***
«Узбекистан» встретил одетым в традиционный костюм швейцаром и курившим неподалёку от него Пчёлкиным. Ждал. Ждал и нервничал, это Лиза поняла как-то сразу, стоило было ей разглядеть его лицо. — Привет, — он швырнул окурок прямо на асфальт, и Лиза не сумела сдержать укоризненного смешка — неужто сложно было до урны дойти? Впрочем, Витя решил на этом не акцентироваться — обняв девушку за талию, он коснулся губами её губ, и не сумел не заметить, как на доли секунды она поёжилась, почувствовав горечь от только что выкуренной сигареты. — Идём? Какая-то она была притихшая, словно боялась чего-то. Ответом послужил лишь кивок, и молодой человек, обняв Лизавету за плечо, повел её к входу, на ходу кивнув поклонившемуся швейцару. Девушка и впрямь волновалась. Но волнение это старалась никак не показывать. В конце концов, она уже не маленькая девочка, чтобы открыто тушеваться перед тем, кого со школьной скамьи знала! Да и не просто знала… — Ты что, весь ресторан выкупил? — впрочем, усмешка вышла нервной. Пчёлкин улыбнулся и сжал тонкие пальцы в своей руке. — Ограничился одним залом. Лиза прицокнула языком, явно не поверив услышанному. Но недоверчивость её сменилась искренним изумлением, стоило ей только переступить порог просторного зала, погружённого в лёгкий полумрак и отделанного в соответствии с традиционными восточными направлениями. Молча девушка воззрилась на Пчёлкина, словно не веря своим глазам, но тот лишь взял её за плечо и легонько подтолкнул к столу, на котором покоился огромный букет… Он не забыл. Лизавета провела кончиками пальцев по нежным белым лепесткам и глубоко вздохнула, дабы умерить предательски нараставший спазм в горле. — Опять таинственные знакомые полянку обрывали? Виктор усмехнулся и помог девушке сесть за стол. Сам опустился на стул напротив. — Нет, теперь уже масштабы иные. Она ничего не ответила, внезапно воззрившись на собственные ладони. Нервничала и не знала, как себя вести — это он понял практически с первой минуты этого вечера. Да и сам он, чего уж греха таить, чувствовал себя не слишком спокойно. — Ты поговорить хотел, — скорее утверждение, нежели вопрос. Она оторвала взгляд от ладоней и взглянула ему прямо в глаза. Отчего-то этот взгляд заставил его напрячься. Да и молчать было, в самом деле, глупо. — Хотел, — молодой человек сцепил руки в замок и подался вперед. — Скажи, только честно: в самом деле уйти собираешься? — Ты меня ради этого сюда вытащил? — Лизавета подпёрла щёку рукой и взглянула на молодого человека. Но тот ничего не ответил: так и сидел, молча, поймав её взгляд и не позволяя ей отвести его в сторону. Так прошла примерно минута, за которую девушка поняла вот, что: он настроен получить ответ. И потому пришлось, вздохнув, заговорить. — Я не хочу уходить. Правда. Не из-за денег, не из-за того, что это дело Артура… Просто я люблю эту работу. Но есть обстоятельства, которые сильнее меня. Если честно, я была бы очень благодарна Саше, если бы он не подписал заявление, но, с другой стороны, мне надо, чтобы он это сделал. — Бред, — холодно прокомментировал её слова Пчёлкин, и Лиза кивнула. — Согласна. Но я, честное слово, не могу тебе всей правды сейчас рассказать. Молодой человек откинулся на спинку стула и посмотрел куда-то в сторону. На лице его внезапно проступила весьма очевидная для Лизаветы мука. — Слушай, я прекрасно понимаю, что ты имеешь полное право мне не доверять. Сам виноват. Но… — Я тебе доверяю. Он осёкся на полуслове и взглянул на Черкасову так, словно впервые видел её. Эти слова, произнесённые тихо и уверенно, в самом деле, застали его врасплох. — Я тебе доверяю, Вить. Так, может быть, и тебе стоит ответить мне тем же? Хотя бы раз. Это подействовало. Молодой человек качнул головой и провёл ладонью по лицу. Она была права, он прекрасно понимал это. Пытаясь влезть ей в душу, он явно выказывал свое недоверие, при этом требуя от неё противоположного. Так нельзя было поступать с любимым человеком. Речь, которую он давно уже готовил, вдруг предательски выветрилась из головы, и он понял, что не помнил практически ни слова из того, что хотел бы ей сказать. — Лиз, — он помолчал несколько мгновений, пытаясь сформулировать то, что так невовремя забыл. — Слушай… Я вот, что сказать тебе хотел. Я просто скажу, а ты подумаешь и ответишь как-нибудь потом. Меня, да и мою жизнь сложно назвать образцово-показательными. Сам я не подарок, думаю, ты это давно уже поняла. Тому, что успел наворотить, сложно найти оправдание, а самое главное, что назад у меня пути уже нет. Тянуть тебя следом за собой… — молодой человек усмехнулся — как-то жалобно — а затем вдруг подался вперёд и схватил Лизавету за руку. — Я не могу без тебя, не получается, хоть убей… Давай попробуем ещё раз? Я не прошу от тебя ответа прямо сейчас, и если ты откажешь… Наверное, я постараюсь понять. В конце концов, сам виноват. Девушка сглотнула и закусила губу. Она ждала чего-то подобного, и теперь её пробил озноб. Высвободив руку из его ладоней, Лиза закрыла лицо руками и выдохнула. Слёзы вдруг потекли сами собой, и сдержать их было практически невозможно. Такая реакция не стала для Вити чем-то из разряда неожиданного. Но, тем не менее, он всё равно растерялся, машинально поддаваясь мыслям о том, что он, должно быть, что-то не то сказал. И потому, встав из-за стола, молодой человек подошёл к мелко вздрагивавшей девушке и заставил её подняться на ноги, взяв за острый локоть и потянув вверх. — Вить… Вить, я… — пролепетала девушка, вытирая чёрную от потёкшей туши дорожку на щеке, прежде, чем оказаться в его объятиях и шмыгнуть носом. — Не говори ничего. Я же попросил тебя сначала подумать, как следует. Хорошо, что догадался арендовать весь зал. Не хватало ещё, чтобы кто-то посторонний видел всё это. Коснувшись губами виска девушки, Пчёлкин почувствовал небывалый прилив жара, когда она в ответ прижалась к нему всем телом, словно ища защиты. Словно желая раствориться в нем. Она уже не тряслась, но носом то и дело шмыгала, положив подбородок ему на плечо. — Я ничего не понимаю… — В смысле? Она вдруг отстранилась и опустила голову. Передёрнула плечами и словно поёжилась, хотя в зале не было даже намека на сквозняк. — Давай начистоту, — девушка сцепила пальцы в замок и хрустнула ими. Она делала это крайне редко, но когда делала, тут уж можно было быть уверенным — нервы сдавали. — Ты предлагаешь начать всё сначала. Но что я тебе дать-то смогу теперь? Семью, детей? Нет. Долгую и счастливую совместную жизнь? Тоже навряд ли. И дело не в тебе или во мне, или в наших ошибках… Дело в той куче диагнозов, которыми меня наградила несчастная авария. Вить… как я могу согласиться, если понимаю, что это путь в никуда? Причём в первую очередь, для тебя. Он молча слушал её, наклонив голову чуть вбок. Её слова резали без ножа, но он стойко терпел, не подавая виду и не позволяя эмоциям взять верх над разумом. Хватит, доигрался уже. — Всё сказала? Сядь. Он произнёс это нарочито спокойным и ровным тоном, несмотря на то, что внутри всё клокотало, и кивнул на стул. Лизавета послушно выполнила требование, внезапно притихнув и словно испугавшись собственных слов. Сам Пчёлкин так же занял своё место и полез во внутренний карман пиджака. — Хотела начистоту, давай, — проговорил он, вытаскивая на свет божий белый прямоугольник и опуская его на скатерть. На поверку прямоугольник оказался визиткой. — Это как раз то, о чём я тоже хотел сегодня поговорить. Черкасова взглянула на строгие синие буквы, образовывавшие фамилию и имя, и взяла ламинированную карточку в руку. Всё бы ничего, не будь буквы немецкими. — И что это? — Координаты одного специалиста, который готов тебя обследовать. Казалось, не сиди она сейчас, земля бы точно ушла из-под ног. Внутри всё похолодело, а руки затряслись так, что молодой человек невольно скользнул по ним взглядом. — Но как? — она произнесла это одними губами, но он сумел понять. — Когда увидел у тебя справки дома, просто запомнил фамилию врача и адрес клиники. А врач твой за энную сумму согласился обсудить со мной некоторые нюансы лечения. Собственно, это он мне и порекомендовал этого своего знакомого-бюргера. Впечатлился размером «благодарности», наверное. Лиза зажала визитку меж пальцев и развернула её лицевой частью к Пчёлкину. — Ты понимаешь, что никаких денег не хватит на… — Я поговорил с Сашей. Чёрный нал. Его хватит за глаза. Девушка тупо уставилась на бело-синюю карточку, боясь даже дышать в её сторону. В городе только-только стихли бунты, впереди абсолютная неизвестность, а он решал такие серьёзные вопросы, от которых с лёгкостью могла зависеть жизнь, вот так вот просто — сунув взятку врачу, да поговорив с другом детства. Хотя так ли легко это было на самом деле?.. Правды узнать было не суждено. Эта правда так и должна была остаться только с ним. — Лиз, — молодой человек нервно покрутил перстень на безымянном пальце и внимательно посмотрел на притихшую Черкасову. — Я всё сломал. Позволь мне попытаться хотя бы что-то восстановить. Если у тебя осталась ко мне хоть капля… — Как ты думаешь, — она даже не поняла, когда успела охрипнуть. — Пустила бы я тебя в свою жизнь вновь, если бы у меня ничего к тебе не осталось? Я люблю тебя со школы, Пчёлкин. …Они вышли из ресторана, когда часы уже пробили за полночь. Вышли радостные и счастливые. Оба предчувствовали что-то хорошее, светлое, то, что не заставит себя ждать. Всё было хорошо. — Вить, ну не надо. Давай пройдёмся лучше. Пчёлкин лишь отмахнулся и продолжил тщетные попытки отключить сигнализацию с упрямого Вольво. Впрочем, на Лизино счастье, автомобиль был с характером, идентичным Витиному — тем ещё дрянным. И открываться хозяину, употребившему «всего» пару рюмок беленькой, не желал. — Я в метро не пойду. — Что, брезгуем, товарищ Пчёлкин? — Ничего подобного. — А что же тогда? Молодой человек посмотрел на девушку, чьё лицо украшала лукавая полуулыбка, и закатил глаза. Ключи демонстративно перекочевали в карман пальто, и Лизавета с довольной усмешкой схватила Пчёлкина под руку, предварительно перехватив букет ромашек правой рукой и прижав его к груди. Она была счастлива. Как и он. Неспеша они двинулись по тротуару в сторону ближайшей подземки. Ночь выдалась теплой, и Лиза про себя отметила, что правильно поступила, оставив плащ дома. Осторожно касаясь рукой его локтя, девушка даже забыла о ноющей боли в затылке. Сейчас ей было настолько комфортно и спокойно, что она отдала бы, наверное, всё на свете, лишь бы эти минуты длились, как можно дольше. — Слушай, а помнишь, как я тебя из общаги Юркиной вытаскивала? — смутное воспоминание пришло совершенно внезапно и заставило улыбнуться. — По лестнице пожарной… Пчёлкин рассмеялся — он шёл, зажав тонкую руку девушки между рукой и грудью, и смотрел куда-то вдаль. — Помню. Смутно, правда. Больше эмоции запомнил — в шоке был от твоей решительности… В следующий миг ему показалось, что она просто оступилась. Он даже сильнее схватил её за локоть, чтобы удержать. Но она рухнула на асфальт столь неожиданно и тяжело, что опешивший Пчёлкин моментально понял: случилось что-то страшное. — Лиза! — забыв о дорогих брюках, он упал на колени, растоптав рассыпавшиеся цветы, и тряхнул девушку. Она, словно тряпичная кукла в его руках, безжизненно мотнула головой, и Виктор, откинув прядь пушистых волос с её лица, невольно отдёрнул руку — кожа её вмиг побледнела. Это не могло быть правдой…***
Отрешённо он рассматривал облупившийся подоконник, прижавшись виском к оконной раме. Страх. Страх разрывал его изнутри, но внешне никак не проявлялся. Он заполнял всё, но не выплёскивался наружу. Он заставлял стоять, глядя в одну точку, и медленно лишаться рассудка. Глаза жгло огнем, и молодой человек то и дело закрывал их, пытаясь умерить дискомфорт. — Витя! Что?! Он даже не слышал шагов, и оторвал пустой взгляд от окна, лишь когда услышал собственное имя. Алла Дмитриевна и Андрей Степанович — оба бледные, с перепуганными лицами — буквально подбежали к нему. Что он мог им ответить? — Витенька, что произошло? — осипшим от слёз голосом пролепетала Алла Дмитриевна, заглянув Пчёлкину в глаза. И от этого взгляда укололо в груди. — Я… не знаю, — молодой человек потёр глаза и опустил голову. — Правда. Алла Дмитриевна прижала ладонь ко рту и медленно опустилась на лавку у стены. Казалось, эта статная женщина старела на глазах. И смотреть на неё было страшно. Андрей Степанович сел рядом, так и не произнеся ни слова и даже не взглянув в сторону Виктора. Пчёлкин четко ощутил ту ненависть, которую мужчина испытывал по отношению к нему. И он имел на это полное право. Минуты длились так медленно, что казалось, будто они издевались над находившимися в этом обшарпанном больничном коридоре. И за эти минуты каждый погрузился в свои мрачные мысли настолько, что, когда из платы вышел врач, они не сразу сообразили, что надо встать. — Вы Черкасовы? — мужчина окинул взглядом серых от волнения родителей Елизаветы, и, дождавшись кивков, повернулся к подошедшему Пчёлкину. Тому, кого уже хоть как-то знал. — Ну? — Виктор произнёс это настолько не своим голосом, что, не будь он в таком эмоциональном состоянии, непременно удивился бы сам себе. — Мне нечем вас порадовать. Это кома. Кома после геморрагического инсульта. Готовьтесь. Алла Дмитриевна сдавленно ахнула и зашлась слезами. А Пчёлкин вдруг почувствовал, что не может вдохнуть. Спазм сдавил горло, и молодой человек зажмурился, сдерживая внезапную дрожь во всём теле. — Мне можно к ней? Врач взглянул на Пчёлкина и собирался было покачать головой, но в последний момент вгляделся в его глаза. В них легко можно было прочесть мольбу. — Пять минут вам всем. Максимум. Маша, — только вышедшая из палаты медсестра подошла к мужчине, — проследите. …Это была не она. Она и не она одновременно. Столь чужая, поменявшаяся в лице и… практически белая. За какие-то пару часов она стала неузнаваемой. И он хотел умереть, будучи не в силах отвести от нее взгляда. Ведь это всё равно она. Она. Его девочка. Кончиками пальцев он коснулся её ладони — сухой и какой-то словно обветренной. Он и сам стоял, белее мела. Только глаза, наполненные предательской влагой, были красными и воспаленными. Он держал своими пальцами её, не чувствуя больше той тонкой связи, которая до этого связывала их. Не чувствовал трепета от прикосновений к ней. И от этого все внутренности скручивало ледяной рукой ужаса. — Молодой человек, — девушка, стоявшая в углу палаты, подала голос, и он вздрогнул всем телом, обернувшись. Тонкие пальцы выскользнули из его руки, — время. Пчёлкин молча кивнул и взглянул на Лизавету. Пришлось крепко сжать зубы, чтобы не завыть от боли. Боли… Виктор шагнул к медсестре и не сразу нашёл в себе силы, чтобы буквально прошептать вопрос: — Ей больно сейчас? Мария посмотрела на молодого человека и сочувственно покачала головой. — Нет. Ей не больно. Ответ не удовлетворил, но ледяная рука, пусть и немного, но разжалась. Виктор вышел из палаты, и, даже не взглянув ни на Аллу Дмитриевну, ни на Андрея Степановича, потёр ладонями воспалённые глаза и быстрым шагом двинулся по коридору. И даже тихий оклик Лизиной матери не заставил его обернуться. Он не мог больше здесь находиться.***
Бутылка водки, купленная в ближайшем ларьке, да фоном работавший телевизор — вот и вся компания. Ночь доживала свои последние минуты, а утренняя заря уже стучалась в окна. Полная окурков пепельница стояла посередине стола — он уже не помнил, сколько сигарет выкурил, сидя на кухонном диванчике прямо в плаще. Внутри вдруг словно оборвалось что-то. Он даже передёрнулся и тряхнул головой, чтобы развеять неприятный укол в груди. И поморщился, поняв, что это не помогло. Бутылка, сиротливо стоявшая рядом с пепельницей, была наполовину опустошена, но алкоголь, да ещё и такой простой, почему-то совершенно не туманил разум. Тупо глядя куда-то в пустоту, Пчёлкин вспоминал то, что было всего несколько часов назад. Ему казалось тогда, что, если бы он ехал быстрее, то это обязательно бы помогло… Но он не решал ничего. Всё решалось где-то там, далеко. Трель стационарного телефона, походившая на раскат грома, заставила его вздрогнуть, подорвавшись на месте. Молча он схватил трубку и прижал её к уху. И почувствовал, как в одно мгновение всё внутри оборвалось окончательно. Умерла. Пять минут назад. Он не слышал практически ничего из того, что говорил ему врач. Он и не собирался его дослушивать. Нажав на отбой, он кинул трубку на стол и потянулся к бутылке. Мгновение — и она влетела в стену, разбившись на мельчайшие осколки и потеряв остатки содержимого. Крик сорвался с губ, и молодой человек рухнул на диванчик и уронил голову на стол, обхватив её руками. Теперь было бессмысленно сдерживать слёзы. Теперь бессмысленным стало всё. Виктор Пчёлкин рыдал в голос, оплакивая ту, которую любил с семнадцати лет, августовским утром девяносто первого. Не понимая, что в эти минуты умирал сам.