Смерть - это только начало.

      С последнего осмотра прошло три недели, Стефан так и не разговаривал со мной. Он предпочитает делать вид, что меня не существует. Даже когда наш малыш впервые меня пнул, а это было несколько дней назад, Стефан даже не отреагировал на эту новость. Признаться честно, это был удар для меня. Стефан ведь всегда очень трепетно относился к нашему ребёнку, а теперь, из-за какой-то ошибки, он полностью игнорирует наше присутствие. А ещё… как бы больно ни было признавать, но, кажется, у него есть любовник. Да… Я много времени отрицал это, но не могу же я игнорировать очевидные вещи? Запах – раз; длинные волосы на одежде – два; засосы – три; разговоры по телефону, в которых он при мне называет собеседника «котёнок» - четыре. И что мне теперь делать? А сейчас Стефан долго не приходит домой. Уже полвторого ночи, а он даже не позвонил, и на мои звонки не отвечает. Я пытался отправить ему СМС, но он не отвечает и на них. Может просто потерял телефон? А опаздывает, потому что его задержали на каком-то важном совещании?       - « Ага, как же, на совещании. Неужели ты такой наивный, Дом? Ты же вырос в семье, где правили Ложь и Лицемерие, неужели всё ещё веришь в любовь? Стефан дал тебе ясно понять, что ты волен идти трахаться с кем угодно, как это делает он сам. Наивный омежка. Веришь, что такой альфа как он, мог положить на тебя глаз? Да ещё и влюбиться? Эх… Тебе не детей рожать надо, а самому в игрушки играть,» - говорил мне внутренний голос. И почему ему вечно нужно всё испортить? Стефан меня любит! ОН ЛЮБИТ! ЛЮБИТ МЕНЯ! ТОЛЬКО МЕНЯ!       На первом этаже хлопнула дверь, и я, схватив плюшевого медвежонка, быстро спустился вниз. На пороге стоял альфа, и стоял он не один - Стефан держался за Аластора, нашего дворецкого, и было видно что он пьян. Да-а-а… вид мужа желал оставлять лучшего. Под глазом синяк, на губе кровоподтёк, на щеке царапина, будто он проехал ей по паркету около метра. Одежда же Стефана была безвозвратно испорчена. Рубашка разодрана, брюки и пиджак ещё можно было вернуть к жизни, если их постирать и погладить. А ещё от Стефана так несло алкоголем, что меня замутило и я быстро сорвался в туалет, чтобы поделиться своим ужином со всем миром в общем и с «белым другом» в частности. Вернувшись в холл, я застал туже картину, что и до этого, только теперь рядом со Стефаном стояли Грегори и Стайлз.       - Стефан, милый, что с тобой произошло? Где ты был? Я так волновался.       - Волновался? Ты? Да как ты вообще смеешь со мной говорить, шлюха?!       - С-стефан, я н-не понимаю… Что случилось? – Господи, только бы не заплакать, только бы не заплакать. Я сильный, я выдержу…       - Хочешь знать где я был?! Я расскажу где я был! Сначала был в клубе. Да-да, в том самом, где работает Франсис. Знаешь, он такой неугомонный в постели, не то что ты, серая мышь. Франсис полностью удовлетворяет меня, а ты так не можешь. Я долго его трахал, брал его хрупкое тело, ласкал, нежил. У него-то нет такого брюха, как у тебя! А как он изгибался подо мной? О-о-о… Его стоны…       - Заткнись! Хватит! Замолчи! НЕ СМЕЙ ГОВОРИТЬ О НЁМ ПРИ МНЕ! ТЫ МОЙ МУЖ! ТЫ ДОЛЖЕН ЛЮБИТЬ ТОЛЬКО МЕНЯ! ТЫ ЛЮБИШЬ МЕНЯ!       - Я? Люблю тебя? Да как тебя вообще любить можно? Задница тощая, тело костлявое, внешность невзрачная. Я никогда тебя не любил. Хочешь знать, зачем я говорил тебе, что ты самый луший, красивый, нежный, любимый? Потому, что я любил только Франсиса. Он мой омега. А от тебя мне нужен был лишь ребёнок. А теперь мне не нужен и этот плод.       - Ай! – я упал на пол, придерживая живот. Больно! Кто-нибудь! Скорую! Чёрт побери, как же больно! Что случилось? Низ живота будто режет изнутри. На задворках сознания я услышал голос Аластора: «Миша, скорую! Срочно!Стайлз, Грегори положите его на диван!». И странный, истеричный смех Стефана.       Какой приятный запах, он обволакивает меня… что-то знакомое… цитрусовое… Филипп? Что он здесь делает? Чёрт, как же больно! Неужели меня пытают? Нет, меня везут, но куда?       - В операционную его! Быстрее! Доминик, малыш, ты меня слышишь? Я здесь, я с тобой. С тобой всё будет хорошо. Ты справишься, - Филипп, это его голос. Он рядом. Да, я справлюсь, Филипп… Я смогу. Стоп! Что значит в операционную?! Мне нельзя делать никаких операций! Это может навредить ребёнку! Филипп, ты меня слышишь? Спаси моего ребёнка! Филипп!       Мы остановились. Чувствую, как меня переложили. К коже прикасается что-то холодное, а потом кожа становится обнажённой. Они что, режут мою одежду? Ладно, пусть режут. Лишь бы они спасли моего малыша. Мне на лицо то-то надели, и стало тяжело дышать… темнота, она обволакивает меня… как же хорошо. Сквозь темноту слышу чей-то тихий, но обречённый голос: « Он умер. Мы не смогли спасти ребёнка, но омега вне зоны риска.» Умер? Кто умер? Ребёнок? Ничего не хочу знать… Хочу в эту темноту… В ней так хорошо…       В следующий раз я очнулся уже без такой сильной боли. Низ живота всё ещё побаливал, но во всём теле ощущалась такая лёгкость, будто я избавился от какого-то груза. Я автоматически потянулся рукой к животу и к своему страху ничего там не обнаружил. Только теперь до меня дошёл весь смысл слов : « Он умер. Мы не смогли спасти ребёнка, но омега вне зоны риска.» Мой малыш… Мой сыночек… Я так любил тебя… Я и сам не заметил, как по моим щекам потекла солёная влага, оставляя на коже мокрые дорожки слёз.       Дверь с тихим скрипом открылась, и на пороге появился Филипп. В глаза сразу бросился его уставший вид, помятая одежда и синяк на скуле. Заметив мой взгляд, осматривающий синяк, он с лёгкой печальной усмешкой произнёс:       - Твой муж постарался… - а потом усмешка пропала, показывая его усталость и всю горечь, что он прожил за последние несколько часов, - Доминик… мне жаль. Мы, правда, старались. Мы сделали всё, что могли, но и мы не всесильны… Я сожалею… Если бы я мог… Клянусь, я бы всё сделал…       - Хватит. Я всё понимаю, Филипп. Ты не виноват. Это моя вина… Я не уберёг себя от стресса… Я… Я… - по моим щекам опять потекли слёзы, но должного облегчения они в себе не несли. Я знаю правду о Стефане. Я свободен. И это… то, что случилось с ребёнком… Думаю, эта трагедия поможет мне измениться. Филипп подошёл к моей кровати, и ничего не говоря, обнял. Я чувствовал, как он гладит меня по волосам, слышал, как он шепчет мне то, что должно было меня успокоить, но должного эффекта не произошло. Я всё также продолжал плакать, пока не уснул. Слёзы и операция настолько вымотали меня, что я забылся крепким и беспокойным сном.