Собственность

Когда это происходит в первый раз, Оулмен решает, что это, должно быть, случайность. Не секс, - он всегда знал, что подобное случится рано или поздно (противостояние, столь зависимое и физическое, как у них, неизбежно будет приводить к случаям секса, который мог бы хоть немного разрядить их обоюдную ненависть), - но та часть, где он просыпается и Джокестер сопит ему в шею. Осознание приходит постепенно. Разбуженный от особенно глубокого сна, Оулмен чувствует знакомый запах постельного белья и мягкость сбитых простыней, а затем замечает необычную теплоту, окутывающую спину, и вес чужой руки, обвивающей талию. Поначалу он думает, что это Лойс, но она никогда не хотела остаться на ночь в его башне (и он никогда не просил ее сделать это); и, к тому же, она была не из тех, кто любит объятья. Слишком сонный, чтобы быть действительно встревоженным, Оулмен переворачивается на спину и чувствует, как другое тело приспосабливается в ответ, пытаясь скользнуть под его руку. Кончик холодного носа касается бока, и перемазанные в краске пальцы нервно двигаются, пока не замирают на правой стороне груди. Оулмен быстро моргает, и, пока взгляд не прояснился, его накрывает тревожное чувство, будто он поймал отблески фиолетового на периферии зрения. “Ммм… - похотливо мурлычут ему в ухо, а потом раздается этот слишком знакомый колючий тенор, - Утро, любииимый…” И теперь все воспоминания возвращаются к нему: драка, разрушающаяся каменная кладка; то, как он принес бессознательного клоуна к себе в башню с идеей устроить уединенную беспрерывную сессию пыток в специально оборудованном подвале; все те вещи, которые приняли этот новый, но смутно ожидаемый поворот, что заставил их подняться в жилую зону в поисках более удобной мебели, а затем переместиться в спальню, которая казалась хорошей идеей в тот момент… Его воспоминания прерываются ощущением языка, обводящего край уха, и кончиков пальцев с длинными ногтями, пощипывающих один из сосков. - Какого хрена ты творишь? - Второй заход, Оулси, - раздается веселый ответ. - Что, ты собирался попробовать всего раз, а потом сказать мне, что у тебя есть утренняя встреча, на которую ты должен пойти, или что… - Джокестер вскрикивает, больше от удивления, чем от боли, когда его с силой спихивают с кровати и он летит на пол, задевая по пути лампу и книжный шкаф. Оулмен садится прямо, чтобы сурово посмотреть на распростертую на паркете фигуру, но едва ли чувствует обычную уверенность, поскольку волосы торчат в разные стороны, а тело прикрыто только простыней. - Убирайся из моего дома, фрик. Джокестер встает на ноги и потирает спину, скорчив гримасу недовольства. - Тише, Большая Птица, я полагаю, что завтрак в постель и предложение руки и сердца даже не обсужда... - клоун резко пригибается, уворачиваясь от летящей в него древней афинской скульптуры совы, украденной из Готэмского музея. Следующий его шаг - быстрый побег со сцены с большей частью своей одежды - позволяет Оулмену накрыться с головой одеялом и поразмышлять. Итак, случайность, в конечном итоге решает Оулмен. Совпадение обстоятельств, которое больше никогда не повторится: борьба была напряженной, множественные оргазмы - утомительны. Клоун никогда не вернется снова в его кровать. Черт побери, клоун никогда даже не коснется своей остроносой туфлей его порога. С этого момента, решает Оулмен, они будут драться и трахаться только на крышах и в переулках, как любые уважающие себя враги. Встав с постели, Оулмен замечает, что ублюдок как-то хакнул центральную охранную систему и перепрограммировал все двери,заперев его в своем собственном доме. Гигантский смайлик улыбается с одной из идеально белых стен, нарисованный чем-то, что после прогона через анализатор оказывается горчицей. Оулмен никогда даже не покупал горчицу, что означает, удивительно, - Джокестер должен был принести ее с собой. В один прекрасный день я точно прикончу этого фрика. Схвачу его за костлявые плечи и, черт подери, буду трясти до смерти. *~*~* Когда это происходит во второй раз, Оулмен просыпается, смутно осознавая, что что-то снова не так… ...но он позволяет себе расслабится и опять заснуть, слушая голос, нашептывающий в ухо: “Ш-ш-ш, еще слишком раннее время для птичек.” Оулмен просыпается во второй раз от гремящего звука и запахов свежесваренного кофе и чего-то жареного. Это немного обескураживает, потому что в безупречной, будто с обложки журнала, кухне никто никогда не готовил (обычно он надевал костюм и ел в каком-нибудь ресторане или приказывал слуге что-нибудь принести). Он садится, чешет затылок, натягивает спортивные штаны и идет разбираться. Когда Оулмен заходит в огромную кухню, ему требуется время, прежде чем он точно понимает, что видит - булочки, тарелки, блестящие столовые приборы, кофейник, чашки, блюдца - стол, накрытый к завтраку. Это выглядит как-то дико и чужеродно, будто кадр из бытовой комедии или какой-то рекламы, где фотогеничные люди собираются вокруг стола со своими оплаченными богатенькими улыбками… Не то, что случается в реальном мире. … За исключением одного раза, - по воскресеньям его семья завтракала в неформальной обстановке на кухне вместо строгой столовой. У Альфреда был выходной… его мама всегда была в восторге от редкой возможности поготовить в собственном доме… ощущение поверхности полированного дубового стола под кончиками пальцев пока он смотрел и ждал… - Приветики! - Джокестер оборачивается, держа сковородку в одной руке и лопаточку в другой. Оулмен рассеянно отмечает фартук с желтыми и фиолетовыми цветками поверх костюма (и где он только берет подобные вещи?). Из количества масла, брошенного на вторую сковородку, можно сделать вывод, что прожить больше сорока лет Джокестер не планирует. Что, в принципе, очень неплохо, так как Оулмен собирается лично проследить за этим. - Итаааак, что мне приготовить из яиц? Омлет? Глазунью? Или ты их высиживать собирался? Оулмен закрывает рукой лицо и надеется, что это сон - в последнее время ему частенько снятся весьма реалистичные сны о Джокестере. Как это произошло снова? Он помнит переулок, дождь, постукивающий о его маску… Джокестер ужасно целуется - его язык всегда неаккуратен и слаб, а иногда резко и настойчиво лезет туда, где Оулмен его не ожидает - он помнит, как клоун вырисовывал влажным теплым кончиком узор на его передних зубах, и приторно-сладкий вкус напомаженного рта (он думает, что Джокестер, вероятнее всего, живет на несущественной, очень сладкой пище, как сахарная вата или поп-корн). Голос, низкий, грубый и интимный, первый раз не смеялся: “Мммм, ты так сексуален.” Ледяные пальцы сдвинули маску на затылок, чтобы коснуться потных запутанных локонов под ней. Он не помнит, чтобы кто-нибудь говорил ему раньше подобное. Настолько простой, идиотский комплимент. Зеленые глаза Джокестера напротив были такие живые, с этим вечным насмешливым огнем, но не смеялись. Он отвлекся на минуту. Как это все-таки произошло? Мы сражались, мы… Тем не менее, он помнит это ошеломляюще сильное желание, как оно вспыхнуло в груди и он подумал, что может задохнуться или сойти с ума. И просто снял одну перчатку, скользнул пальцами под ткань рубашки клоуна и почувствовал обнаженную кожу (у фрика действительно температура тела выше нормы или это только так кажется?). Кончики пальцев провели по боку до ребер - тут он чувствителен, и Оулмен помнит, как смотрел с восхищением, когда Джокестер резко дернулся и втянул носом воздух. Он помнит, как желал еще одного поцелуя, но каждый раз, когда он наклонялся, Джокестер уворачивался, подставляя челюсть или скулу, но никогда не губы или шрамы. Он хмыкнул в отчаянии, получая все эти противоречивые сигналы: верхняя половина клоуна старательно уворачивалась, а его бедра с силой вжимались в бедра Оулмена. Чертов провокатор. - В чем, черт подери, проблема? - Просто... - красный язык клоуна скользнул по губам, вызывая желание схватить подбородок фрика и держать его так, пока он наконец не сможет коснуться этих губ и языка… Так Оулмен и сделал. Вновь отстранившись, он удостоверился, что провел пальцем по каждому шраму: это заставило клоуна вздрогнуть снова. - Что просто? - Не очень-то романтично здесь, разве нет? Дождь, холод… Пьяный бродяга, потерявший сознание в той картонной коробке. Я имею в виду, не знаю, что ты там слышал, но я не из таких девочек… - Ближе к сути, фрик. - Не лучше ли заняться этим где-нибудь в помещении? - Нет. Его мать имела слабость к бродячим кошкам. Когда такая приходила к их двери, отец говорил: “Не впускай ее, Марта.” И мать отвечала: “Ой, бедняжка, мы могли бы хотя бы накормить ее.” Но отец стоял на своем: “Хорошо, только она не должна заходить в дом.” Однако, в конце концов они всегда заходили. Они умны: крутятся у тебя под ногами, отвлекая, и в итоге могут проскользнуть в дверь раньше тебя. Оулмен помнит ощущение влажного и жаркого рта Джокестера на своей шее, когда он наклонился над плечом клоуна, чтобы набрать двенадцатизначный входной код. Он помнит, как хорошо было упасть на кровать и чувствовать горячую обнаженную кожу под ладонями. Как опьяняюще было осознавать, что может поставить Джокестера в любую позу, какую захочет, и клоун будет подаваться навстречу, стонать, наслаждаться и бормотать слова поощрения… Оулмен качает головой, прогоняя воспоминания, и прожигает своего заклятого врага фирменным убийственным взглядом. - Что за хрень ты тут вытворяешь? - Завтрак, любимый. Не знаю, как ты, но я вчера заработался допоз... - грохот металлической и звон разбивающейся посуды заглушает слова, когда Оулмен хватает Джокестера за шиворот и швыряет через стол. - Эй-эй-эй, - говорит Джокестер глухо, перекатываясь обратно по остаткам завтрака, и затем смеется, снимая кусок раздавленного банана с брюк, - Думаю, ты кинул меня в вазу с фруктами - хе, как грубо. - Иди. НАХЕР. Из моего дома, - шипит Оулмен. - Если ты не фанат жаренного, то я могу приготовить овсянку… Ай! Эй, эй, Оулси! Спустив клоуна с лестницы в семь пролетов и заперевшись от него, Оулмен возвращается в жилую зону и замирает, хмуро разглядывая обломки. Когда он вызывает дворецкого, чтобы тот пришел и разобрался с беспорядком, живот у него урчит. *~*~* Когда это происходит в третий раз… Этого не происходит - клоун переворачивает все вверх дном. Оулмен откидывается на спину и тяжело дышит, остановившись, чтобы восстановить дыхание перед тем, как притянуть Джокестера ближе и поцеловать, проведя пальцами по разгоряченной влажной спине. Тот издает глубокий урчащий звук и трется о его грудь, а затем снова падает на нее со вздохом. Пока они так лежат, Оулмен думает о том, что иногда, когда они оба вымотаны и блаженно расслабленны, и Джокестер не пытается делать что-нибудь совершенно непотребное своим языком (например, облизывать им ухо Оулмена или говорить), становится возможно чувствовать к нему что-то вроде симпатии. - Это было великолепно, - выдыхает Джокестер и добавляет, открывая глаза, - ты тоже был достаточно хорош. - Ммм. - Как ты это делаешь? - Что именно? - Ну когда ты кончаешь, но не эякулируешь, а просто переворачиваешь меня и продолжаешь… - Контроль мышц. - Научишь? Оулмен закрывает глаза, собираясь засыпать. - Может быть. Как-нибудь в другой раз, клоун. Джокестер целует его снова, глубоко и удовлетворенно, затем прижимает длинные пальцы к искусанным губам Оулмена. Он закрывает глаза. Это просто и хорошо: тепло другого тела, то, как конечности Джокестера переплетаются с его собственными. Оулмен не позволяет себе много поблажек, но в этой ситуации хочет просто расслабится на пару часов. И только проснувшись, он будет разбираться со всеми безумными схемами, придуманными другим мужчиной за это время. Он чувствует, как прогибается и распрямляется матрас, когда Джокестер встает, и хмыкает в смутном раздражении, думая, что клоун собирается в душ (чтобы оставить пятна грима на раковине и туши на зеркале) - но вместо шума воды он слышит шорох ткани и звук застегивающейся молнии. Он открывает один карий, с вкраплениями янтарного, глаз, и видит, что Джокестер уже наполовину одет. По какой-то совершенно непонятной причине. - Что, черт возьми, ты делаешь? - Я думал, мы закончили на сегодня. - Да, и что? - То, что я иду домой. Оулмен складывает руки на груди и смотрит на него убийственным взглядом, не в силах придумать, что сказать. - Спасибо за времяпрепровождение, большой парень. Увидимся, - беспечно добавляет Джокестер, направляясь к двери. Оулмен ищет что-нибудь, что можно было бы бросить в удаляющуюся фигуру, но затем понимает, что уничтожил все лампы и статуэтку совы, когда заклятый враг остался в первый раз. Он бьет подушку кулаком в раздражении и ложится обратно, пытаясь уснуть. Но почему-то момент сонного удовлетворения ушел. Скомканное постельное белье начинает раздражать, как только Оулмен понимает, что сейчас оно пахнет потом, спермой и дешевым одеколоном Джокестера. Я ненавижу чертова клоуна.