Вечный огонь

Начавшийся через несколько дней семестр не принес облегчения. Все время, оставшееся до начала семестра, проведенное Мастером и учеником под одной крышей, были пропитаны некоторым напряжением, которое витало в воздухе, но никто ничего не говорил. Наутро Северус молча оделся и вышел из комнаты с ничего не выражающим лицом. Гарри, немного смущенный произошедшим, не лез, зная вспыльчивый и сложный характер зельевара. Занятия проходили не очень успешно – ученик был предельно напряжен, и, несмотря на осторожные замечания Снейпа и советы расслабиться, не расслаблялся ни на секунду, из-за чего страдали результаты. Брошенные зажатыми руками заклинания были неточными, а сам Гарри быстро выдыхался и начинал ошибаться уже через несколько минут после начала дуэли и постоянно проигрывал. Вернувшись в башню Гриффиндора, Гарри едва не взвыл от отчаяния и одиночества. Надменная рожа Рона не добавляла радости, и если раньше хотя бы занятия с Мастером приносили облегчение, то повисшая между ними недосказанная тишина отдаляла их друг от друга все дальше с каждым днем. Снейп мог бесконечно делать вид, что ему все равно, но правда была в том, что он до дрожи в коленях хотел снова оказаться в постели Поттера. Никогда в своей жизни он не чувствовал такое внимание и любовь к себе, всеобъемлющую ласку, заботу и мягкость, это невероятное доверие. Почти каждую ночь он просыпался с болезненной до слез эрекцией, которая проходила мучительно долго. Даже Сон-Без-Сновидений не особенно помогал, что было удивительно, потому что обычно он не давал сбоев. Что творится с мальчиком, он не знал, и, признаваясь себе, боялся спросить напрямую. Вернувшись в привычную колею занятий и уроков, Гарри почувствовал смертельную усталость. В один из особенно одиноких вечеров он поймал себя на крамольной мысли, что, если бы Темный Лорд действительно смог убить его, все было бы гораздо проще. Еле слышно застонав и опустив голову на руки, он лег на стол. Библиотека постепенно пустела, и скоро нужно было возвращаться в гостиную ставшего таким чужим факультета. – Мистер Поттер, с вами все хорошо? – раздался прохладный голос над головой. – Да, профессор, – поднимая голову, пробормотал Гарри. – Не очень вежливо разговаривать с преподавателем, глядя под стол, – почти устало, без издевки сказал Снейп и присел на соседний стол, скрестив руки на груди. – Посмотрите на меня, мистер Поттер. Гарри не стал упрямиться и перевел взгляд на зельевара. Тот поджал губы, вздохнул и спросил: – Как у вас со сном? Вы вообще когда в последний раз спали? – Сегодня ночью, – пожал плечами Гарри. – Опять кошмары? – Не прекращались, – ровно ответил тот. Северус снова вздохнул, ещё более устало, затем встал и взмахом палочки отправил библиотечные книги по своим полкам. – Соберите вещи и следуйте за мной. Впав в какое-то безразличное состояние апатии, Гарри молча подчинился и пошел за Мастером. Тот привел его в лабораторию и плотно прикрыл за ними дверь. – Садись, – мягче сказал он, не глядя, указав рукой на кресло в углу, и отошел к шкафу с зельями. – Спасибо, – негромко сказал Гарри, когда Снейп вручил ему три разных флакона. – Это укрепляющее. Перед едой утром и вечером по глотку. Это – успокоительное, три раза в день по десять капель в стакан воды. Здесь – Сон-Без-Сновидений. Должен помочь, – Северус не дал Гарри ничего возразить и ровным тоном продолжил. – Это не тот же рецепт, по которому готовятся зелья для Больничного крыла. Гарри безразлично кивнул и спрятал зелья в сумку. – Я пойду, профессор, скоро отбой. Северус проводил его до дверей лаборатории и пожелал доброй ночи. Поттер эхом повторил его слова и исчез за поворотом коридора. Наутро, на завтраке в Большом зале, Мастер отметил, что мальчишка более активен, и синяки под глазами стали заметно меньше. Со вздохом отправляя наколотый на вилку кусочек бекона в рот, он в который раз подумал, что эта случайная ночь сильнее ударила по Поттеру, чем по самолюбию Снейпа. Как исправить сложившуюся ситуацию, Северус не представлял. Гарри жил на автопилоте – это было видно по деревянному шагу, погасшим зеленым глазам и растущему беспокойству на лице Грейнджер и МакГонагалл. И если директор не спешила лезть в душу национального героя, то Гермиона то и дело бросала тревожные взгляды на Поттера и порывалась подойти. Через две недели она не выдержала и поймала Гарри в коридоре. – Гарри, что с тобой? – в лоб спросила она, тревожно оглянувшись вокруг. Парень хмыкнул и покачал головой, пытаясь вложить в голос как можно больше уверенности и твердости: – Со мной все в порядке. Я здоров, у меня все хорошо, я просто очень занят. – Ты не занят, ты прячешься, – покачала головой Гермиона. – Поверь, я знаю, каково это. Я знаю, как это выглядит. – Гермиона, послушай, – теряя терпение, устало сказал Гарри. – Спасибо за заботу, но ты ничем не можешь помочь. Я переживу это. «В конце концов от неразделенной любви ещё никто не умирал», мелькнуло в голове у Гарри, и он тут же тряхнул ею, словно пытаясь вытрясти эту мысль, как мусор. – Ещё раз спасибо, но я спешу, – он тепло улыбнулся подруге и поспешил в библиотеку, молясь, чтобы настырная девушка не пошла за ним. Гермиона ещё пару раз предлагала свою помощь с учебой, регулярно (когда рядом не было Рона) осведомлялась о его самочувствии, и от этой заботы Гарри было сразу и легче, и тяжелее. Легче – оттого, что ему иногда казалось, что и не было этого трудного выматывающего года одиночества и скорби. А тяжелело у него на душе, когда он понимал, глядя на бывшего друга, что все это в прошлом, и дружба, и любовь, и, казалось, вся жизнь. Снейп постоянно наблюдал за Поттером со стороны – в коридоре, словно бы невзначай проходя мимо кабинетов, где должно было начаться занятие у седьмого курса Гриффиндора, на своих уроках, в Большом зале. Когда от переутомления, написанного на лице у мальчишки, он безнадежно испортил зелье, у Северуса не хватило духу наказать его за переведенные впустую ингредиенты: парень вздохнул и с такой безысходностью вздохнул, опуская руки, что сердце обычно сурового профессора дрогнуло. Закончив урок, он выгнал всех из класса и закрыл дверь. – Поттер, ну что опять? Почему вы опять выглядите как ходячий труп? – Простите, Мастер, – бесконечно устало и тихо сказал Поттер, глядя в стол. – Вы принимаете зелья? – Да, Мастер. – С соблюдением режима и дозировки? Регулярно? – Да. Чувствуя вскипающие внутри раздражение, злобу и отчаяние, Северус зарычал и усилием воли заставил себя остановиться и перестать мерить кабинет шагами. Было очевидно, что мальчишка тяжело переживает что-то, связанное с той злосчастной ночью. Снейп уже десять раз пожалел, что безвольно поддался искушению и не послушал гласа рассудка. – В чем дело, мистер Поттер? – ледяным тоном осведомился профессор, складывая мелко дрожащие руки на груди и молясь, чтобы парень не увидел. Тот смотрел в парту и молчал. – Вы оглохли? Я задал вопрос! Гарри даже не вздрогнул от внезапного крика. Бесконечная апатия сделала его совершенно нечувствительным ко всяческим оскорблениям, которые он в последнее время терпел от Рона. Гриффиндорцы странно смотрели на бывших друзей, но вмешиваться не решались, справедливо полагая, что это не их дело. Впрочем, многие молчаливо поддерживали Уизли в их ненависти к зельевару, а Поттер никак не реагировал ни на нападки Рональда, ни на шепотки за спиной, ни на осуждающие взгляды и вообще выглядел совсем другим, чужим человеком, что пугало знавших его людей. – Поттер! – с отчаянием в голосе воскликнул Снейп и по стеклянному взгляду понял, что тот не слышал ни единого слова. Прозвенел колокол, отмечающий начало следующего урока. Северус ещё с минуту постоял над безучастным национальным героем и тяжело вздохнул. – Идите. Пять баллов с Гриффиндора, Тролль за урок. Принесете на следующее занятие эссе с разбором ошибок. Гарри кивнул и тихой тенью исчез в дверях. Загомонившие было студенты заглянули в класс и замолкли, увидев сидящего за профессорским столом зельевара, подпирающего лоб рукой. На следующий урок Гарри не пошел. Ноги принесли его на берег озера, к тому самому месту, где он когда-то скорбел о Сириусе. Теперь то время казалось бесконечно далеким, словно и вовсе произошло не с ним, а с кем-то другим. Как будто совсем другой человек готовился здесь к экзаменам, гонял в квиддич и был капитаном команды, как будто все это была чужая жизнь, прожитая взаймы. Наблюдая со стороны за всем, что происходит вокруг, Гарри поражался, как он мог раньше быть частью этого. Возможно, не лежал на плечах груз прошлого, не было погибших друзей, не было удушающей пустоты вокруг, внезапно образовавшегося вакуума, в котором не существовало ни друзей, ни доверия, ни тепла. И человек, вызывающий искру внутри, не отталкивал его с холодным лицом аристократа. Было бы не так больно, если бы этот человек всегда был таким холодным и отстраненным. Было бы не обидно, если бы он просто объяснил причины отказа вслух, тет-а-тет, хотя бы одну, не было бы ощущения, что его обманули. Гарри не врал: он действительно принимал все зелья изо дня в день, но все равно видел сны. Даже эта улучшенная рецептура не смогла победить воспоминания о том случайном ночном поцелуе и о ночи вдвоем. Эти образы мучили его каждую ночь, и каждую ночь Гарри видел, как Северус набрасывает мантию на обнаженные плечи и уходит, не обернувшись. Он давно уже не просыпался в слезах. Первые несколько дней вся подушка оказывалась мокрой. Почти два месяца с того злосчастного дня измотали Поттера вконец. С ленивым безразличием он размышлял, что будет менее болезненным: выпить яд или влезть в какую-нибудь опасную передрягу, чтобы подставиться и погибнуть от чужой руки. Он, конечно же, понимал, что на самом деле покончить с собой он не сможет – вбитая с детства привычка выживать всем назло не даст этому случиться. Но уже то, что Гарри спокойно размышлял о смерти в таком ключе, было пугающе. Парень сидел на берегу озера, скрытый от любопытных глаз тонкими спутанными ветками кустов и постепенно наступающими сумерками и стеклянными пустыми глазами глядя в чернеющее озеро. Муторный, холодный и ветреный февраль вцепился в мальчишку кривыми рысьими когтями, заполз в самое сердце, мурлыкал в ухо и кидал в лицо колкую снежную пыль. Почти перед самым отбоем его нашла Гермиона. Когда после Зельеварения Гарри не появился на следующих уроках, а затем и на ужине, девушка забеспокоилась. Просить Рональда о помощи было бессмысленно, и девушка обшарила почти весь замок в поисках Мальчика-Который-Выжил. Не рискнув расспрашивать учителей насчет того, не назначили ли ему отработки, Гермиона выскочила во двор и первым делом решила проверить любимый уголок у озера. Ахнув, она засуетилась вокруг замерзшего Гарри, растолкала его и практически на себе втащила в замок. Его белое лицо с посиневшими от холода губами почти светилось в полумраке вестибюля, а зубы отбивали дробь. – Ты совсем сумасшедший, Гарри! – шепотом отчитывала его Гермиона, по щекам которой катились слезы. – Ты врешь, закрываешься и отталкиваешь любую помощь! Это не похоже на тебя, ты был совсем другим… тогда, раньше… Тебе нужна помощь!.. Ну почему ты молчишь?! Гарри нечего было ей ответить. Он не мог рассказать о том доверии и тепле, возникшем между ними с Северусом, не мог признаться в том, что влюблен в него, и что каждый момент времени, днем или ночью, один или в компании, он ощущает тяжесть вины. Что иногда во сне он все ещё видит живых Римуса и Тонкс, воспитывающих сынишку в светлом красивом доме, а иногда – заговорщицки улыбающихся близнецов Уизли, планирующих свою шалость. Ему снилось будущее, которого никогда не будет: Джинни в подвенечном платье, Сириус в дверях дома на площади Гриммо, счастливые родители Невилла, собственные родители. И единственным, кто хоть как-то понимал его горе, был язвительный и едкий зельевар, умеющий залечить раны одним словом, одним взглядом – ранить и мучить простым молчанием. – Знаешь, что, – срывающимся шепотом сердито сказала Гермиона, даже не пытаясь утереть блестящее от слез лицо. – Я сейчас пойду к Снейпу и скажу, что ты просидел весь день на улице. Он быстро вправит тебе мозги на место. – Не надо, – вымученно ответил Гарри, охрипший от долгого молчания. – А, вот и голос прорезался, – резко съехидничала девушка, шмыгая носом. – Я устала тебя тащить, сам идти можешь? Тебе нужно к мадам Помфри. – Иди, я дойду сам. Не жди меня, ложись спать. Гермиона с сомнением посмотрела на него, но потом, в сердцах махнув рукой, исчезла в переходах. Прислонившись к стене, Гарри закрыл глаза. Она, конечно, была права. Просидев весь день у озера, он в лучшем случае мог схватить ангину, и пока не поздно, нужно принять лекарства. Но никуда идти и, уж тем более, ни с кем разговаривать чертовски не хотелось. Отлипнув от стены, он направился в Больничное крыло. Мадам Помфри выглянула из своего кабинета и с неодобрением на лице выслушала просьбу. – Какого черта тебя понесло на озеро, скажи мне? – тяжело вздохнула она, направляясь к шкафчику с зельями, и зазвенела флаконами. – Молодежь, вечно у вас какой-то бедлам и ветер в голове. Что, несчастная любовь? – Ну, можно и так сказать, – криво улыбнувшись, хмыкнул Гарри, наблюдая за ней, когда вдруг за спиной раздался голос: – Ммм, и в кого же влюбился наш Национальный герой? Гарри едва слышно застонал, медленно прикрыв глаза. – В тебя, наверное, Северус, – язвительно произнесла мадам Помфри, возвращаясь с флаконом в руках, и, проверяя его на свет, не заметила, как оба посетителя дернулись от её неожиданно верной догадки. Мастер развернулся на каблуках и исчез из палаты, а медсестра объяснила Гарри, как действует это лекарство, и с чем его нельзя смешивать, чтобы не было побочных эффектов. Пунцовый румянец на его щеках она списала на восстанавливающееся кровообращение кожных покровов после легкого обморожения. Днем ранее Минерва, подозрительным колким взглядом встречая вошедшего в Большой зал зельевара, отметила его синяки под глазами и необыкновенную даже для него бледность. От неё не укрылась и врезавшаяся в кожу складка между темных бровей и то тревожное пристальное внимание, с которым Северус следил за своим учеником. Директор не была слепа и прекрасно видела погасшие глаза Поттера, и не нужно было быть гением, чтобы сложить два и два и понять, что между этими двоими что-то произошло. Если до Рождества мальчик выглядел вполне довольным жизнью, да и Снейп иногда уклончиво отмечал растущие успехи Гарри в зельеварении, то сейчас профессор МакГонагалл понимала, что им обоим нужна помощь. Проблема была лишь в том, что ни один из них не принял бы её. – Северус, зайдите ко мне после обеда в кабинет, – дождавшись утвердительного кивка, она поджала губы и нашла глазами Гарри. Тот вылез из-за стола и, закинув сумку на плечо, пошел к выходу, глядя в пол. Зельевар выглядел не очень-то довольным, когда стремительно влетел в кабинет директора и остановился посередине. – Вы хотели меня видеть, директор? – Сядьте, пожалуйста, Северус. Снейп поджал губы, недовольно вздохнул, но подчинился. – Я не Альбус, и знаю, что мне не повлиять на вас, но я хочу дать вам совет. Я вижу, что у вас с Гарри что-то случилось, что тревожит вас обоих. Дайте мне продолжить, – твердо сказала волшебница, жестом остановив открывшего было рот Мастера зелий. – Поговорите с ним, выведите его на откровенность. Ему нужно выговориться. В войну на него столько свалилось, что я не удивляюсь, почему он перестал общаться со сверстниками. Но вам он доверяет. – Отношения Мастера и ученика не касаются никого, кроме вышеозначенных лиц, смею заметить, – сухо проговорил Северус. – Я прекрасно знаю это, – отрезала МакГонагалл. – А ещё я так же прекрасно знаю, что и вы, и он упрямы до идиотизма. Мое дело – дать совет, а дальше вы можете поступать так, как считаете нужным. Но если с ним что-то случится – я спрошу с вас, Северус, имейте это в виду. Можете идти. Фыркнув, Снейп встал и вылетел из кабинета. Вихрем мчась по пустым коридорам замка, он костерил от души гриффиндорку, которая, как и все представители красно-золотого факультета, не могла удержаться от того, чтобы не сунуть нос туда, куда их не просят. Мало того, что кошка ткнула его носом в очевидность затянувшегося молчания между ними, так ещё и обозвала их упрямыми идиотами. Какая-то часть зельевара была в какой-то степени с ней согласна. Когда профессор с облегчением захлопнул за собой дверь своих покоев, он шагнул к креслу и опустился в него. Он невероятно устал от всего этого, от предгрозовой тишины, от замкнувшегося в себе мальчишки, который раньше служил поводом для улыбки, гордости. С ним можно было поговорить и поспорить, а теперь Гарри практически перестал говорить и точно выполнял все указания, но от сковавшего его напряжения весь прогресс был сведен к нулю. Занятия по теории магии все ещё имели хоть какой-то смысл, а вот практические занятия пришлось отменить. – Сейчас нет смысла заниматься дуэлями и зельеварением, сперва приведите в порядок свои нервы, мистер Поттер. Они мешают вам, – Северус сам поражался себе, как у него вырвался этот отстраненный тон. Гарри смерил его таким странным взглядом, что Снейпу стало стыдно на секунду, но затем он справился с эмоциями. Даже занятия теорией магии сократились в несколько раз из-за часто повисающих в воздухе несказанных слов. Откровенно говоря, Северус скучал. Ему не хватало этого небольшого теплого лучика света, который согревал его сердце. Тот ночной поцелуй, та минутная слабость, которой поддался зельевар, была яркой искрой, затем проведенная вместе ночь могла бы разжечь пламя между ними, но Снейп испугался. Признаваясь самому себе, он прекрасно понимал, что именно страх заставил его подхватить вещи и сбежать к себе, в свое убогое вечное одиночество. И болезненная гордость нелюбимого ребенка не давала ему позволить себе – просто позволить – быть счастливым. Что такое любовь? Чем больше Северус задавался этим вопросом, тем меньше понимал и больше запутывался в своих рассуждениях. Любил ли он Лили? Наверное, да. За двадцать лет, прошедшие после её смерти, облик рыжеволосой солнечной девочки с волшебной улыбкой и живыми зелеными глазами померк в его памяти, не стало и юной девушки с серьезным лицом и рыжей косой, а уж молодой женщиной, будущей матерью, он практически её и не знал. Для него она навсегда осталась маленькой девочкой, первым другом, первой влюбленностью, первой болью, первым одиночеством. Но за двадцать лет из памяти стерлось не только лицо, но и голос, и руки, и любимые фразочки, и сами чувства к ней остались копотью на стенах, остывшим пеплом на пожарище. Мальчишка стал ему самым близким существом, ближе, чем когда-либо была Лили. Любил ли он мальчишку? Он боялся ответить себе на этот вопрос. Потому что сердце гулко билось от воспоминаний, даже самых невинных. Как Гарри, проспав до одиннадцати утра, взъерошенный и помятый, входит в кухню босиком и в распахнутом халате, под которым только пижамные брюки, и тайком тащит у Кричера печенье из буфета. Как он хмурится и кусает губы, когда напряженно пытается понять, в чем ошибка. Как он вертит в пальцах волшебную палочку, как меняется его лицо, когда он зевает. Удивительно, но он всегда корчит разные рожи в этот момент, и практически никогда не повторяется. Почему-то всегда, когда Северус оказывался рядом, у него возникало желание прикоснуться, обнять, потрепать по волосам несносного своенравного спорщика и выносливого молодого воина, который вырос и изменился на его глазах. С ним рядом было уютно и тепло, словно там, где был Поттер, был дом. И мрачный особняк Блэков на Гриммо стал гостеприимным и по-своему обаятельным, когда там поселился Гарри. Любовь ли это, когда хочется всегда быть рядом, защищать, оберегать, помогать, спорить и мириться, искать вместе, учить и учиться? Сердце дрогнуло и забилось чаще. «Да», понял Северус. Вымотанный до предела, Гарри упал на кровать, не раздеваясь, в теплой зимней мантии и ботинках и заснул, забыв выпить зелье Сна-Без-Сновидений и обновить заглушающее заклинание на пологе кровати. Мама причитала и плакала над ним, в воздухе пахло гарью и пылью, в горле было сухо и горько, а разбитые губы пульсировали жаром. Болело все тело, гудело в голове, и бесконечная слабость сковывала даже мысли. Яркая зеленая вспышка пронеслась над головой и плач затих. Чьи-то шаги, и сильные руки рывком поднимают его на ноги. Ледяной ветер пронизывает насквозь, кажется, что от холода смерзается воздух в легких и кровь под кожей. Там, впереди, его ждет свобода, и нужно идти – но ноги проваливаются в глубокий снег и вязнут в нем, а темнота вокруг все сгущается. Оборотень где-то далеко за спиной поднимает морду к небу и испускает чудовищный вопль. Гарри точно знает, какого цвета его глаза и что в его пасти не хватает левого верхнего клыка. Нужно бежать, время на исходе, и когда казалось, что все уже позади, и ещё шаг – и все будет хорошо, пальцы натыкаются на упругую невидимую грань. Она не пропускает ни свет, ни тепло, ни звук, но откуда-то Гарри знает, чувствует шестым чувством, помнит какой-то чужой памятью, что там – Рон и Гермиона, Джинни, Джордж и чета Уизли, там все хорошо, там жизнь и лето. А здесь на плечо ложится ладонь Фреда, и грустно улыбается мама: – Все хорошо, все хорошо… На глаза наворачиваются слезы, но сердце знает, что все хорошо. Все закончилось, и от этого где-то внутри щемит и плачет, но это правильно. Холод проникает повсюду, морозит пальцы и уши, забирается под одежду и гуляет по спине. Нужно сложить костер – но нет ни дров, ни магии, ничего. А от искры пламя не загорится. Гарри проснулся, тяжело дыша, посреди ночи и почувствовал, что его колотит от жары. Взмокшее лицо неприятно холодило, а ткань шерстяной теплой мантии странным образом давила на грудь, мешая дышать. Зелье мадам Помфри не подействовало вовремя, и лихорадка взяла свое. Кое-как, чувствуя невероятную слабость во всем теле, он сполз с кровати и снял верхнюю одежду, затем, отдохнув пару минут, переоделся в пижаму. Шевельнув пальцами и губами, Гарри наколдовал Темпус. Час ночи. Все ещё только начинается. Приступ кашля, заставший его врасплох, был неожиданно мучителен, горло горело от сухого воздуха, словно в него сыпанули песка. Забравшись под одеяло, парень попытался очистить сознание, но странные миражи и видения возникали против его воли перед глазами. Воздух дрожал, как в пустыне от жары, и из-за этого марева выглядывали полузнакомые лица, оскаленные пасти, а откуда-то из окна доносился мерный рокот, похожий на дыхание спящего дракона. Время текло медленно и мучительно, и ночь, проведенная между сном и явью, показалась веками пыток. К его постели приходили незнакомые люди, касались руками волос, лица, и у Гарри не было сил отмахнуться. Шепотки, похожие на голоса из Арки Смерти, вызывали щекотку на коже, и этот тихий, едва слышимый шум не помогал уснуть, а лишь раздражал ещё сильнее. Гарри уже миллион раз проклял свою бездумную идиотскую выходку. С одной стороны, у него не было выхода – побыть одному в замке попросту негде. С другой – здравый смысл кричал ему, что, сколько ни прячься по углам, сколько ни закапывайся в себя, лучше не станет. И от пятидесятого взгляда на одну и ту же ситуацию она не разрешится. Но все равно проще было закрыться, отойти в сторону и ничего не делать. Иной раз действия приносят только вред, и невмешательство – уже помощь. – Ты идиот, Поттер, – произнес знакомый баритон. «Да, идиот», покорно согласился Гарри, «и всегда был таким, так уж вышло». Герой должен быть идиотом. Герой должен умереть. В этой сказке не будет счастливого конца. Это абсурд, вранье. Над ним в полупрозрачном утреннем тумане склоняется девушка в простом сером платье. Мышиные тонкие волосы, худенькие плечики, узкое лицо с невыразительными чертами. И знакомые черные омуты глаз Северуса на чужом лице. Она улыбнулась. По тому, как сложились тонкие губы, стало видно, что она редко улыбается, настолько редко, что губы не знают, каково это. Девушка та ещё молчунья – что-то сквозит в её повороте головы, в тонкости запястий и холоде глаз, что-то такое, что примораживает язык к небу и не дает вымолвить ни слова. – Я не забираю ничего. Я просто беру за руку, чтобы никто не был одинок в этот час. – Ты не бросишь меня. Ты не бросишь меня, – как молитву, повторяет мальчишка с отчаявшимися зелеными глазами. И вот девушка, неумело улыбаясь, смотрит на него теми черными антрацитовыми глазами, что отвечали ему когда-то «Не брошу». Она просто берет за руку. Возьми мою руку, – молча говорит ей Гарри, но она качает головой. – Не брошу, – говорит она и отступает на шаг, затем – ещё и ещё, пока не растворяется в тумане. Дракон, спящий и видящий свои драконьи сны, всхрапывает и ворочается во сне, и скрежет чешуи неприятно царапает слух. А затем из тумана выходит другая девушка. Рыжеволосая и зеленоглазая, яркая и теплая, как солнечный свет. Опускаясь на колени у кровати, она берет его руку в свои. Она другая. – Ты же сильный, ты справишься. Ты всегда справлялся, – Гарри не слышал голоса, но понял каждое слово. Он точно знал, что она скажет, потому что уже слышал эти слова когда-то. Или ещё услышит?