***
В начале февраля* вся старшая школа Розелль, или ее большинство, просыпается рано утром, чтобы привести себя в порядок и осознать, что двухмесячные каникулы закончились, и начинается, как говорится, самое веселое. Сонные дети спешат в уже людный двор, чтобы встретиться с одноклассниками и пообщаться с ними, ну, или просто спешат, чтобы не получить от учителей за опоздание в первый учебный день. После каникул вся школа словно встает на свои места: лузеры становятся лузерами, а короли восседают на своих почетных позициях. А также появляются новенькие. — Доброе утро, мистер Кларксон, чудная прическа. — А ты здорово подкачался в своем спортивном лагере, Стив, молодец. — Слышала, в этом году в нашем классе целых три новеньких, надеюсь, симпатичных. Отовсюду доносятся счастливые или не очень голоса детей, ведь именно сегодня они поймут, каким будет их дальнейший учебный год. В этой школе все решается первым днем, так было и будет всегда. Вот только не все новички об этом знают, но о них есть, кому позаботиться. Школьные задиры – особый статус. Они не трогают никого, кто доказал тот факт, что находится с ними на одном уровне, а вот остальным обитателям стоит побояться. И в первый день у хулиганов есть своя, особая задача. Напугать учеников всей старшей школы.***
В этот понедельник я не спал уже в половину восьмого утра, и дело не в том, что я так рано проснулся. Я не ложился и вовсе, все думал о том, с чем мне придется столкнуться в новой школе. Каждый раз я надеялся на мирное существование, просто мечтал стать невидимкой для абсолютно всех учеников. У меня никогда не появлялось друзей в школах, я ведь начинал вести себя, как грубый подонок. Исключением был лишь Джек, с которым мы познакомились в моей первой школе, и который подвергался нападкам старших. Я просто защищал его, и его мама после этого даже звала меня на чай. Джек был для меня братом, но потом я переехал. И снова. А потом оказался в Сиднее, где нет ни единой души, с которой я мог чувствовать себя так же раскрепощено, как с моим единственным и потому лучшим другом. Я мог бы думать об этом бесконечно, но тогда мне пришлось бы опоздать на уроки, а это явно не приветствуется учителями. Одевшись в простую черную футболку и черные скинии, я зашнуровал свои кеды, скидал в рюкзак несколько новых тетрадей и побежал на кухню. Сколько я себя помню, мама всегда кормила меня на завтрак карамельными хлопьями с молоком, а с собой давала термо-кружку, в которой обязательно был ароматный чай, и я мог пить его весь день. К моему удивлению, никаких хлопьев, никакой кружки, и даже никакой мамы не было в пределах кухни, и мне пришлось готовить себе завтрак самому. Я ведь достаточно взрослый, чтобы сделать это? Думаю, что так. Будучи до жути непунктуальным, я ухитрился потерять времени счет, и очнуться от своей дремы (еще бы, бессонная ночь давала о себе знать) за пятнадцать минут до начала урока. Радовало только то, что расстояние от дома до школы было настолько мизерным, что я мог увидеть такой пугающий бежевого цвета фасад из окна кухни. Крикнув что-то на прощание в пустоту (предполагалось, что родители проводят меня), я схватил рюкзак и помчался к зданию преисподней, в которой мне предстояло встретиться с самим Сатаной и взять у него свое расписание. Возможно, я слегка преувеличиваю, и наш директор, плотный и высокий мужчина с седыми усами, не такой уж плохой. Я всегда преувеличиваю, такова моя дурацкая натура. Сколько я себя помню, моя речь, такое же редкое явление, как комета Галлея, всегда была насыщена сарказмом, иногда даже призрением, я просто не говорил с людьми, которые мне не нравились, а еще я не любил себя. Не представляю, как можно быть одновременно и паршивым идиотом, ненавидящим себя, и самовлюбленным олухом, однако вот он я. Майкл Гордон Клиффорд – ошибка природы и самое прекрасное ее проявление. Человек-противоречие и просто замкнутый в себе подросток, не имеющий друзей, но имеющий наглость. Напыщенный упырь, ненавидящий таких же, как я сам. Двумя словами, конченый придурок. И вот я захожу в школу, такую большую и красивую, словно манящую в свои сети, на стенах здесь везде развешаны яркие постеры, в светлых коридорах стоят голубые шкафчики, и каждый ученик трется возле своего, скоро и я присоединюсь к ним. Панорамные окна выходят на школьный двор, где небольшими кучками отшиваются малолетние кретины, такие же, как и я, только имеющие друзей (во всех смыслах этого слова). Прищурив глаза, я скептически осматривал помещение изнутри, когда ко мне подошли два не очень высоких парня, одетых в бомберы. Футболисты? Неужели я снова стану жертвой? Как и ожидалось. — Доброе утро, ты, очевидно, новенький, — один из них, паренек с непослушной кудрявой челкой, лезущей в глаза, и неприятной ухмылочкой, произнес, поправляя идеально сидящий на плечах бомбер, — я Эштон, а это мой друг Калум, и мы хотели бы познакомиться с тобой. Как тебя зовут? — Майкл, — буркнул я, отводя от них взгляд. Признаться, их некое радушие меня очень удивило, только вот мне уже удалось поймать на себе несколько пристальных взглядов. Эти двое решили сделать из моего прибытия в школу шоу? — и что вам от меня нужно? — Как грубо, Майкл, — чудак по имени Калум, смуглый парнишка с густыми черными волосами (и бровями), удивленно приподнял брови, делая шаг вперед. Попятившись, я наткнулся спиной на шкафчик по доброй традиции фильмов о тинэйджерах, — хочешь, я подучу тебя этикету старшей школы Розелль? — Нет, спасибо, обойдусь, — я легонько отпихнул этого надоедливого футболиста, делая шаг вперед, но тут же был резким движением припечатан обратно. Эштон оттолкнул меня, и я врезался спиной в чей-то шкафчик, издавший неимоверный грохот. Я услышал громкий вскрик где-то недалеко от себя и, тут же повернув голову в нужную сторону, столкнулся с разъяренным взглядом кудрявого, — я вам третий раз повторяю: ничего мне от вас не нужно, отпустите. — Как жаль, Майкл, что ты оказался таким отморозком, и нам придется каждый день проводить с тобой исправительные работы, — процедил Эш. Его кудрявая челка щекотала мой лоб, так близко он находился, и я буквально чувствовал запах ржаного хлеба, с которым он ел сегодня сэндвич на завтрак. — Идите вы все нахер, — мне пришлось оттолкнуть и его тоже, после чего направиться в кабинет директора. Я ловил на себе недоверчивые, даже презрительные взгляды некоторых учеников, и это неимоверно раздражало. Я заработал себе негативную репутацию с первого же дня, и мне было, если честно, плевать на это. У меня не будет здесь друзей. Десять лет не было, и сейчас не произойдет чудо. В кабинете директора пахло лаковым покрытием, кожзаменителем и лысиной. Все стены его не самого большого кабинета (я видел и попросторнее) были покрыты деревянными панелями, пол тоже был деревянным, и, о чудо, стол был из того же материала. Словно я попал в кабинет Сатаны-фетишиста на деревянные поверхности. Сам же директор, мистер Кларксон, восседал в своем кресле, которое, кстати, было единственным не деревянным предметом мебели во всей комнате, и сортировал разноцветные бумажки в своей папке. Когда я вошел, он с удивлением посмотрел на меня, пробубнив что-то вроде «возьми свое расписание у секретаря», после чего немедленно вернулся к сортировке документов. К моему удивлению, секретаря не было на рабочем месте, так что я просто вытащил из пачки «расписания» листочек со своей фамилией и принялся его изучать. Первый урок: литература. Не так страшно, как я представлял. К моему счастью, нужный кабинет располагался на первом этаже, и я нашел его без труда. Правда, все мои мысли занимало лишь одно: учителя любят представлять новеньких детей в школах, а я не хочу больше привлекать ничье внимание, особенно если со мной в классе окажутся эти два мерзких типа, что атаковали меня сегодня в коридоре. У меня и без них есть заботы. Выжить, например. Конечно, уроки литературы ничем мне не грозили, и я мог бы спокойно отдохнуть на них, но вот с физикой дело обстояло иначе. У нас была взаимная ненависть с того самого дня, как я впервые открыл тот самый учебник. В течение года я каждый день писал на его страничках слово «ненавижу», а в последний учебный день сжег прямо в школьном дворе. Стоит ли говорить, что по физике у меня всегда была и будет тройка? Думаю, нет. Но до физики, последнего моего урока на сегодня, было еще далеко, и я, немного ссутулившись, пробирался сквозь толпу учеников прямо в свой класс литературы. Отличный урок, чтобы немного вздремнуть, на самом деле, но кто сказал, что я так легко отделаюсь в первый свой учебный день в старшей школе Розелль? Никто не говорил. И моя спонтанная мысль о том, что ждать меня здесь будет сладкий сон, медленно растворилась в воздухе, лишь только я переступил порог класса. Виной всему были два силуэта возле дальнего окна, одетые во все те же бомберы и выглядящие все так же нахально и неприятно, как и десятью минутами ранее. Калум и Эштон, нахмурившись и поджав губы, смотрели на меня, и я готов поклясться, они оба уже придумали план моего полного уничтожения. Или я возлагаю на них слишком сильные надежды, и они оба достаточно глупы, как и многие члены футбольной команды, которых я встречал. Многие дети в этом классе не понравились мне с первого же взгляда. Почему я вообще стал обращать на них внимание? Скорее всего, виной этому послужила моя догорающая надежда на удачный поиск друзей в этой дурацкой школе. Однако, благодаря своему во многом предвзятому отношению ко всему человеческому виду, я тут же разочаровался в 9/10 всего чертового класса. Лицемерные и шлюховатые девушки; серые мышки, которые тихонько сидят в своих уголочках, но всем своим видом показывают, как сильно нуждаются в компании; наглые и самоуверенные парни, каждый из которых уверен, что ему отдастся каждая шалава в этом здании; ботаники и задроты, которые своим сарказмом готовы прожечь даже меня. Эти люди не для меня, увы. Так же, как и публичное представление перед классом, только вот… — Здравствуйте, класс, поприветствуйте нашего нового ученика, Майкла Клиффорда. Иди сюда, Майкл, представься. Я действительно должен это сделать?