На осколках звездопада?..

Денис вошел в кабинет Варшавского, сопровождая невысокого крепкого мужчину, прихрамывающего и пытающегося скрыть слегка подрагивающие руки. Юра улыбнулся и помог спутнику Кречетова устроиться на диване. — Что у нас хорошего? — Варшавский присел напротив мужчины. — Спасибо, Юрий Михайлович, вот хожу сам, — мужчина улыбнулся, и его левый глаз стал нервно подергиваться. — Вижу, что не все еще хорошо, — Юра нахмурился. — Сейчас позову Алину Алексеевну, сделаем анализы, контрольное МРТ и тогда будем думать дальше. — Хорошо, — мужчина кивнул. Когда старшая сестра увела пациента, «Я лечу» стукнул кулаком по столу и спросил у Кречетова: — С памятью все так же? — Да, — Денис вздохнул. — Все, что было на два часа раньше падения самолета на Приморск, помнит, что сейчас происходит — помнит в мельчайших деталях, а вот что с ним было за часа два до аварии и все время до отключки — не помнит. С ним такие спецы уже работали… поверь, уровень еще тот, — Денис ткнул пальцем в потолок. — Все-таки рулил таким бортом… — Ясно, и время уходит. Это ж столько уже прошло… — вздохнул Варшавский. — Министры все еще надеются, что он что-то вспомнит? — Скорее надеются те, кто за министров оторвет башку организаторам, — отмахнулся Денис. — Паскудненькая ситуация, — Юра задумался. — Есть одна идейка, тут дочуру моего учителя в неврологию пристроили. Поговорю с ней. У девочки академическая база познаний по проблемам лечения головы и нервов. Может, Люба и сможет память пилота вернуть. — Чем черт не шутит, — согласился Кречетов. Денис и Юра посидели три чашки кофе, ожидая возвращения летчика. Когда Алина Алексеевна вернулась в кабинет «Я лечу» с пациентом и результатами, Варшавский тут же стал их изучать. МРТ показало неутешительное: у пациента появилась небольшая кавернома. — Твою туда… — тихо выругался Варшавский. — Вовремя электронными ножиками разжился. Будем госпитализировать. — Что-то серьезное? — Сник летчик. — Не то, чтобы серьезное, — Юра еще раз выругался. — Просто сосуды у вас ведут себя не так, как хотелось. Но это поправимо. А я тут как раз пару спонсоров полечил удачно. — Юр, мне надо доложиться, — Денис нахмурился. — Докладывай: кавернома, удалим кибер-ножом, быстро и без краниотомии, — «Я лечу» покачал головой. — Алина Алексеевна, готовьте випку, заселяйте клиента. И Кононенко мне позовите. Оставшись наедине с Кречетовым, Варшавский, проматюкавшись, выдал на русском: — Дёнь, хотите сохранить ему жизнь — оперирую через пару часов. — Все плохо? — Да, я не знаю, куда смотрят у них, — он ткнул пальцем в потолок, — но полгода назад этой гадости не было. И если я найду следы ее медикаментозного происхождения… — на лице Юры Кречетов прочел все без слов. — Ушел докладывать, — Денис встал. — Оперируй. Под мою ответственность. Пока «Я лечу» и Кононенко воевали с подготовкой и упирались у стола, Денис отзвонился Торскому и попросил о встрече. В старом домике у моря собралась весьма колоритная компания: полковники спецслужб Торский, Кречетов и подполковники Одинцов и Бестужев. — Чувствую себя среди вас дитем неразумным, — отшутился Петр. — А ты и есть самый маленький, — усмехнулся Один. — Зато самый умный и резвый. — Кого на что учили, — закатил глаза Денис. — У нас проблема. Он кратко изложил мнение Варшавского о том, что у летчика, выжившего после падения спецборта, происхождение каверномы, ее быстрый рост и возможные последствия могут оказаться далеко не естественными. Этакий оригинальный способ убрать свидетеля, пока не вспомнил. — Его же здесь оставили лечиться не просто так, — Кречетов стукнул по столу. — Его убрали из столицы, чтобы память восстановить, есть надежда, что он сможет вспомнить что-то, что выведет на заказчиков этого преступления. — А вот это уже госизменой попахивает, — процедил сквозь зубы Тор. — Кто должен был лететь тем бортом? — Петр подошел к окну. — Историю напомни, кажется, я тогда на лыжах кататься учился. — Ты тогда ходить учился, а те министры, с кем потом катался на лыжах, и должны были лететь, — Один посмотрел на Петра. — Ну, тот, что мужчина — точно. — Даже так! — По лицу Петра было видно: заказчика он теперь из-под земли откопает. — Так, Петя, — Тор нахмурился. — Они на три точки замахивались: МВД, МЧС, МО. Не вышло. Обсуждение ситуации заняло еще полчаса, бутылку коньяка и пачку сигарет. Решение было принято: разработку и вычисление провести самостоятельно, не докладывая наверх. А когда все станет ясно, выходить на «пострадавших» и паковать предателей. — Ну что, — Петр улыбнулся. — Я вроде как в отпуске, никто на меня не подумает, играем, господа! На массаж к «Я лечу» Петр прибыл с Тором и Денисом. Открыв двери честной компании, Юра сначала удивился, а когда Тор достал гербовый бланк, усмехнулся, подписал его и спросил: — Скажите, кто прописал вашему летуну гентофлаксацин? — В смысле «прописал»? — удивился Тор. — Дело в том, что у нас уже была эпопея с лекарственными разборками, — Юра кивнул в сторону Дениса, — месяца полтора-два назад. Там как раз и этот препарат фигурировал. — Было дело, мы тогда с помощью Емельяновой волну пригасили в зародыше, — Кречетов нахмурился. — Взяли гоп-компанию любителей тестировать гадости на пациентах. Но они мелковаты для этого дела. — Так они и сами навряд ли знали, кому их этот ге… — Тор посмотрел на Варшавского. — Гентофлаксацин, — закончил название Петр. — Я запомнил. — В сухом остатке имеем: пилота пытаются убрать, маскируя все под последствия от аварии, — подвел итог Тор. — В сухом остатке будем иметь того, кто за этим стоит, — скорректировал итоги Бестужев. Когда Тор с Кречетом покинули дом «Я лечу», Варшавский усмехнулся, покачал головой и пригласил Петра в кабинет. Уже лежа на массажном столе, Бестужев, немного расслабившись, пообещал себе, что непременно найдет того, кто решил обезглавить три ключевых министерства. «Явно вы сидите не в теплых генеральских квартирках. Боюсь, придется обрушить не одну пирамидку в вашем гребаном миропорядке». — О чем задумался, шпиён, — разогревая ладони поинтересовался Юра. — О чем и о ком, — поправил Петр. — О долгах, которые получится отдать, и о тех, кому должен. Карина уверено вошла в палату Холмогорского и, выставив медсестру, принялась обхаживать московского гостя Приморска. Яркой брюнетке, нацеленной на новый источник доходов и благополучия, ничего не стоило завоевать слегка подержанного ловеласа. Медовые речи лились пряным сиропом на уши Георгия Александровича, который в своих мечтах уже представлял, как будет блистать с новой красоткой в Москве. Он уже навел справки о дамочке: Карина Агалакова талантливый хирург с паскудным характером и кандидатской степенью. Это устраивало Холмогорского. Уже ограненный алмаз, на который не надо тратить времени. А характер… так у кого он без изъянов? — Дорогой, — Карина пристроилась рядом с Георгием, — я думаю, что этой ночью смогу согреть тебя, — шептала она новому ценному экземпляру на ухо, опаляя жарким дыханием. — Правда? — Холмогорский обнял Карину и мысленно поблагодарил молодого доктора, оперативно пролечившего руки. — Я буду с тобой нежна и страстна одновременно! — горячий шепот казался Холмогорскому гласом Божьим. — Поверь, эту ночь ты не забудешь! — Главное, чтобы нам не помешали, — в ответ прошептал Холмогорский. — Георгий, я все сделаю, — Карина улыбнулась, уже видя себя на медицинском Олимпе Москвы. — Девочка моя! — Георгий поцеловал Карину. — Ты такая сладкая! — А буду еще слаще! — Агалакова встала с кровати и продефилировала перед Георгием. — Я обещаю тебе незабываемое наслаждение! — вернувшись к кровати, она поцеловала Георгия и уже от дверей палаты попрощалась: — Я вернусь к тебе, очень скоро! Люба вышла во двор областной и улыбнулась Родиону, ожидавшему ее с цветами. Нежные белые хризантемы — любимые цветы Любы. Они напоминали ей то время, когда была жива мама, был здоров отец, и они все вместе выезжали на дачу в Подмосковье. Там соседка тетя Даша выращивала хризантемы. Они были такими красивыми и яркими среди увядания осени, что Люба полюбила эти цветы на всю жизнь. Откуда об этом узнал Родион, она не знала. — Привет, — Соколов передал Любе букет. — Приглашаю на небольшую прогулку. Ты как? — Только «за», — улыбнулась Горянская, пряча лицо в цветах. — Откуда ты узнал, что я люблю хирзантемы? — А я с твоим батюшкой сегодня имел задушевную беседу, — честно признался Родион. — Я ведь серьезно, Люба, и мне показалось правильным узнать, согласен ли он с моими намерениями относительно тебя. — И что наш академик? — Горянская усмехнулась, вспоминая, как отец одним словом умел отшивать неблагонадежных по его мнению ухажеров. — Сказал, что я «серьезный доктор, которому можно доверить тебя так же, как и свое сердце», — процитировал Ростислава Карповича Родион. — Ну да, — Люба склонила голову на бок. — Ты же у нас один из тех, кто его спас. И я это очень ценю. — Люб, спасать пациентов — это наша работа, — Родион обнял девушку. — Ради этого мы приходим сюда каждый день. Ради этого мы идем в операционные и вырываем у смерти время для жизни. — Я знаю, — в объятьях Родиона было уютно, тепло и так спокойно… — Идем, — Соколов, бережно обнимая Любу, повел ее в осенний вечер.