Работорговец с большой дороги

Снял ситцевую рубаху, неприятно потянуло в плече, перед отправкой выпил обезболивающее, как же оно недолговечно. На груди красовался большой почти заживший укус, Эльза постаралась, когда мы с ней сражались «не на жизнь, а на смерть», и рядом с местом укуса была небольшая покрасневшая рана от орчьего тесака. Со штанами пришлось повозиться, зад пекло немерено, вот кто просил меня магически щупать, доктор хренов. Расстегнув штаны, вспомнил, что обувь забыл снять, тупень. Стоя снимал эти шнурованные полусапоги, сесть не рискнул. Белья и в помине в этом мире не было, а жаль: снял штаны и всё, голый. Зашёл Долан, толкая тележку со снадобьями, столько всего на ней было, по большей части не жидкого и перевязочного материала навалом. Завидев меня в дурацкой позе, стягивающего штаны, криво улыбнулся и сказал: — И долго же мне ждать, пока ты снизойдёшь раздеться для простого смертного? — ничего не сказал, дёрнул штанину, потерял равновесие и плюхнулся на диван, я думал у меня глаза из орбит полезут, но сдержался, попытался отстраниться от этой боли, получилось. Я решил присмотреться к содержимому тележки повнимательнее. — Хватит пялиться, глаза выпадут. — Зачем столько? — идентифицируя каждую ёмкость с веществом. — Надо и раны обработать, и укусы, и шрамы залечить. Раз ты сидишь, начнём с груди. — Что мне делать? — я снял тюрбан, высвобождая свои волосы, а то обнаженный и в тюрбане. — Для начала убери свои пакли, всё же как они у тебя быстро растут, после этого настоятельно рекомендую замолчать, заткнуться, захлопнуться, закрыть рот, не разговаривать и так далее, как тебе больше понятней и всячески не мешать мне. Приставил к дивану стул, пододвинул тележку, уселся на стул, понаоткрывал кучу баночек сразу, помешал специальной ложкой, смазал обратно, мазь отложил в сторону, повторил процедуру со всеми открытыми склянками. Сидел как завороженный, следя за его манипуляциями, у меня так красиво не получалось делать, пусть и многочисленным опытом и практикой. Потом наступил мой личный ад минут на пять, которые казались вечностью. Он взял немного на пальцы зелёной мази, терпко пахнущей, и приступил к вмазыванию её. После первого прикосновения была резкая вспышка боли, которая не унималась, соответственно, моя концентрация на пятой точке сошла на нет. Слёзы большими градинами скатывались по подбородку и падали на руку Долана или скатывались по обнажённой груди, я терпел из последних сил, чтобы не закричать, не люблю кричать, как девка сопливая. Долан тяжко вздохнул, сказал: — Сколько раз говорил: «Стони, кричи, ори — издавай хоть какие-то звуки, не сдерживайся». Ну вот, эта чёртова мазь из-за твоих щитов не впитывается. Если сейчас не расслабишься, я насыплю в твою рану перца демонического и залью всё это спиртом, как тебе? — слёзы всё капали с моего красного от натуги лица. — Раз ты такой несговорчивый и упрямый, пошёл-таки за перцем. Только он поднялся со стула, я схватил его за рукав и промямлил сквозь слёзы: — Не надо никуда идти… Я постараюсь не сопротивляться, так что продолжай… Мажь. — Вот и умничка, хорошо пошла. И я стал… кричать. От моего первого крика заложило уши не только Долану, но и ближайший живому существу на километр вокруг. — С грудью я закончил, приподними руки, я тебя забинтую, — я послушался, он оперативно меня замотал, как мумию. Бинты слегка пропитались черным ядом из раны. — Ложись на живот, осталось самое трудное для тебя и для меня — твой задок, — легко на диван животом, сразу полегчало. — Знаешь, Крог, у меня к тебе вопрос, который зрел очень давно. У тебя волос на теле, кроме головы, вообще нет, только на ягодицах твоих расчудесных подростковый пушок, — улыбнулся, как голодная акула. — Заткнись, а, и заканчивай давай, я есть хочу, Франц обещал обед, — перевёл тему, спрятал свою красную зарёванную рожу в диванной подушке. Вот я как будто виноват, что волосы не росли там, где полагается у мужчин. — Ладно, помидорка, не серчай, — и плюхнул холодную жижу на рану. Я чуть не подпрыгнул, постепенно это место начало жечь и зудеть, потом вовсе онемело и начало колоть. — Не ёрзай! Бесишь! — сказал он одно из своих любимых словечек. — Но зудит. — Терпи! Сволочь, не запачкай диван, мне эта мебель дорога как память. Он положил руку с длинными аристократическими пальцами на пострадавшее полушарие и круговыми движениями вмазывал всё, что вмазывалось. Прошёлся по следу укуса. Не сказать, что в этот момент я кричал, больше походило на стоны умирающего кита, так как онемение ушло и вернулась боль, от его движений боль менялась. Постепенно все неприятные ощущения стали замещаться на приятные, Долан постарался, не иначе. Решив оказать мне ещё и магическую услугу, замещая болевые моменты. Боль граничила с удовольствием (это я так, к слову)… Стоны умирающего кита сменились на стоны во время брачных игр тех же китов. — Прекращай, ах, не трать магию попросту, со мной всё в порядке, — покрасневший до кончиков ушей говорил я, утыкаясь в подушку. — А со мной не всё в порядке, ещё хотя бы минуты наедине с твоим громким монотонным голосом, я оглохну, чтоб всех демонов. Слушать, как ты заливаешься от стонов удовольствия, гораздо приятней, чем сначала вопли, потом вой. Тем более я почти закончил, надо дать мази впитаться, полежи пока, скоро приду. Твоя печать нещадно испорчена, мне жаль, она мне нравилась, такая необычная, — с неподдельной грустью сказал Долан, напоследок. Ощутил потребность одеться, причём срочно, понял, что этого пока не произойдёт, погрузился в свои сумбурные мысли, профукал, когда вернулся Долан, я как раз только сел на драгоценную попку, и тут как громом по голове: — Встать! — по-армейски громко, безапелляционно, поставленным голосом рявкнул Долан, и я, как хорошо выштрудированный вояка, привыкший подчиняться приказу и в этот раз своими затуманенными мозгами услышал его приказ, и, конечно же, встал, как ошпаренный. Очухался от происходящего, вспомнил, где я, кто я, через минуту заминки увидел победоносную ехидную рожу Долана. Мне, как никогда, захотелось по ней проехаться. — Козлина! — побагровел от ярости, и руки чесались неимоверно, но я пересилил себя, пусть он и находился в таком положении, но и сейчас мог меня уделать, как сопляка, одним своим мизинцем. — А что прикажешь делать, если по-другому ты не отзываешься, а это был самый проверенный метод? Так меня Франц отрывал от каких-либо затяжных дел, а о чём ты задумался? — Ни о чём вообще, — продолжая стоять. — Прекрасно, он слушал гуляющий ветер в своей голове, а я, простой смертный, встать прошу, ну простите, ваше высочество, — шутовски поклонился. — Я не виноват… — А кто? Я?! — Хватит отношения выяснять, бинтуй. — Тогда расставь пошире ноги, — начал бинтовать с моей посильной помощью. — Знаешь… — начал я издалека. — Только сейчас вспомнил, одежду запасную забыл, чтобы повязки не сбить. — Гуш, я всегда это знал, — закатил глаза к потолку. — Не обзывайся, такое с любым может случиться. — Но случается именно с тобой, твоя задница — как магнит для неприятностей. — Ага… — И этот Даркаи — тоже одна из них? — не стал он намекать, спросил прямо в лоб. — Я думал, ты не спросишь, на этот раз всё намного хуже — криво усмехнулся. —Он моя Пара, — Долан в миг сделался серьёзным. — Кто ещё знает, параноик мой? — Я, ты и Шрарх, всё, но такое ощущение, что все вокруг. — Расу знаешь? Хотя кого я спрашиваю, конечно, знаешь. — Он демон, а говорит, человек. — М-да, дела, только ты мог демона в Пару отхватить, за что тебе это всё? — За всё хорошее, я полагаю. Знаешь, что странно, когда я смотрел в его составные нити, там была одна, привлёкшая мое внимание, толстая золотисто-красная нить, первый раз такую вижу. — Я знаю, кто такой Даркаи, а Франц или догадается, или вспомнит, но тебе, дорогой друг, не скажем, он всё равно твоя Пара, значит, скоро сам узнаешь, не завидую я тебе, — всё так же серьёзно сказал он. — Ладно, — смирился я, бесполезно было дальше спрашивать, он даже под пытками не расскажет. — Так мне всё-таки одежду выдадут? — Прям щас, большой мальчик, сам в шкафу найдёшь, белая мужская юбка. — Эээ… Юбка? — А ты что хотел, тебе пока нельзя штаны надевать как минимум неделю. Ничего на это не ответил, побрёл к большому тёмно-коричневатому шкафу, открыл. Вещей было много, путём проб и ошибок я нашёл эту злосчастную юбку. Юбка была не простая, а с трусами, или трусы с юбкой, по колено с длинными бедренными вырезами. Ткань у неё была очень мягкая и тёпленькая. Натянул её, удобно очень, чувствовал себя как египтянин. — Я пойду помогу Францу. — Подожди, давай восстановлю резерв. — Как хочешь, только быстро, не будем заставлять Франца ждать ещё больше, он этого не любит, — как и раньше, прикоснулся к нему лбом, влил немного больше, чем надо. Поморщившись, Долан отстранил меня. — Надо, про запас, — улыбнулся я. — Пошли есть.