***
Чунмён начал чувствовать альфу, как только встретил его. И если альфа не пытался выйти на ментальную связь, то Чунмёну это удалось легко. Видимо, как рассуждал Чонин-ши, причиной послужил юный возраст омежки — дети более чувствительны, чем взрослые. После течки, что длилась всего два дня, Чунмён понял — теперь уже не будет так, как прежде. Он больше не ребёнок, а омега, которой посчастливилось встретить истинного альфу. Он знал о том, что альфы и омеги встречаются, чтобы создать семью и растить детей, но полового воспитания не получал, поэтому сразу после течки папа усадил его на кровать и начал рассказывать обо всём. У Чунмёна, конечно же, возникли вопросы, но задавать их не стал. Не потому что не доверял папе, которого считал лучшим другом, а потому что чувствовал — ответы нужно искать не среди книг и разговоров, а вместе со своим истинным альфой, но как его найти? Мальчик до сих пор корил себя за то, что убежал тогда, в больнице. Страх неизвестного раннее чувства оказался сильнее любопытства, и сейчас Чунмён злился на себя из-за этого. Через несколько дней, когда мальчик читал книги, что задали в школе на каникулы, он ощутил холод в области шеи. Будто он находился на улице, но ветер дул только на его шею. Он понял, что это ощущения его альфы, что альфа сейчас на улице, но верхняя одежда не застёгнута до конца. Поначалу омежка пытался смириться с этим новым ощущением, но с каждой секундой волнение нарастало. А вдруг альфа простудится? Вдруг потом будут осложнения? Чунмён не понял, как он догадался, но инстинкты омеги стали просыпаться, что спали с самого рождения в его теле и ждали часа своего пробуждения. Он, закрыв глаза и представив лицо альфы, которое запомнил, казалось, навсегда, попросил его закутаться в шарф. Через несколько минут он понял, что его услышали, а ещё через несколько минут холод исчез. Подобное повторилось несколько раз. Каникулы шли к концу, но Чунмён, который обожал школу и с нетерпением ожидал встречи с одноклассниками, сейчас не испытывал ничего подобного. Он часто сидел перед окном до тех пор, пока фонари на улице не гасли. Он часто вспоминал образ альфы, который был старше, который был очень красивым и сильным. Он часто обращался к нему, желал доброго утра и спокойной ночи, но ответа не слышал. И с каждым днём ему казалось, что он не нужен альфе, что он слишком мал для любви и столь серьёзного факта под названием истинность. До тех пор, пока вновь не почувствовал холод в области шеи. Всё как обычно: просьба натянуть шарф, ответная реакция, которая сменяется уверенностью. А потом… Потом он почувствовал тепло в груди. Чунмён растерялся, когда сидел за столом и пытался выразить свои чувства через кисточку и акварель на альбомном листе, но ничего не предпринимал. Тепло разливалось, грело его, и мальчику показалось, что в нём ничего, кроме спокойствия, нет. — Только дождись меня. Кисточка выпала из маленьких рук. Чунмён посмотрел в окно и понял, что улица, которую он видит с самого детства, стала ярче на несколько тонов. Рука сама потянулась к груди, туда, где часто-часто билось сердечко омежки. — Дождись. Я обязательно найду тебя. Судорожно вздохнув, Чунмён подхватил кисточку и потянулся к жёлтому цвету. Он разговаривает с ним, просит дождаться. Он нужен ему, своему альфе! Нужен даже таким, маленьким мальчиком-школьником! — Но как? Мы в таком большом городе… Кисточка сама вырисовывала яркие жёлтые линии на листе. — Поможешь мне? — Я? Кисть на мгновение остановилась, а после вновь подчерпнула жёлтого из баночки. — Я помогу… Не знаю как, но сделаю всё, чтобы мы вновь встретились. — Мой хороший. От услышанного обращения омежка совсем растерялся. Он ведь представлял себе ментальный разговор с альфой, тогда он думал, что будет самым счастливым. Но реальность оказалась в тысячу раз прекраснее. Чунмёну было мало места в комнате, всегда казавшейся огромной, ему хотелось бегать и кричать в голос от счастья, захотелось танцевать, что ему никогда не нравилось. Столько эмоций и радости было слишком много для мальчика! Улыбнувшись, омежка вдруг макнул кисть в оранжевый цвет. — Меня зовут Чунмён. Среди широких жёлтых линий начали расцветать оранжевые круги. — Ифань. Зелёный цвет. — Ифань, — тихо произнёс Чунмён, беря новый лист для рисования.***
— Бэкхён-и! Бэк рассмеялся, услышав столь милое обращение к себе. Омега решал задачи по химии в своей комнате, а потому и не заметил прихода Чондэ. — Чон-где-я! — отозвался Бэкхён, после чего альфа вошёл в его комнату, закидывая портфель на кровать и снимая чёрное пальто. — Йа, ты чего вещами раскидываешься? — возмутился омега, — Я только что прибрался в своей комнате! — Твоё, моё, наше, — сказал альфа, широко улыбаясь, — Как твоя успеваемость в лицее? Двоек нет? — Сегодня три получил по химии — это моя первая тройка в старшей школе к слову. Но учитель пошёл навстречу — завтра пересдача, — омега вытянул руки, размял пальцы и поудобнее устроился на стуле. — Я с химией дружу, могу помочь, — Чондэ тут же сел рядом с омегой на свободный стул, ослабив галстук. — Ты хотя бы руки помой, — хмыкнул Бэкхён, — Чего такой быстрый? — О, простите! — театрально вздохнул Чондэ, скрываясь из виду, на что Бэкки рассмеялся. Пока альфа мыл руки и переодевался в домашнюю одежду, Бэкхён решил проверить духовку, в которой томился ужин. Очередной рецепт от бабушки должен оправдать себя — бабушка Бэкхёна плохое не посоветует. Когда омега вернулся в свою комнату, альфа уже разглядывал задания в тетради, одетый в серые штаны и белую футболку на размер больше. Бэкхён, ведомый странными чувствами, купил альфе футболку для дома, но промахнулся с размером, однако Чондэ носит её и, похоже, вовсе не собирается снимать. — Эта футболка скоро с грязи лопаться будет, — сказал Бэкхён, садясь рядом. — Я её стирал на днях, — коварно улыбнулся Чондэ. — Когда? — удивился омега. — Когда ты был в модельной школе, — как ни в чём не бывало, отозвался альфа, вновь углубляясь в задания, — Я видел баннеры. — Да, мне Чанёль писал, что их вывесили раньше времени… Бэкхён не договорил, потому что Чондэ смотрел на него. Альфа всё ещё помнил, как он с коллегами возвращался с обеда на работу и как его взгляд зацепился за Бэкхёна на баннере. Он стоял напротив баннера и не мог пошевелиться, потому что взгляд омеги пригвоздил его к асфальту, гипнотизировал, затягивал. Чондэ мог поклясться — коллеги-альфы сожрали Бэкхёна глазами, некоторые и вовсе обслюнявили свои воротнички отглаженных рубашек, а омеги готовы были лопнуть от зависти и злости. И Чондэ не мог поверить своим глазам, ведь эта неописуемо красивая и очаровывающая омега живёт с ним, он и эта омега помолвлены, а их родители ждут известий о грядущей свадьбе. Альфе хотелось кричать в голос, рвать волосы на себе, потому что омега не видит в нём альфу и не желает видеть. А он с ума сходит, стоит Бэкхёну пройти мимо, потому что рядом с омегой в нём просыпается зверь, лютый и оголодавший, готовый сорваться в любой момент. Бэкхён смотрит на него внимательно, пытаясь прочитать в глазах альфы что-нибудь, отчего его лицо вытянулось, придавая ещё больше шарма, а Чондэ тушит пожар внутри себя и старается контролировать свои эмоции. Альфа пытался сказать что-нибудь, но язык не поворачивался. Затянувшуюся тишину нарушил заливистый смех Бэкхёна, отчего на лице омежки появилась прямоугольная улыбка. Чондэ готов был вечно смотреть на неё. — Ты сейчас такой серьёзный был! Я даже на минутку удивился и успел испугаться! — Не надо пугаться, — тут же отозвался альфа, улыбаясь, — Я же белый и пушистый… — А на самом деле хитрый и волосатый! — смех омеги стал громче. — Волосатый? Я — альфа, и альфа должен быть могуч, волосат и пахуч! Бэкхён свалился со стула и принялся бить пол кулаком. — Ты с каждым днём всё больше и больше становишься похожим на Чанёля, — завыл Чондэ, — Такой же тюлений смех и привычка бить всё вокруг. Всевышний, прошу, не превращай мою омежку во вторую версию Чанёля, иначе я не выживу! — Чондэ, — позвал Бэкхён альфу, успокаиваясь, — Хочешь ты этого или нет, но тебе придётся подружиться с Чанёлем. Он мой родной и любимый брат. — Я понимаю, просто, — альфа подбирал правильные слова, отчего его брови потянулись вверх. — Э… Чондэ, сиди так, окей? — омежка ринулся к полкам, — Не шевелись и не дыши! — Мне нужен воздух, так что я буду дышать, милый. И не говори мне, что всё дело в моих бровях! — Я не успокоюсь, пока не измерю образовавшийся угол транспортиром!