Июль, 1919 год
Джордж с трудом держал нож в руке. Пальцы дрожали, словно по ним пробежал легкий заряд электричества. Он пытался объяснить это состояние выпитой им еще до работы бутылкой текилы. Молодой человек редко позволял себе выпивку, но сегодняшним утром алкоголь казался единственным средством забыть то, что произошло вчерашним вечером. Овощи отказывались поддаваться и отвергали режущий инструмент, словно некая сила превратила их в твердый камень. Джордж сменил нож трижды, думая, что предыдущие затупились, но скоро осознал, что это из-за слабости тела, не позволявшей парню держаться на ногах. Да и ему до сих пор было сложно работать левой рукой. На правой отсутствовали большой и указательный пальцы, он их отстрелил собственным пистолетом во время войны. Ужасная глупость, стоившая ему буквально всей прежней жизни. Переучиться на левую было не так-то сложно, но порой хотелось взять инструмент той рукой, которой он выполнял всю работу большую часть жизни. Образ Эрвана не покидал его рассудок: тот стоял, сжимая разбитый нос, из которого лилась горячая струя крови. Джордж чувствовал его боль, ощущал силу собственного удара. Все внутри сжималось от неумолимого чувства стыда. Когда Джордж нес тело Эрвана сквозь разбомбленное немецкими снарядами поле, ему было плевать на самого себя. Он желал лишь одного — искупить вину перед Богом за трусость и необдуманные поступки. Юноша хотел спасти чужую жизнь, чтобы уйти из земного мира с очищенной совестью. Но вскоре Эрван стал для Джорджа по-настоящему близким человеком. И стал поводом двигаться вперед. Они вернулись на родину Джорджа под чужими именами, с чужой биографией, надеясь начать новую жизнь. Но Эрван не смог окончательно отказаться от прошлого, не хотел становиться другой личностью, считал это грешным воровством. Джордж понимал его, но было поздно что-то менять. Если Эрван решит вернуть себе настоящее имя, то их хитрый обман сразу же будет раскрыт полицией, и после им уже не удастся избежать ужасной участи. И молодой человек боялся этого больше всего. Он понимал, что попросту боится смерти, что и заставило когда-то всеми силами избегать собственную гибель на войне, переступая через чужие жизни и писанный кровью моральный закон. Нож со скрежетом пронзил вымытую до блеска морковь, и тут Джорджу показалось, что овощ внезапно заорал, да так истерично и с таким ужасом, что молодой человек от неожиданности уронил острый инструмент на пол. После этого все на кухне начали сбегаться в одно место, что-то громко крича и судорожно обсуждая. Джордж попытался потянуться за ножом, но вдруг краем глаза заметил молодого повара, сжимавшего окровавленную руку, на которой отсутствовала половина трех пальцев. Похоже, тот случайно во время рубки мяса прошелся по собственной конечности. Джордж бросил поднятый острый предмет на стол и хотел было направиться в сторону уборной, но у двери разглядел знакомое лицо, с незажжённой сигаретой в зубах наблюдавшее за трагическим происшествием на кухне. — Эрван! — окликнул Джордж объявившегося друга, но тот показал ему лишь средний палец с издевательской усмешкой и вышел за дверь. Молодой человек, не обращая внимания на недовольство начальства, прибежавшего сюда на разрывавшие слух крики, бросился вслед за другом и настиг у запасного выхода, через который обычно заносили на кухню привезенные курьером продукты. — Эрван! Мать твою! Хватит от меня бегать! — Джордж из-за легкого опьянения и слабости во всем теле с трудом пробежал это крохотное расстояние и, тяжело дыша, остановился рядом с курящим Эрваном, который сделал вид, что видит друга впервые. — А я и не пытался бегать. Просто не было желания лицезреть твой жалкий лик, заляпанный слезами. — Мне все равно, что ты сейчас сболтнешь, не обдумав. Давай прекратим это несуразицу. Достаточно. Мы через столько прошли за эти длинные два года. Пора уже чуть-чуть повзрослеть. И воспринимать мир таким, каким он есть на самом деле. Повсюду сплошные жертвы, порой бессмысленные. Наше общество очень жестокое. И если постоянно ходить по одиночке, то, как правило, тут же погибнешь. Тебе попросту растопчут. Мы живем в трудные времена, когда карта мира на глазах перекраивается, а все сложенные веками привычные нам ценности разлетаются прахом по ветру. Ты застрял в прошлом. Это неправильно. Нужно принимать пришедшие перемены. Даже если это противоречит твоим моральным устоям. — И мне это говорит парень, от которого несет спиртом и овощами. Я не твой младший брат, чтобы ты меня опекал. Даже если ты и старше меня на два года, это тебе не дает право контролировать каждый мой шаг. Я хочу сам принимать решения, а не ждать, пока ты это одобришь. Я уже оправился после операции, хватит изображать из себя спасителя моей жизни. — Ты хочешь уйти? Уходи. Я тебя не держу. Просто за все это время, что мы с тобой знакомы, я почувствовал, что должен спасти тебя от самого себя. Ты разрушаешься изнутри, терзаешь душу из-за ушедших в прошлое событий. Больше нет ни твоих родителей, ни твоей девушки. Ты им не нужен. Никому, кроме меня, не нужен. Никто больше не будет не спать всю ночь, если ты не объявишься дома. Ты еще двадцатилетний эфеб. Маленький глупый ребенок, до конца не осознающий, что такое ответственность. Даже война не научила тебя ценить жизнь. Взрослым станешь, когда начнешь делать по-настоящему взрослые вещи. А это не только секс и алкоголь. — Война разочаровала меня в жизни. И отняла ее. Криса Ричарда больше не существует. Я похоронен где-то, в могиле лежит другой солдат, а родные приходят туда и думают, что общаются со мной, не подозревая, что на самом деле их близкий человек все еще гуляет по планете. Ты не имеешь живых родственников, поэтому тебе не дано понять ту боль, что я сейчас испытываю. А являться твоей ручной собачкой мне осточертело. — Тебе придется стать ручной собачкой, ибо ты даже работать не хочешь. Способен лишь пропивать то, что я честным трудом заработал. И, между прочим, я добываю деньги с изуродованной рукой, без двух пальцев. А у тебя все части тела на месте. Но ты трудишься только членом и пихаешь его во все отверстия. Терплю такого, как ты, только я, никто другой и двух дней не вытерпит, находясь с тобой рядом. Даже девушка не захочет раздвигать ноги для тебя во второй раз. Все, кроме меня, видят в тебе одноразовый товар. А ты думаешь, что обожаем и являешься чем-то идеальным, но это не так. Никто на следующий день о тебе не вспомнит, это сделаю только я. А тебе на это совершенно наплевать. Умеешь только жаловаться, отдавать не хочешь. Эрван с издевкой усмехнулся и выпустил сигаретный дым изо рта Джорджу прямо в лицо. — Нравится, когда тебя используют? Ты слишком доверчивый, Джордж. Пора понять, что не все будут видеть в тебе ангела. Пытаешься быть правильным, но о тебя вытирают ноги. — А ты? — голос Джорджа дрогнул, и он понял, что между ним и Эрваном возникла непреодолимая стена, которую ему хотелось перешагнуть и больше никогда не чувствовать. Нечто сильное тянуло его к этому человеку, необъяснимое. Это чувство пугало, но вызывало столько положительных эмоций, что внутри груди что-то сильно и учащенно забилось. — Я не знаю, — прошептал Эрван. — Ты сволочь, но я ценю то, что ты для меня сделал. И сейчас просто обязан тебе сказать… Джордж не мог сразу осознать свои действия. Как будто они вырвались из-под контроля и больше не поддавались сознанию. Вкус губ Эрвана стал для него неожиданно сладким и немного горьковатым, возможно, из-за выкуренного табака. Весь этот момент дошел до мозга Джорджа только через несколько минут, и происходящее шокировало его. Но легкое опьянение помогло улететь из реальности, в нечто приятное и неописуемое, позволив испытать чувства, которые Джордж раньше не ощущал. Руки Джорджа самопроизвольно прижимали тело Эрвана к стене, лишив его свободы движения. Ладони Джорджа сжимали руки Эрвана, направляя их вверх. В перерывах между поцелуями Эрван слегка улыбался и матерился, но видно было, что для него все эти действия казались не такими ужасными и неправильными. Он просто плыл по течению ворвавшихся эмоций, таких ярких, как солнце. Джордж пробовал вкус губ Эрвана, шеи, ключицы, осторожно опускаясь все ниже. Он чувствовал, как его тело дрожит, а обжигающее тепло разливалось по венам. Внезапно за углом донеслись громкие разговоры, вынудив парней нехотя отойти друг от друга. — Зачем ты меня поцеловал? — смущенно прошептал Эрван, нервно оглядываясь по сторонам, надеясь, что никто не видел этого момента. — Прости. Просто как-то самовольно получилось… — еще сильнее покраснел тот и опустил голову, боясь смотреть Эрвану в глаза, понимая, что все внутри него наполнилось таким жаром, что можно было с легкостью вскипятить воду на поверхности его кожи. Когда голоса стихли, и парни снова оказались наедине, Эрван сделал затяжку сигареты и впервые за этот промежуток времени улыбнулся, искренне и без раздражающей издевки. — И как всегда эти поварята испоганили все, не дали испытать блаженство. Сколько же ты выпил, чтобы решиться поцеловать собственного друга? Да еще и с таким профессионализмом, будто делаешь это каждый день. Я думал, ты девственник. Всегда считал тебя пай-мальчиком. Похоже, ошибся. — Ты не злись на меня… Ну, из-за вчерашней нашей перепалки. Ненавижу себя за то, что совершил… Даже сейчас чувствую этот удар на руке, пульсирующую боль. Эрван медленно подошел к Джорджу, аккуратно сжал ладонями его правую руку и прикоснулся к ней еще не остывшими губами. — Забудь это. Ты уже извинился. Я сам виноват. Вел себя, как последняя сволочь. Знаешь, когда я пьяный, то выдаю только грязную ложь. Почему-то появляется желание насолить человеку посильнее. Но после все мною сказанное всплывает в памяти, когда ум протрезвеет. И вместе с похмельем мозг съедает совесть. А я такой трус. Продолжаю мучить человека даже без алкоголя в крови. — На тебя всегда так поцелуи действуют? — усмехнулся Джордж и прижался спиной к деревянной стене, зайдя немного в тень, так как солнечный свет сильно слепил глаза. — Наверное. Но я никогда не целовался с парнем. Может быть, поэтому на меня это так подействовало, заставило заиграть в моей крови долго спавшую совесть. Это странно. — Что странно? — Впервые во время поцелуя я что-то почувствовал. Будто делаю это в первый раз. Но… — Я понял, — глубоко вздохнул Джордж. — Извини, что сделал это. Просто… Бутылка текилы вдребезги разбила мой здравый ум. — Я очень надеюсь, что нас никто не видел, — поджал губы тот и посмотрел в сторону двери, ведшей на кухню. — Иначе нам не посчастливится.***
Кончиком пальца он провел по шее Эрвана, внимательно следя за тем, как тот занят своим сном. Кровать Джорджа была тесновата для обоих, но, прижавшись друг к другу, они все же смогли погрузиться в сон. Поцелуи, которые могли продолжаться до рассвета, были прерваны усталостью и излишним употреблением алкоголя. Эрван проснулся, почувствовав легкое касание солнечных лучей и открыл глаза, и столкнулся с влюбленным взглядом Джорджа. Он улыбнулся и прижался лицом к груди Джорджа, закрыв глаза. Джордж продолжал наслаждаться моментом, любуясь чертами лица Эрвана. — Как долго ты меня разглядываешь? — усмехнулся Эрван. — Ты мне запрещаешь? — хмыкнул тот. — Сколько хочу, столько и буду это делать. — Чувствую, что я еще не доспал. Голова трещит. — Отдыхай. Сегодня выходной. Можешь спать, сколько хочешь. — Звучит заманчиво. — Но сегодня я обещал встретиться с одним моим знакомым. У нас договоренность на дневную встречу. Это старый друг моей семьи, — сказал Джордж. — Мне все равно. Я буду спать, — хмыкнул тот и закрыл глаза. На какое-то время они замолчали и просто наслаждались лучами солнца, пробивающимися сквозь пыльное окно. Но Джордж все-таки решил нарушить тишину: — Ты когда-то влюблялся в девушку, с которой почти не разговаривал? Но Эрван уже не слышал его. Джордж повернул голову и увидел, что друг вновь погрузился в сон и стал тихо сопеть. Погладив того по голове, юноша встал и стал искать на полу свои разбросанные вещи.***
Теплый ветерок, дующий с Темзы, ласкал лицо Джорджа, который быстро шагал по тротуару, вглядываясь в грузовые суда, напичканные деревянными ящиками. Несмотря на величественные достопримечательности Лондона, парень был поглощен своими мыслями и не обращал внимания на окружающее великолепие. Даже купол собора Святого Павла, возвышающийся над городом, не смог заинтересовать его. На небесах не было ни единого облачка, что было редкостью для Лондона. Летний зной сменил привычную дождливую погоду. Женщины не расставались с веерами, пытаясь освежить свои лица, испачканные тушью и пудрой. Мужчины терпели жару, лишь время от времени поднимая кепки, чтобы вытереть пот. Даже те, кто обычно предпочитал выпить алкоголь, теперь воздерживались, чтобы не усугубить жару. Но для Джорджа такая погода была благословением, и он наслаждался солнечными лучами. Он добрался на метро до места встречи, Доктор Ломан ожидал его рядом с парком на берегу Темзы. — Ты опоздал, мой друг, — улыбнулся Ломан, обнимая Джорджа. — Я был немного занят. — Судя по твоему лицу, это было интересное занятие. Расскажи, как у тебя дела? Уже неделя прошла с нашей последней встречи. — Да, дела идут хорошо. Мы помирились с Эрваном, что, конечно, радует. — Очень рад за тебя. Ты, наверное, догадываешься, почему я привел тебя сюда. — Нет, сэр. Не догадываюсь. — Мне казалось, ты узнаешь это место сразу. Это та самая улица, где находилась обувная мастерская твоего отца, где ты жил до войны, — улыбнулся Чарльз Ломан, указывая на здание, которое Джордж узнал мгновенно. — Я хочу предложить тебе что-то особенное. — Мой отец не оставил мне наследства, и мне пришлось продать мастерскую. На выкуп этого помещения у меня нет средств. Я по сути бездомный. Если бы не вы, мы бы, вероятно, спали где-то на улице. — Именно поэтому я хочу тебе помочь. Ты не должен затеряться в этом мире, не постигнув своего истинного предназначения. — Вы помогаете мне. Почему? — Я обещал твоей матери заботиться о тебе. Да, в последние годы ее жизни мы не ладили. Но я не забываю о сказанный ранее словах. Твоя мать была потрясающей и смелой женщиной. Так что, Виктор, прими мое предложение, хотя бы ради нее. Думаю, она бы хотела этого. — Что вы хотите предложить мне? — Я возвращаю тебе отцовскую мастерскую, а ты снова займешься тем, что любишь. Мне больно видеть, как ты теряешься в этой грязной кухне. — Это так неожиданно, честно говоря, — произнес Джордж, потерянно глядя на дверь, ведущую в отцовскую мастерскую, теперь пустую. — Я думал, здесь уже открыли какой-то магазин женской одежды. — Когда я узнал, что ты продаешь за бесценок обувную мастерскую и уходишь на фронт, я, не раздумывая, выкупил ее у нового владельца и хранил до тех пор, пока ты не вернулся. Твой отец бы мечтал об этом, для него это место было особенным, здесь прошли наилучшие годы его жизни. Я хотел рассказать тебе об этом раньше, но ты внезапно исчез. Мне сообщили, что ты умер, и через год я обнаружил тебя на этой улице в том скверном ресторане. В тот момент я испытал настоящий паралич. Казалось, что передо мной стоит призрак. Ведь уже не было никакой надежды увидеть тебя живым. — Вы сделали это ради моего отца? Или ради моей матери? — внимательно посмотрел на него Джордж. Тот смущенно опустил седую голову и вздохнул. — Ты очень похож на нее, у тебя ее глаза, а ведь это открытая книга души… — Доктор Ломан смущенно отвернулся, затем достал из кармана брюк связку бряцающих ключей и передал их Джорджу. — Думаю, ты хочешь зайти туда. После твоего ухода там ничего не менялось. Все осталось на своих местах. Новый владелец так и не успел там ничего поменять. Одному Богу известно, что он сделал бы с этим местом, если бы я дал ему на это время. Джордж вставил ключ в замок, ощущая, как его рука немеет на полуобороте. Эта дверь вела в место, где он провел все свои юные годы, ныне превратившиеся в чуждый прошлый мир, почти как в сновидении. Вынув ключ, Джордж спрятал его в карман брюк и с некоторой нерешительностью взглянул на Доктора Ломана. Тот лишь одобрительно кивнул, приглашая парня войти внутрь. Джордж открыл дверь и почувствовал, как пыль, словно снег, осела на его волосы. Это помещение, казалось, давно не видело свежего воздуха, и парень осознал, что он стоит здесь впервые после долгих лет. Он оглядел темное помещение, скрытое в полумраке. Окна были заляпаны дорожной грязью и песком, и их светопропускание сильно уменьшилось, превращая мастерскую в королевство теней. Все стояло на знакомых местах, будто военные годы совсем не тронули это помещение. Лишь пыль свидетельствовала о том, что прошло много времени. Перед глазами Джорджа сразу же всплыли эпизоды тех далеких дней. Вот он сидит за прилавком, занимается ремонтом обуви, а за окном Татьяна медленно идет по тротуару, проходя мимо его мастерской, улыбаясь светлой улыбкой. Она часто заходила сюда, чтобы сдать обувь на ремонт, частой проблемой был сломанный каблук. Они девушка задерживалась, рассматривая обувь на полках, блестящую от гуталина. Потом она уходила, благодаря за услуги молодого мастера. Джордж мечтал о том, чтобы стать ее другом, пригласить на ужин в ресторан, но он знал, что не осмелится сделать это. Татьяна была слишком идеальной для него. Сейчас, стоя в мастерской, Джордж все еще чувствовал запах ее парфюма. Она всегда смотрела на него так, словно видела в нем что-то удивительное. Джордж сделал бы все возможное, чтобы снова ощутить ее взгляд на себе. Но, вероятно, это было невозможно. Прошло слишком много времени, и она, вероятно, уже не живет в том доме напротив. Она выглядела довольно зажиточной особой, что свидетельствовало о том, что такая женщина не задержится надолго в одном городе. Такие дамы предпочитают исследовать мир, погружаться в его самые отдаленные уголки. А здесь были только серые строения и ядовитая Темза, разносящая по городу неприятные запахи. Проведя пальцем по прилавку, Джордж снова взглянул на Ломана, который скромно стоял у входа, убрав руки за спину. — Я был вынужден расстаться с мастерской пять лет назад. Мне едва исполнилось семнадцать, и денег у меня не было. Отец ушел из жизни слишком рано, мать стала управлять бизнесом, даже выучилась ремонтировать обувь, чтобы свести концы с концами. Когда я подрос, мы работали вдвоем. И после ее ухода мне было по-настоящему трудно. Было много долгов, а прибыль с каждым днем уменьшалась. Люди чувствовали наступление войны и перестали тратить деньги. Даже богатые стали скупыми. Когда-то здесь было множество магазинов, салонов красоты и прочих мест, где можно было потратить деньги. Все закрылись. И я вынужден был продать все, чтобы продержаться какое-то время. Но теперь, узнав, что я вернул это место… Я не знаю, что и думать. Моя мать всю жизнь ненавидела вас, она никогда не объясняла почему. Но ее ненависть горела ярко. Почему вы вернулись после стольких лет? Не говорите, что так поступил бы каждый уважающий себя человек. Нет. Никто бы так не сделал. — Твоя мать обожала называть меня бездушным и самовлюбленным дураком. И, честно говоря, в чем-то она была права. Но, тем не менее, я всегда старался быть близким к твоей семье. Делал все возможное, чтобы у них были средства для проживания. Я ясно видел, насколько им было трудно тебя воспитывать. Они были молодыми и неопытными, едва сводили концы с концами. Постепенно они научились как следует вести хозяйство и жить правильно, но это было непросто. В России они стали нежелательными, так как активно участвовали в делах белых. Они не принимали предстоящие изменения во власти. Оба любили царя и его политику, отвергали восстание обычных людей. Твоя мать принадлежала к древнему, но обедневшему роду помещиков. Наследство ее семьи оказалось скромным, и именно благодаря мне ей удалось перебраться сюда. Здесь она встретила твоего отца, и их судьбы были схожи — оба бежали из России, чтобы не стать свидетелями прихода большевиков к власти после поражения страны в Первой Мировой войне. — Итак, вы были знакомы с моей матерью еще до того, как она встретила моего отца? Почему она мне ничего не рассказывала? — У нее возникла обида на меня, которая со временем переросла в ненависть. Она просто стала избегать меня всеми возможными способами. Это было для меня непросто. — Вы любили ее, верно? Доктор Ломан отвел взгляд, будто пытался избежать вопроса. — Знаешь, любовь — жестокая вещь. Ты влюбляешься, понимая, что не можешь быть с человеком вместе, и остаешься где-то в тени, не желая мешать ему. Даже когда я исчез из жизни вашей семьи, внутри меня все разрушалось из-за долгой разлуки с твоей матерью. Это было невыносимо. — Почему вы не сказали ей о своих чувствах? Она бы вас поняла. — Она знала. Всегда знала, — прошептал Доктор Ломан и сел на стул, стоявший в углу у окна. — Давай не будем сейчас об этом. Знаю, тебе интересно узнать больше о своей семье, но мне трудно ворошить прошлое. — Хорошо, извините, — кивнул тот. — Кстати, ты так и не представил мне своего друга. Его зовут Эрван, верно? — Да. Я обязательно вас познакомлю. Он замечательный человек, без него я бы вряд ли дожил до сегодняшнего дня. — Неужели? А совсем недавно ты его не переносил. О, эти дети! Вас трудно понять. Ваши характеры становятся сложнее с каждым днем. Мы были проще. Говорили, что любим, едва почувствуем это в сердце, и ненавидели только тех, кто ненавидел нас. Вы научились ненавидеть даже близких вам людей. И вот это привело к ужасной войне. — Иногда я становлюсь для себя загадкой. — Этого не должно быть. Человек должен понимать себя полностью, контролировать свои мысли и эмоции, иначе это может привести к печальным последствиям. Мы должны читать себя, как открытую книгу, а не ориентироваться только на короткое описание на первой странице. — Это сложно. — Да, но тренируйся. Тогда ты сможешь избежать многих неприятных ситуаций. Ссоры часто возникают из-за незнания себя, из-за неспособности контролировать эмоции, — Чарльз Ломан встал со стула и посмотрел на часы на запястье. — Ладно, оставлю тебя на некоторое время. У меня много дел. Если захочешь поговорить, ты знаешь, где меня найти. А пока осваивайся. Это твой дом. И не забывай, что за той дверью лестница на второй этаж, к твоей спальне. — Я прекрасно помню, — улыбнулся Джордж. — Позже я помогу тебе привести все в порядок. Многое нужно заменить. А пока что уходи из этого ужасного придорожного заведения, чтобы хоть как-то сохранить свои оставшиеся пальцы. С таким графиком ты мог бы окончательно потерять их к концу года. — Спасибо вам большое. И все равно я не могу поверить, что вы так внезапно появились и помогаете мне, ничего не требуя взамен. Доктор Ломан медленно подошел к двери и обернулся напоследок: — Твоя мать очень любила тебя, ты был для нее смыслом жизни. Жаль, что ее нет с нами. Ей бы удалось сделать это помещение чуточку уютнее.