Дыши, Сэмми.

Это - роковое влечение, когда кажется, что безумие побеждает. © Назвать Дика Романа приятным человеком мог только поистине сумасшедший. И пусть был он психиатром, и эти самые сумасшедшие составляли основную часть его круга общения, но так о нем отзываться не осмеливался ни один из пациентов. В том числе и Сэм Винчестер, которому вот-вот исполнится шестнадцать и которого не далее как два месяца назад изнасиловали (причем родной брат, но об этом кроме самого Сэма вряд ли кто-то догадывался). Что-что, а это вполне могло привести к помешательству. Хотя, нельзя не признать, что свое дело Роман знал. Во время приема он напоминал собой хищника. Вопросы задавал вкрадчиво, будто в саму душу своим приторным голоском хотел забраться. И в большинстве случаев ему это удавалось. Но Сэм Винчестер к этому большинству не относился. Дик, надо отдать ему должное, приложил всё усилия, чтобы вывести мальчика из клетки, в которую тот сам себя загнал с легкой руки насильника. Но всё, что ему удалось выяснить — Сэм видел нападавшего и даже может его назвать, но упорно отказывается это делать. То ли банальный страх жертвы за свою жизнь и семью, то ли пресловутый Стокгольмский синдром. Тут Дик Роман был бессилен. Вот и в этот раз психиатр совершенно не знал, что делать. Юный пациент, казалось, закрылся ещё больше, теперь он вообще не произносил ни слова, лишь сидел, опустив голову. Мысль о синдроме здравого смысла всё чаще посещала голову опытного врача, но тогда ситуация осложнялась. Это отклонение таковым вообще не считалось, даже наоборот, это якобы нормальная реакция человека на сильно травмирующее психику событие. По этим же причинам данный синдром не включен ни в одну международную систему психиатрических заболеваний. К слову, сам Роман с этим был категорически не согласен. Полным бредом казалось то, что лояльное отношение жертвы к агрессору, или даже последующая симпатия считается нормальным явлением, и от этого никак не избавиться. Да этого мальчишку даже в клинику отправить нельзя, просто нет на то причин. Хотя, раз тот молчит, эти может послужить неплохим основанием для перевода мальчика в специальное заведение. Если парень продолжит молчать (а Дик уже откровенно на это надеялся), его можно будет на официальных основаниях перевести в клинику. С такими случаями могут и должны разбираться несколько квалифицированных специалистов, ведь один, пусть и лучший в штатах, вряд ли может справиться с проблемой, когда дело не сдвинулось с мертвой точки за столько времени. Самолюбие Романа, может, и пострадает, но помочь Сэму — это уже дело принципа, если можно так сказать. А потому пришло время вызывать Святого Джимми. Джимми Новак — главврач Массачусетской больницы, что находится в Бельмонте, а по совместительству просто доброй души человек, помогающий страждущим. И старый знакомый самого Дика, а это тоже играет свою роль, и немаленькую. Надо ли говорить, что после нескольких безрезультатных недель, Роман решил, что кто, как не Джимми сможет обеспечить мальчику надлежащий уход и медицинскую помощь? Плюсов было море. Во-первых, сам Новак, как уже было сказано. Во-вторых, Больница Маклина по праву считалась мировым лидером в области лечения психических заболеваний и химической зависимости. И, в-третьих, нельзя оставить без внимания медперсонал, тот полностью соответствовал требованиям. К тому же, больница занималась лечением пограничных расстройств личности, характеризующихся, в числе прочего, высокой тревожностью и сильным уровнем десоциализации, которые Роман стал всё чаще замечать у своего самого трудного пациента. Так что вызвать Святого Джимми — весьма своевременное и необходимое решение.

***

— Новак, послушай меня. Мы знакомы много лет, я начинал свою практику при тебе, ты в курсе всех моих дел на этом поприще и сам знаешь, что ни один пациент не ушел от меня большим психом, чем был до этого. Но этот мальчик явно нуждается в более квалифицированной помощи. Тут даже я не могу справиться. Не знаю, что там у него произошло, кто виноват и почему, это дело полиции, пусть они и разбираются с этим ублюдком, что решился на такое. - Дик всё же выкроил время на звонок старому другу, и теперь старался донести до него, почему именно он должен забрать Винчестера под свое крыло. - Всё, что мне сказали, это что парнишку недавно изнасиловали, и теперь тот совсем не находит себе места. Это не похоже на паранойю или манию преследования, скорее десоциализация, особенно усилившаяся в последнее время. Но вот ещё что, он знает, кто это сделал, но говорить отказывается. Возможно, его запугали, а может и Стокгольмский синдром. Разумеется, он под защитой, и может спокойно назвать нападавшего, но ты же сам понимаешь, жертвы на это очень тяжело идут. В первом случае мы ничего не можем сделать, да и во втором тоже. Но, черт возьми, ему ещё даже шестнадцати нет, а его жизнь уже пошла под откос. Я не хочу, чтобы из-за одного мудака общество теряло своего достойного члена, судя по показаниям его знакомых. Джимми, ты должен мне помочь. — Хорошо, хорошо, я тебя понял, - на том конце провода собеседник устало вздохнул, и, кажется, даже было слышно, как очки царапают нежную кожу переносицы. - Приготовь всё документы и сообщи родителям или опекунам. Думаю, его можно будет привезти в тот же день или на следующий. — Спасибо, Джимми, правда, спасибо. — Пока ничего не сделано, потом спасибо скажешь. Позвони, как всё уладишь. До связи.

***

Разумеется, Мэри после разговора с Романом просто не могла не согласиться отправить Сэма на лечение в клинику. Оно и понятно — Дик был одинаково настойчив и с Новаком, и с этой женщиной, которая только счастлива будет уберечь своего мальчика и вернуть его к нормальной жизни. Пусть и будет это сложно, да и проблем не убавилось, даже наоборот, появились новые, но Мэри никогда не прекращала верить, что всё наладится. И что та мразь ещё ответит за содеянное. Единственная кормилица семьи Винчестеров, конечно, в глаза этого человека не видела, но ненавидела так, что будь она ведьмой, того бы уже давно не было в живых. Но, к счастью (и к сожалению для самой Мэри), ведьмой она не была. А насильник тем временем разгуливал на свободе. И Он был так близко, что можно было почувствовать леденящее дыхание самой смерти. Но, конечно, женщина была рада. Ее Сэмми наконец пойдет на поправку, забудет об этом инциденте и проживет долгую счастливую жизнь, невзирая на печальный опыт. Но вот сам младший Винчестер поводов для радости не находил и никакого энтузиазма не показывал. В школу ходить отказывался, да и не заставлял никто, ел через раз, и это в лучшем случае, совсем перестал разговаривать и вечно сидел в своей комнате. А в те редкие моменты, когда вся семья собиралась вместе, лишь смотрел на родных глазами раненой лани и старался как можно скорее покинуть помещение и вернуться к себе. Конечно, никто его не держал, мама с Дином оставались вдвоём, не смея давить на мальчика. Но Сэму не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, что Он следит за ним. Но был в этой семье человек, что совсем не ликовал, узнав о том, что Сэма отправляют на лечение. Конечно, от Бостона до больницы было не так далеко, это всего лишь пригород, но это не меняло сути. Сэмми, его Сэмми не будет рядом. И вот, все документы собраны, нужные бумаги подписаны, вещи уложены, а в больнице младшего Винчестера уже ждут. И сейчас Сэм последний раз ночуют дома перед тем, как отправится в новую жизнь. Но просто так его не отпустят. Как обычно, Сэм уходит к себе. Как обычно, дверь в комнату запирается. Как обычно, никто его не беспокоит. Не как обычно. Он придёт, и Сэм это знает. Перед сном в дверь раздается казалось бы робкий стук, но младший знает — Он полон решительности. И Сэм знает, что лучше бы отпереть дверь и впустить Его. Последний раз. Не последний. Он всегда Его примет. Дверь поддается с легким треском, в ночной тишине дома слышно, как тихо скрипят петли. Дин заходит в комнату и запирает ее снова. Подходит к кровати, на которую Сэм уже успел забраться. Он чувствует, как из открытого окна в комнату проникает аромат свежескошенной травы и полевых цветов. На дворе первое мая, и завтра у Сэма день рождения. И он уезжает в клинику. затянись мною в последний раз, ткни меня мордой в асфальт, убивай меня, туши мою страсть, останемся в каплях дождя. Дин садится ближе, и Сэм невольно подтягивает колени ближе к груди. В комнате становится холодно, но это не из-за открытого окна. Холод исходит от Дина, хотя внешне он вовсе не изменился. Но если раньше в зеленых глазах плескались тысячи маленьких Солнц, то сейчас они все превратились в лед. Руки, прежде тёплые в любое время года, даже в первый день мая способны заморозить одним прикосновением. Сэм замерзает, когда Он устраивается совсем рядом с ним, крепко обнимая и прижимая к себе. Они молчат, но все слова уже сказаны. затянись мною в последний раз, умирая, обещал, что буду любить, забывай черты лица и тонкость рук, забывай меня, но не давай себе остыть. Сэму кажется, что он распадется на части каждый раз, когда Дин касается его, каждый раз, когда Он целует его так, будто они оба умрут через минуту, каждый раз, когда Он перебирает холодными пальцами его волосы. Младший и правда делится надвое. Сэм хочет сбежать, ударить, сдать полиции и забыть навсегда. Сэмми хочет простить, найти свое пристанище в Дине, быть с тем, кто любит так странно и так сильно, и отвечать ему тем же. только ткни меня мордой в стекло, что забрызгано красными каплями, кровоточат глаза при виде тебя, в будущем мечты все так же пусты. Внутри него идёт борьба, яростная схватка двух личностей, и целый Сэм будет одинаково рад победе любой из них. Сэмми убивает своего соперника, так хладнокровно, как только может, и тянется, тянется к своему родному холоду, тянется к Дину, вжимаясь плечом в казалось бы мертвую плоть. Биения сердца по прежнему не слышно, кожа шеи обжигает морозом, ни одна венка не пульсирует кровью. Сэмми думает, что ничего прекраснее, чем это почти мертвое тело, он в жизни не видел. И уже завтра у него отнимут самое дорогое. накормили обещаниями про двадцать лет, расплываясь по вокзалам зиг-загами, никогда не дышать мне в ёбаный шарф, не накрывать нас двумя одеялами. Сэмми думает, что при любых обстоятельствах Дин найдет его, Дин обнимет, коснется ледяными губами лба, прижмет к себе и скажет правду. Дин скажет, что Сэм — его, целиком и полностью; скажет, чтобы он ничего не боялся, потому что Дин всегда защитит; скажет, что скоро Он заберет его домой и все будет как прежде. выдыхай скорей мою душу наружу, мне тесно, в твоих легких так мало места, но если честно, во всем виноват сам. Сэмми — тот Сэмми — не знает ничего о том, почему Сэм так ненавидит своего брата. Дин, вот же он, такой сильный и смелый, такой родной и любимый, Дин никогда не причинит вреда. И Сэмми тянется, снова, первый касается влажных губ своими, по-детски невинно, слизывая изморозь, кусая плоть, чтобы она хоть на миг стала горячей. даже если останется шаг, за которым закончится все — выдохни меня, убей мою страсть, я буду писать всем ветрам назло. Сэмми знает, что бы не произошло, Дин будет рядом, несмотря ни на что прикроет собой. Сэмми ответит ему тем же, не отпустит от себя, будет дарить ему свою душу, свою любовь, всего себя, зная — ему всегда будут рады. тебе травиться никотином моим, тебе кашлять моими смолами. уходи и забирай этот едкий дым, и закрывай окно, а то холодно. Сэмми подарит ему свое тело, отравит себя присутствием старшего брата, примет все, что Он захочет ему дать, и отдаст все, что тот потребует. Сэмми будет в восторге от морозного взгляда, будет рад уткнуться в плечо и втянуть носом запах дешевых сигарет и кожи, будет счастлив умереть, если его холод будет рядом. И он уедет, десять раз согласится на эту муку, если Дин вернется за ним.