***
Ключ проворачивается в замке. В комнате стоит приглушенный шум голосов. Сехун, услышав звук открывающийся двери, вылетает в коридор, ожидая появления Лухана. Пространство сразу становится тесным от его присутствия. Стаскивая шапку, и открывая на обозрение копну темных волос, шмыгает покрасневшим носом и неуклюже приобнимает Сехуна, обдавая холодной свежестью улицы. В общежитии жарко и приглушенно-светло. Стаскивает кеды – из гостиной слышен смех и через проем лениво-звонкий голос кричит: – А, это ты, Хань, заходи скорее, мы только тебя и ждем! Одобряюще кивая головой невидимому голосу, призывно покачивает начатой бутылкой темного Чанель, усевшийся на полу. Рядом, на уютном диване, разомлевший от тепла и пива, сидит Бекхен, поблескивая шальными глазами. – Я думал, ты догадаешься свалить отсюда, - хмурится Лухан, выпутываясь из шарфа и махая головой в сторону парней, - позвонишь, и мы встретимся не тут. Ну, теперь уже неважно. Он проходит в гостиную, кивком головы приветствуя группу. Хун остается стоять в коридоре, прижимая к груди пушистый шарф, так знакомо отдающий горьковатым запахом. Он видит через дверной проем, как Лухан уходит вглубь комнаты, присаживаясь рядом с Минсоком, будто спешил вернуться именно к нему, что-то начинает торопливо рассказывать, словно уже позабыв о Сехуне. Бровь Минсока изгибается в неверии, он тихо подсмеивается, прикрывая рот ладонью, искоса оглядывая остальных - вдруг услышали что лишнее, предназначенное только для них двоих? У Се улыбка сползает с лица. Кажется, вечер уже безнадежно испорчен. И почему он всегда виноват? Почему Хань заставляет его чувствовать себя виноватым? Почему в последнее время осторожничает, назначая торопливые свидания вне общежития, почему напускает на себя такой отстраненный вид в присутствии группы? - Может, посмотрим фильм, - тянет Бекхен, забывший, смыв косметику, снять и маску избалованного мальчика. - Решено, новое детище Голливуда, пиво и уже поднадоевшие лица, - хохочет заливисто Чанель. Но Се не смешно. Дио, сидевший рядом с Бекхеном, нажал на play, хлопком приглушив свет. Сехун потоптался, озираясь в поисках местечка. Но все было занято, на полу сидеть не хотелось, а Лухан и не подумал подвинуться. Диван был не слишком просторным, поэтому, пытаясь втиснуться с краю, Сехун, сделав невозмутимое лицо, бесцеремонно закинул ноги на Дио: – Подвинь- ка свою ленивую задницу. Тот сразу огрызнулся, включив режим сатан-Су: - А ты не офигел, малыш? Чанель только только намеревался что-то сказать, вмешавшись в перепалку, как Тао, улыбаясь смущенно, опередил его и мягко произнес: - Дио-ши, давай поменяемся местами. Ловко переместившись, Тао перебросил ноги Сехуна через себя и прикрыл их пледом. – Все устроились? Можем смотреть, - как ни в чём ни бывало сказал он, игнорируя хмурый взгляд Лухана, наконец заметившего странную рокировку. Сехун предпочел сохранять невозмутимый вид. Приятный полумрак гостиной и мелькание картинок на экране убаюкивали. Ноги Се лежали на бедрах репера, сквозь прорехи в джинсах Cе чувствовал мягкость пледа и горячую кожу Тао, щеголявшего по общаге в шортах. Он понемногу потягивал из бутылки пиво, и, казалось, сосредоточенно всматривался в происходящее на экране. Все были увлечены просмотром. Чанель все подтаскивал к себе поближе тарелку с поп-корном, что-то бурчал Беку, закатывая глаза и всем видом показывая, что тот безмозгл и абсолютно несведущ в великих шедеврах экранизаций комиксов. Лухан же небрежно закинул руку на плечо Сюмина. Даже в полумраке Сехун видел, как вспыхивали щеки сонбе от слов, которые Лу вкрадчиво нашептывал ему на ухо. Сехун почувствовал жгучую обиду и ревность, которая мешала сосредоточиться. Тао как-то странно взглянул на него, поймав злой взгляд в сторону Лу и чуть улыбнулся, тотчас же вперившись в экран. Се, ерзнув ногами по его бедрам, переместил центр тяжести на другой бок, потому что правая ягодица уже начала предательски неметь, и вдруг почувствовал его растущее возбуждение. Глупо было бы отскакивать с визгом: "Йа, да у тебя встал", поэтому Сехун решил сделать вид, что ничего не происходит. Все еще с интересом вглядываясь в происходящее на экране, Тао облизнул губы и, небрежно держа одной рукой бутылку, другой, как бы мимоходом, скользнул по бедру Сехуна пальцами. Его рука была горячей и нежной, он слегка поглаживал колено Се, постепенно, фортепианными пассажами продвигаясь все выше по джинсам, будто случайно задевая пах. Сехун чувствовал пульсацию его твердого члена сквозь плотную ткань, и это добавляло остроты происходящему. Лухан дернулся в их сторону, будто что-то почувствовал, Сехун затаил участившееся дыхание, а Тао смотрел безмятежно на экран. В другое время он бы отстранился, пересел, но сейчас в его душе нарастало мстительное чувство удовлетворения. - Ну, что же, раз ты так поступаешь, то и я смогу. За этими неожиданно приятными мыслями, подкрепленными ласками, Сехун и не заметил, как появились финальные титры. Бек с сожалением потряс пустой бутылкой и решил атаковать окружающих своим щенячьим взглядом. Особенно этот взгляд касался младших. Волшебство развеялось. Вздохнув, Сехун выбрался из-под пледа и поплелся на кухню за очередной порцией пива. Когда и она была уничтожена, а фильм обговорен, парням пришла в голову прекрасная идея пойти куда-нибудь продолжить. В коридоре образовался кавардак – где чей шарф и чья шапка, кеды и сумка, разбирались долго и страстно. Наконец суматоху остановил Чанель, закатывая глаза к потолку и рокоча басом: - Парни, какая разница, мы все равно таскаем вещи друг друга. У нас не агентство, а секонд-хенд. - И то правда, - хмыкнул Бек, задержав взгляд на Сехуне, - а ты чего не одеваешься? - Не пойду, - отрезал тот, втайне надеясь, что Лухан все же вернется назад через некоторое время, - буду спать. - Ну, как хочешь, - беззаботно проговорил тот, - пошли, парни, повеселимся! Тао, напялив шапку, сосредоточенно рылся в карманах пальто и, слегка улыбнувшись, исчез за дверью. Ребята вышли на тускло освещенную улицу, негромко переговариваясь. Тут Лухан обернулся, посмотрев, не услышит ли Мин, и зашипел в ухо Тао, еле сдерживая рвущуюся наружу злость: - И что это было, романтичная наша ты панда? Тао резко повернулся и процедил сквозь зубы: - А что не так? - Ты знаешь, - уже громко и угрожающе начал Хань – Бек перебил его: - Эй, не стоит портить вечер. Лу, кажется, ты немного переутомился. Стресс надо снимать не руганью. Чанель лучезарно улыбнулся: - Это правда. Выпивка будет эффективнее. Идемте к Хинниму-хёну, заодно и переночуем у него. - Как хотите, - равнодушно пожал плечами Тао, - но я – пас. Лухан тревожно взглянул на окна общежития, будто все еще раздумывая, идти или нет. Он чуть обернулся, увидел, как чуть поодаль, засунув руки в карманы, топчется в ожидании него Мин - все сомнения исчезли с его лица, и улыбнувшись, он шагнул навстречу рыжеволосому. Минсок лукаво улыбнулся, утягивая его за рукав дальше по темной аллее. Бек участливо потрепал Тао за плечо, вздохнул, вспомнив, как невозможно отказать Хинниму и как плохо бывает на утро, и компания побрела в сторону общежития, оставив его стоять под светом уличного фонаря.***
Сехун только успел принять душ и переодеться, как в комнату постучали. Он открыл дверь, почесывая голову. На пороге стоял запыхавшийся Тао. Посмотрев на Сехуна полными отчаянной решимости глазами, он шагнул навстречу и, обхватив его лицо холодными ладонями, приник к губам. Поцелуй отдавал ночным холодом. Сехун чувствовал тепло его тела, идущее через одежду, смесь адреналина и вожделения – опасный коктейль, и - черт знает почему - не смог не поддаться. Да нет, все он знал и уже решил - обида на Ханя и алкоголь будоражили душу и тело. А рядом - только руку протяни - изнывающий от желания гибкий и смуглый Тао. Скользнув рукой в густые волосы и подаваясь вперед, он ответил на поцелуй. Но затем, вырываясь из объятий, прошептал: - Лухан, остальные... - Они у Хи, до утра нам никто не помешает, - шепчет Тао, сминая его плечи сильными руками, и добавил, будто вскользь, - с ним Минсок, так что нечего переживать. Не в силах сдержаться, чертыхаясь и путаясь, они спешили сделать то, на что в другой раз никогда бы не решились. Эта ночь стирала все зыбкие границы обещаний и клятв. Все, что было важным в этот момент – глаза, губы и руки находившегося рядом. Всепоглощающее желание слиться в одно целое, не отпускать никуда завладело ими полностью. Сехун смотрел в потемневшие от желания глаза Тао и чувствовал, что его мучает та же невысказанная мысль, бьющаяся пойманной птицей в клетке приличий и рамок – не станет ли это началом конца, неотвратимого распада. Но нет времени на размышления. И они отправляются расчерчивать карту прикосновений на теле, отмечая островки поцелуев. Жар кожи Тао обжигает, он гладит волосы Се, зарываясь пальцами в их мягкость, и всхлипывает, ловя последние отблески мучительного и стыдного наслаждения.***
Дисплей смартфона отблескивает под лучом проникшего контрабандистом сквозь плотно задернутые шторы утреннего солнца. Сехун морщится. Рядом лежит разомлевший Тао, совсем непохожий на того ночного почти незнакомца, теперь запросто разметавший руки и ноги в стороны, будто пытающийся утвердить свое право на место в этой постели. Неосознанно Сехун проводит пальцами по его щеке − он слегка морщится во сне, улыбается уголками губ – дрожат ресницы и утренний взгляд становится Хуну неожиданный подарком. Тот поспешно отдергивает руку – в глазах Тао недоумение. Неловкость утренних пробуждений – Сехун спешно ретируется в ванную, открывает воду, пар наполняет маленькое помещение, отражение в зеркале плывет и исчезает. Он чувствует теплые руки на своей талии: - Доброе утро, - бормочет-мурлычет, утыкаясь ему в шею Тао. Резко ножом в сердце Се - как же Хань? Все же они вместе, и то, что было ночью - стыдно и неправильно. Сехун оборачивается, готовясь унять эту ноющую боль и вонзить острие вины в чужое – открытое и трепещущее: - Давай забудем все, Тао. Мы ничего не сможем изменить. Но, прошу, давай забудем ради тебя, ради меня. - Ради Лухана, - отрезает Тао, смотря в сторону, и тут же добавляет, упрямо сжимая губы, - я так не думаю. Я не хочу забывать. И ты меня не заставишь. И, перехватывая нож признания, кривит губы в ухмылке: - Не получиться забыть, ведь у меня теперь навсегда останется напоминание о твоих стонах подо мной. Сехун молча освобождается из его все-еще-объятий и выходит. Сожаление о совершенных поступках терзает каждого, но не всякий способен унять его и исправить содеянное. Хотя, что возможно исправить? Можно попытаться смягчить боль, сделать вид, что ничего не произошло, однако гончие псы совести всегда будут идти по следу. Ситуация была паршивей некуда. Когда мы говорим, что нам все равно, с кем делить время, то, несомненно, лукавим. Мы говорим, что все одинаковы, но на самом деле лелеем надежду, что найдем из всех равных кого-то отличающегося. Казалось, это будет Лухан – обманчиво мягкий, по-женски коварный и ревнивый, любящий пройтись по живому, царапнуть коготком равнодушия в отместку. Сехун нервно крутил в руках бесполезный кусок пластика и микросхем. В голове роились мысли. А если Тао хотел большего? Он же сказал, что не хочет забывать. Что если в порыве гнева все выложит не только Лухану, но и остальным? Слухи поползут, расширяясь, как круги по воде, захлестнут его мутной водой, заставят захлебываться чужими злыми словами и прятать взгляд. Ведь там, где знают двое, а третий догадывается - один точно даст слабину. Хотя, теперь он сам уже ни в чем не был уверен. Единственное, что он знал точно – что с Луханом он уже не останется. Просто не сможет. - Не маленький, знаю, что лучше оторвать с кровью и мясом сразу, чем мучительно отдирать по частям. Лучше во всем признаться первым. Глупо? Может, и да. Выдохнув, как пловец перед стартом, и чувствуя неприятную слабость в ногах и холодок в животе, он нажал на кнопку вызова. Гудки гулко отсчитывали время до конца всего. Абонент, как назло, не отвечал. - Щибаль, - процедил Сехун, – только решишься сделать что-то стоящее и честное в жизни, а тебя обламывают. В голове зашевелилась предательская мыслишка "оставить все как есть, может, пронесет". Но судьба все же решила расставить все точки на "и" – на дисплее высветился входящий от Лухана. Подняв трубку, Сехун проговорил: - Приезжай сейчас, нам нужно поговорить. На часах было 10 утра. Тао уже уехал на индивидуальные съемки, на прощание подарив недоуменно-обиженный взгляд и робкую попытку поцелуя, а до репетиции оставалось более 4 часов. Если все сложится, то они не столкнутся нос к косу и можно будет сказать горькие слова. Хань зашел в комнату Сехуна со своей неизменной вкрадчивой улыбкой: - Что случилось? Не мог подождать вечера? - он потянулся, еще сонный. От него пахло сладким парфюмом и сексом. - Лу, подожди, думаю, ты захочешь поскорее уйти после того, что я скажу. Я хочу, чтобы мы расстались. Я ужасный человек и только я виноват... Парень оторопело уставился на Сехуна, внезапно взгляд его изменился и стал колючим взглядом собственника: - Тао, да? Это он? Скажи же, ну? - стал трясти его за плечи – безвольного и порочного, - теперь ты с ним? – Нет, - шепчет Сехун, - но и не смогу быть с тобой. Свечение карих глаз Лу вмиг погасло, будто на разжаренные угли плеснули водой, и они подернулись сизым пеплом. - Да без проблем! Катись к черту!***
Дни шли стройной чередой выматывающей подготовки к выступлениям, записи альбома и фансайнам. Почему ты ему рассказал? Нам нужно поговорить. Черт, не игнорируй меня! Можно ли все исправить? Смс сыпались градом, звуки от их доставки отдавались зубной болью. Сехун прятался от них, как в детстве прятался от мамы, пытающейся намазать свежую ссадину жгучим йодом. Он боялся боли. Лухан молчал, а потом Се узнал, что еще до той ночи он уже крутил с вечно улыбчивым Минсоком. И потом, всем видом выражал оскорбленную невинность. Пока не свалил в Китай. Вот и простое объяснение отстраненности и холоду. А Сехун сам развязал ему руки, решив признаться первым, и снова оказался виноватым. Тао же не сдавался. Он молча ждал малейшего намека на разговор, не смея подойти из-за гложущего чувства вины, тратя каждый нечастый и ценный выходной на то, чтобы уломать Сехуна на разговор наедине. Наконец, осмелев, он подкараулил его в гулком коридоре возле репетиционного зала, и, грубо обхватив запястья, прошептал: - Ты не устал прятаться? Поговори со мной наконец. За полгода ты ни разу не ответил на мои сообщения, ни разу не захотел все выслушать. Не поговорил без принуждения со стороны. Да, я эгоист, ужасный, испорченный ребенок. Поступил импульсивно. Но я просто желал заполучить твою любовь любой ценой. Он горячо шепчет, вымаливая ответные слова: - Кажется, я люблю тебя. Мне было так больно, и я, правда, думал, что я забуду ту ночь. Но я попал в свои же сети. Теперь я хочу большего – прав на всего тебя. Но это уже невозможно. Да? Он стоял так близко, отпечатывался на зрачке Сехуна, взъерошенный и зло-растерянный. Сехун подумал, что оступившись один раз, оступишься и второй. Ненависть часто оборачивается страстью, восторженность поступками ведет к любви, презрение и жалость – не могут взрастить ничего кроме равнодушия. Он решил не лгать себе и признать, что его нелепая и неуклюжая любовь к Тао, спрятанная за маской холода и вины, началась, наверное, немного раньше связавшей и разделившей их ночи. Все мы имеем право на ошибку. Поэтому они начнут жить заново, пытаясь растворить взвесь боли в любовной воде. Полгода внутренних монологов – слишком тяжелое начало для взаимопонимания. Но сегодня ночью Сехун собирался вернуть всё, как было, чтобы с той самой точки отсчета разорвать порочный круг лжи и упреков. Вернуть всё назад сегодня ночью.