***
Обстановка в гримерке больше напоминала военную. Конечно, большинство фанатов уже попривыкло к новой вокалистке, но все же находились редкостные индивидуумы, которые не хотели видеть на сцене никого, кроме Тарьи. Охрана старалась обезопасить музыкантов по максимуму, но русские люди отличались куда большей находчивостью. Когда Анетт присела на край сцены, чтобы спеть спокойную часть песни, ей начали кричать гадости. Это певица еще смогла перенести, уже наученная горьким опытом. Поняв, что морально шведку не сломать, агрессоры пустили в ход тяжелую артиллерию. Сначала в лицо женщине прилетел помидор, а когда охрана кинулась утихомиривать разбушевавшегося фаната, с другой стороны в ошеломленную певицу швырнули кирпич. Спасло Анетт только расстояние. Удар, хотя и вышел сильным, пришелся по касательной, поэтому женщина не потеряла сознания, хотя и скрючилась от боли. Концерт пришлось срочно прерывать. Марко, находившийся ближе всех, тут же подхватил шведку и потащил за кулисы. Юкка и Эммпу были вынуждены прикрывать Туомаса, на которого также обрушилась ярость фанатов. Кирпичей в его сторону не летело, зато в ход пошли сильно ношеные носки. В общем, музыкантам пришлось срочно прятаться в гримерке. Анетт уложили на диван и велели не шевелиться. Охране клуба удалось сдержать обезумевших фанатов и выпроводить их из помещения, однако бдительность терять было нельзя. – Это какой-то кошмар, – проворчал Туомас, выглядывая в окно. – Я, конечно, знал, что фанатам не понравится мое решение и найдутся протестующие… Но не думал, что до такой степени. – Почему они меня так ненавидят? – спросила Анетт, уже не сдерживая слез. – Я не виновата, что стала новой вокалисткой! Почему они так себя ведут? – Похоже, дело было в том письме, – пробормотал Марко. – Я ведь говорил, что это неудачная затея! Но, конечно, великий Маэстро всегда лучше всех все знает! – Ничего я не знаю, – огрызнулся Туомас. – Я уже сам жалею, что так сделал, но тогда мной руководили эмоции! – Интересно, на что ты рассчитывал? – продолжил допрос басист. – Думал, что, прочитав письмо, Тарья тут же разведется с Марсело и прибежит к тебе? – Да ничего я не думал! – взвился клавишник. – Я просто хотел, чтобы она почувствовала ту же боль, что и я. – Поздравляю, ты своего добился, – похлопал Марко. – А еще, вызвал на свою голову ответное письмо и битву фанатов. Хотя знаешь, черный пиар – тоже результат. – Заткнись, у тебя-то с лично жизнью все нормально! – Успокойтесь оба! – влез в разговор Эмппу. – Теперь уже нечего спорить о сделанном. К тому же, вспоминать о Тарье при Анетт в высшей степени не тактично. Туомас и Марко пристыженно замолчали. Шведка с благодарностью посмотрела на гитариста. – Извини, – в один голос пробурчали мужчины. – Да ладно, чего уж там, – саркастично махнула рукой Анетт. – Вы эту тему обсуждаете каждый день, так что я привыкла… Ой, лицо, кажется, опухает! Ай, больно. – Да, опухает, – кивнул Туомас и снова уставился в окно. – Интересно, кто приедет на этот раз? Нормальные, или снова будут пьяные? – Сдается мне, те же самые, – хохотнул Юкка и зевнул. – А что с вами в прошлый раз произошло? – спросила Анетт. – Уверена, что хочешь знать? – спросил Эмппу и, дождавшись утвердительного кивка, продолжил. – Когда мы тут первый раз выступали, Тарья в одном из проемов ногу сломала. Вызвали мы «Неотложку», а они втроем приехали пьяные. – Да ладно! – фыркнула шведка. – Все трое? – Ну, может, кроме водителя, – поправился Эмппу. – Так что ты думаешь? Они Тарье обезболивающее вкололи, ногу залепили и увезли. Примерно через три часа Туомас позвонил и сказал, что все в порядке, только Марсело сильно ругался и возмущался, потому что они «не по правилам работали» – лечили перелом в морге, вдвоем. – Должно же быть больше народу, – заметила вокалистка. – Анестезиологи, хирурги, медицинские сестры… Постой, ты сказал в морге?! – Да-да, но Тарье перелом доктора вылечили. Понятное дело, Марсело ее увез в частную клинику, чтобы все переделать… Со стороны окна послышался сдавленный смех Туомаса. Марко и Юкка сами были на пределе, чтобы не заржать. Анетт искренне не понимала, почему им так смешно. – И чего в этом смешного? – спросила она. – А то, что ничего переделывать не пришлось – все было сделано по высшему уровню, – засмеялся Эмппу. – Теперь осознай всю ситуацию: Тарье бесплатно вылечили ногу по всем правилам совершенно пьяные врачи, ночью и в неподобающих условиях. Марсело вместо того, чтобы по судам их таскать, подарок какой-то сделал. Тут Анетт не выдержала и тоже присоединилась к смеху. Правда, смеялась она недолго. – Черт, – пробормотала она, кривясь. – Мне смеяться больно… – У тебя половина лица совсем опухла, – сказал Юкка. – Скоро глаз заплывет. – Что?! – подскочила шведка и тут же схватилась за лицо. – Где доктора? Где помощь? Ну хоть кто-нибудь! – Подъехали, – сказал Туомас. – Пойду встречать.***
– Чуваки, это не смешно, – пробормотал я. – Отпустите! – Да ничего тут страшного нет, – ответили мне два мускулистых зайца и принялись трясти стул, на котором я сидел. – Да вашу ж мать! – заорал я, вцепившись в края. Спрыгивать было бесполезно, к тому же, высота не позволяла. Почему-то ушастые выбрали не самое удачное место… Я бы даже сказал, совсем неудачное. Горный пик! Мать его за ногу, экстремалы фиговы! Я же так поседею раньше времени. Как я попал на пик, и почему с зайцами, оставалось загадкой. Собственно, я не собирался ее решать… Мне надо было выжить самому! – Вот вцепился, – фыркнул один из зайцев. – Да отпусти ты стул! – Не хочу! – Значит, придется помочь. Похоже, поняв, что тактика потряхивания не принесет плодов, меня начали раскручивать. Причем довольно сильно. Я с ужасом осознал, что мои пальцы медленно разжимаются. – Б…ть! Ребята не надо!!! – заорал я, но было бесполезно. Замечательно… Теперь меня еще и затошнило! Не выдержав еще пару кругов, я с дикими матюками все-таки отцепился от стула, но, вопреки ожиданиям, полетел вовсе не вниз, а в сторону. – Хорошо пошел, – раздался голос слева. – Только руками маши, а то не полетишь дальше. Я повернул голову и выругался. Рядом со мной летел сине-зеленый селезень с заячьими ушами. – Да какая разница, – пробурчали справа. – Сейчас войдем в зону турбулентности, там надо руки прижать и держать их ровно. Ради интереса я решил и на обладателя этого голоса посмотреть. Это оказался белый гусь с рыбьим хвостом и такими же заячьими ушами. – Вы кто? – охренев, спросил я, срочно пытаясь вспомнить дозу энергетика, который плеснул себе в кофе. Получалось плохо. Вроде наркотики я не принимал, но не помнил ничего с того момента, как забрался в машину. Но, как бы я ни попал в этот мирок, надо было отсюда выбираться. – Мне надо на вызов, – крикнул я. – Иначе человеку будет плохо, если я не приеду. – Туда лети, – протрещал гусак и показал направо. – Там зона турбулентности! – Нет, в другую сторону, – прокрякал селезень. – Поток чище, только руками маши! – Налево! – Направо! – Налево! – Направо! – Турбулентность! – Маши руками! – Сложи ноги! Подобный разговор я слушал около десяти минут, пытаясь выполнять команды птичек, но в конце концов не выдержал и исступленно заорал: – Заткнитесь!!! – Игорь, да ты з…л! – рявкнули мне в два уха. От двух ударов по голове я стукнулся лбом о приборную панель и пришел в себя. И обнаружил себя в машине, сидящим между Серегой и Семенычем. Скорая уже подъезжала к зданию Крокуса. – Ребят, а чего было-то? – Заснул ты опять, – ответил Семеныч, едва сдерживая смех. А вот Серега выглядел весьма недовольным… Под левым глазом зрел приличный синяк. Смутное подозрение поселилось у меня в душе, и я решил его подтвердить: – Это я тебя так? – Ага, – буркнул напарник. – Руками махал? – ДА… А еще ты базарил во сне и ноги складывал, чтоб стекло лобовое выбить. Серега явно был не настроен со мной общаться, но все, что мне надо было знать, я уже выяснил. Ни слова больше не говоря, мы подъехали к Крокусу и остановились у черного хода. Как оказалось, там нас уже поджидал знакомый. Я ухмыльнулся, завидев брюнета-толмача. – Здравствуй, Туомас, – выдал я, вывалившись из машины. – Давно не виделись. – Опять вы?! – приподнял бровь музыкант. Надо отметить, акцент у него уменьшился. Наверное, он совершенствовал свои познания в русском языке. – Не опять, а снова, – пошутил я и протянул руку. Музыкант ответил на рукопожатие, хотя и посмотрел сначала по сторонам. – Так, ну, где там пациент? – спросил я, решив не терять больше времени. К тому же, когда чем-то занят, проще не спать. – В гримерке, – ответил Туомас. – Это Анетт, наш новый вокалистка. Мужчина повел нас с Серегой к нужной комнате. – Опять вокалистка?! – изумился я. – А вам не кажется, что с женщинами… надо как-то бережнее обращаться? – Это не мы, – качнул головой клавишник. – Это фанаты. Они бросить ей в лицо овощи и кирпич. – Кирпич?! – с еще большим недоумением переспросил я. – Нет, я, конечно, тоже не любитель нового голоса, но так бурно реагировать, считаю, не стоит. Туомас помрачнел и остановился. – Ты тоже думать, я зря так поступить с Тарьей? Ответ на вопрос я выдал, не задумываясь: – Зря. – Да почему?! – воскликнул он. – Я любить ее, а ей на это плевать! Жить с богатым бизнесмен лучше, но почему она не хотеть понять меня? Я хотеть проучить ее, хотеть, чтобы она понять, каково мне, но я никак не ожидать такой реакций. – Холопайнен, надо быть мужиком, – ответил я, хлопнув его по плечу. – Конечно, я понимаю, что чувства – дело сложное, но б…ть раз обидела тебя баба, то стерпи, нех…р было ее до слез доводить. Видел, как она плакала на конференции? Туомас опустил взгляд. – Мне быть слишком больно, чтобы думать о последствиях, – наконец произнес он. – Понимаю, но будь ты мужиком, - повторил я. – Терпи боль и утри слезы. Не поняла она тебя, не захотела с тобой быть, ну и х…й с ней! Если у нее своя жизнь, это не значит, что себя хоронить надо. Ладно, пошли, это не та тема, которую надо обсуждать в коридоре. Клавишник кивнул и быстрым шагом повел нас в гримерку. – Ты не думал в психологи пойти? – тихо поинтересовался Серега. – У тебя отлично получается кому-нибудь что-нибудь вправлять. – Думал, но меня это не привлекает, – хмыкнул я. – Мне куда интереснее и проще вправлять конечности, чем мозги. За дружественной перепалкой мы подошли к гримерке. Однако то, что я увидел, заставило нас дать газу. Каких-то трех пацанов пытались удержать охранники, но один из них все же сумел прорваться в комнату, и оттуда донеслась ругань. Судя по всему, это очередной мститель «за Тарью». Да уж, русские фанаты беспощадны… и бессмысленны. Похоже, надо спасать Анетт. В гримерку мы ворвались весьма вовремя. Какой-то гопник, достав нож, размахивал им перед носом Марко, пытавшимся его урезонить. Рядом с Анетт, вжавшейся в диван, стояли Юкка и Эмппу, похоже, для страховки. В общем, с такими ребятами, расшаркиваться нечего. К тому же, от него порядочно несло спиртным, так что выход был только один… Парень повернулся к нам. – А ты еще кто? – воскликнул он. – Свали отсю… Договорить я ему не дал – сразу вломил боковым ударом по челюсти с левой. Гопника развернуло. Он выронил нож и рухнул на пол. Анетт вскрикнула, музыканты вздрогнули. Хотя их можно было понять: хруст костей был слышен весьма отчетливо… Похоже, я только что сломал пареньку челюсть. – Б…я, кажется, я малость не рассчитал, – сказал я. – Игорь, какого… – встал рядом Серега. – Ты его своим фирменным, что ли, ушатал? – У него был нож. Выглядел напарник крайне недовольно, но больше нотаций читать не стал. Ножик, лежавший под ногами, о многом сказал ему. – Че теперь делать? – Двоих повезем, – ответил я. – Обоих в челюстно-лицевую. Позвони им там, скажи, что у парня перелом нижней челюсти, а у женщины — скуловой кости. Мне хватило одного беглого взгляда на Анетт, чтобы понять, что у нее болит. Деформация лица и отек слева дали мне всю необходимую информацию. Я подошел к окну, открыл его и крикнул: – Семеныч, тащи носилки!***
С Анетт поехали Юкка и Эмппу. Туомас и Марко остались в клубе утрясать ситуацию с фанатами. На кушетке лежал привязанный гопник, сама женщина ехала в кресле у входной двери. – Хороший удар, – нарушил молчание Юкка. – Нам весьма повезло, что приехали именно эти ребята. – Вы что, их уже видели? – спросила шведка. – Да, – кивнул Эмппу. – Тот мужик, который вырубил этого ублюдка, ногу Тарье делал. – Он?! – выпучила глаза Анетт. – Да он же… У него лицо, как у преступника! – Может быть, – пожал плечами гитарист. – Но свое дело он точно знает. Шведка кивнула и уставилась в потолок. Некоторое время все ехали молча. – Анетт, что тебя так беспокоит? – снова решил прервать гнетущую тишину Юкка. – Ведь мы уже не в первый раз видим такое состояние. Несколько секунд женщина молчала. – Почему я? – наконец произнесла она. – Зачем Туомас выбрал меня? Он разве не знал, что фанаты могут ополчиться? Юкка и Эмппу переглянулись. – Ну, может, и знал, – ответил барабанщик. – Но, вероятно, не думал, что они настолько разозлятся. – Скорее всего, он подумал, что они перебесятся, а потом успокоятся, – поддакнул гитарист. – Как-то долго они успокаиваются, – проворчала Анетт. – Я же совсем не похожа на Тарью, у меня другой голос… Да и не собираюсь я ее копировать, у нее своя карьера, у нас – своя. Неужели так сложно это понять? – Это понимают все, кроме ярых фанатов Тарьи, – произнес Юкка и указал на парня, привязанного к кушетке. – Они порядком надоели своими письмами, чтобы мы тебя выгнали, а Тарью вернули. Не понимают, что назад уже не повернешь. – Ну, я частично их понимаю, – сказала шведка. – Они привыкли к другому составу и определенному голосу, а теперь все меняется. Конечно, они хотят вернуться в «зону комфорта»… – Желания и проблемы фанатов касаются только их, – включился в разговор Эмппу. – Во-первых, мы не должны потакать им, только потому, что им, видите ли, не комфортно. А во-вторых, этой войны не произошло бы, если бы Туомас думал головой. – Причем тут Туомас? – поинтересовалась Анетт. – Сейчас не о нем речь… – Нет, о нем, – упрямо ответил гитарист. – То что происходит – его вина. Мы с Марко говорили ему, чтобы он не делал это письмо открытым, но его величество все равно все сделал по-своему. Между прочим, когда уходил Сами, никто ему никаких писем не писал. Мы просто собрались и обсудили вопросы, тихо и спокойно. Почему было не сделать так же с Тарьей? Обсудили бы все, поговорили, да и разошлись. Но наше открытое письмо породило второе открытое письмо, и как результат происходит война фанатов. Мог ли ее предвидеть Туомас? Мог, но ему было плевать на это. Из-за своей любви он совсем потерял голову. Эмппу прервался, чтобы взять новую порцию воздуха для продолжения монолога: – Надо было так же и с Тарьей поступить. Спокойно поговорить и мирно разойтись. Но, разумеется, Тарью облили грязью, а она написала в ответном письме, что «шокирована жестокостью» и пустила слезу на конференции. Я ее лично понимаю, в данном контексте она выглядит жертвой «сволочи-Холопайнена». Конечно, в глазах фанатов она более нуждается в сочувствии, и, я уверен, Марсело не упустит шанса культивировать такое понимание ситуации в сознании фанатов, потому что это выгодно и ему, и Тарье. Нам же остается довольствоваться черным пиаром, не менее эффективным, пусть и не совсем правильным. Правда, у такого пиара есть побочный эффект в виде агрессии. Так что проблемы, которые нас преследуют, не из-за тебя, Анетт, не из-за вокала и музыки, а из-за необдуманного поступка Туомаса. – Я не думаю, что вокал не играет роли, – возразил Юкка. – Из-за него нам тоже пришлось выслушать много гадостей… Фанатам надо просто привыкнуть к новой манере исполнения. – Они привыкнут, если я доживу, – проворчала шведка. – Выше нос, – подбодрил коллегу барабанщик. – Жива ведь… – А если бы фанат был ближе? А если бы кирпич долетел? Сомневаюсь, что в этом случае я была бы такой живой. – Ну… Он ведь не долетел, – обезоруживающе улыбнулся Эмппу. Анетт усмехнулась и поморщилась. – Интересно, как я сейчас выгляжу? – попыталась разрядить обстановку женщина. – Мне скулы еще ни разу не ломали… – Потом посмотришь, – засмеялся Юкка. – Если хочешь, я сделаю фото. – Не надо!***
– Как круто! Как во сне! – заорал я во все горло и раскинул руки. Надо сказать, действие было крайне опрометчивым. Меня едва не вынесло из кабинки. Раз от раза все интереснее. Вроде ехали в больницу, а свернули в парк аттракционов… И теперь я на бешеной скорости в полном одиночестве катился в вагонетке. Что-то странно знакомая обстановка… Где же я это видел? Ничего не помню. Впрочем, сейчас не до этого, откуда-то справа на огромной скорости мимо меня со зловещим хохотом пронесся снеговик в шлеме летчика. Выражение его лица не сулило ничего хорошего, слишком уж зловещим оно было… Словно в подтверждение своих мыслей, снеговик заложил вираж и понесся на меня. Я пригнулся и пропустил над собой рой ледяных снежинок, которые могли очень не кисло посечь меня. – Ты совсем охренел?! – заорал я вслед удаляющемуся монстру. Тот загоготал и снова начал закладывать вираж. Вот сволочь! Эх, мне бы в руки оружие… Минуточку, у меня же в руках лук. Откуда он взялся? Да и толку мне от этого лука – лучше бы АКМ! Тт же лук исчез, а вместо него появился увесистый автомат. Надо же, получается, тут исполняются все желания? Надо проверить… – Хочу на него бесконечные патроны без перезарядки, – сказал я. Что-то внутри автомата щелкнуло. Похоже, исполнилось. Все, медлить больше нельзя. Снеговик слишком близко. Я открыл огонь. Пули пробили снеговика насквозь. – Игорь, да ты за…л! – заорал он, расставил руки и впечатался в меня. Сильный удар башкой заставил меня разлепить глаза. Похоже, приложили меня о приборную панель. – Да что вы меня все об эту несчастную панель бьете, – застонал я, пытаясь прогнать остатки сна. – Потому что тебя по другому не добудишься! – свирепо процедил Серега. – Может, ты уже положишь карту вызова на место? Я моргнул и опустил взгляд. В руках я держал папку с бумажками на манер автомата… Вот меня накрыло! Чертовы ночные смены! Я так свихнусь совсем. – Ну чего, мы там еще не приехали? – Почти, один светофор остался. Я вздохнул и тоскливо зевнул. Рентген. Хирургам сдать гопника. Вокалистке – обезболивающие. Крюк на вытяжение под скулу. Фиксация челюсти после выправления… Главное – не заснуть. – Кончай зевать, – попросил Серега, отчаянно борясь с приступом зевоты. – Это заразно. – Ну извини, первый раз у меня третьи сутки без сна, – буркнул я. – Третьи?! – удивился Семеныч. – Так ведь нельзя больше одной ночи… – Это ты начальству объясни, – проворчал я. – Им там по…й, как ты себя чувствуешь, им главное, как ты бумажку заполнил. Наконец на светофоре зажегся зеленый, и мы покатили к больнице. Через пару минут мы уже въехали во двор и остановились у дверей приемного покоя. – Ну, че там с рентгеном? – спросил я. – Вас ждут, – отозвался Семеныч.***
В больнице Анетт разнервничалась. Гопник очнулся в машине, начал вырываться и сыпать ругательствами, но, так как был надежно привязан к каталке, большего он сделать не смог. Потом, при свете дневных ламп, ее везли по жуткому обшарпанному коридору в кабинет, где что-то мерзко гудело. Только потом шведка поняла, что это устройство – рентген-аппарат. Потом опять покатушки по мрачным коридорам в место под названием «перевязочная один». Сама атмосфера больницы больше напоминала Анетт какой-то фильм ужасов. Конечно, женщина не собиралась вопить от страха, но внутренне все равно напряглась. В свое время она проходила курсы медсестер и имела представление о порядках в больницах. Но одно дело у себя на родине, и совсем другое – в России. Все люди, которых она тут видела, казались ей злыми и неприветливыми, не говоря уже о больничном персонале. Откуда-то появились страхи, о которых Анетт даже не подозревала. Шведка стала бояться самого помещения больницы, особенно там, где голые стены и страшные потолки. Ее пугало множество коридоров, врачей и медсестер, встреченные по пути. Почему-то ей стало казаться, что все хотят ей вреда и непременно хотят ее убить. Женщина начала верить, что вместо лечения ей что-нибудь вколят или наложат жгут на шею… Чувствуя, как обостряется паника, она закрыла глаза и принялась мысленно петь. Способ действовал безотказно, и уже через пару секунд шведка почувствовала, как страхи понемногу отступают. Где-то в середине песни краем уха женщина услышала, как открылась дверь, и ее вкатили в какое-то помещение. – Вы слышите? – обратились к ней и потрясли за плечо. – Глаза открой. Анетт поняла, что обращаются к ней по-английски, только после второго повтора. Шведка открыла глаза и увидела перед собой того самого доктора, который ее выручил. – Вы говорите по-английски? – спросила она. – Говорю, но плохо, – ответил доктор. – Если ошибусь, постарайся понять. Анетт кивнула и осмотрелась. Кабинет, в который ее привезли, был обставлен достаточно современно. Чистые стены и пол, выложенные плиткой кремового цвета. Металлические шкафчики, табуреты, стол для пациента, столики с перевязочным материалом и хирургическими принадлежностями. Шведка была поражена тем, что, при общей обшарпанности коридоров и стен, кабинеты для приема были достаточно хорошо оборудованы. – У вас всегда так? – поинтересовалась Анетт. – В коридорах грязь, а в перевязочных чистота? – Это ремонт сделали, – ответил мужчина, набирая в шприц какое-то лекарство. – До этого тут была та еще разруха. Перейдите, пожалуйста, на перевязочный стол. Женщина повиновалась указанию. Увидев привычную обстановку, она окончательно успокоилась. – Итак, сначала обезболим… Потом вправим скулу… Потом… Что должно было быть потом, женщина не услышала. Вместо этого, до ушей шведки донеслось всхрапывание. Анетт моргнула и посмотрела на внезапно замолчавшего доктора. Мужчина неподвижно стоял, опустив голову, держал в руках шприц… и СПАЛ! – Доктор! – воскликнула шведка. – Чего? – тут же встрепенулся тот. – Вы уснули, – напряженно произнесла Анетт. – Вы в порядке? – Да, не обращайте внимания, – качнул головой мужчина и подошел к перевязочному столу. – Я просто три дня не спал, так что, если что, будите. Тем не менее, шведку порядочно напряг неадекватный врач. Если он так заснет во время вправления скулы, то что же будет с лицом? Анетт почувствовала, как холодеют ладони, но все же решила не поддаваться панике раньше времени. Доктор ввел анестетик под скуловую дугу и взялся за скальпель. Шведка неотрывно наблюдала за действиями мужчины. Однако разрез был сделан довольно аккуратно, и расширение раны тоже не принесло особого дискомфорта. Но вот когда доктор взялся за крюк, женщина услышала уже знакомый храп. Анетт пребывала в ступоре не больше двух секунд. Осознание того, что нависший с крюком спящий врач может свалиться на нее, придало женщине дополнительных сил. Да и страх получить лишние пару проколов знатно ее простимулировал, заставив вспомнить имя незадачливого эскулапа. – И-и-и-иго-о-о-ор! – заорала во все горло Анетт. Благо, боль в скуле уже не мешала. Доктор от неожиданности даже подскочил на месте, а затем резким движением, на автомате, загнал крюк в прорезанную полость. – Ты чего кричишь? – невозмутимо спросил он. – Вы спите! – возмутилась шведка. – Опять! – Ну бывает, – отозвался врач. – Теперь не тарахти, надо вправить кость… Дальше женщина, едва не хлопнулась в обморок. Доктор схватился за крюк обеими руками и начал тянуть его, затем повертел и снова потянул… Анетт чувствовала какое-то движение скулы, но, судя по всему, нужного результата не было. Доктор ругался, упорно вертел крюком и тянул кость, но, видимо, та не желала становиться на место. Внезапно дверь в перевязочную распахнулась, и на пороге возник напряженный Юкка.***
Сначала я даже не понял, что кто-то обращается ко мне. Затем я увидел, что Анетт пытается указать мне за спину. Я обернулся и увидел разъяренного барабанщика. – Я спрашиваю, что тут происходит?! – рявкнул он на английском. – Что за крики? – Да… тут небольшие проблемы со сном, – ответил я. В глазах Юкки я заметил нечто похожее на понимание. По крайней мере, он перестал сжимать кулаки. Я снова начал шевелить крюк. Не понимаю… Я точно подцепил скуловую кость. Чувствую, как она двигается, но почему-то на место упорно не встает. Я снова сменил угол, потянул скулу и тут же прекратил. Крюк едва не сорвался с отростка. Да как же мне его вправить-то? – Может быть, вам нужна помощь? – поинтересовался барабанщик, наблюдая за моими мучениями. Я выдохнул и поднял глаза на музыканта. Чем он может помочь? Разве что голову Анетт подержит… Хотя, это мысль! Может, надо попробовать растяжение? Определенно, стоит попробовать: – Вымойте руки и наденьте перчатки, – сказал я. Анетт посмотрела на меня вконец офигевшим взглядом. Юкка только пожал плечами и принялся мыть руки. – А может, вызвать другого врача? – робко спросила шведка. – Не может, – отрицательно качнул головой я. – Другой сейчас занят челюстью. Ко мне подошел барабанщик с перчатками на руках. – Так, что я должен сделать? – нервно спросил он. Я невольно усмехнулся. Бородатый мужик в бандане, темной одежде и светлых перчатках на руках… Красавец! Прямо мечта любого триллера про маньяков. Да и нервничал он порядком, хотя и пытался этого не показывать. – Бери ее за голову и держи, – ответил я, снова хватаясь за крюк. – Чего?! – в один голос спросили Анетт и Юкка. – Хватит вопросами сыпать, – буркнул я. – Держи, пока анестетик действует, сейчас сам все увидишь. Барабанщик вздохнул и осторожно взял женщину за голову. Я снова начал тянуть крюк. В этот раз кость явно дернулась с места. Прогресс очевиден. – Так… потяни малость голову в сторону, – скомандовал я. – Зачем? – спросил мужчина. – Вы мне шею свернете, – возмутилась Анетт. – Б…ть, – вздохнул я. – А ну, тяни быстро, я почти вправил кость. Надо еще немного повернуть, чтобы она встала на место. Юкка раздраженно выдохнул, но выполнил команду. Анетт охнула, и я резко дернул крюк на себя. Раздался долгожданный щелчок скуловой кости. – Ну наконец-то! – радостно воскликнул я. – Теперь зашиваем. Юкка, вытрите кровь. Барабанщик с ошалелым видом принялся вытирать щеку шведки, выглядевшей еще более озадаченной. – Это ведь и правда все не по правилам, – пробормотала она. – Я вас умоляю, – ответил я, доставая иглы, зажим и нить. – Никому до этих правил нет дела. – А проверки? – Фарс. При проверках создается видимость того, что все есть, а потом, когда они уходят, все становится как раньше. Я принялся зашивать рану. – Значит теперь что… На поврежденной части лица не спать, широко рот не открывать, твердую пищу не жевать, и на какое-то время придется забыть о вокале. Я завязал узел и отрезал излишки нити. – Я вообще не уверена, что мне стоит продолжать петь, – мрачно заметила Анетт. – Возраст сказывается, да и туры тяжело даются. – Странно, почему ты раньше об этом не говорила? – поинтересовался Юкка, снимая перчатки. – А кто бы меня стал слушать? – фыркнула женщина. – Уж простите, но Туомаса не волнует мое здоровье. Да и то, что мне тяжело долго быть в отрыве от семьи, он тоже как-то игнорирует, столько бы я об этом ему ни говорила. – Ну, дети есть не только у тебя, – хмыкнул барабанщик. – И все же, вы как-то почаще с ними видитесь, – парировала шведка. – А я – от случая к случаю… это невыносимо. Юкка поджал губы, но промолчал. – Вот что, птички певчие, – подал голос я. – Взаимное насилование еще никогда ни к чему хорошему не приводило. Либо надо как-то решать вопрос с трудностями Анетт, либо искать новую вокалистку. Иначе будет повторение истории с Тарьей. – Вот этого точно не надо, – пробурчал барабанщик. – А зачем меня менять? – расстроенно спросила Анетт. – Разве я так плохо справляюсь? У меня просто другая манера исполнения… – Именно, – кивнул я. – У вас другая манера исполнения, которая, простите, совершенно не вписывается в формат Найтвиш. Я слышал, как вы пели в Элисон Авеню, и я скажу, там вас слушать намного приятнее. Только не надо обижаться, просто каждому свое. На это шведка не нашлась, что ответить, да и Юкка задумался над моими словами. – Короче, народ, – улыбнулся я. – Решайте вопросы коллективно и слушайте друг друга. Все проблемы – из-за недомолвок и непонимания. Если уж не хочет Анетт петь или ей тяжело, то не надо ей ставить палки в колеса. Вы хоть раз спросили, что еще она по жизни умеет? Повисла пауза. Затем Анетт робко произнесла: – Ну… Вообще, я думала о медицине. У меня опыт медицинской сестры есть… После этих слов Юкка вытаращился на шведку, как будто она была с другой планеты. – Ты медсестра?! – изумился он. – Проходила курсы и сидела в доме престарелых. – У вас с этим наверное получше, – хмыкнул я. – В любом случае, если есть какой-то опыт, не стоит сбрасывать его со счетов. Удачи вам и не болейте. Музыканты кивнули, поблагодарили и вышли из кабинета. Я же устроился на перевязочном столе и закрыл глаза. Наконец-то есть хоть немного времени, чтобы поспа… – Игорь б…ть! – внезапно раздался грозный окрик в дверях. – Х…ли ты спишь? Поднимайся, у нас вызов! Ответом Сереге послужила длинная многоэтажная вязь из не самых цензурных слов.