Дыши, Сэмми.

Тик-так. Тик-мать-твою-так. Секундная стрелка совершает, кажется, уже сотый круг по циферблату, издавая эти мерзкие звуки, от которых уши скоро натурально начнут кровоточить. Сэм в палате один, и пусть ему можно свободно разгуливать по территории всей больницы, он продолжает сидеть в ослепительно белом помещении, вслушиваясь в глухой монолог пластиковой палочки. Где-то на три этажа выше кричат особо буйные, и Сэму кажется, что даже там сходят с ума медленней. Или не сходят вовсе, потому что дальше уже некуда, потому что там есть что-то настоящее, живое. Громкое. Палата сверкает чистотой и неестественной белизной, словно платье невесты в день торжества. До тех пор, пока кто-то не опрокинет на это совершенство бокал красного вина. По кристальной поверхности медленно, но уверенно расползается ядовито-розовое пятно, идёт напролом, не оставляя шансов на спасение. В зале висит тишина, темным сгустком застревает в горле у каждого из приглашенных. Сквозь почти осязаемый вакуум слышно лишь один звук. Тик-так. Тик-мать-твою-так. Сэм не суицидник, никогда им не был. Сэмми — тем более. Но на ярко-белой койке кляксой расцветает кровавое пятнышко. Капля алой жидкости щекочет кончик носа, срывается и мучительно медленно падает на постель. Звук слишком тихий, но Сэм готов ухватиться и за него, лишь бы не давила холодная тишина на истерзанный мозг. Тик-так. Кап-кап. Этот холод другой. Не тот, сковывающий тело, пробирающий до костей, ледяными наручниками цепляющий кисти рук. Этот холод спокойно-равнодушный, заставляющий сидеть без движения по несколько часов. Сейчас 12 часов, 17 минут и 33 секунды. Через 12 минут и 27 секунд дверь палаты распахнется, и в комнату проникнет солнечный свет. Ненавистное тепло, обволакивающее израненное подростковое тело. Мэг Мастерс сияющим рассветом вырвет его из тишины, проведет по коридорам на встречу с знойным летним днем в Алабаме. Джимми Новак поблагодарит свою сотрудницу, сверкнув полным обожания взглядом, и закроет дверь. Сэму хочется вернуться домой, на год, да хотя бы на полгода назад. Вернуть время, когда дом означал лишь одно — Дин. Дин на кухне помогает маме с ужином, насвистывая одну из любимых песен; Дин в гостиной с пиццей и пивом смотрит идиотское телешоу, не забывая комментировать; Дин на крыльце в четыре часа утра встречает рассвет с зажатой меж пальцев сигаретой; Дин швыряет в брата подушкой, начиная очередную шутливую драку. И везде он, Сэм, хвостиком следует за старшим, с немым восхищением взирающий на Него. Культ старшего брата, безотчетное, едва уловимое для самого Сэма, желание быть рядом. Незаметное для Сэма и яростное, сжигающее внутренности и рвущееся наружу для Сэмми. Дома пахло цитрусовым парфюмом мамы, блинчиками с черникой и вечным пшеничным летом. С недавних пор дома больше нет. Осталось здание, осталась обстановка, мама и блинчики с черникой. Но того, настоящего дома, с Дином — его Дином, а не монстром, пришедшим на смену — на каждом углу, нет. Только холодно, холодно вечно, так, что не чувствуешь пальцев. Себя не чувствуешь. В клинике пахнет стерильностью и совсем немного — лекарствами. Их здесь не так много, как в обычных больницах, и запах слабее, поэтому Сэм ищет другие запахи, чтобы не слышать этой тишины. В его палате чуть дребезжит безысходность, а на этаж выше звенит страх, в кабинете Джимми шуршит спокойствие, в присутствии Мэг звонко течет жизнь. Ему не нужна эта жизнь, Сэму до пустоты в легких нужен дом, а Сэмми нужна его константа, его личная церковь в сердце, что носит короткое имя из трех букв. Но стрелка продолжает свой бессмысленный путь по циферблату, пока не проходит контрольную точку. Как по расписанию в его личной клетке появляется Мэг, улыбается, сверкая ямочками на пухлых щеках, и Сэм не к месту вспоминает, что у него тоже есть ямочки на коже, и когда его губы растягивались в улыбке, Дин очень любил их трогать. Наверное, он и сейчас любит, и Сэму кажется, что он делает так реже. А может он просто не помнит, потому что в те редкие моменты, когда Он оказывается рядом, Сэм лишь боится до ломоты в руках, а после просыпается на своей койке с жуткой головной болью. Он не помнит, что с ним было, и это случается все чаще. Сэм и рад бы забыть на самом деле, но он знает, чёрт возьми, знает, что что-то было, но с каждым разом все труднее вспомнить. На теле ни укусов, ни синяков и ничего не болит, но в груди облезлым котенком жалобно звучит страх. Мэг интересуется его самочувствием, парень даже что-то отвечает, вроде "уже лучше" или "спасибо, хорошо". Медсестра, конечно, ему не верит, но продолжает улыбаться, легонько проводит ладонью по голове, стараясь привести непослушные волосы хоть в подобие порядка, салфеткой стирает капли крови с кончика носа. Она знает, что это не ее дело, не она должна с этим разбираться, и девушка лишь передаст все Новаку, не стесняясь присутствия пациента. Разговор длится ровно полчаса. Тридцать минут, пропитанных пониманием, заботой, беспокойством и чёрт знает чем еще. Наверное, со многими это срабатывало, но Сэм — другой. Кажется, чем осторожней ведёт себя Джимми, тем больше парню хочется сбежать из этого дурдома. Пусть уже ему выпишут таблетки, да хоть шоковую терапию или лоботомию, Сэм не будет возражать. В очередной раз Новак удрученно качает головой, снимает очки и трет переносицу пальцами, а затем просит Мэг проводить парня до палаты или, что менее вероятно, куда он еще захочет. Весна, как никак, можно и на улице немного побыть. Нельзя. Там слишком много лиц, и там может быть человек, напоминающий брата. А тогда Сэм снова все забудет, снова будет часами стараться восстановить в памяти все события, которые произошли в тот момент. Врачи не знают ничего об этих провалах, они не лезут в часы посещений, а именно в это время приходит Дин, и все случается снова. Что такое это абстрактное "все", Сэм не знает. Знает лишь Сэмми, но тот притаился, не показывает своего присутствия, и настоящему Сэму кажется, что его нет. Время течет слишком медленно, неторопливо забираются секунды под кожу, в усталый разум, но когда-то и оно остановится, дойдя до нужной точки. Обед для Сэма не имеет значения, так что к еде он даже не притрагивается. Отказ от пищи случается уже не впервые за последние три недели, но парня это не беспокоит. Единственная вещь, достойная его внимания — это часы посещений. Те минуты безотчетного, снедающего страха, граничащего с ужасом, когда секундная стрелка приближается к значку открытой двери на белом пластике, кажутся Сэму последними. Тик-так. Тик-мать-твою-так. Дверь открывается, в палате появляется Мэг с неизменным "Сэм, к тебе посетитель". Девушка отходит в сторону, и вот Дин уже сидит на койке рядом с младшим братом. Сэм отступает, съеживается в собственном теле под натиском маленького, но беспощадного в своих желаниях Сэмми. Для Сэмми больше не существует ни этих гребаных часов, ни клиники, ни Мэг, ни чего-либо еще. Он тянется к Дину, улыбается ему, сверкая миллионами солнц в глазах, будто в надежде растопить лед в Нем. Обнимает, льнет всем телом, утыкаясь носом в прохладную шею, и тихо всхлипывает, когда Дин обнимает его в ответ. Они по прежнему молчат, ни с одних губ не слетает ни слова, но Сэмми понимает все без слов, потому что сам думает так же. I walk on my own to think it over I can't believe this is real It all seems so clear All seems so right I can't put on words how I feel In time you'll see What you mean to me Everyday I think of you Время останавливается в тот момент, когда губы Дина с невозможно нежной грубостью касаются его собственных. Под ребрами что-то больно сжимается, и хочется больше, сильнее, до синяков на теле и металлического привкуса на языке, как тогда... Или как всегда. Сэмми уже не может сказать, когда и почему это началось, просто сейчас это так нужно, чёрт возьми, но оба знают, что ни к чему хорошему это не приведет. There's nothing here in the world That can replace you,no There's nothing here in the world I can face without you — Я заберу тебя. Слова хлыстом рассекают тишину, словно тонкую ткань, врезаются в тело иголками до алых кровоподтеков, и Сэмми хочется смеяться до слёз, целовать это любимое лицо, пробуя на вкус каждую веснушку. Где-то в уголке разума отчаянно бьётся Сэм, стучится в глухую стену, которая падет с уходом Дина, но его прогоняют, заставляют сидеть смирно, пока Он рядом. Пока Он смотрит на Сэмми так, что внутренности стягивает стальной броней, а сердце глухо отбивает единственно верный ритм на ребрах. I'm lost in your eyes You dream me away from here Far away, where I can feel no pain With you i feel safe I know you keep me out of harms way In time you'll see What you mean to me Everyday I think of you Три слова, гребаных три слова, и все оказывается на своих местах. Вот Сэмми, а с ним — Дин, как и обещал, пришел за ним, не оставил здесь одного. Потому что иначе никак, иначе приходится часами сидеть в тишине, ожидая, пока тебя выпустят из плена собственного разума на короткую прогулку. И там, внутри, раненым волчонком поскуливает настоящий Сэм, который знает правду. Но никто его не слушает, только пинают в тощий бок, приказывая сидеть тихо. Anytime you doubt with us Makes you wanna run away You think of what we have If it feels like everything goes there away I'll be standing here Есть причина, по которой Сэмми не даст вырваться настоящему, первоначальному Сэму. Эта причина сейчас сидит рядом с ним, гладит по волосам, изредка до боли стягивая их на затылке в подтверждение своих несказанных слов. «Ты — мой» Тот Сэм никогда не поймет, что значит для него Дин. Ничто не может заменить эти укусы, грубые пальцы, оставляющие следы по всему телу, когда никого нет рядом. Мира нет, нет ничего, кроме Него, и Сэмми лишь прижимается крепче, пока дверь не открывается вновь, и спасительный холод не уходит, сверкнув глазами на прощанье, безмолвным обещанием царапая обнаженную душу. Он придёт за ним. There's nothing here in the world That can replace you There's nothing here in the world That can replace you,no there's nothing here in the world I can face without you Nothing in this world can replace you There is nothing There is nothing There is nothing