***
Один из двориков города Горький уютным светом уличных фонарей освещал деревья и детскую площадку, одну из лавочек которой заняла пара. Со стороны могло бы показаться, что эти двое вместе уже много лет, но, если прислушаться к их разговору, становилось понятно, что всё совсем не так. — И что мне делать надо будет? — А что бухгалтера делают обычно? Текучие бумаги, дебет, кредит, сопоставление расходов с доходами… Обычная волокита с бумажками и цифрами — как раз то, что ты так любишь. — Уже успела разлюбить. — С чего это? Девушка тряхнула собранными в хвост волосами. — Институт здесь дерьмовый, с моим прежним не сравнится. — Так переводись обратно, я помогу. Экстерном сдашь всё и диплом пораньше тебе выправим. Лиза с подозрением взглянула на Артура, рука которого лежала у неё на плече, и нахмурилась. — А так разве можно? — Нельзя. Но я сделаю. Мне нужен специалист, и я знаю, что ты это потянешь. — Зачем тебе такой геморрой нужен? Взял бы по объявлению — сейчас знаешь, сколько спецов свои места теряет? Артур крепче обнял девушку и посмотрел ей в глаза. Нет, совсем не та она сейчас… Совсем сломалась девчонка… — Хочу тебя попробовать из всего этого дерьма вытащить. Ты здесь совсем загниёшь, а будешь работать, отвлечёшься. — Это в Москве-то? В одном с ним городе? — Лиза отвела взгляд и протяжно вздохнула. Лицо её сейчас напоминало лицо старухи — хмурое и бледное. — Москва большая. Шансов вашей встречи практически нет, поверь мне. Черкасова пожала плечами, и ни один мускул не дрогнул на её измученном лице. — Ну, давай попробуем. Может, что и получится…***
…Нелюбовь ко всякого рода домашней работе проявилась в ней с того самого момента, когда пришло понимание — домохозяйка из неё не ахти. Но квартира требовала, и приходилось вопреки нежеланию вооружаться тряпкой и ведром воды, дабы избавлять пол от пыли и грязи, нагло забивавшейся в самые потаённые уголки. Гадость. Всего пара часов прошла с момента прощания с Артуром. Всего несколько часов, которые показались целой вечностью. Уборка была затеяна лишь с одной целью — хоть как-то отвлечься. Зарёванное и опухшее лицо не позволяло пойти гулять, да и желания одеваться не было — куда как удобнее было в домашнем пушистом халате. Сдув налипшую на лоб прядь волос, Лиза разогнулась и осмотрела паркет в коридоре. Ладно, сойдёт. Всё равно гостей ожидать не приходилось — Пётр погряз в делах Конторы, а Людочка, которая не пожелала покинуть родной «Курс-Инвест», сейчас наверняка восседала за компьютером, борясь с Принцем Персии. Перехватив ведро с мутной водой и купавшейся в ней тряпкой, Лизавета двинулась в ванную. Но, стоило ей включить воду, как раздался звонок в дверь. Пришлось выругаться сквозь зубы и, наспех вымыв руки, оставить опустошение ведра на потом. Соседка, наверное, пришла. Опять соли не было. Или мама, она как раз обещала заехать в гости, но что-то так и не позвонила, чтобы сообщить о приезде. — Ты?! — распахнув дверь, девушка отчаянно пожалела о том, что так и не научилась смотреть в глазок. Чёртов советский менталитет — человек человеку друг и товарищ. Стоило бы уже научиться перестраховываться. — Пустишь? — взгляд синих глаз скользнул по точёной фигурке, закутанной в один лишь халат, и лишь потом сфокусировался на некогда родном лице. Лизавета не хотела его пускать. Но что было делать, разговаривать на лестничной клетке? Весь его вид говорил о том, что просто так он отсюда не уйдёт. Пришлось молча посторониться, навесив на лицо гримасу крайней степени недовольства его визитом. Пчёлкин прошел в коридор и осмотрел убранство квартиры. Не ахти, конечно, но и не совсем плохо. Сразу видно, что снимала клетушку — больно уж обстановка строгая. Зато чисто и опрятно. — Надеюсь, что ты по делу, — произнесла Черкасова, взглянув на своё отражение в коридорном зеркале и вытащив из уголка глаза выпавшую ресничку, — потому как у меня ни времени нет, ни желания на долгие беседы с тобой. — Да, я по делу, — молодой человек кашлянул, пропустив грубость мимо ушей, и полез во внутренний карман зелёного плаща. Вынув на свет белый конверт, он повертел его между пальцев, про себя отметив, что взгляд бывшей девушки хоть немного, но потеплел. Женское любопытство, слава ему. — От Саши, он просил передать тебе это. — Да? — Лиза сложила руки на груди и кивнула на конверт. — И что там? — Путёвка. В санаторий в Подмосковье. На две недели. Сказал, типа, кадрам надо дать отдохнуть, прежде чем вводить их в новый темп работы. Девушка усмехнулась и закатила глаза. — Значит, вы меня не увольняете, что ли? — Не говори ерунды, — Пчёлкин вздохнул. — Мы бы тебя пальцем не тронули в любом случае. Лицо. Странное у неё было сейчас лицо. Какое-то припухшее, и глаза блестели не очень-то здорово… — Ты плакала, что ли? Этот вопрос, закончивший его речь, вызвал у девушки новую усмешку, хотя внутри и дрогнуло что-то. Главное, не проговориться о том, что Артур недавно был у неё. — Какая тебе разница? Оставь конверт в комнате и до свидания. Она произнесла эти слова тихо и неуверенно, но наплевала на это, двинувшись в ванную. Плеснув в лицо холодной воды, взглянула на себя в зеркало и невольно передёрнулась. Да уж, надо было быть совсем слепым, чтобы не увидеть таких следов рыданий. Неудивительно, что он это заметил. Ещё пара пригоршней воды пусть и немного, но исправила ситуацию, и Лиза вышла в коридор чуть более бодрой, чем до этого. Он ошивался в комнате. Собственно, она и не рассчитывала на то, что он её послушал и ушёл. Глупо, она слишком хорошо знала его когда-то, чтобы знать наверняка его теперешний характер. Зелёный длинный плащ, небрежно смятый, валялся в кресле, а сам Витя Пчёлкин стоял у окна, что-то читая. Даже глядя ему в спину, Лизавета поняла, что что-то не так. Протяжный вздох помимо воли вырвался из груди. — И что ты там нашёл? Он обернулся, и девушка тут же похолодела. В руках молодой человек держал толстую папку. Ту, что она приготовила по последнему наказу Артура с час назад, и так опрометчиво оставила лежать на письменном столе. Её справки и медицинские заключения, необходимые для осмотров… — Дай сюда, — вмиг осипшим голосом потребовала Лиза, и, сделав несколько шагов навстречу Пчёлкину, выхватила документы из его рук. Несколько справок выпали на пол, и он ловко схватил их ещё в воздухе. Он видел шок в её глазах, но сам сейчас был изумлён не меньше. Даже будучи полным профаном в медицине, можно было понять, что от той Лизы, которую он знал когда-то, теперь осталась лишь оболочка. — Это что такое? — он старался говорить как можно спокойнее, но голос его всё равно дрожал. Лиза недобро прищурилась. — Мама тебя не учила, что в чужих вещах обычно не роются? Она протянула было руку, чтобы отобрать у него справки, но он спрятал их за спину — по-детски, но его это не волновало. Она выпрямилась, потерпев фиаско, и взглянула в его глаза, преисполненные тяжестью, каким-то страхом и ожиданием. Стало гадко: должно быть, она чувствовала бы себя сейчас куда более комфортно, если бы стояла перед ним абсолютно голая, чем вот так вот — зажатая в угол немым требованием комментариев. — Лиза, — он взял её за локоть и заглянул в глаза. И та вздохнула, опустив голову. — Ну, что ты хочешь услышать? Что? — Правду. Девушка высвободила свою руку и прищурилась, взглянув на Пчёлкина. — Правду? Ну, слушай. Вот это всё — правда. После той аварии я без малого месяц провалялась в коме. У меня была тяжёлая черепно-мозговая травма, и это дало свои последствия. Врачи не давали радужных прогнозов, но я кое-как выкарабкалась, и поэтому раз в полгода прохожу кучу обследований, — с каждым словом злоба на любопытство Пчёлкина проходила, уступая место жалости по отношению к самой себе. С каждым словом голос Лизы слабел и тих, терял нотки раздражённости. Обхватив себя руками, девушка подошла к окну. Не глядя на молодого человека, она даже забыла о тех бумажках, что он держал в своей руке. — Знаешь… если говорить простым языком, а не медицинскими терминами… Я вряд ли доживу до сорока лет. Я не смогу выносить и родить ребёнка. Если я забеременею… — тяжкий вздох вырвался из груди, и на глазах выступили слёзы. Невольно вспомнились одни из последних слов Артура, сказанные ей, — то беременность должна будет быть прервана. Мне противопоказаны стрессы. Я в любой момент могу заработать инсульт и умереть. Просто идти по улице, упасть и не встать больше… — девушка оттеснила Пчёлкина от стенки и открыла секретер. На полках аккуратными рядами стояли многочисленные баночки и коробочки. — Вот это — мой ежедневный рацион. Доставать их очень сложно, да и дорого. Работа в «Курс-Инвесте» позволяет мне оплачивать всё это. Мне двадцать один год, а организму за пятьдесят, — Лиза посмотрела на Пчёлкина, и не узнала его — он напомнил ей побитую собаку. Исподлобья он смотрел на неё, и весь его вид кричал о том, что он не мог поверить в услышанное. Молча он протянул ей справки и сделал несколько шагов, оказавшись вне зоны её видимости. Лиза отвернулась к окну и посмотрела в чистое небо. Прижавшись лбом к холодному стеклу, девушка прикрыла глаза и позволила одинокой слезинке скатиться по щеке. Долго стояла она неподвижно и, казалось, даже не дышала, полностью отдавшись собственным мыслям. Жалея саму себя. Казалось, целая вечность прошла, пока она не нашла в себе сил повернуться. Он не ушёл. Он сидел на диване, вцепившись руками в светлые волосы и растрепав их. Сидел, опустив голову и закрыв глаза. Он хотел умереть прямо сейчас. Лизавета подошла к нему и молча посмотрела сверху вниз. И он почувствовал на себе её взгляд. — Скажи, что это неправда, — голос его прозвучал хрипло и вызвал приступ рыданий; девушке пришлось до боли закусить губу, чтобы не взвыть. — Ты… ты сам все видел. В бумагах. Сволочь. Что он наделал?! Она стояла перед ним, привыкшая жить с мыслью о том, что каждый день мог стать для неё последним, и плакала, своими слезами словно пытая его. Как же так? Почему это именно с ней произошло? — Лиза… Сорвавшись с дивана, он упал перед ней на колени. Он не мог поднять головы, чтобы взглянуть ей в глаза. Не хватало сил. Он, недавно убивший человека, стоял на коленях перед простой девушкой, не в силах произнести хоть слово. Мысленно моля всех богов о том, чтобы она нашла в себе силы простить его когда-нибудь. Ведь всё это сделал он, своими же руками. Он изувечил её раз и навсегда, и на самом деле, не заслуживал никакой милости. Он так любил её, так крепко держал, что сломал. Во всём этом виноват лишь только он. Черкасова стояла, осунувшись и внешне постарев лет на десять. Руки её подрагивали, а внутри всё переворачивалось от боли. Он — бандит, стоявший перед ней на коленях — пробуждал в ней чувство жалости. И к самой себе, и к нему тоже. — Ведь это должно лечиться, — проговорил он, обхватив её за бедра. Эти слова прозвучали для неё так наивно, что заставили улыбнуться. Он, словно утопающий, хватался за последние ниточки. — Если бы это лечилось, то я была бы сейчас в какой-нибудь клинике. По-моему, логично. Он выдохнул куда-то в ткань халата, и в животе предательски потяжелело. Она даже испугалась такой реакции организма на его простой вздох. Пришлось прикрыть глаза, чтобы успокоиться. Она видела его раскаяние, оно исходило от него и казалось осязаемым. Но ему не хватало мужества произнести эти слова, которые всегда тяжело озвучить, когда чувствуешь свою вину. — Витя, встань, — девушка провела пальцами руки по его светлым волосам. Сейчас они, несмотря на свою длину, были намного короче, чем тогда, три года назад. Так непривычно… Он не пошевелился, и пришлось выдавить слабую улыбку. — Встань. Пожалуйста. Он с трудом поднялся и встал в паре сантиметров от неё. Глядя на него снизу вверх, она не узнавала молодого человека — столь жутко он сейчас выглядел, осунувшийся и мрачный. Ненависть к самому себе была очевидной. — Вот видишь, как бывает, — стараясь справиться с предательскими слезами и скрыть дрожь в голосе, тихо произнесла Лизавета. — Тебя деньги сломали, а меня… — А тебя – я, — прохрипел Пчёлкин. Взгляд его упал на её руки, и Витя нахмурился ещё сильнее, увидев блеснувший на свету браслет. Она до сих пор носила его. И как раньше он этого не заметил? Должно быть, одежда тщательно скрывала побрякушку. На душе стало ещё гаже. — Нет, — Черкасова опустила голову и покачала ею, — не ты. Я не знаю, что, но не ты. Не казни себя, всё ведь уже случилось, и ничего не исправить… Слезинка скатилась по щеке и упала на паркетный пол. Лиза вытерла влажный след рукой и прерывисто вздохнула. И не оказала ни малейшего сопротивления, когда Пчёлкин взял её за подбородок и коснулся губами её губ. Он сделал это так, как никогда: никогда, ни разу за год их былых отношений, поцелуй не был настолько осторожным и нежным. Он по-прежнему любил её, и в эту ласку старался вложить всё, на что не хватало смелости подобрать слова. Он изучал эти некогда родные, такие податливые и мягкие губы, не обращая внимания на почти полное отсутствие какой-либо реакции. Она просто стояла в его объятиях, позволяя целовать себя, и ничего не предпринимала. Но и не отталкивала, и этого уже было много для него. Предательское желание начало зарождаться в паху, и он с трудом сдерживал себя, чтобы не сделать лишних движений, чтобы не спугнуть девушку. Тепло её тела, такого знакомого, сводило с ума, но он держался, ограничиваясь лишь поцелуем, полным самых разных чувств. Но она не отвечала… — Вить, пусти меня, — стоило ему на мгновение прервать ласку, как она тут же горячо шепнула ему в губы слова, которые он так не хотел слышать. Руки её лежали на его плечах, но её попытка отстраниться не возымела эффекта. Звук открываемой двери отрезвил обоих — Пчёлкин даже не сразу понял, что именно случилось. А вот девушка в его руках панически вздрогнула. — Отпусти же, — она повысила голос, и ему пришлось повиноваться. Лиза отскочила от него в самый последний момент: пара секунд, и в комнату вошла… Алла Дмитриевна замерла на пороге комнаты, растерянно глядя то на дочь, то на гостя, которого ну никак не ожидала увидеть здесь. Лицо женщины вытянулось, и не сразу она сумела совладать с изумлением и шоком. Её дочь стояла, стараясь не пересекаться с матерью взглядом, а Витя Пчёлкин растерянно растрепал волосы. — Здравствуйте, Алла Дмитриевна. — Здравствуй, Витя, — женщина кивнула молодому человеку, и тот, схватив валявшийся в кресле плащ, вихрем вылетел из комнаты, напоследок кинув в сторону Лизы какой-то странный взгляд. Через полминуты хлопнула входная дверь, и девушка громко выдохнула, чем вызвала у Черкасовой-старшей ещё большее удивление. — Что… что у вас тут произошло? Лизавета не ответила — молча она прошла к столу и сгребла разбросанные по столешнице бумаги и справки в более или менее ровную стопку. Даже с расстояния комнаты Алла Дмитриевна заметила, как подрагивали руки дочери, как весь её вид говорил о крайней степени подавленности. Чувствуя на себе пристальный взгляд матери, Лиза смахнула со стола невидимые крошки и больше не смогла сделать ничего такого, чтобы оттянуть ответ на вопрос, висевший в воздухе. Силы словно выкачали окончательно, и девушка медленно опустилась на стул, простонав полным слёз голосом: — Ох, мамочка…