Живи и помни

Он не вошел — ввалился в квартиру. Ногой захлопнул и без того хлипкую дверь и швырнул спортивную куртку куда-то в угол коридора, даже не потрудившись посмотреть, куда именно она упала. Некогда звонкий и родной голос звенел в ушах, сводя его с ума. — Да ты хоть понимаешь, как сильно я тебя ненавижу? На что он надеялся, когда брал билет до Горького? Что она простит его, примет с распростертыми объятиями и уедет обратно в Москву? Только сейчас он понял, как сильно опоздал. Яростная ухмылка исказила его лицо. Он злился на самого себя, и перед этой злобой был совершенно бессилен. Теперь-то он понял цену необдуманным поступкам, только вот дошло все это слишком поздно. И объяснения его никому теперь не нужны. Алла Дмитриевна не сразу дала ему адрес своей двоюродной сестры, к которой и уехала после выписки Лизавета. Несколько раз ему приходилось вылавливать ее на улице, прежде чем она сдалась, видимо, поверив искреннему желанию парня объясниться. Только вот ничего у него не вышло. Шаркая ногами, он зашел в комнату и случайно поймал взглядом собственное отражение в зеркале, висевшем на стене. Он не спал несколько ночей, и это было видно невооруженным глазом. Подойдя ближе, молодой человек внимательнее рассмотрел самого себя взглядом, который, казалось, не выражал совершенно никаких эмоций. Одно лишь бросилось ему в глаза и вызвало приступ внезапной агрессии. Хвост. — Неужели я доживу до дня, когда увижу тебя постриженным? Воспоминание, подкинувшее ему эту фразу, которую она так любила произносить, смеясь и подтрунивая над ним, заставило передернуться и посмотреть по сторонам. То, что он неосознанно искал, оказалось на подоконнике. Словно на одном дыхании он схватил ножницы и завел руки за голову. Пара движений — и волосы, вмиг ставшие намного короче, неаккуратно рассыпались над плечами; то, что он сделал, словно разделило его жизнь на «до» и «после». До и после нее. То, что пару мгновений назад было хвостом, упало на пол, но он даже не подумал пойти за веником. Медленно он опустил руки и откинул ставшие ненужными ножницы на диван. Ему было настолько безразлично все вокруг, что казалось, будто он умер. Словно внутри все выгорело дотла за какие-то часы.

***

Космос, конечно, догадывался, куда именно мог сорваться его друг, не сказав ни слова ни ему, ни Филу. В отношения Пчёлы с Черкасовой он старался не влезать, дабы, в случае чего, не выйти крайним, но сейчас сказать «насекомому» пару ласковых казалось делом святым. Тем более что как раз случай представился — путешественник вернулся. И сидел сейчас в беседке, опустив голову. Вину перед друзьями чуял, что ли? — Ба, какие люди, — с издевочкой протянул Холмогоров, неспеша заходя в беседку и рассматривая друга. — Еще и без телеграммы. Ответом ему послужило лишь гробовое молчание. Космос даже удивился отсутствию какой-либо реакции на свой, как ему казалось, вполне удачный выпад, и потому решил продолжить тормошить товарища. — В парикмахерскую не судьба была зайти? — Заткнись, — Пчёла поднял-таки голову и взглянул на Космоса так холодно и зло, что тот как-то разом растерял все желание и дальше подтрунивать над другом детства. Он все понял. Но в понятое верить как-то совсем не захотел. — Ты что это, с ней не поговорил даже? — как-то осторожно он опустился на лавку рядом с Пчёлкиным и взглянул на него, нахмурившись. Витя покачал головой и устало потер воспаленные глаза. Разговора у них и впрямь не получилось. — Она даже не вышла. Он не хотел рассказывать большего. Не хотел признаваться, что ее истерично срывавшийся от слез голос до сих пор звенел у него в ушах, воспроизводя раз за разом одно лишь слово, брошенное ему через запертую дверь. — Ненавижу. — Тебе надо было в больницу к ней идти, — Холмогоров озадаченно покусал губу. — Так бы лучше вышло. Пчёлкин покачал головой. Конечно, сейчас рассуждать было намного легче. А как стоило поступать, если он элементарно струсил тогда? Если переступить через собственный страх у него не получилось в то время, когда это могло бы помочь? Да, все было просто элементарно — он оказался самым обыкновенным трусом и сволочью. И благополучно упустил момент, когда все можно было бы, наверное, исправить. Но теперь она его ненавидела. И имела на это полное право. — Сане-то напишем? В первые мгновения он даже не сообразил, о каком Сане идет речь — настолько сильно погрузился в воспоминания. А потом лишь покачал головой в знак отрицательного ответа. Космос ничего не ответил. Конечно, потом, когда он пойдет на почту с уже написанным письмом, он впишет наспех несколько неровных строк, в которых даст другу знать обо всем, что случилось за относительно короткий промежуток времени. Но это будет потом, и Витя долго еще не будет знать об этом. — Слушай, брат, — Космос понимал, что в его словах правды было с гулькин нос, но что еще он мог? — ты подожди еще. Может быть, образуется все. Времени же мало прошло, на эмоциях все… — Кос, все. Хватит, — Пчёлкин сидел, уперев локти в колени и прижав ладони к вискам. Голос его сорвался на последнем слове, и каким-то едва ли уловимым движением парень стер предательский влажный след, образовавшийся на носу, а затем, стараясь не смотреть на друга, вытащил из кармана штанов пачку сигарет. Очередная цигарка вызвала приступ сухого лающего кашля — он уже не помнил, который раз за пару часов закуривал — но продолжил делать глубокие затяжки, травя не только легкие, но и душу. — Ты там про дачу что-то говорил на днях. Космос почесал бровь в растерянности. — Да я думал, ты не поедешь. Фила обещал каких-то своих девчонок позвать из училища, расслабиться, все дела… ты как на это смотришь? — Положительно, — Витя агрессивно затоптал мыском кроссовка бычок и выдохнул едкий дым. На самом деле, ему было просто все равно. Но оставаться в одиночестве и дальше он не мог физически. Надо было возвращаться в реальность, а на методы, которые он собирался для этого использовать, было откровенно наплевать. Затянет? Пускай. Ему уже все равно. Главное, чтобы помогло. Медленно он поднялся на ноги и вздохнул, глядя куда-то вдаль. Он не будет ждать. Просто потому, что уже все упустил, уже прождал слишком долго. И отравлять ей жизнь снова он совершенно не хотел. Кого ему надо было винить в том, что не смог дать ей того, чего она заслуживала, в полном объеме, кроме самого себя? Она совершенно точно еще будет счастлива: пусть не сейчас, но рано или поздно появится человек, который сумеет дать ей то, в чем она так нуждается. Но это уже будет не он. И наверное, это даже к лучшему. Ведь главное, что она осталась жива. Это было самым важным для него. Машинальным движением Витя потер затекшую шею и совершенно случайно провел пальцами по золотой цепи; с силой сжал плетение и закрыл глаза. Он заслужил лишь одно слово в свой адрес. И оно было совершенно справедливым. — Ненавижу.