Из тени в свет перелетая

Горячий язык медленно скользил по моему утреннему стояку, подбираясь к нетерпеливо пульсирующей головке, ловкие пальцы нежно поглаживали мошонку, а я никак не мог вырваться из того сумеречного марева, которое всегда надвигается на человека либо перед самым сном, либо перед самым пробуждением. Мне чудилось, что снаружи слышатся мерные удары океанского прибоя и резкий крик чаек, что свежий морской бриз обдает мое разморенное изгибающееся тело, разбавляя целомудренной прохладой жар подступающего наслаждения. Давай, мой лунный ангел, не останавливайся! Я верил, что тебе это тоже понравится... Моя рука метнулась вниз, в надежде вплести пальцы в прямые шелковые волосы, и сразу застыла, внезапно напоровшись на жестковатые упругие кудри. Но тут обладатель кудрей удвоил усилия, и я, выгнувшись в последний раз, все-таки излился в жадно пульсирующую глотку. И в тот же миг наваждение рассеялось, глаза открылись и встретились со светло-голубым взглядом моего (только не смейтесь!) очередного тренера по теннису, по имени Жером. Он пошло облизнул губы и попытался приблизить их к моему лицу, но я, сделав отмороженный вид, резко поднялся с кровати и направился в сторону ванной комнаты. Когда минут через сорок, освеженный, побритый и одетый в светло-серый костюм от Армани, я вышел в столовую, моя домработница Мария уже закончила сервировать легкий и полезный завтрак и теперь стояла около стола, внимательно следя за моими действиями. Опустившись на стул, я придвинул к себе изысканно тонкую тарелку, до краев заполненную отвратительной английской овсянкой. Взяв в руки серебряную ложку, я задумался буквально на секунду, но Мария моментально нахмурилась и уперла полные смуглые руки в не менее полные бока. - Ешьте! Нечего тут разглядывать! - И тебе с добрым утром, - мягко улыбнулся я. - Все в порядке, Мария, можешь идти. - Ага, спешу и падаю. Я, значит, уйду, а вы опять кашу есть не будете? А у всех школьных учителей всегда язва... - Я не школьный учитель, я тебе сто раз говорил! Я - профессор, а теперь вообще... - Каша остывает! Сейчас совсем в оконную замазку превратится, а есть-то все равно придется! Спорить было бесполезно, и я решительно поднес ложку ко рту. Мария, вчистую выиграв очередное сражение, победно улыбнулась, но тут в столовой появился разодетый по последнему писку моды, который лучше было бы пропустить мимо ушей, Жером. Добродушное лицо моей прислуги передернула гримаска отвращения и, не поздоровавшись и даже не подумав поставить на стол второй прибор, она испарилась в направлении кухни. - Кристиан, может быть мы сходим сегодня вечером в ресторан? - спросил, наливая себе апельсиновый сок, Жером. - С какой это радости? - поедание овсяной каши явно не добавляло мне хорошего настроения. - Нууу... Сегодня ровно два месяца, как мы с тобой встречаемся, и я подумал... - Встречаемся или периодически трахаемся? Просто я, как ученый, предпочитаю точные формулировки, - Он молча захлопал глазами, а я, решив немного сжалиться, продолжил: - Ладно, я постараюсь освободиться пораньше, а ты закажи столик, и вот, возьми деньги, купи себе чего-нибудь. Он взял протянутые купюры и сделал два больших и громких глотка из запотевшего хрустального стакана. А вот мой... Ларс всегда пил абсолютно бесшумно и никогда не обхватывал стаканы сразу всеми пальцами... Так! Ну хватит! Мне давно уже пора ехать на работу! К счастью, на работе меня сразу накрыл мощный подъем духа и настроения, и я обрадовался этому состоянию буквально как ребенок. Дело в том, что несколько лет назад я с пронзительной ясностью понял, что большого ученого из меня не получится, даже несмотря на очень раннее получение всех нужных степеней. Причиной этому, как объяснил мне за стаканчиком виски один нобелевский лауреат, был мой болезненный перфекционизм. Это жуткое качество погубило не только мою личную жизнь, заставляя замечать даже самые мелкие косяки молодых любовников, но столь же фатальным образом сказалось и на моей научной деятельности. Каждую формулу и каждый эксперимент мне непременно хотелось довести до максимального совершенства, и в результате я терял не только время, но и первоначальную идею и, как метко выразился мой титулованный критик, "переставал видеть за деревьями лес". И, когда в очередной раз конкурирующая группа ученых опубликовалась раньше нас, мне безумно захотелось плюнуть на всю эту академическую деятельность и начать уже заниматься нашим семейным бизнесом, признав таким образом свое полное поражение в многолетнем споре с отцом. Остановило же меня в тот момент одно единственное соображение. Я никак не мог представить с каким лицом объявлю о своем решении Дилану, с детства яростно отстаивающему мое стремление делать то, что я считаю нужным. Ну никак не смог бы я сказать, глядя в его синие глаза, что, мол, облажался все же твой самонадеянный старший братец, а вот твой упертый папочка оказался-таки прав! Ну и пока я таким образом тормозил, талантливо изображая знаменитого кота Шредингера, а говоря проще, чувствуя себя и живым и мертвым одновременно, помощь пришла, откуда не ждали. В черноту дремучих дебрей нашей политической системы внезапно ударила молния перемен, и к власти в нашем штате впервые на моей памяти пришел интеллигентный и умный человек. После чего местный департамент образования, обычно выступающий в незавидной роли рассадника финиковых дубов, внезапно посетила идея, что неплохо было бы и нашему университету попасть в так называемую "Общественную Лигу Плюща". И от нас тут же потребовали предоставить убедительные обоснования для получения огромной кучи бюджетных денег. А теперь угадайте с трех раз, чья безупречная и выверенная до мелочей презентация не вызвала у комиссии никаких вопросов и была принята без единой поправки? Именно то, что так мешало свободному полету моей научной мысли, оказалось дико востребованным на новом учебно-административном поприще. И вот результат. Я являюсь исполняющим обязанности ректора, или, как у нас говорят, канцлера, в огромном заведении, бюджетные деньги и частные гранты льются на нас рекой, позволяя не только понижать плату за обучение нашим студентам, но и повышать жалование всему преподавательскому составу, не говоря уже о финансировании новых исследований, в том числе и тех, практический результат от которых может быть получен не ранее середины нынешнего века. В общем, жизнь удалась! Хотя, например, сегодняшний денек был явно не из легких. Самым приятным, чем мне довелось сегодня заняться, была лекция, прочитанная третьекурсникам, а вот самая отвратительная часть рабочего дня продолжалась часов пять и представляла из себя совещание по поводу строительства нового спортивного комплекса. Публика кипела, кричала, материлась с применением различных научных терминов и демонстрировала стремление пилить бабло не лобзиком, а большой двуручной пилой. Я уже с трудом сдерживал желание шарахнуть кулаком по столу и заорать "Заткнитесь!", как вдруг... ... вдруг словно что-то кольнуло у меня в груди, и внезапно я ощутил бешеное желание покинуть надоевший кабинет и пройтись, сунув руки в карманы пальто, по красно-желтой осенней аллее, сильно наступая тонкими подошвами ботинок на громко шуршащие опавшие листья. И повинуясь своей маленькой фантазии, я быстро свернул непродуктивную дискуссию и стремительно покинул помещение. Огромный университетский парк был полон студентов. Они фланировали парочками, держась за руки, они стояли маленькими и большими группами и о чем-то спорили, а были и те, что сидели прямо на холодной пожухлой траве и читали что-то в электронных гаджетах. Некоторые из них знали меня в лицо и здоровались, но большинство просто проходило мимо, никак не реагируя на высокое начальство. Это, конечно, было связано с моим отсутствием на церемонии начала учебного года из-за болезни отца, а также с тем, что пока я был "исполняющим обязанности" мое изображение не было вывешено на наш университетский сайт. В общем, я прогуливался свободно, не связанный лишними условностями, и думал о том, что пойти сегодня в ресторан, наверное, не очень плохая идея. Зря я был так груб с Жеромом. Он хороший мальчик, стройный, тренированный, не надоедливый и даже не очень алчный. Трахается хорошо, сосет просто отлично, так что вполне... - Ларс! Ларс! Мы здесь! - вдруг донесся до моих ушей звонкий девичий голос. Я замер, словно налетев на невидимую стену, а потом осторожно повернул голову. На соседней аллее стояли и слегка гарцевали от нетерпения два высоких парня и тоненькая рыжеволосая девчонка в короткой клетчатой юбочке. Их взгляды были устремлены в одну точку, и я невольно посмотрел туда же. И в тот же миг прохладный осенний парк исчез, затих людской шум, смолкли отдаленные автомобильные гудки, а в помутившемся сознании ударил в песчаный берег пенный морской прибой, закричали чайки, и свежий бриз ласково коснулся моих вспыхнувших скул. А по усыпанной золотой листвой дорожке неторопливо шел высокий стройный блондин, слегка улыбаясь друзьям красиво изогнутыми губами, белоснежные волосы падали ему на глаза, и длинная фигура слегка раскачивалась, точно ловя только ему одному слышный ритм... Они давно ушли, не обратив на меня ни малейшего внимания, а я долго еще продолжал стоять столбом, не в силах привести себя в нормальное состояние. И даже добравшись до своей квартиры и накатив большой стакан виски, я так и не смог до конца успокоиться. Лежа в темноте спальни и глядя в потолок, я то радостно поражался такому потрясающему совпадению, то мрачно уговаривал себя выбросить эту встречу из головы, а то вдруг вспоминал нашу последнюю ночь, и тогда меня охватывало непонятное чувство такой убойной силы, что взятая из бара бутылка стремительно пустела прямо на глазах. О ресторане я вспомнил, только получив звонок от тщетно ожидающего меня Жерома. Но трубку я тогда так и не взял.