Ты встретишь высокого темноволосого незнакомца

3. Ром и табак

А потом, после того как они сдали проект, он пригласил её выпить кофе. Она даже приняла извинения Джонсона за… то, чего не произошло. Они втроем пили кофе — потому что Джонсон, как оказалось, хорошо умеет выбирать друзей, в особенности, лучших друзей — и обменивались историями о диванчике в виде кита, гарпуне и рыбных крекерах, и Хэйтем даже притворился, что не стесняется своего отца. А потом она узнала, что Эдвард работал барменом в ночную смену, причем довольно давно. Его регулярно увольняли, но он никогда не сдавался. Хэйтем рассказал ей, что «фирменное блюдо» на самом деле было смесью всего, что найдется в холодильнике, как это обычно бывает в конце месяца, когда заканчиваются деньги, а кое-кто, к тому же, запрещает Хэйтему найти подработку, потому что он должен наслаждаться молодостью, учиться, поступить в хороший университет и выбрать карьеру себе по душе. Он познакомился с её огромной семьей. От одного взгляда её бабушки он явно почувствовал себя не в своей тарелке, а ее младшие кузены и кузины висли на нем и вопили, что у Дзио появился парень, так что Дзио пригрозила им медленной и мучительной смертью, если они еще раз вломятся в её комнату без спроса (в самый ответственный момент). Несколько раз они ходили в кино, а однажды отбились от какого-то наркомана и потом, сидя на скамейке в парке в час ночи, пытались перевязать разбитые кулаки Хэйтема, потому что его отец очень бы удивился, узнав, что у Хэйтема тоже бывают приступы ярости. А потом Дзио поняла, что ей пора уже взять дело в свои руки и поцеловать его, потому что иначе они оба успеют состариться, прежде чем он решится сделать первый шаг, потому что он такой хороший мальчик. И именно потому, что он такой хороший, она сказала, что возьмет с собой зубную щетку, когда он как бы между прочим сказал, что его отец работает в выходные. Он удивленно вскинул бровь в ответ. — И презервативы, — добавила она. — О, — ответил он после паузы. — Точно. — Дай угадаю, — прошептала Дзио, когда они лежали рядом, усталые и счастливые. Она уткнулась носом куда-то ему за ухо, а он неторопливо перебирал ее распущенные волосы. — Это светящееся сидение для унитаза было самой удачной покупкой твоего отца? Хэйтем рассмеялся: — Он именно так и сказал. Им было тепло и почти удобно (не из-за того, что они сделали, а из-за того, как они это сделали), и они целовались сухими, припухшими губами. — По-моему, твой отец бывший пират, — Дзио вычерчивала пальцами линии на его животе. Хэйтем поймал ее руку и переплел их пальцы. — Не говори глупостей. Я уверен, что они с дядей Тичем вместе служили во флоте. Когда я был маленьким, они рассказывали мне истории, — он зевнул, — об островах в Тихом океане, о ледяных просторах Антарктики и красных азиатских джонках. — Ооо, папочкин маленький пират, — усмехнулась Дзио. Она перелезла через него и слезла с кровати (надо сказать, довольно узкой, а теперь еще и шаткой). — Ты куда? — Я пить хочу. Возьму твою рубашку. И ты не видел мои трусы? — Поищи под кроватью. Ненадолго оторвавшись от поисков, Дзио смотрела, как он отворачивается к стене. — Ты типичный мужик, ты в курсе? — тут она заметила свои трусики, висевшие на настольной лампе. — Когда я вернусь, не дай бог, ты займешь всю кровать… Я тогда буду спать на тебе и всего тебя обслюнявлю, и тебе это совсем не понравится. А если понравится, то это будет очень странно. — О ужас, — ответил он в подушку, и Дзио ущипнула его сквозь одеяло. Она босиком кралась через гостиную, когда почувствовала запах. Поначалу Дзио не узнала его, но потом, когда она зашла на кухню и включила свет, то увидела, что Эдвард и какой-то другой мужчина пьют там ром. В пепельнице дымилась сигарета. — Она и правда красавица, — заметил этот мужчина. — А вы, наверно, легендарный дядюшка Тич, — ответила Дзио и двинулась прямиком к раковине, на ходу застегивая рубашку Хэйтема, которая, надо сказать, еле прикрывала её грудь и бедра. — Эдвард, я думала, вы работаете в выходные. — А меня уволили, — довольно отозвался тот. — Хочешь выпить? Мы тут празднуем. — Спасибо, у меня есть, — Дзио налила воды в стакан. — А что празднуем? — Ваш первый секс. Дзио поперхнулась. — Господи. Ой. Мы сломали кровать. — Мы слышали. Дзио тут же вспомнила, какие звуки она издавала в тот момент, когда сломалась кровать. Она почувствовала, что краснеет — аккурат в тон кружевным трусикам, которые надела специально для сегодняшней ночи. — Успокойся, милая, — Тич поскреб свою длинную черную бороду. — Эта кровать все равно была старой. Он давно из нее вырос. Эдвард поднял стакан: — За взросление. — За взросление, — они выпили. — Это напоминает мне тот случай в Сиракузах, когда ты… Дзио уставилась на них: двоих взрослых мужчин, которых совершенно не волновало, что сейчас три часа ночи, а она стоит на кухне полуголая. Она подумала, что её это тоже не волнует. — Окей, — она сполоснула стакан и поставила его на сушилку. — Я иду спать. Не пейте много и не вздумайте петь матросские песни. Ему надо отдохнуть. Эдвард окликнул её, когда она уже выходила из кухни: — Не говори ему, ладно? — О чем? Вы же на работе. Он улыбнулся: — Умница. — Крупный ребенок, — заметил Тич какое-то время (а точнее, пару лет) спустя. — Я знаю, — Эдвард с абсолютно счастливым видом показывал ему воркующего кареглазого малыша. — Он весил четыре кило, когда родился. Хорошенький как картинка. — Пусть он перестанет дергать меня за бороду. — Ну ты попал. — Позволь-ка, я тебе кое-что напомню. «Чернявый, он все время плачет, что мне делать, Чернявый, по-моему, это не должно так выглядеть, отвези его к доктору, Чернявый, у меня смена»? — Прошу прощения, — Эдвард перевернул ребенка и взял его на руки. — Это, конечно, надолго, но мы сейчас будем пускать пузыри негодования.