Немного боли

Я для тебя ничего не значу, не больше, чем кто-либо другой. Не знаю, заслуживают ли такие, как я прощения, но мне кажется, что заслуживают. Во всяком случае, я думал, что ты простишь. А ты изменился. Стал жестоким, наверное, в этом есть и моя вина, даже больше, чем чья-то еще. Ты простить не можешь? Или менять ничего не хочешь? Никак не возьму в толк, в чем причина. Ведь, ты любишь, я знаю. Или нет? Может, я просто хочу в это верить, потому что если это не так, я не знаю, как тогда жить. В квартире полный кавардак. Этот ремонт, наверное, никогда не закончится, да и кому это сейчас интересно. Главное включить хоть какое-то освещение, чтобы найти кровать. Я так устал. Бутылка в моей руке поможет уснуть. А тебе поможет уснуть Стиви. Чертов узкожопый пидор. И ты тоже еще тот пидор. И я тоже, потому что не могу отпустить эту хуйню из своей жизни. Видать, где-то я знатно нагрешил, вот боженька на мне и отыгрывается. Чтож, буду терпилой, раз уж иначе не выходит, хотя, для меня это новое амплуа, к такому нужно постараться привыкнуть. Как сильно еще ты меня изломаешь, прежде чем насытишь свое эго? Скольких пальцев я лишусь? Губы расплываются в улыбке, которую никто не может видеть, даже я. Еще одна ночь. Очередная чертова ночь в безмолвной беседе с тобой. Я уже всерьез подумываю о том, чтобы вышибить себе мозги, потому что все чаще прихожу к выходу, что это единственный реальный способ заглушить эти мысли. Душевный онанизм. Блядь, уже самому от себя тошно. Бутылка летит в стену, разбивая на ней какую-то картину, автора которой я не знаю, потому что дизайном занимался дизайнер. Все пустое. В этом городе ничего не держит, даже ты. Наверное, стоит улететь домой. Говорят, родне стены лечат. А это мысль, наверное, так и поступлю, только завтра. Нужно сделать все, чтобы тебя забыть. Проснулся далеко за полдень. Про голову даже говорить ничего не буду. Душ. Чашка кофе. Ты в моей голове. Привет. Ничего не меняется. Надо собираться и валить к чертям из этого места, пока точно не пустил пулю в лоб. Много хлама, очень много. Разбил ногу о строительный мусор. Карниз уже больше полугода валяется в гостиной на полу. Тяжелый, сука, и как я про него забыл? Вещей немного. Соберусь быстро. Сука, снова это гребаный карниз, только теперь другая нога и к тому же тумбочку перевернул. Меня прокляли, по ходу. Перетягивая туже полотенце на бедрах, пытаюсь собрать вывалившиеся из тумбочки вещи. Сигареты, диски, записная книжка восьмидесятого года. Смешно. Какие-то ключи. В затылке простреливает от всплеска адреналина. Глохну и немею, даже нога больше не болит. Брелочек такой… Такой болезненно родной, затертый. Брелочек на ключах с логотипом твоей группы. У меня на ладони ключи от твоего дома на голливудских холмах, и, кажется, они прожгут ее насквозь. Что-то внутри лопнуло, какая-то струна оборвалась. Ты отдал мне их перед отъездом, когда закончились съемки «Александра». Просто протянул их мне в автобусе, что вез нас в аэропорт, и сказал: «Пусть будут у тебя, может быть, когда-нибудь пригодятся». Я еще подумал тогда: «С чего бы это вдруг мне приходить к тебе?», а теперь понимаю, ты просто демонстрировал степень доверия, хотел дать понять, как много для тебя значу. А я, придурок, в очередной раз перевел все в шутку, просто спрятал в карман ключи от нашего будущего. Перебирать чертовы железяки и снова напиваться. Брелок фирменный, дизайн тобой разработан. У тебя всегда было полно этих вещей: всяких футболок, наклеек с надписью «30 seconds to mars». Такой, тридцати трех летний тинейджер. В вечных облаках. Ты только пытался казаться взрослым среди нас, хотел, чтобы приняли за своего, а на самом деле всегда оставался исключением, единственным в своем роде. Я кожей чувствовал твою уязвимость перед окружающими, ты всегда был напряжен в нашем кругу, готов в любой момент вступить в конфликт, лишь бы отстоять свое право на существование. Я никогда не ощущал, что ты старше меня. Как можно было все испортить, отпустить тебя, стараться не замечать твоей любви, как чего-то постыдного, запретного. И как же сильно я люблю тебя сейчас, если бы ты только знал, как мне жаль. На тумбочке вибрирует телефон, я рад, что звонок прерывает эти тягучие, как смола мысли: -Колин? -Слушаю, - я узнал в трубке голос Клодин. -И как ты мне все это объяснишь? Надеюсь, ты уже придумал план? -О чем ты? -Не шути со мной, дорогой. Как твой менеджер, я имею право требовать от тебя объяснений. Какого черта эти снимки делают в прессе? Ты решил все пустить под откос? Ладно, этот хренов рокер, у него и так репутация не пойми какая, может быть ему все это даже на руку. Но ты?! Ты же, сука дамский угодник, натурал! Что теперь будет? -Кло, постой, - ее голос разрывал голову и без того страдающую от похмелья. – Какие снимки? О чем ты говоришь? -А, значит ты еще не в курсе? Открой интернет, включи телек. Ты, вообще, в этом мире еще? -Ты можешь не орать, а просто сказать, что стряслось? -Нет, не могу. У меня язык не поворачивается произнести это вслух. Когда придумаешь, как все это объяснить прессе, звони. Она отключилась. Я нашел валявшийся где-то в куче журналов под креслом ноут и нажал "питание". Уже полчаса я не мог выйти из ступора. Весь интернет пестреет нашими с Джеем фото, на которых я целую его на обочине трассы. Как я понял, снимки сделаны из проезжающей мимо машины, видимо кто-то узнал нас. Я не понимаю, как к этому относиться. Волнует лишь одно: что Джей думает по этому поводу? Планы о немедленном отъезде ушли на второй план. Сначала нужно поговорить с тобой, а если ты не захочешь, у меня все еще есть ключи от твоего дома.