Тандем

Закари Я подхватываю тебя на руки и спешно озираюсь. Снайпер сидит на крыше, и я понимаю, что если оставить тебя, то могу еще успеть его догнать... Но ты издаешь слабый стон, и все мысли о мести тут же вылетают из головы. Счет идет на минуты. Я должен тебя спасти. Я вызываю скорую, тем временем осматривая твое тело. Синяки на шее - засосы, которые я тебе оставил прошлой ночью... Царапины на плечах... Вот, чуть ниже грудины, пулевое отверстие. Входное, выходного нет. Значит, пуля застряла внутри, и я должен ее вытащить. Скорая приезжает почти мгновенно, видимо, были в нашем районе. Глядя на мои трясущиеся от волнения руки, санитар отстраняет меня от тебя.  - Доктор Уно, вы же знаете, что родственников лечить нельзя?.. - спрашивает он. - Но... мы же не родственники!.. - мой голос прерывается от волнения. Санитар качает головой. - То, что вы не делали объявления о вашей свадьбе, вовсе не значит, что никто о ней не знает. - Я потрясенно смотрю на него. И лишь секундой позже достаю кольцо из кармана брюк. У тебя на шее на цепочке висит точно такое же... - Вы можете навещать больного. Но Вы не можете его оперировать. Да посмотрите сами, в каком Вы состоянии!.. Только тут я начинаю осознавать, в каком шоке я нахожусь. Ты тяжело ранен, почти мертв. Но и я тоже полумертв от беспокойства. Руки дрожат, в глазах плавают черные точки, сердце опять вспомнило о своей тахикардии. Да мне и ударная доза валерьянки не поможет. Я еду с тобой в больницу. Тебя увозят на срочную операцию, а я остаюсь сидеть в коридоре. Переживать и молиться. За тебя. Я не замечаю, как проходит время. Когда доктор выходит и говорит, что операция прошла успешно, и завтра я смогу тебя увидеть, я почти ничего не понимаю. Только то, что ты жив и будешь жить... Но почему я не смогу видеть тебя прямо сейчас? За окном уже стемнело, а я не заметил как. И теперь я должен идти домой... но без тебя не смогу заснуть. И я в полусне-полуяви двигаюсь вначале домой, потом в кровать - без тебя она такая огромная и пустая! - на секунду закрываю глаза... когда открываю, уже утро. Я сижу снаружи твоей палаты, и меня не пускают внутрь. Родственникам пока нельзя, только врачам. Видимо, операция была не такой уж успешной...  Ко мне подходит комиссар Грин. Что он здесь делает? - Доктор Уно... Почему вы сидите здесь, а не там?  Я молча поднимаю руку с кольцом. Он слегка отшатывается. Видимо, такого поворота событий он не ожидал. - Вы... это все ваши бандитские разборки? Во что вы втянули моего сына? - Вашего... кого? - мой голос чуть более хриплый и тяжелый, чем обычно. Я сильно устал. Но, подняв голову, я вижу искреннее переживание в глазах Грина. Отец? - Сына, моего единственного сына, Кристиана. Во что Вы его втянули? Он такой хрупкий и ранимый... - Вы совершенно не знаете его, комиссар. И Вы тоже, мистер Лайм, - говорю я подошедшему к нам Мэтью Лайму. Он все слышал - ну и пусть.   Мужчины смотрят друг на друга с напряженной и яростной тоской. - Так вот кого она выбрала, - с горечью говорит Мэтью. - Действительно, слишком молодой... Тебе хоть двадцать-то было?.. - Нет. Девятнадцать, - убитым голосом отвечает Грин. Роджер Грин, вдруг вспоминаю я. - Никаких разборок сейчас, - я прерываю их разговор своим резким тоном. - Крис еще очень слаб. Он только что после операции. Если Вы, - киваю я на Грина, - хотите его увидеть, прошу заранее продумать, что и как Вы ему скажете. Он заслуживает знать правду... хотя вы и не заслуживаете звания его отца. Вы оба. Роджер Грин опускает голову. Мэтью Лайм вскидывает подбородок - этот жест я так часто видел в твоем исполнении... У меня ноет сердце.  - Это не вы спасли его от рабства у Госпожи! - бросаю я. Грин резко поднимает голову: я впервые делаю такое четкое признание.  - Что, комиссар Грин, хотите меня арестовать? Давайте. Арестовывайте. Отправьте меня на электрический стул. Только знайте: Ваш сын меня меня любит. И я его люблю. И если Вы меня убьете - он тоже умрет. И никогда не назовет Вас своим отцом. Разве Вы не хотите этого? Я абсолютно уверен в своих словах. Никогда в жизни ни в чем не был так уверен. - А Вы, мистер Лайм. Выясните, кто его заказал. Убейте его врагов. Проявите хоть какую-то заботу о нем!.. Я сжимаю руки в кулаки. Мой голос еще более хриплый, чем обычно. Перед глазами мутнеет. Я моргаю - с лица капает что-то... мокрое, соленое... Слезы? Я не плакал уже давным-давно. С тех пор, как умерли мои папа и мама... Две руки с разных сторон протягиваются ко мне. Потом обе опускаются. - Закари... - Доктор... Они переглядываются. Потом первым говорит Лайм. - Закари... Это был один из моих конкурентов. Он хотел устрашить меня. Я с ним разберусь.  - Доктор... Я не буду Вас арестовывать. Я еще в тот вечер, год назад, понял, как Вы ему дороги... Только не оставляйте уж очень явных улик. Иначе мне придется уйти из полиции. Я улыбаюсь сквозь слезы.  К нам подходит медсестра, стройная русоволосая девушка со скромной улыбкой.  - Доктор Уно, Кристиан очнулся. Можете пройти к нему. А вы... кто из вас отец Криса?.. - Я, - синхронно отвечают мужчины. Потом так же синхронно смотрят друг на друга и говорят: - Он. Она смеется.  - Ну, если вы оба отцы, то оба приходите завтра. Сегодня Крис будет не в состоянии вас видеть. И... оставьте ваши телефоны, - она слегка краснеет, смотря на комиссара Грина. Я уже не смотрю на все это. Я захожу к тебе. Кристиан Коридоры.  Сколько суток я провел в них?  Три неуловимые секунды, когда меня крепко толкнули в спину, а потом мир исчез, вместили целую жизнь. Звезды над горячим источником, раскинувшийся под самолетом Денвер, мутная жидкость в шприце, мотель "Голова индейца", наш совместный прыжок с моста, запланированный в следующем месяце, финал вьетнамского проекта, отодвинутый на год вперед, десятилетие нашего с тобой памятного купания... Потом тьма быстро, без перехода, стала ослепительным светом, сочащимся, хлещущим из белых стен. Сколько суток? Кажется, я бежал по ним уже сотни лет.  Что такое "сотни"?  Что значит "бежать"? Что такое "я"?  Где я, кто я, куда я, куда... Мир заполнен ледяными стенами и обжигающим светом - а еще болью. Боль в этом новом мире повсюду. Стены излучают боль, каждый поворот усиливает боль, свет кричит, воет от боли, и еще кто-то пытается кричать, но никак не может вспомнить, как это делается.  К этому новому миру надо привыкать. Учиться жить среди лабиринта нескончаемой боли. Каждый шаг пронзает насквозь, каждый вдох сжигает дотла, каждый выдох разъедает в прах.   Этот лабиринт не закончится никогда.   Вальяжный, ленивый, сиплый от яда голос Кобры.  Ты никогда не сможешь прекратить бежать.  Истеричный, повизгивающий, захлебывающийся кровавой рвотой голос Ромеро.  Беги. Беги! Беги! Беги, убегай из своей головы, сжигай себя бегом, а мы посмотрим.  Я бегу. Я заслужил это. Я буду бежать.  Бедный Зак, мы с тобой так и не вернемся в наш дом.  Зак.  Закари. Твое имя пробивает слепящее пространство лабиринта темным сгустком пламени, теплом рук, бережностью объятий. Тепло окутывает меня так же стремительно, как до этого - безвыходные коридоры.  Беги, путеводной нитью ведет меня твой голос. Ко мне. Беги ко мне.  - Зак, - пытаюсь позвать я, но протолкнутые в горло трубки мешают говорить.   ... ........... ...... Это потолок? Это вид из окна? Это улица возле "Укуса мурены"? Это отражение? Кажется, все-таки потолок. Меня укусила мурена, в спину. Теперь я лежу на дне, среди песка и ила, а вокруг снуют яркие рыбки и высятся кораллы. Скоро ты нырнешь и достанешь меня на поверхность, только я уже больше не смогу дышать.  Что-то мерно шипит и попискивает рядом. Искусственная вентиляция. Значит, не мурена. Это была пуля, а я в больничной палате. А ты звал меня, поэтому я смог выжить. Значит, и ты жив.  Какая прекрасная штука - логика. Мои утешительные выводы убаюкивают меня, а когда я открываю глаза вновь, мою руку сжимают твои пальцы. Я еще не вижу тебя, но тепло твоих рук не спутаю ни с чем на свете.  - Зак, - шепчу я. - Я думал, я навсегда застрял в этом лабиринте... Закари Я захожу в твою палату быстрым шагом. Ты лежишь там совсем один. Твое лицо совершенно лишено красок. Больше всего ты похож на мертвеца.  Твои белые волосы... белая кожа... сейчас она перестала сиять и стала светло-серой - как матовая бумага. На секунду мне кажется, что глаза под веками у тебя красные. И как я не догадался раньше? Я ведь знал капитана Грина, он жил на соседней улице. Альбинос. Как и ты... Но тут ты открываешь глаза. Мутные, как у новорожденного младенца. Нежно-голубые, словно небо у самого горизонта. - Закари... Ты явно не видишь меня, просто бредишь. И даже в бреду думаешь обо мне. Ты так меня любишь... Я сажусь рядом и беру тебя за руку. Целую в середину ладони. Рука висит безвольно. Но я знаю: настанет новый день. И тогда ты проснешься. И мы снова будем вместе. Бывший убийца... и талантливый писатель. Закари Уно и Кристиан... Лайм или Грин - все равно. Я всегда буду рядом. Всегда буду любить тебя. В этой жизни - и за ее гранью.