madness'n'reasons

Я совсем не горел желанием говорить с Калумом. Однако его безразличный взгляд темно-карих глаз приковывал меня, а неуверенные руки Люка продолжали толкать меня в спину. Я решил, что без блондина никуда не пойду и, крепко схватив его запястье, потащил в сторону Худа. Тот не отрывал от нас свой взгляд, чуть наклонив голову и положив руки на колени, и это состояние молчаливого парня меня немного пугало. Мы подошли и молча сели возле Калума, мне пришлось приложить все усилия, чтобы не смотреть на него с раздражением, ведь в памяти все еще всплывали моменты нашей первой встречи и небольшой драки, завязанной Ирвином. Задумавшись над странной переменой, произошедшей в мальчике, я совсем перестал замечать окружающий мир, и вырвал меня из мыслей только негрубый, но ощутимый толчок в бок. Люк. Он продолжал пытливо пялиться на меня своими безумными глазами, и мне даже пришлось сглотнуть скопившуюся слюну, чтобы заговорить первым. — Эм, привет, Калум, — я проговорил эти слова, так и не поднимая взгляда, скованно натянув рукава свитера на пальцы. Люк все еще смотрел на меня пытливым взглядом, казалось, совсем не замечая моего невольного собеседника, хотя буквально пару минут назад еще толкал меня в его сторону. — Что вам от меня нужно? — отчетливо, но очень тихо произнес парень, не сводя с меня холодного взгляда черных глаз. Казалось, он забыл, как моргать. — Ну, вообще, мне от тебя ничего не нужно, это Люк захотел… я вообще не имею к этому никакого отношения, — я буквально мог слышать себя со стороны: невнятную, бессвязную речь, обращенную мальчику с бесчувственным взглядом. Я казался себе настолько жалким в этот момент, что почувствовал мои щеки налились румянцем. — Я случайно проговорился ему про тебя, но дальше рассказывать не стал, и подумал, что лучше, чтобы ты сам это сделал, — быстро и почти шепотом пробормотал Хеммингс, смущенно опустивший взгляд и вцепившийся в мои рукава своими холодными и влажными ладошками, — пожалуйста, Калум, прости. — Да мне плевать, безмозглый идиот, — Худ нахмурился, но я готов поклясться, что на его лице на пару мгновений застыло выражение отчаяние и беспомощности. Он сжал челюсти, сквозь зубы выплевывая слова, кажущиеся более брезгливыми, — тебя же учат, что нужно думать, прежде чем говорить о других. — О чем вы? — я постарался перевести на себя внимание пытающегося сдержать свою ярость Калума, однако тот лишь отвернулся от нас, смешно сморщив нос, словно собираясь заплакать. Люк же делал какую-то дыхательную гимнастику, широко раскрыв глаза и устремив свой взгляд на мои волосы. Я подумал, что он так успокаивается. — Люк, не надо подходить ко мне, когда мы в школе, — спустя минуту молчания сказал Калум (я же остался проигнорированным), — я больше не злюсь на тебя. Но больше не говори ничего другим, понял? Хотя, можешь рассказать своему дружку, все равно ты тупоголовый, и ничего с этим поделать нельзя. — А зачем ты пришел в школу? — Люк, уже слабо улыбающийся, наклонил голову, глядя на Худа, — мама сказала, что тебе нельзя сегодня… — Я за Эштоном, — он в последний раз зыркнул в нашу сторону своими черными глазами и, поднявшись на ноги, ушел в сторону школьной стоянки. Я заметил, как он стал загибать пальцы на правой руке. Один палец на шаг. — Ну? — я посмотрел на Люка, как только Худ скрылся из поля зрения, — что за великая тайна такая? — Разве ты не знаешь, что нельзя говорить о людях то, чего они не хотят оглашать? Я пошел к нему, потому что моя Совесть сказала мне так сделать, — Люк выглядел, совсем как маленький ребенок, рассуждающий со взрослыми о вещах, очевидных только ему самому. В этот момент я подумал, что на его плечиках действительно сидят маленькие злой и добрый Люки, которые говорят, как нужно поступать. — Может, скажешь уже? — Хорошо, только заберем подносы, нельзя их тут оставлять, — мы двинулись в сторону того самого дерева, за которым нам пришлось обедать, и Хеммингс начал рассказывать историю, — года два назад Калум перевелся в нашу школу. Я почти не помню того времени, я тогда совсем с катушек съехал, — на этих словах он сильно покраснел, — но совсем скоро он появился в том самом центре реабилитации и психологической помощи, в который хожу я. Он ни с кем не разговаривал и очень сильно стеснялся всех детей и персонала. Он молча выполнял задания, которые ему давали, его тщетно пытались разговорить. А потом он познакомился с Эштоном и пошел на контакт. В конце концов, нам рассказали, какие у Калума проблемы, и почему они появились: его сестра, отец и бабушка с дедом разбились в автокатастрофе. Кэл совсем перестал есть. Он не ел около двух недель, начал падать в обмороки, и его госпитализировали. Врачи сказали, что у него нервная анорексия, да еще и ОКР. Вскоре его выписали, но ничего не изменилось, и тогда миссис Худ стала искать другие клиники. Я не представляю, как она держалась, если честно. В общем, это все. Извини за то, что заставил тебя понервничать. Я молча смотрел на уставившегося на носки своих кед Люка. В голове всплывала худая фигурка Калума, его пальцы, похожие на кости, обтянутые смуглой кожей, на которые я совсем не обращал внимания. Он правда был слишком худым для своего возраста, но мне вовсе не казалось это ненормальным. Мне было плевать. И теперь я задумался о других людях всерьез: что, если половина учеников страдают от разного вида расстройств, и никому нет до этого дела. И никто им не помогает. Почему люди обращают внимание на других, только когда им становится слишком плохо? Почему мы не заботимся друг о друге? И самое главное: почему я не лучше остальных? Весь этот день я старался отвлечь себя от мыслей о Люке и Калуме, о других, но то и дело разглядывал своих одноклассников, пытаясь рассмотреть шрамы на запястьях, мешки под глазами, тремор или другое странное поведение, и пару раз мой взгляд ловили, тут же испуганно отворачиваясь. Один раз я столкнулся взглядами с Кики, и та тут же покраснела, резко опустив голову, как бывает во всяких аниме. Только вряд ли я смогу быть для этой девочки идеальным принцем, как из ее любимой манги, в сюжет которой она наверняка вставляла саму себя и фантазировала о прекрасном будущем. Я вообще не похож на человека, хорошего в отношениях с людьми. А люди нехороши для меня. В этом вся проблема. Как я и обещал мисс Хеммингс, после школы я и Люк отправились гулять. Я позволил ему выбрать место самому, и он повел меня в сторону… школьной библиотеки. Мы просто уселись за длинный, покрытый потрескавшимся и поцарапанным в некоторых местах лаком стол, и Люк, достав из рюкзака потрепанную тетрадь, раскрыл ее на чистом листе. После этого он стал долго и пристально всматриваться в мое лицо, отчего у меня по спине пробежали мурашки, однако его лучистый взгляд будто говорил мне: «расслабься, Майкл, я же просто безобидный мальчик. Позволь мне делать то, чего пока что меня не лишили, и я тебя не разочарую, обещаю». Я не мог не довериться этому взгляду. Спустя несколько минут Хеммо все же взялся за карандаш, сильно обгрызенный с обратной стороны. Мальчик сильно нажимал на стержень, и линии получались яркими и немного грязноватыми. Он то и дело отрывался от листка, глядя мимо меня, поджимая сухие губы и начиная штриховать поверхность листа. Я старался посмотреть на результат, но практически ничего не мог увидеть из-за низко склонившейся лохматой головы Люка. Я мог заметить лишь то, что он ни разу не взял в руки ластик, ни разу не исправил, словно его руки изначально знали, что нужно делать, и ни разу не ошиблись. Чутье подсказывало, что лучше не отвлекать парня, так что я незаметно достал из кармана телефон, проверяя почту. «0 сообщений». Где-то в груди несильно сжалось какое-то существо, но я совершенно не придал этому значения. Когда Люк закончил рисование и позволил мне взглянуть на лист бумаги, еще недавно отливавший белизной, я увидел свое лицо, словно отраженное в альтернативной реальности. Грязные, яркие и сильные линии прерывались и снова сходились, и на простом рисунке я словно смог прочитать все, о чем думал. Словно Люк забрался в мою голову и узнал все, что в ней творится. Словно он тоже почувствовал, как что-то сжалось в моей груди. Я перевел взгляд на лицо художника, потирающего грязные от грифеля ладони, и словно прочел в его открытом и искреннем взгляде: «Ты сердишься на меня? Я сделал что-то не так?» Странно это. Потому что в тот момент лицо его озаряла широкая улыбка, и я никак не мог подумать о мыслях такого наивного мальчика, учитывая то, что он сам не понимает того, что творится в его голове. Я лишь улыбнулся ему в ответ и закрыл толстый, перепачканный карандашом альбом. — Скоро моя мама закончит, — взгляд Люка был направлен на настенные часы в библиотеке, — она сказала, что сегодня ты занимаешься у нас. У тебя проблемы с математикой? Мы можем пойти прямо сейчас, мама дала мне ключ. — Э..да, я не силен в этом, — сконфуженно почесав затылок, я поднялся на ноги, — идем, если хочешь. Я даже не знаю, где ты живешь. — За парком. Там немного пройти нужно, — Хеммингс вскочил с места и, схватив меня за руку, потянул в сторону выхода. Я почувствовал, как в нем проснулась уверенность и энергия, и мне нравилось это, — мы можем купить мороженое? — А ты не простудишься? Сейчас не так уж и жарко для мороженого, может, будет дождь, — я выглянул в окно: светлые тучи сгустились над улицами, препятствуя прохождению ультрафиолета, — ну, хоть грозы сегодня не будет. Люк облегченно выдохнул. Мы шли по широкой аллее, совсем не похожей на парки из всяких там фильмов или сериалов. Высокие деревья отбрасывали на дорожку тени, дул несильный, но монотонный ветерок, от которого по коже пробегались мурашки. Хеммингс шел возле меня, низко опустив голову и засунув руки в глубокие карманы курточки. Пожалуй, я слишком ответственно отнесся к своему поручению, но присматривать за этим неловким блондином было действительно интересно. Он частенько замечал мои взгляды, тут же пряча от меня свое лицо, но это не вызывало у меня никаких чувств, кроме умиления. Я проникся к Люку, я мог быть собой рядом с ним, но у меня все равно оставался вопрос: а искренен ли он сам? Хеммингс держал себя достойно. Несколько раз я замечал панику, сверкавшую в его глазах, но он тут же стискивал зубы и сжимал ткань своей вязаной кофты, стараясь успокоиться и усмирить свои эмоции. Он делал так, чтобы показаться мне сильным? Или он делает так всегда? Я не мог понять. Слишком многое оставалось загадкой для меня, в то время как Люк, казалось, знает меня, как свои пять пальцев. По крайней мере, он делал вид. Я видел его, как робкого и асоциального подростка, страдающего от целого букета психических расстройств. Проблема была лишь в том, что все видели его таким. Я в этом не сомневался. Чем больше я об этом думал, тем больше мне хотелось узнать Люка как можно полнее и подробнее. Хотелось стать для него не таким, какими он видел остальных. Мы подошли к его дому. Бежевые стены, бывшая когда-то белоснежной черепица, розоватые дверь и оконные рамы – все создавало впечатление того, что в этом месте живут ангелы. Я чувствовал на себе взгляд Люка, пока рассматривал шершавые стены облицовки дома, но делал вид, что не замечаю его. Мне совсем не хотелось его смущать. Кое-как засунув ключ в замочную скважину и повернув его четыре раза, Люк открыл передо мной дверь, ведущую в прихожую. Она мало отличалась от общего вида: миловидная, хоть и малочисленная мебель, красивые рисунки на стенах, длинная книжная полка, выкрашенная в бархатисто-розовый цвет и заставленная книжками по высшей математике и детскими сказками. Меня правда удивил этот контраст, но прежде, чем я успел о чем-либо подумать, Хеммингс схватил меня за запястье и потянул за собой. Я не видел его лица, но был готов поклясться, что парень гордится собой за свою мимолетную смелость. Комната Люка резко отличалась от остального дома в плане атмосферы. Когда я смотрел на жилище Хеммингсов снаружи, я представлял в своей голове нечто идеальное, что-то правильное и единственно верное в этом мире. Здесь же меня словно окунули в кипяток и тут же заковали во льды Антарктики. Нет, не было ничего такого. Обычная комната подростка, со своими порядками и беспорядками, со всяким ненужным хламом, валяющимся в священной кучке, с открытым шкафом и незаправленной постелью. Одно только меня напрягало: на прикроватной тумбочке стояла вазочка с букетом ромашек, а над кроватью все свободное пространство было хаотично заклеено рисунками. Люк, явно довольный произведенным на меня впечатлением, прыгнул на кровать, и я понял, что забыл разуться. — Люк, я сейчас вернусь, только кеды сниму, хорошо? — проговорил я, кидая беглый взгляд на разутые ноги хозяина комнаты. — Да-а, Майки, конечно, — отстраненно протянул Хеммо, закидывая голову назад, — я подожду тебя. Я мигом спустился вниз, и отчего-то окружающая обстановка уже не казалась мне такой неземной и невинной. Словно с походом в спальню Люка что-то здесь изменилось, перешепталось и поменялось местами. Я медленно скинул с себя кеды и осторожными шагами поднялся обратно. Люк все так же сидел на кровати, качаясь из стороны в сторону и напевая какую-то песню из детского мультика. Я робко приземлился возле него и стал разглядывать рисунки. Они все были выполнены простым карандашом, какие-то были ярче, какие-то совсем незаметными среди общей суматохи. Выделялся лишь один: он был выполнен на черной бумаге, на ней было изображено синее пятно с голубыми и сиреневыми вкраплениями, вокруг которого словно сиял нимб, отталкивая натиск темноты. — Люк? — Да? И-извини, я забылся, кажется, — Хеммингс смущенно опустил голову. — Что ты рисовал здесь? — я смотрел на картинку, не отрывая взгляд. — Где? — На черной бумаге. Повисла тишина. — Тебя.