных выхлопов с фабрик, как люди вокруг становятся похожи на роботов, как все уходит куда-то далеко. Но никто нас не спрашивал об этом. А потом все оказались вне стен того наблюдательного пункта, выброшенные в реальные условия. Люди продолжали свое существование по отработанному заученному сценарию. Среди такого множества одинаковых лиц и масок невозможно было разглядеть что-то иное. Хару дралась со мной, чтобы не ошибиться, чтобы не попасться в очередной раз. Я помню, как в тот день мы вместе пошли домой, и как потом Эйдан долго держал рядом с собой биту на случай агрессии со стороны гостьи. Дерден предупредила тогда, что если мне так необходим кто-то живой рядом, так необходимо любить кого-то, лучше завести хомячка. А с ней будет слишком много проблем. Я помню, что она была со мной с того дня и до самого окончания этой истории. Я помню.