Чёрный жемчуг

«Дра-а-ако-о-о!!!» - Люциус Малфой проснулся с собственным незатихающем воплем в ушах. Резко сел в постели и автоматически нашарил палочку на прикроватном столике. Влажными от пота пальцами сжал ее рукоять, дезориентированный в пространстве, но уже начавший понимать, что привидевшийся ему ужас был только сном. Спальню окутывала глубокая темнота. За окном в окантовке раздернутых штор было видно звёздное летнее небо и луна в три четверти. В стандартные обереги спальни главы рода входили и заглушающие заклятия, и Люциус впервые по-настоящему возблагодарил за это своих предков, строивших и улучшавших поместье, поскольку не знал, кричал он душой или в полный голос. Драко… Его тёмный ангелочек, любимый и лелеемый сын, единственный наследник… Люциус до сих пор, как наяву, видел его кровь, стекающую по родовому алтарю, его бледные руки, обнявшие пульсирующий чёрно-фиолетовый камень, его лицо под маской струящейся, потом свернувшейся крови, и до этого – измученное, осунувшееся, с тёмными полукружьями под глазами и глубоким, едва поджившим порезом на правой скуле – повзрослевшее лицо, но Люциус не сомневался, что тот, кого он видел во сне, был его сыном. Хотелось немедленно вскочить и бежать в комнаты Драко, чтобы воочию убедиться в том, что он жив, здоров и полностью благополучен. Но… это было глупо, и могло напугать ребёнка. Надо было успокоиться, взять себя в руки. Аристократ снова потянулся к прикроватному столику, заставил себя выпустить палочку из судорожно сжатых пальцев и оставить её на столешнице, где она всегда лежала ночами. Нащупал стакан воды и опустошил его в три глотка. Упал обратно на смятые подушки, уставился в сумрак полога кровати над головой, заставляя себя дышать ровно, размерено. Паника постепенно отступала. Мозг начал анализировать ситуацию. Люциус был далек от того, чтобы счесть напугавший его сон обычным кошмаром, какие бывают от несварения желудка или негативных эмоций, полученных за день. Всё было слишком ярко, детализировано, реально, как не бывает в обычных дрёмах, порожденных собственным подсознанием человека. Что это было?.. Альтернативная реальность? Предупреждение о возможном будущем? Семейные хроники сохранили ряд историй о предупреждениях, посланных его предкам покровителями рода через сны. Игнорировать такие предупреждения было чревато – не наказанием от высших сил, но благополучием, целостностью и безопасностью рода. Прецеденты таких ошибок уже были. В середине XVIII века тогдашний лорд Малфой проигнорировал настойчивые сны, предвещавшие ему смерть собственную и своих детей в результате предательства его полукровной любовницы – проигнорировал и поплатился: предсказанное во снах осуществилось, и род Малфоев тогда от полного уничтожения спасла то ли случайность, то ли присмотр защитников рода и благоволение самой Магии – младший сын лорда выжил. И сейчас Люциус не должен был повторять ошибку предка. Нынешний глава рода Малфой никогда не был силён в прорицаниях, не имел к этому искусству ни склонности, ни таланта. Однако одно он знал четко: будущее вариативно, и любое предсказание – это не истина в последней инстанции, а лишь один из вариантов возможного будущего. Для того чтобы предсказанное будущее осуществилось, реальные живые люди должны были принять определённые решения и совершить определённые поступки, встраивая парадигму окружающего их бытия в русло конкретного предсказания. Но люди могли и не делать этого, а могли даже сознательно идти против пророчества, ставя всевозможные препоны на пути его осуществления. Вот почему Люциус никогда не верил всерьёз в предсказание о Мальчике-который-должен-победить-Тёмного-Лорда. Волдеморт поверил в пророчество и пошёл против него, пытаясь предотвратить нежелательное будущее убийством ребенка. Он не знал всего текста пророчества, он не просчитал вариативность трактовок, он шел путём не холодного разума, а неконтролируемых эмоций – и совершил, в результате, критическую ошибку, приблизив предсказанное будущее, вместо того чтобы пресечь возможность его осуществления. В 80-м Тёмный Лорд был уже полностью безумен. Вспоминать об этом совершенно не хотелось... Впрочем, сейчас Люциусу и было не до того. О Лорде и Поттере он подумает позже, а сейчас ему нужно спасать свой род. Вот только… не эти ли двое ответственны за будущее, в котором Малфой-мэнор лежит в руинах, а последние чистокровные выжигают магию из мира, убивая себя на родовых алтарях?.. Требовалось больше данных для анализа. Сновидение нужно было поместить в думосброс, пока оно не поблекло, и воспоминание о нём не затёрлось. И медлить с этим делом было нельзя. Сон к аристократу не шел, да и если бы даже было иначе, засыпать сейчас не стоило. К утру могли подзабыться важные детали. Люциус поднялся с кровати, нашел оставленный на спинке кресла шёлковый халат и, закутавшись в него, вышел из спальни, направляясь в кабинет главы рода. Полчаса спустя, после повторного просмотра сна в бодрствующем состоянии, Люциус Малфой сидел за своим рабочим столом и задумчиво расчерчивал пергамент, готовясь записывать результаты анализа и выводы. Итак, с чего следовало начать?.. Волдеморт в возможном будущем был мёртв. Сердце слегка кольнуло, но Люциус привычно подавил эмоции. Это было закономерно и предсказуемо. Безумцы не нужны никому – даже своим близким, даже бывшим друзьям и единомышленникам. Поттер, как был, так и остался марионеткой Дамблдора. Палач с индульгенцией от Света, уверенный в собственной святости, непогрешимости. Взрослый ребёнок, делящий весь мир на чёрное и белое, не замечающий оттенков, без малейших сомнений приравнивающий Свет к Добру, а Тьму к Злу, воспринимающий эти абстрактные понятия именно так – с заглавной буквы, как абсолют, и не понимающий, что в реальной жизни, в сердцах, мыслях и намерениях живых людей никакого абсолюта не бывает – не понимающий, что никто не стремится причинять зло другим, все лишь хотят для себя добра. Зашоренное сознание. Мышление стереотипами. Идеальный солдат идеи «всеобщего блага». Плохо, но не ново и ожидаемо. Дамблдор… Старик во сне не присутствовал, даже не упоминался. Впрочем, это совсем не значило, что его нужно исключить из расклада. Скорее наоборот. Предательство крови, предательство магии. Союз грязнокровок и магглов. Крушение Статуса Секретности. Планомерное истребление чистокровных. Существовала ли какая-нибудь возможность предотвратить подобное будущее?.. Люциус честно не знал. Он, как и его отец, сделал ставку на Тёмного Лорда, но тот подвёл чистокровных, позволив себе скатиться в безумие. Даже если он вернётся, ничего хорошего это магической аристократии не принесёт. Мужчина отложил перо и закрыл лицо ладонями. Только здесь, в родовом поместье, в своем кабинете, наедине с собой, он мог позволить себе снимать маску хладнокровного высокомерного аристократа, безупречного в каждом взгляде, слове или движении. Он страшно устал. Безысходная тоска последних лет в июне этого года обратилась отчаяньем. Почему Магия или покровители рода, или кто-то там ещё послали этот сон, это видение именно ему?.. Он уже исчерпал свою попытку исправить мир к лучшему. Он не справился. Он рискнул – и проиграл. Дневник был уничтожен. Люциус откинулся на спинку кресла, выдвинул ящик стола и извлёк из него толстую тетрадь в чёрной кожаной обложке. В центре её зияла дыра с оплавленными краями, словно не от яда василиска, а от какой-то едкой кислоты. Мужчина медленно, с затаенной нежностью провел пальцами по надписи «Т. М. Риддл», и отдёрнул руку. Тетрадь была пуста. В ней больше не было той искры, что согревала его одиночество, отзывалась на его магию. Больно. Как же больно!.. Но некого винить, кроме себя. …Он понял, что именно отдал ему на хранение, доверил Тёмный Лорд, едва только впервые прикоснулся к чёрной тетради, но, конечно же, не показал своего знания. Тайны наследия рода Малфой были неприкосновенны ни для кого – ни для сюзерена, ни для учителя, ни для друга, ни для возлюбленного, ни даже для супруга. Матери рода оставались в неведенье. Только глава рода и наследник, с определённого возраста, знали правду. Люциус Малфой промолчал о своём знании и только глубоко поклонился своему сюзерену, принимая на хранение часть его души, поблагодарил за оказанное доверие и поклялся защищать предмет, как зеницу ока. А пальцы так приятно покалывало от сконденсированной тёмной магии, казалось, просачивавшейся сквозь кожаную обложку тетради и клубившейся внутри, под переплётом… …Впервые написать в дневнике Люциус решился только через полтора года после исчезновения Волдеморта. К этому времени он уже знал, что ему достался не какой-нибудь, а первый, самый сильный и яркий крестраж сюзерена, помимо этого заключенный не в мертвый артефакт, как чаша Хаффлпафф, которая была у Беллы, или медальон Слизерина, с которым Лорду помогал Регулус, а в псевдоживой. Дневник Тома Риддла был своего рода думосбросом, дополнительно несущем в себе слепок личности юного Лорда Волдеморта. Искусственная личность, обитавшая в дневнике, была запрограммирована на выполнение определённых действий, таких как, например, ведение диалога с тем, кто писал в тетради. Когда Люциус впервые понял это, он задался вопросом: зачем будущему Лорду потребовалось создавать такой артефакт? Проанализировав рассказы отца о времени учёбы Волдеморта в Хогвартсе, Люциус пришёл к выводу, что дневник первоначально использовался Томом Риддлом именно как думосброс, а затем был зачарован соответствующим образом, чтобы дать его владельцу возможность не только отсматривать свои воспоминания, но и дискутировать с самим собой, их анализируя. Люциусу стало довольно неуютно, когда он понял, насколько одинок и недоверчив к окружающим был его сюзерен, раз он создал такой артефакт, вместо того чтобы пойти и обсудить волнующие события или свои поступки с друзьями, как поступают в таких случаях большинство людей. Это тревожило и слегка пугало. Отец Люциуса, Абрахас Малфой, считался ближайшим другом Тёмного Лорда в течение их школьных лет, но получалось, что и ему Волдеморт не доверял полностью, предпочитая по важным вопросам советоваться с самим собой. Конечно, псевдоживой артефакт нельзя было счесть полноценным советчиком, но он помогал систематизировать мысли, сосредотачиваться на главном, отсеивать шелуху, поскольку обитающая в нём искусственная личность была полностью идентична личности своего создателя и мыслила, также как он. Однако пока Тёмный Лорд не вложил в дневник часть своей души, эту личность нельзя было назвать живой, тетрадь оставалась лишь псевдоживым артефактом – такие встречались порой, но были очень редки, потому что искусство создания их почти забылось. Всё-таки Лорд был вундеркиндом. И гением. Создав своего искусственного двойника, он не остановился на достигнутом и подарил своему творению настоящую жизнь, вложив в великолепный артефакт часть собственной души. Неважно, какими были его цели, факт оставался фактом – Тёмный Лорд Волдеморт подошел вплотную к раскрытию тайны творения человека, создав живую чувствующую, мыслящую и обладающую собственной волей сущность, способную к саморазвитию. Это было грандиозно. Это было достойно преклонения. Люциус окунул перо в чернильницу, и первая строчка ровно легла на бумагу. «Приветствую, мой Лорд.» Ответа не было с полминуты. «Взаимно. Представьтесь.» «Люциус Малфой, лорд Малфой.» Пауза. «Потомок Абрахаса?» «Сын.» «Какой сейчас год?» Выяснилось, что сущность, обитающая в дневнике, информационной связи с основной частью души Тёмного Лорда не имела и потому не знала, что произошло со времени, когда Волдеморт последний раз общался с ней. Рассказ Люциуса о магической войне и об исчезновении Лорда шокировал крестраж – эмоции сущности в процессе диалога ощущались тем, кто писал в тетради, почти как свои собственные, но только если крестраж не закрывался окклюментивными щитами, что поначалу он делал довольно часто, но всё реже в дальнейшем, узнавая Люциуса по мере словесного общения и, как подозревал сам Малфой, частично читая его легилименцией. Особенно способствовали сближению пара оговорок Люциуса о том, чего он не хотел вспоминать. На первую крестраж никак не отреагировал, но, видимо, для себя отметил и запомнил на будущее, потому что при появлении второй уточнил с гремучей смесью нежности и ехидства: «И часто ты ночевал у меня под боком?» Люциус тогда не нашелся, что быстро ответить, и тему замяли. Аристократ испытывал двойственные чувства, общаясь с частью души и слепком личности своего сюзерена. С одной стороны, переписка в чёрной тетради утоляла его тоску, притупляла чувства бессилия и безысходности, терзавшие его с момента гибели Тёмного Лорда. С другой… Это было очень странно. Том Марволо Риддл из дневника не был тем Волдемортом, которого Люциус помнил. Его воззрения, цели и ценности, взгляды на мир, его логика и его магия были теми же, но не было той подавляющей властности, какую помнил аристократ в своем сюзерене, не было столь глубокого знания тёмных искусств, каким обладал Лорд на памяти аристократа, и, конечно, не было не различающего своих и чужих безумия. Том Риддл был несомненным гением, вундеркиндом и истинным слизеринцем, но… не смотря на это, он оставался подростком. Порой властным, порой высокомерным, порой жестоким, а порой покровительственно опекающим, сочувствующим, наставляющим, но все равно недостаточно взрослым, чтобы Люциус уверенно признавал в нём того Волдеморта, которого помнил. Абрахас, наверняка, без колебаний узнал бы своего однокурсника, но Люциусу не хватало того чувства защищенности, которое он испытывал в юности, находясь рядом с Тёмным Лордом, будучи его учеником, хотя он и счастлив был не переживать вновь того страха и неуверенности в завтрашнем дне, которые внушал ему сошедший с ума Волдеморт в последние годы перед своим исчезновением. Тёмный Лорд годился Люциусу в отцы, что всегда немного смущало аристократа, однако сущность в дневнике не воспринималась Малфоем даже как одногодка, скорее как сын или младший брат по возрасту. Это сбивало с толку и слегка раздражало. Крестраж был всё же только частью Волдеморта, а не им самим. На вторую неделю переписки дневник предложил Люциусу называть его Томом, что сильно удивило аристократа. Он знал, что его сюзерен не любил свое первое простонародное имя, напоминавшее ему об отце-маггле. В лучшие времена он позволял называть себя «Марволо». Впрочем, спорить Люциус не стал: во-первых, из-за своего восприятия возраста крестража, а, во-вторых, в силу привычки – он всегда был предельно тактичен с сюзереном и никогда не лез с навязчивыми вопросами в сферы, которые Волдеморт не хотел обсуждать… возможно, поэтому и знал чуть больше остальных. Тёмный Лорд вообще был не склонен к доверию, но особенно не любил бесцеремонных выскочек, и Люциус им не уподоблялся. Человек и крестраж часто возвращались к обсуждению недавней истории. Информация о магической войне, противостоянии с министерством и Дамблдором, об ужесточении контроля за практикой тёмных искусств, об убийствах магглов и безумии Волдеморта повергла крестраж в затяжную депрессию. Сначала он был шокирован и не верил, потом выяснял подробности, затем затих на несколько дней и вовсе не отзывался, после чего признался Люциусу, что не понимает, как такое произошло. У него не было в планах разрушать, он хотел строить. Он планировал изменить мир, но революционный путь считал крайним средством, поскольку в его целях значилось восстановление забытых, утраченных, запрещенных традиций, а не провоцирование уничтожения немногих оставшихся. Он не понимал, каким образом его высокие цели и скрупулёзно учтённые задачи, его идеальное планирование могли так видоизмениться. В отличие от чистокровных магов он хорошо знал магглов, их культуру и опасность, которую они представляли для магического мира. Он сознавал, что привлекать внимание магглов нельзя, а чем как не провокацией агрессии можно было считать нападения Пожирателей Смерти на магглов и магглорождённых? Обливейторы не могли успеть всегда и везде, спецслужбы магглов не дремали, и угроза разоблачения для магов в 70-х годах ХХ века стала намного более реальной, чем была до начала магической войны. И это стало результатом его собственных действий, решений и приказов?.. Он не понимал, что могло толкнуть его на это, что могло заставить поступать вразрез не только с собственными целями, но и со сформированными еще в детстве представлениями о мире. Крестраж был в ужасе, и Люциус ничем не мог ему помочь. Он тоже не знал, что стало причиной изменения курса Лорда. Он только предполагал. Безумие. Он только намекал. Крестражи. У него была маленькая, крохотная надежда, что сущность из дневника, юная, нетронутая сумасшествием, его услышит – в отличие от сюзерена, не захотевшего прислушиваться к осторожным намёкам, которые Люциус позволил себе когда-то – лишь однажды. Надежда была глупым чувством, это следовало знать. Частица души не прислушалась к словам Малфоя, также как не слушала его основная сущность. Да и на самом деле, довольно наивно было пытаться убедить крестраж в том, что его существование являлось вредом для Тёмного Лорда – Люциус это признавал, хотя и сделал попытку – осторожную попытку с формулировками в косвенном, иносказательном стиле. Может быть, именно в выбранной форме подачи предположений и заключалась основная проблема непонимания… однако при диалогах с артефактом на тему некромантии, слово «крестраж» маг так ни разу написать и не решился. Несмотря на вполне дружескую болтовню с дневником, мнение Люциуса Малфоя для юного Тома Риддла не было авторитетом, как и для Тёмного Лорда ранее. Идею возможного вреда от некромантских ритуалов по поиску бессмертия он отвергал с убежденной агрессивностью, и Люциус закрыл эту тему. Да, ему было немного обидно, немного горько, что он опять не смог доказать свою правоту в вопросе, который знал не хуже всяких Тёмных Лордов, но, с другой стороны, тайна наследия Малфоев не позволяла ему открыть, откуда у него эти знания. И он опять промолчал, позволил завершить диалог о возможных причинах безумия Волдеморта предположением, что здесь не обошлось без происков Дамблдора. Депрессия крестража отягощалась бездействием. У него было множество желаний и намерений, но не было никакой возможности для их реализации. Физически он был просто тетрадкой – бумагой в кожаном переплете, и всё его стремления найти ответы, исправить совершенные ошибки, выработать новый курс и начать действовать в соответствие с ним были бессильны и бесплодны. И лишь летом после первого курса Драко в Хогвартсе, после пересказов Люциуса со слов сына и частично по информации из других источников того, что случилось в школе – после повествования об одержимом духом Тёмного Лорда учителе ЗОТИ, о философском камне и об очередном «подвиге» Поттера, крестраж не выдержал. «Найди способ доставить меня в Хогвартс на следующий учебный год.» «Зачем? – не понял Люциус. – Это опасно для тебя, Том.» «Немного. Но я буду осторожен и завершу свою работу, до того как старик что-нибудь заподозрит.» «Какую работу?» «……………………» «???» «Не уверен, что стоит раскрывать тебе это, но раз выбора у меня нет... – смешок, который Люциус ощущает в своем сознании немного искусственный, но и всё же в чём-то нервный. – Я способен воплотиться, воссоздать своё тело с помощью чар, использовав магию и жизненную силу человека, который пишет в дневнике.» Перо выпало из пальцев светловолосого аристократа. Он застыл, с ужасом глядя на дневник. Его господин… учитель был несомненным гением, но восхищение и ростки восторженной надежды всё-таки не заглушали страха за себя, чувства самосохранения. «Люциус?.. - почерк был чуть менее аккуратным, чем обычно. – Люциус! – буквы почти угловатые. – Люц, я не совсем он, ты же понимаешь? Даже если тебе кажется, что он воспользовался бы первым подвернувшимся шансом, то я вполне способен себя контролировать, чтобы не причинить вред тебе. Люциус!!.. Мордредовы яйца, ты мне не веришь?!» Маг подобрал перо и заставил себя ответить: «Я не знаю, чему верить. Ты – это он. Он – это ты.» «Не сейчас, - открытый канал эмоций затопило тепло. – Не с тобой. Я привязан очень не ко многим людям, Люциус, и привязанность лишь к некоторым для меня самоценна. Если он забыл Абрахаса, если он не помнит тебя, то я не совершу этой ошибки. Помоги мне стать доминирующей частью сущности, и я исправлю то, что он натворил. Я получу тело, и тогда он сольётся со мной, потому что у него не будет другого выбора. Какого сюзерена ты хочешь: того, кто не посягает на искристую Тьму твоей магии и помнит твои заслуги, или того, у кого совершенная красота Малфоев вызывает лишь похоть, не препятствующую при этом произнесению второго Непростительного? Подумай! Может быть, я – его младшее «я», и не настолько силен, знающ и умудрён жизненным опытом, как он, каким ты его помнишь, но я ценю тебя и уважаю, в отличие от него. Я не питался твоей магией, хотя мог бы это сделать, и ты бы даже не заметил оттока, пока не стало бы слишком поздно. Но я умею ценить подарки судьбы, даже если он забыл, как это делается. У меня нет ни нужды, ни малейшего желания причинять вред своим союзникам, единомышленникам. Тем более, главному из них. Тем более, сыну моего дорогого Абри. Тому, кто стоял по правую руку от меня… него все годы войны. Тому, кто был непререкаемо верен. Тому, кто сумел не только спастись сам, но и защитить часть своих товарищей в тяжелые годы с восхитительной, поистине змеиной изворотливостью… Будь последователен до конца. Ты верил ему, когда принимал Метку! Ты сам говорил, что он потерял себя в последние годы перед падением. Но в чём бы ни была причина его безумия, я ещё этим не затронут. Я смогу исправить его ошибки. Я смогу начать нашу борьбу сначала, написать историю Лорда Волдеморта с чистого листа. Что тебе сейчас мешает довериться мне?» Это были только красивые слова – слизеринец Малфой прекрасно понимал это. Он сам умел убеждать так или почти так – где не хватало душевного жара или природной харизмы, он полагался на навык ведения переговоров и логику аргументов. Люциус покрутил перо в пальцах и неуверенно вывел: «Зачем тебе в школу, Том?» В ответном послании он впервые прочел историю о василиске – монстре из Тайной Комнаты Салазара Слизерина. Смерть грязнокровок? Наследие Малфоев не видело в этом ни вреда, ни блага. Смерти безвинных детей? В мировосприятии Люциуса с ранних лет было заложено понимание, как опасны дети врагов, а наследие, вообще, считало смерть естественным и недостойным нервотрепки явлением. И Люциус Малфой поддался искушению обещаний крестража Тёмного Лорда, хотя слизеринец в нём и пытался искать отходные пути для отказа, вплоть до того момента, как было дано обещание. А потом… понеслось! Подбросить дневник девчонке Уизли не составило никакого труда. Гораздо большей проблемой стала невозможность самому писать в дневнике – почти забытые волны удушающей тоски накрыли Люциуса ещё в конце лета, перед вторым учебным годом Драко. Без Тома, с которым он переписывался почти… Моргана, почти десять лет!.. жизнь стала тусклой, скучной, обыденной. В сером тумане вернувшейся и норовящей захлестнуть с головой тоски единственными яркими искорками вспыхивали письма от Драко. Тайная Комната была открыта. Василиск привольно ползал по Хогвартсу. Надо было лишь набраться терпения, подождать, дать Тому время, чтобы накопить силы для воплощения. И Люциус ждал, привычно выполняя обязанности главы дома, мужа и отца, мецената, благотворителя, политического деятеля – ждал, считая дни до обговоренной даты. Он сделал всё, чтобы удалить Дамблдора из школы в заранее обговоренный летний день. Он ждал вестей о триумфе своего господина… …Несмотря на тренированную психику, хорошее здоровье и крепкую душевную организацию, он оказался на грани обморока, когда увидел знакомую тетрадь в обложке из чёрной кожи с огромной дырой в самом центре. Даже не артефакт уже больше - просто мертвая вещь. Захотелось завыть в голос, рука сама потянулась к палочке… Он взял себя в руки. Конечно. Как всегда. Ведь он же был Малфоем. Он выслушал обвинения, обменялся еще несколькими фразами с Дамблдором и Поттером, не следя за речью, потому что наследие кипело в крови, требуя их немедленной смерти. Он вышел из кабинета директора Хогвартса и с неторопливой неспешностью, положенной чистокровному аристократу, направился к зоне аппарации. А потом началось безумие. (Анализируя позже, вечером, ситуацию Люциус заподозрил, что именно так и сходят с ума – когда даже не желание, а нужда, жизненная необходимость входят в конфликт с возможностью достижения цели.) …Бесценный артефакт в потном грязном носке. Сорвать, отбросить эту мерзость! Коснуться пальцами знакомой чёрной кожи переплёта… и не ощутить родного кокона тёмной магии внутри. Говорить какие-то слова, не осознавая их смысла… и ненавидеть… ненавидеть этого тупого щенка, грязнокровное отродье, посмевшее… посмевшего… Задыхаться от удушающей ярости… и горя, которого нельзя показать. …Безумен не только ты, но и весь окружающий мир… Дурной эльф хватает отброшенный носок в полёте… Повод. - Ты отнял у меня слугу, мальчишка! Авада!.. [2] Грохот в Эфире. Удар магии в грудь. Короткий полёт. Врезаются в спину углы ступеней лестницы – один раз, другой, третий… Вскочить, несмотря на боль, ни о чём не заботясь, отдавшись бешенству… И отступить, потому что в последний миг всё же прояснился разум. …Час спустя, добравшись до дома, Люциус испытывал благодарность к своему сумасшедшему мятежному эльфу. Если бы не его атака, лорд Малфой договорил бы смертельное проклятие. И готовился бы уже в Азкабане к поцелую с дементором... Шаг обратно из воспоминаний в настоящее. Люциус Малфой отнял ладонь от кожи мертвого артефакта и заставил себя убрать бесполезный предмет, некогда бывший вместилищем осколка души его сюзерена, в стол. Надо было решать, что делать дальше. Надо было определять свою позицию в грядущем раскладе сил. Возможность принять сторону Дамблдора Люциус даже не рассматривал, не только в силу личного неприятия и идеологических противоречий, но и потому что видел: это тупиковый путь. Путь, который приведёт к краху – к осуществлению возможного будущего, явленного сном. Отвратительного старика нельзя было назвать злодеем в обывательском понимании слова, но… его можно было назвать самовлюблённым, эгоцентричным идиотом! Верил ли он в возможность мирного сосуществования с магглами, обманывал ли себя в ханжеском лицемерии – это было не важно. Существенным было лишь то, что он не понимал природы различия магов и магглов – не понимал, что даже воспитанный людьми в любви и заботе тигрёнок может задрать своего хозяина. А ведь он предлагал даже не опёку, а равенство… Немыслимый бред! Старика было не переубедить, даже если бы захотелось, слишком глубоко он был убеждён в собственной безгрешной праведности, диктовавшей ему мнимое знание «всеобщего блага». Возможно, Дамблдор сам был марионеткой, ведомой силами, враждебными наследию Малфоев… Не важно. Каковы бы не были его истинные мотивы, Альбус Дамблдор последовательно и планомерно уничтожал исконные традиции магов, год за годом своими гуманистическими реформами всё больше приближая миг раскрытия магглами волшебного мира – и его полного уничтожения. Сделать ставку на Поттера?.. Люциус всесторонне обдумал эту идею. Кое в чём она была не плоха. Очистить разум мальчишки от шелухи дамблдоровской пропаганды, дать ему дом, достаток и семью в лице пусть и дальних, но любящих родственников, а потом вложить в него свои принципы, ценности, цели в купе с традициями чистокровных семей. Превратить оружие светлых магов в знамя тёмных… Это была интересная задумка. И она могла сработать, хотя, конечно, по-хорошему, начать осуществлять её нужно было на года три-четыре раньше… Люциуса в этом пути смущали только две вещи. Первая – сюзерен. Тёмный Лорд рано или поздно вернётся, и воевать против него… Люциус просто не мог, как бы четко он не сознавал различие между тем человеком, что позволял называть себя «Марволо», и Тёмным Лордом конца 70-х годов. Вторая причина была иррациональной, почти глупой, но переступить через неё было очень трудно. Ему просто не нравился Поттер. Мальчик явно был впервые воплощённым – впервые живущим после приобретения монадой нового уровня. Он был чистой книгой, в которой, казалось бы, можно было написать свою историю – любую историю, но вот беда: пролог был для редактирования недоступен. Чрево магглорождённой, кровь отступившегося от Тьмы чистокровного мага, воспитание у магглов, целый обоз комплексов, страстей и страхов – нет, всё это ещё можно было преодолеть, подправить на нынешнем этапе, взявшись за корректировку мальчика прямо сейчас, но… не хотелось, не было на это ни эмоциональных сил, ни искреннего желания. В конце концов, Поттер сам или посредством матери, но всё же был убийцей его сюзерена!.. Люциус не являлся приверженцем концепции, что личность человека формирует его наследие. Он ставил воспитание во главу угла, однако и значимость генетических корреляций, будучи чистокровным магом, не мог отрицать. Осознавая в себе предвзятость по отношению к Гарри Поттеру, глава рода Малфой даже поднял старинные книги по истории сторонних родов, но это никак не помогло, поскольку парадигма развития (или, скорее, увядания) рода Поттер его совсем не порадовала. Люциусу показалась, что род этот стоит в полшага от позорного титула «предателей крови», и только милостью Магии на них ещё не был навешен этот ярлык. Подробное изучение родословных, правда, принесло неожиданное открытие. Поттеры, оказывается, были потомками Певереллов. Тёмный род, но Тьма его была чужда наследию Люциуса. В правду сказать, хранители рода даже слегка раздраженно рыкнули при упоминании потомственных некромантов, и нынешний глава рода Малфой был с ними полностью согласен. Выскочки, безо всяких достойных причин возведенные магическим сообществом в ранг полубогов, раздражали. Даже на пути пробуждения тёмного наследия Поттер был бесперспективен. И оставался только Лорд. Только Тёмный Лорд. Волдеморт – надежда и проклятие волшебного мира второй половины ХХ века. Это было страшно и бессмысленно. Это было восхитительно до сладкой истомы. Люциус вспоминал Тома, и его рука невольно тянулась вновь открыть ящик стола и извлечь мёртвый артефакт, но мужчина останавливал себя усилием воли, поглаживал столешницу, устремлял невидящий взгляд во тьму кабинета, где давно уже прогорел камин, и не было зажжено ни одного светильника. Он должен был признаться хотя бы себе, хотя бы наедине с собой, что боится – безумно боится, что Тёмный Лорд вернётся таким же, каким и ушёл; боится услышать в ответ на «Возлюбленный учитель мой!» (горький смешок – да, когда-то он умел ещё искренне произносить такие высокопарные фразы) – «На колени!» или хуже того: «Круцио!»; боится не выдержать, сломаться – в ту или иную сторону: предать его или стать лишь покорной, не мыслящей, не рассуждающей, не выносящей оценочных суждений подстилкой, которой нужно лишь удовольствие. Дрожь сотрясла тело, и Люциус обнял себя руками за плечи. …Он может сбежать. Забыть про предостережение хранителей рода, убедив себя, что это всего лишь сон. Забрать семью и скрыться… В Канаду, Россию, Африку, Новую Зеландию – куда угодно, но… это не поможет. Когда Тёмный Лорд вернётся, он разыщет всех беглецов, всех предателей. Люциус в этом не сомневался. Океан не преграда для Тёмной Метки. И даже если Лорд не станет активно искать обычных Пожирателей, отступившихся от него за годы отсутствия, он не простит отступничества Малфоям, вообще, и Люциусу, в частности. Даже в безумии своём в последние годы перед исчезновением Волдеморт сохранял ранжирование Внутреннего Круга по степени доверия к его членам, а ближе Люциуса к нему не стоял никто. Больше доверия – больше ответственности. Предательство слуги можно если не простить, то забыть, хотя бы на время, когда есть более важные, более осязаемые цели, но предательство… близкого человека (Люциус на самом деле не знал, кем он является для Волдеморта, однако помнил слова отца: «Никогда не пытайся проверить, насколько далеко простирается чувство собственности Тёмного Лорда. Ещё в школе, на втором курсе, он почти уничтожил мальчишку, который осмеливался претендовать на моё внимание и назойливо докучал мне. Своё Лорд не отдаёт никому.») – предательство близкого человека невозможно отодвинуть в сознании, как несущественную мелочь, рана будет кровоточить, пока её не исцелят или не прижгут раскалённым железом. На этом пути спасения не было… Момент слабости прошел, страхи и сомнения канули в Лете. Лорд Малфой не стыдился их – в конце концов, он даже в детстве не был бесстрашным гриффиндорцем, без раздумий бросавшимся грудью защищать абстрактные идеалы или прописные истины. Он был увертливой и осторожной змеёй, и этим гордился. …Не к месту (или всё же?) вспомнилась кастовая система Индии. Нет, всё-таки с отбором по факультетам, с идеей делить малолетних детей по чертам ещё не сформированного характера Основатели сильно сглупили. Хогвартс в древности готовил брахманов, кшатриев, вайшьев и шудр. Сознательно ли произошло это разделение или случайно, лорд Малфой не знал, но четко понимал, что отбор по факультетам в Хогвартсе был той редкой – в общем списке – традицией, которую следовало изжить. Исключение, подтверждающее правило. Духовность и универсализм знаний брахманов-равенкловцев нигде не был применим в современном мире (разве что Отдел Тайн порой интересовался выпускниками этого факультета), вайшьев-слизеринцы века назад отошли от культа денег, из нуворишей превратившись в аристократию, и лишь в своей политике сохранили торговые методы, кшатрии-гриффиндорцы захлёбывались в собственной агрессии, которой не находили достойного выхода, а шурдры-хаффлпаффцы… были ли они когда-нибудь воистину слугами?.. Люциус мимолётно улыбнулся, вспомнив Долохова и русскую поговорку «Без труда не вытащишь и рыбки из пруда». Не считая самой примитивности деления детей по века назад отмершим кастам, глупостью была попытка оценить предрасположенность одиннадцатилетнего дитяти, не подростка даже – ребёнка, ещё не сформировавшего собственное мнение и оценивающего мир в категориях, вложенных в него родителями, воспитателями. Это была… больная тема. В 18 лет сменив отца на посту одного из попечителей Хогвартса, Люциус еще с наивностью юности надеялся, что ему удастся взорвать порочную устоявшуюся систему распределения по факультетам, но… он был не первым, кто сломал зубы о глухую стену непонимания. Обывателям не нужны были подобные перемены, и Свет их в этом поддерживал… Цель была определена. Задача – намечена. Медлить после принятия решения Люциус Малфой не собирался. Возможно, это была его последняя игра, и она должна была стать идеальной.