Живи и помни

      Бумаги приятно шелестели, и монотонное их перелистывание вводило в состояние, напоминавшее чем-то транс. Взгляд блуждал по многочисленным сметам, цеплялся за суммы с невообразимыми количествами нулей, не заостряясь на печатных строчках дольше положенного. Подпись ставилась автоматически, привычные завитки появлялись на листках, сверкая тонкими синими линиями и практически не привлекая внимания.       Однажды подобный чёрный нал спас жизнь.       Промелькнувшая в сознании мысль заставила прервать монотонную работу и словно вернуться в реальность из странного небытия. Покрутив меж пальцев ручку, Лизавета откинулась на спинку кресла и метнула взгляд левее, привычно уставившись на две фоторамки. С первого снимка задорно смеялся Юрка — легкомысленный, задорный и… живой. С момента аварии минуло добрых семь лет, а группа «Мираж» до сих пор вызывала неконтролируемые слёзы и переключалась сей же миг.       Второй снимок был сделан возле Грибоедовского ЗАГСа двадцать четвёртого апреля девяносто четвёртого. Тогда Лиза распрощалась с собственной фамилией и связала судьбу с человеком, которого любила вопреки всему. Витя смотрел в объектив, клоня голову к пышной фате, а сама Лизавета улыбалась так легко и радостно, словно жизни их не пестрили испытаниями и вечным риском. Волосы её едва доставали до плеч тогда — даже причёску делать не пришлось, — а в руках красовалась, занимая добрую треть снимка, охапка ромашек.       Из Германии, невольно ставшей второй родиной, Витя тоже встречал с ромашками. Тогда Лиза едва брела по огромному зданию аэропорта, волоча за собой чемодан с пожитками, и, погружённая в собственные мысли, едва не прошла мимо. Только цветы, привлекшие замыленный взор, помогли сориентироваться.       Лечение длилось долгие десять месяцев; несколько операций, тяжёлая длительная реабилитация — страшно подумать, как дорого всё обошлось новоявленным владельцам «Курс-Инвеста». В новорождённую Россию Лиза вернулась совсем другой, и дело не во внешности, не в остриженных под мальчика волосах, не в изученном против воли немецком, который стал таким же привычным, как русский; что-то надломилось в ней самой, едва не шагнувшей за черту вечности. Только вот что именно, понять не удавалось до сих пор — оно плескалось в стали взгляда, в твёрдости голоса и резкости жестов, но оставалось неизученным и от того чуждым. Однако Лиза понимала, что это «нечто» помогало ей не сойти с ума от круговерти, в которую затянула их всех эпоха, на поверку оказавшаяся горькой и давившей на плечи незримым грузом.       Перебрав кончиками пальцев плетение цепочки, надетой поверх чёрной водолазки, Лизавета ухмыльнулась собственным мыслям и чуть головой качнула, словно выражая тем самым блуждавшие в сознании мысли.       Выжила бы она, окажись время иным?       «Курс-Инвест» рос не по дням, а по часам, и резкий его подъем сказывался на ребятах. Саша изменился больше всех — от бывшего одноклассника, всегда радевшего за справедливость и желавшего жить, как все, не осталось и следа; на смену ему пришёл властный «новый русский», не терпевший слова поперёк. Лиза, впрочем, частенько плевала на то, не собираясь оставлять свою позицию на произвол судьбы. Космос пристрастился к наркотикам, всё чаще отходя от дел бригады и впадая в пагубный дурман. Душа болела за него, всегдашнего балагура и хохмача, заплаканная Людочка вызывала ком в горле, да только кто же Холмогорову указ? Только Валера, казалось, почти не изменился с течением лет, оставался таким же мягким и верным другом, и Лиза сама не раз молила его о помощи, когда меж друзьями вновь наступал раскол. А случалось подобное всё чаще. Власть затмевала разум. Вечная истина.       Взгляд скользнул по запечатлённому на снимке мужу. Так странно — Витя Пчёлкин, шалопай, однажды попросившийся на поруки, в итоге занял в жизни место неизменное, а в паспорте обозначился на положенной странице. Их законному браку шёл всего лишь второй год — уж, казалось бы, совсем не срок, — да только вот роднее человека и представить сложно.       Тогда, в девяносто втором, когда Лиза вернулась, им всё пришлось начинать с нуля. Оба изменились, оба жили своими жизнями, но помогла самая обыкновенная любовь, не угасшая ни через испытания, ни через время. Она тянула друг к другу, помогала ломать преграды и сокращать ту пропасть, что возникла вполне закономерно. Ведь что успели они тогда, в девяносто первом? Практически ничего.       Предынсультное состояние, счёт, шедший буквально на дни — имелся ли у Лизаветы выбор, кроме согласия на немецкую клинику? Имелся, конечно. Но Юрка — хотелось бы верить — мог подождать до встречи ещё.       В свои двадцать один Лизе очень не хотелось умирать. Как не хотелось сейчас, и не захочется ни через год, ни через пять.       Мрачные размышления, впрочем, находили всё чаще и не отпускали всё дольше. Когда на Сашу совершили покушение, и не стало Татьяны Николаевны, Лиза, казалось, могла сойти с ума. Витя приказал сидеть дома и не высовываться, дела вёл сам, но покорности вкупе со страхом хватило всего на пару дней. На эмоциях они разругались, но в итоге Витя оказался вынужден уступить — оставить офис оказалось больше не на кого. На следующий день по всем каналам трубили об убийстве Луки с подельниками, и Лиза, конечно, знавшая, кто он такой, и понимавшая, кто именно оказывался к тому причастен, впервые за много лет напилась. Да только большего сделать не смогла.       Видели глазки, что выбирали.       Да и к ужасу своему на ум приходило понимание, что иного варианта в той ситуации просто не имелось. Собственным безмолвием, словно колючей проволокой, Лиза намертво связывала себя с мужчиной, которого любила с семнадцати лет. И не замечала шипов, впивавшихся в кожу.       Звук распахнувшейся двери нарушил ход мыслей, заставил оторвать взгляд от снимков и переключить разнузданное внимание на вошедшего в кабинет Витю. Тот, тасуя во рту жвачку, безапелляционно уселся на стол и, схватив бумаги, пробежался по ним взглядом. Лиза чуть развернулась в кресле.       — Что, Виктор Павлович, внеплановая проверка?       — Слушай, — ответом послужил едва различимый смешок и блеснувшая синева глаз, — давай сбежим отсюда?       — Чего вдруг?       — Да Саня свалил уже, а этот, — Витя помолчал, явно подбирая слово поприличнее, но, потерпев фиаско, лишь пальцем по носу провёл туда-сюда, — готов, короче.       Поначалу Лиза пугалась изменённого состояния приятеля юности, но привыкла, как ни странно, довольно быстро, осознав самую простую истину — никто не в силах помочь, пока человек сам отказывался от протянутых рук. Сочувствие и жалость никуда не делись, но не захватывали с головой. Космос давно уже вырос и никаких лекций слушать не желал.       Вздохнув, Лизавета поднялась и, шагнув к Вите, обхватила его за шею. Под пальцами растеклось тепло нагретой кожей цепочки — он не снимал её никогда, и в том крылась глубочайшая в своей интимности истина, понятная лишь двум людям. Крепкие горячие ладони опустились на талию, чуть сжав, взгляды пересеклись, и на губы набежала тень улыбки.       — У тебя есть предложения?       — Да просто прогуляемся, тепло как раз. Проветримся.       Парк Горького встретил аттракционами, зеленью деревьев и шумом фонтана. Медленно бредя вдоль набережной, Лиза прятала руки в карманах расстёгнутого плаща и рассматривала медленно шедший по Москве-реке одинокий теплоход. Длинные пушистые волосы — их получилось отрастить почти до былой длины — развевались на лёгком ветру, иногда падая на лицо, и на задворки сознания робко пробиралось редкое, но такое желанное блаженство.       — Как там с бумажками? Нормально? — Витя не сдержал улыбки, стоило им лишь на мгновение взглядами пересечься, и Лиза поправила особо мешавшуюся прядь.       — Нормально вроде. Что тебе не так опять?       Улыбка моментально превратилась в злой оскал; покачав головой, Витя глянул куда-то в небо.       — Одиннадцать миллионов грина, Лиз. Вот, что мне не так.       Лиза сделала несколько шагов вперёд, чтобы, развернувшись, оказаться прямо напротив Вити. Голос вдруг наполнился той самой сталью, до сих пор казавшейся чуждой.       — Ты прекрасно знаешь моё мнение. Здесь я тебе не союзник.       — Ты не понимаешь, — Витя одёрнул рукава пиджака, явно изо всех сил пытаясь сохранить хотя бы внешнее спокойствие, — эти бабки однажды спасли тебе жизнь.       Да только вот ответом послужила изогнутая бровь.       — Не эти. И ты прекрасно понимаешь разницу.       Ступившая на кривую дорожку в скромные семнадцать Лиза давно уже не являла собой образчик правильности и благочестия. Однако единственная выступала резко против поставок оружия в Чечню — ровно до тех пор, пока не осознала, что билась в наглухо закрытую дверь. Саша всё решил сам — впрочем, как и всегда, — а трое друзей лишь поддержали. Пришлось уступить, впрочем, не скрывая настроя, который ни единожды выводил Витю из себя.       Какое-то время оба молчали, упрямо глядя друг другу в глаза, а потом Лиза позволила обхватить себя за плечи и продолжила неспешную прогулку. Мысли в голове витали мрачные, лишённые весёлости. Когда Ваха сообщил о разгромленном на приёме грузе, с шеи словно удавка незримая слетела, позволив вдохнуть полной грудью впервые за долгое время. Витя же рванул в «Метелицу» — напиваться с горя подальше ото всех. С той поры острую тему оба старались обходить, но порой всё же срывались, как сейчас.       — Ты поздно пришёл вчера, — Лиза решилась сменить тему, чтобы безмолвие перестало отравлять променад, — я не сказала. Тётя Валя звонила, спрашивала, когда мы приедем уже.       — Хочешь, в субботу съездим?       Помолчав, Лизавета шагнула к парапету, облокотилась о него и глянула на мутную воду, в которой плескались солнечные лучи. О спокойных выходных не мечталось уже давно, а потому то, с какой лёгкостью прозвучал ответ, добавило состоянию замешательства. Конечно, к Витиным родителям хотелось безумно, хотелось вновь окунуться в атмосферу тепла и настоящего домашнего уюта, которого в их огромной трёшке порой не хватало. Дядя Паша вновь будет рассказывать фронтовые истории, тётя Валя сварит любимый борщ, и часы истинного покоя окутают, словно лёгкий тёплый плед.       Витя встал рядом, посмотрел внимательно, словно нечто новое разглядеть пытаясь; Лиза прищурилась, закрыла один глаз в попытке справиться с ослеплявшими лучами и кивнула пару раз.       — Съездим. Если ребята никаких сюрпризов не подкинут, — косого взгляда на тонкие часы, болтавшиеся на запястье рядом с браслетом, хватило, чтобы долгий вздох сорвался с губ сам собой. — Надо возвращаться, Вить. Неохота на завтра сметы оставлять, там немного осталось. А возвращаться так не хочется…       На спину легла ладонь, от медленного движения к лопаткам Лиза невольно изогнулась, позволив довольной улыбке набежать на губы.       — А чего ты хочешь?       — Вопрос с подвохом, Пчёлкин. В глобальном смысле или так, на ближайшую ночь?       — Ну, с ближайшей ночью я и без подсказок как-нибудь справлюсь. Давай уж в глобальном тогда.       Лизавета усмехнулась, а потом вдруг, для себя самой неожиданно, призадумалась. Отшутиться или всё же правду сказать? Правда эта давно уже витала в сознании, но внимания на ней не заострялось — бессмысленно, да и глуповато отчасти.       — В глобальном… — пожав плечами, Лиза вновь обратила взор на тёмную воду. — Я бы ребёнка хотела, наверное.       Витя ожидаемо притих, и всё, что выхватывал слух некоторое время — плеск буйных волн, десятки разномастных голосов и шелест тревожимых лёгким ветром листьев.       — Сейчас?       — Нет, конечно. Куда нам сейчас. Так, лет через парочку, например. Да и, — не сумев побороть саму себя, Лизавета как-то разом сникла, перевела взгляд на собственные пальцы и поковыряла ноготь, — сказки всё это, понятное дело. Чисто помечтать немного.       Немецкие врачи подарили вторую жизнь, да только вот волшебниками они всё же не были, а оставлять собственного ребёнка сиротой не желалось совершенно. Потому мечты все оставались лишь мечтами, пустыми и совершенно несбыточными. Лиза истово старалась привыкнуть, да только вот на глаза против воли набежала предательская влага, и пришлось зажмуриться, чтобы хоть как-то её скрыть.       Нужно радоваться тому, что есть. Этого уже немало.       Витя молча прижал к себе, макушки коснулись его губы, и стало пусть на чуть, а всё же легче. На последовавший следом поцелуй Лиза ответила охотно, всем телом прижимаясь и запуская пальцы в уложенные подстриженные волосы. В такие мгновения реальность отступала, и оба они словно переносились в далёкий уже восемьдесят восьмой, когда для счастья оказывалось достаточным просто любить.       — Пчёлкин, люди смотрят, — кое-как оторвавшись от родных губ, Лизавета улыбнулась, взывая к совести. Ответом, впрочем, послужила давно знакомая фраза — краткая и ёмкая.       — Да плевать.       Пришлось выпростаться из крепких объятий, не тая улыбки.       — Вечером своё получишь.       В ответ — лишь хищный жадный взгляд. Да только вот слова, сказанные минутами ранее, уже осели на подкорке, невольно внося в состояние смуту. Лизавета постаралась виду не подать, но, верно, безуспешно, потому что Витя обнял вновь и медленно вздохнул.       — Поговорим об этом через пару лет, ладно? Не сейчас.       — Дело не в этом, Вить. Ты же сам всё понимаешь прекрасно. Это просто мечты, мои последствия никуда не делись. Хотя было бы здорово — у ребёнка бы твои глаза были, наверное…       — Пацана прикольно было бы, наверное. Как у Сани.       Смех сорвался с губ, несмотря на тягостность размышлений; Лиза покачала головой, оттолкнулась от парапета и медленно побрела дальше.       — Да и потом, ты знаешь, — истина лежала на поверхности всегда, с самого начала, но впервые за долгие годы облекалась в слова, — даже если бы случилось ещё одно чудо, и у нас бы получилось… не при нашей жизни детей рожать. Слишком уж рисково.       Лизавета всегда знала одно — путь, разделённый с Пчёлкиным, никогда не будет для неё лёгким. Любя и будучи любимой, каждый шаг делала осознанно, понимая, чем всё могло обернуться в любой момент, а потому невозможность собственных мечтаний принимала всецело, пусть и с горечью огромной, даже в голосе порой звеневшей. Только к мужу льнула доверчиво, зная, что ближе него никого не было и быть просто не могло.       Мелодия беззаботности, словно отзвук скрипки, навсегда оставшейся в отчем доме, растворилась без следа много лет назад. И обратного пути не существовало. Только вместе, рука об руку. Как сейчас.       Витя молчал, глядя куда-то вдаль, и во взгляде его плескалось нечто, навевавшее мысли не самые радужные. Казалось, он думал о чём-то напряжённо или вспоминал, но расспросам не имелось места. Вместо того Лиза легонько ткнула его локтем куда-то под рёбра и заставила себя улыбнуться, придавая всему виду такой беззаботности, которая только могла существовать в их реальности. Получив в ответ молчаливый смешок и поцелуй куда-то в висок, поправила чуть сползший плащ и сложила руки на груди.       — А хорошо всё-таки, да, Пчёлкин? Надо нам почаще такие прогулки устраивать, даже как-то забывается на время, кто мы с тобой такие.       В сущности, кто они? Сын простых советских работяг, по уши ввязавшийся в криминал и вряд ли имевший из него выход, и дочка милиционера, недалеко ушедшая от мужа. Ещё в беззаботные семнадцать Лиза добровольно вешала на себя статью, помогая другу детства, а теперь — сколько их на ней, тех статей? И считать-то смысла не имелось. Она могла бы засесть дома, как та же Оля, вести быт, быть просто женой и хранительницей очага, но «Курс-Инвест» значил для неё гораздо больше, чем казалось со стороны. Она работала здесь, храня в душе память и благодарность Артуру, который однажды помог не сломать жизнь собственными руками, который буквально выдернул из чёрной пучины. Лизавета никогда не любила его, но тёплое отношение берегла, несмотря ни на что. Только Вите о том лучше не знать.       Жалела ли Лизавета о том, что судьба складывалась подобным образом, что жизнь её оказывалась далека от спокойствия и мира, что риск и опасность стерегли за каждым углом? В том и дело, что нисколько. Иного просто не существовало.       Кто-то незримый связал её с Витей раз и навсегда, и этому кому-то Лиза была благодарна. Вопреки невзгодам, испытаниям и длительным разлукам. Вопреки всему.       У каждого своё счастье, и счастье Лизаветы заключалось в том, чтобы рядом находился тот, кто попросился однажды на поруки. Тот, кто подарил самые радостные и самые горестные моменты. И тот, без которого собственная жизнь уже не представлялась. Вероятно, будь они простыми постсоветскими гражданами, живя честно и спокойно, всё складывалось бы совсем по-другому, может, даже лучше, чем сейчас. Но этого не могло быть. Не с ними. Не в эту эпоху.       Не в этой жизни.