The Price

      Всё раскрывается почти три месяца спустя.       Стая расслабляется в лофте, поглощая заказанную еду и наслаждаясь такой редкой спокойной ночью. И всё хорошо до тех пор, пока Кира не спотыкается на ровном месте и не опрокидывает свою курицу в кунжуте* прямо Дереку на грудь.       Если честно — ничего неожиданного. То, как девушка, будто появившаяся из аниме, обращается с мечом с грацией самурая-балерины, но при этом не может пересечь комнату, не споткнувшись о собственные ноги, удивляло и было предметом не одной шутки.       Так что Дерек лишь закатывает глаза, не обращая внимания на её неоднократные извинения, и направляется к лестнице, на ходу снимая рубашку.       — Если бы я всё ещё был в него влюблен, я бы прямо сейчас тихо съехал с катушек.       Дерек чуть не наворачивается на ровном месте.       Все как один медленно поворачиваются к Стайлзу, который ставит стакан на стол и морщится.       — Чёрт. Я не хотел этого говорить, — он смущенно пожимает плечами, глядя на Дерека, и опускает взгляд на свою лапшу, как бы заканчивая разговор.       Взгляды перемещаются от Стайлза к Дереку, который стоит с напряженно вытянутым телом и чье состояние мечется между шоком, «он это всерьез?», сомнением и «стоп, что?».       Скотт, пожалуй, самый привычный к внезапным заявлениям друга, первым приходит в себя и нервно смеется.       — Подожди, чувак. Когда это ты был влюблен в Дерека?       Стайлз ещё несколько секунд тыкает палочками в свою лапшу, а потом снова поднимает взгляд, пожимая плечами.       — Это была не влюбленность, это было больше похоже на… Ладно, я думаю, в любом случае это уже не имеет абсолютно никакого значения. Это было больше похоже на переворачивающую всю жизнь, всепоглощающую любовь.       А потом он ухмыляется. Ухмыляется. Будто его слова не разрывают в клочья реальность Дерека.       Он снова пожимает плечами, глядя на Дерека, словно это маленькая шутка, над которой они могут вместе посмеяться.       — Извини, чувак. Неловко вышло. Но сейчас это абсолютно не проблема. Типа, даже говорить не о чем.       Дерек чувствует себя странно уязвимым, даже несмотря на то, что говорит только Стайлз, и ловит себя на том, что натягивает свою испачканную рубашку обратно на плечи.       — Как это не о чем?       Что-то похожее, что-то "всепоглощающее"… Он подросток, он просто преувеличивает. Или, может быть, всё это шутка. Это объяснило бы, почему Стайлз так спокойно, так равнодушно об этом говорит.       Но это пустые мысли. И он чувствует, как его щеки начинают пылать.       А вот Лидия явно мыслит в совершенно другом направлении. Она резко и пораженно выдыхает:       — Стайлз, ты не…       Ироничная улыбка теперь адресована не Дереку, а Лидии.       — Вы, ребята, знаете, что я избавился кое от чего.       Прошло почти три месяца, но ни одному из них не нужно больше секунды, чтобы догадаться.       Кира закрывает рот рукой, а Скотт издает приглушенный скулящий звук.       Дерек не уверен, что именно делает он, но это заставляет глаза Лидии наполниться одновременно нежностью и горечью, когда она бросает взгляд в его сторону.       Стайлз оглядывает их, и его брови ползут вверх.       — Да ладно вам, чуваки, хватит смотреть так, будто кто-то умер. Это круто, серьезно. Ни чувств, ни чумовых последствий. Я в порядке.       — Ты избавился от своей любви? — выдыхает Кира.       Любовь.       Это слово бьет Дерека так сильно, что он буквально физически ощущает, как внутри все трясется.       То, что Стайлз отдал три месяца назад… у него не было возможности выбрать, что это будет, не было возможности разобраться в своих чувствах и выбрать то, которое было бы не так важно. Ведьма потребовала самое сильное чувство внутри него.       А самым сильным его чувством была любовь. К Дереку.       И почему-то когда Стайлз снова смотрит на Дерека без тени сомнения или напряжения, когда он ухмыляется и закатывает глаза, будто бы спрашивая: "серьезно, что случилось с этими людьми?" – это становится последней каплей.       Дерек в секунду оказывается перед ним, хватая за рубашку и дергая на себя, отчего лапша вместе с палочками летят на пол. Скотт издает ещё один резкий звук, но не вмешивается. А Стайлз смотрит в лицо, которое так близко к его собственному, изумленно и явно озадаченно… и больше ничего.       Чего-то не хватало в течение этих месяцев, но он был не в состоянии определить, чего именно.       В любом случае мне будет лучше без этого, — сказал тогда Стайлз.       Дерек изо всех сил борется с желанием встряхнуть этого хрупкого парня, чтобы немедленно стереть с его лица это равнодушное выражение. Его голос выходит рваным:       — Любить меня действительно было настолько ужасно?       Раньше в этих глазах вспыхнуло бы возмущение, Стайлз бы отстранился и ткнул пальцем в грудь Дереку, или наклонился бы так близко, что Дерек мог бы почувствовать его теплое дыхание, биение сердца, увидеть, как краснеют его щеки, но жертвой бы не пахло.       Сейчас же он просто вздыхает.       — Знаешь, что? Да, Дерек. Так и было.       Руки отпускают Стайлза. Дерек делает небольшой шаг назад, а его сердце тяжелеет и сжимается от этого будничного равнодушия.       Стайлз смахивает остатки лапши со своей рубашки.       — Я был жалок, чувак. Я имею в виду, мне было неловко за себя. Каждый раз, когда ты попадал в беду или был ранен, я чувствовал, как земля уходит у меня из-под ног. Ты уехал из города на пару месяцев, а я буквально сошел с ума и позволил демону-лису вползти в мой мозг.       Он смеется.       — Я по несколько дней прокручивал у себя в голове каждый наш дурацкий разговор. Я выбирал одежду, которая понравилась бы тебе, даже если не думал, что увижу тебя в этот день. Как… серьезно. Помнишь, однажды ты сказал, что у меня классная рубашка, и все рубашки в моем гардеробе вдруг стали фланелевыми?       Последние три месяца он почти не носит фланелевые рубашки.       Стайлз продолжает говорить прохладным бесцветным голосом.       — И у меня были все эти фантазии о тебе… И я говорю не только о фантазиях типа «18+». Я думал о том, как… каково это — держать тебя за руку. И как я мог бы убедить тебя позволить мне держать тебя за руку. И… каким бы ты был Угрюмым Волком по утрам, хмурясь и щурясь от солнечного света. Но я всегда представлял тебя жаворонком. Как ты просыпаешься рано утром, чтобы потренироваться, приготовить для меня самый потрясающий омлет и ждать, когда же я наконец вытащу свою задницу из постели. Потому что я уверен, что ты любишь готовить. Я имею в виду, твой лофт практически пуст, но у тебя есть подставка со специями, ведь так? Или… Боже, я даже задумывался над тем, захотел бы ты когда-нибудь детей, или после пожара ты слишком напуган, чтобы хотеть когда-нибудь завести семью.       Дерек вздрагивает, а Стайлз потирает лоб. Остальные стоят вокруг них, как вкопанные, будто можно исчезнуть, просто достаточно долго оставаясь неподвижными. Или, возможно, они чувствуют себя, как и Дерек: слишком ошеломленными, слишком потрясенными, чтобы шевельнуться.       Стайлз, похоже, снова смущается. Кажется, это единственное чувство, на которое он способен, когда дело касается Дерека. Возможно, так оно и есть.       — Мне очень жаль, я просто… — он снова смеется, и эти звуки прорезают воздух, как острые когти. — Ты можешь себе это вообразить? Ты хоть представляешь, каково это — быть настолько влюбленным в кого-то и осознавать, что он никогда не почувствует того же к тебе?       Он не должен ничего говорить. Он не может ничего сказать. Но именно его молчание и привело к этой ситуации.       Голос Дерека звучит хрипло и сломленно:       — …Сейчас — да, представляю.