***
…Она сидела в холле уже битый час, и начала всерьёз раздражаться. Что он там, заснул, что ли? Уже даже рецепция успела сделать пересмену, а она всё так и сидела, словно собачка, в ожидании, когда же чёртов Пчёлкин соизволит спуститься в холл! Злоба на нежданного гостя накатила очередной волной, и девушка, наплевав на всё, резко встала с кресла. В конце концов, что он там такого делал-то?! Это уже просто неприлично. Хотя, о каком приличии можно было говорить, когда речь шла о Вите Пчёлкине?.. Он был в номере. Сидел в комнате, освещаемой лишь торшером, развалившись в прикроватном кресле, и читал книжку. На мгновение повернувшись в сторону вошедшей в комнату девушки, он вновь переключил всё своё внимание на томик, который держал в руке. — «Резкая, невероятной силы судорога наслаждения прошла по её телу; толчки следовали один за другим, и это стало для неё мучительно-сладкой пыткой, потом зверь ослабел, ритм замедлился и, наконец, по её бедру потекла струйка липкой жидкой массы. Ноги её расслабились, соскользнули вниз и опустились на пол». Черкасова рассмеялась и сложила руки на груди. Ну конечно же, из всей книги он выбрал именно этот отрывок, чтобы прочесть его вслух, ничего удивительного. — Это самое начало, я его уже читала. Он вновь обернулся, посмотрел на неё, затем отложил книгу на прикроватную тумбочку и встал. Окинул комнату придирчивым взглядом. — А здесь довольно недурно. Лиза опёрлась плечом о стену и тряхнула волосами, которые уже почти высохли. Всю жизнь они доставляли ей кучу проблем из-за своей пушистости и длины, но отрезать сокровище девушка даже не думала, и потому после больницы снова отрастила их практически до былой длины. — Вить, ты явно хочешь поговорить. Так говори, я тебя слушаю. Молодой человек промолчал и отошел к окну. Оперевшись о подоконник, он выглянул на улицу: собирались тучи, должно быть, дождь зарядит на всю ночь… Проклятье, почему он думал о чёртовой погоде вместо того, чтобы говорить?! Ради этого ведь ехал сюда! Руки непроизвольно сжались в кулаки, делая ненависть к самому себе, окутавшую его волной, очевидной. — Прости меня. Она вздрогнула и подобралась, во все глаза глядя ему в спину. Не таких слов она ждала от него, никак не таких. Она ждала чего угодно: шуточек, привычной развязности, чего угодно, но не этого… — Что ты сказал? Пчёлкин развернулся, и, в пару шагов сократив расстояние между ними, схватил девушку за плечи. — Лиз, я всё знаю. Я сволочь и мразь, я… я должен валяться у тебя в ногах всю оставшуюся жизнь. Я даже не имею права просить у тебя прощения, потому что я его не заслуживаю, — Витя ткнулся лбом в лоб Лизаветы. Она смотрела на него неотрывно, но вырваться не пыталась, и этого уже было предостаточно. Выдохнув, молодой человек продолжил: тише и оттого проникновеннее: — У меня было три года, чтобы все забыть, чтобы найти кого-то… Я пытался. И не смог. Лиза открыла было рот, чтобы что-то ответить, но он не дал ей этого сделать, буквально перебив и продолжив свою речь — сбивчивую и рваную. Он так долго готовил её, но сейчас все нужные слова словно ветром сдуло. Он так и говорил — продолжая прижиматься к ней лбом и глядя в сверкавшие в полумраке серые глаза. — Всё, что с тобой произошло, произошло из-за меня. Я знаю это. Из-за меня погиб Юра, из-за меня ты осталась изувеченной. Я сам, своими руками сломал самое дорогое, что у меня было. Если бы ты только знала, как сильно мне хотелось порой сдохнуть. Лиз… если у меня есть хотя бы один шанс из миллиарда, я его использую. Я всё готов ради тебя сделать. Девушка слабо пошевелилась в его руках, и он ослабил хватку, выпуская её и позволяя отойти на пару шагов назад. Во все глаза она смотрела на него — того, кто когда-то был самым родным и близким; того, кто так круто изменил её жизнь однажды; того, кто сейчас ненавидел самого себя за всё, что сделал ей. Она смотрела на него и не знала, что ответить. — Знаешь… — кое-как совладав с собой, Лизавета вздохнула и придала голосу как можно больше лёгкости. — Попробовал бы ты всё-таки ещё раз и поискал бы себе кандидатуру получше. Я — не та, кто тебе нужен. — А откуда ты знаешь, что для меня лучше? Он отвернулся и отошёл к туалетному столику, на ходу рывком расстегнув верхнюю пуговицу чёрной рубашки, а затем опёрся руками о столешницу: ему явно не хватало воздуха. Протяжно вздохнув, низко опустил голову. Его движения говорили лучше слов, и она прекрасно понимала, что творилось у него на душе. Лиза вздохнула и посмотрела на него; взгляд её зацепился за что-то, блеснувшее сквозь расстегнутую рубашку. Девушка подошла к Пчёлкину и коснулась рукой его плеча, а когда молодой человек обернулся, невольно ахнула: цепь. Та самая цепь на его шее. Её цепь, её подарок на его восемнадцатый День рождения. Внутри всё потяжелело, налилось свинцом. Судорожный вздох вырвался из груди, и Лизавета дрожащими пальцами коснулась горячего металла. Он следил за каждым её движением и скрипнул зубами, когда она случайно провела пальцем по его ключице. — Я люблю тебя с семнадцати лет. Она взглянула на него и не нашлась, что ответить. Тяжесть в животе стала невыносимой; она была в шаге от того, чтобы сдаться. Она впервые слышала от него такие слова, впервые слышала признание в любви. Еще во времена их отношений он предпочитал действие слову. Сейчас же он стал совсем другим… Молодой человек вдруг слабо рассмеялся и покачал головой. Он не знал, что ещё сказать, и находиться в этой комнате, наедине с ней, вдруг стало очень сложно. Внутри всё рвалось на части. Обернувшись, он схватил со спинки кресла плащ и направился в сторону двери, даже не глядя в сторону опешившей девушки. — Вить! — она окликнула его в самый последний момент. Он замер, не спеша повернуться к ней лицом, и тогда Лиза, глубоко вздохнув, заговорила, стараясь умерить дрожь в голосе. — Так получилось, что у меня в жизни было только два по-настоящему близких мне человека… Пчёлкин обернулся и взглянул на девушку. Он ждал, и даже в почти кромешной темноте Лизавета могла заметить напряжение в его взгляде. Судорожно вздохнув, Черкасова оперлась спиной о туалетный столик и моргнула, сдерживая слёзы. — И одного из них уже три года, как нет в живых. Молодой человек перехватил плащ другой рукой и сделал несколько шагов в сторону Лизы. Сократив расстояние между ними до минимума, он взглянул ей в глаза, и умудрился увидеть в них так много, что никаких слов не хватило бы, чтобы описать этот взгляд. Словно подчиняясь инстинкту, Пчёлкин осторожно, практически невесомо провёл пальцами по щеке девушки. — А второй? — вопрос прозвучал тихо и хрипло, не так, как он хотел бы. Лиза неопределённо качнула головой, не сделав ни единой попытки отойти или прервать его касание. И тогда он провел пальцами вниз, к шее и ключице. Девушка прикрыла глаза, шумный вздох вырвался из её груди, и это послужило сигналом. Осторожно, нежно и чувственно он коснулся губами её губ. Плащ с шорохом скользнул на пол, но он не обратил на это никакого внимания; он целовал её так, как никогда раньше — с такой пьянящей нежностью, с такой лёгкостью, что казалось, ещё немного, и она потеряла бы равновесие, одурманенная лаской. Оторвавшись от таких родных губ, он начал изучать её шею, покрывая нежную кожу короткими, едва ощутимыми поцелуями. Шумно выдохнув, она запрокинула голову и сильнее прижалась к туалетному столику, ища в нём опоры. Она проигрывала бой, позволяя своему дыханию учащаться, а ногам предательски подкашиваться. Стараясь справиться с головокружением, она опёрлась руками о лакированную столешницу, и тем самым словно раскрылась перед Витей, прогнувшись в спине. Она сдавалась в его плен, чувствуя горячую волну наслаждения в низу живота. Желание зарождалось в ней всё сильнее, и он почувствовал это — медленно его руки, до этого сжимавшие её талию, двинулись вверх, и, найдя узел махрового халата, с легкостью распутали его. Мгновения — и халат спал с хрупких плеч, отчего бархатная кожа девушки покрылась мурашками. Лиза прерывисто вздохнула, ощутив собственную наготу, и не нашла в себе сил открыть глаза. Истома брала верх над разумом, и она с готовностью принимала это, отдаваясь наслаждению. Витя чуть отстранился и сделал лёгкое движение рукой — от живота до шеи, минуя обнаженную грудь. Первый стон сорвался с родных губ, и это словно свело его с ума, вынудив стиснуть зубы, сдерживая себя. Халат упал на ковёр, и Лиза, лишившаяся одеяния окончательно, прильнула к Вите, словно пряча себя. Грудь коснулась груди, и лишь ткань мужской рубашки служила преградой. Молодой человек коснулся губами искусанных губ Лизаветы и развернулся к кровати, ни на миг не выпуская девушку из своих объятий. Пара шагов — и он мягко опустил её на холодное одеяло. Новый стон вновь помутил рассудок, вновь заставил почувствовать себя сумасшедшим; от губ он медленно перешёл к ключице, груди, животу… Руки его легли на бедра девушки и чуть развели их: теперь, опустившись на неё, он мог почувствовать жар её тела, такой желанный и манящий. Лишь его одежда служила преградой, он понимал это, но не торопился раздеваться; ему нравилась эта игра, нравилось чувствовать её наготу сквозь ткань. Его руки играли с ней, ласкали, не пропуская ни миллиметра. Спустившись ниже, он провел кончиком носа вокруг пупка девушки, а губами коснулся края тонких черных трусиков. — Витя… Громкий хриплый стон, сорвавшийся с её истерзанных губ, заставил его сдаться — выпрямившись, он снял рубашку и расстегнул брюки. Трясущейся рукой залез в карман и кинул на кровать блестящую упаковку презерватива. Приоткрыв глаза и приподнявшись на подушке, Лиза проследила за его движениями: взяв предмет защиты, он зубами надорвал фольгу. В этих отрывистых движениях было невероятно много интимного, будоражившего, и потому она приняла его в свои объятия с еще большей горячностью, чем прежде. Резким, но осторожным движением, молодой человек зацепил пальцами её трусики и потянул их вниз, лишая их обоих последней преграды. Обвив ногами его бедра, Лиза подалась вперед, говоря телом больше, чем словами. Шепнув что-то нечленораздельное, Витя начал медленно входить в неё. Горячая. Родная. Снова принадлежавшая ему. Выгнувшись, она прижалась к нему вплотную, помогая двигаться — медленно, осторожно. Это напоминало им обоим их первую близость, которая была, казалось, целую вечность назад… Легкая испарина появилась на бархатной коже девушки, её приоткрытые губы уже пересохли, и у неё даже не находилось сил, чтобы облизать их. Поцелуй исправил ситуацию и ускорил первый стон приближавшегося оргазма. Она потянулась к его губам вновь, позволяя ему ловить каждый её вздох, а затем запустила пальцы в его волосы, и он зарычал, вновь почувствовав себя восемнадцатилетним: никому он не позволял играть со своими волосами, потому что так можно было делать лишь ей. Потому что лишь в её исполнении эта ласка сводила с ума. Постепенно движения ускорились, став более резкими, но не менее пылкими и чувственными. Лихорадочно целуя её, он словно возвращался на три года назад, когда каждая близость была неповторимой и незабываемой. Сейчас между ними не было пропасти длиною в несколько лет, сейчас они вновь были единым целым. Это было не просто единение душ — воедино сплетались души. Длинная ночь принадлежала лишь им. — Девочка моя… — отрывистый шепот сорвался с его губ. Её стоны постепенно переплелись с его вздохами, и пик упоительного наслаждения настиг обоих одновременно: яркий, он напомнил падение в пропасть. Они падали в неё вдвоем. Вместе. Как раньше. Как много лет назад.***
Едкий дым наполнял лёгкие, согревая их и даря привычную тяжесть. Каждый выдох, в свою очередь, дарил лёгкость, и это нравилось ему. Высунувшись в окно, он затягивался, наслаждаясь никотином и рассматривая верхушки сосен, что окружали здание санатория. Дождь мелко барабанил по крыше, и этот звук нёс с собой какое-то приятное умиротворение. Воздух был прохладным и приятно бодрил его, одетого в одни лишь брюки. Он старался сосредоточиться на какой-то конкретной мысли, но получалось плохо. Она лежала на кровати позади него и тупо смотрела невидящим взглядом куда-то в стену. Тонкий пододеяльник едва прикрывал её тело; пусть даже стоя к ней спиной, он знал, что она не шевелилась и лежала в прежней позе: согнув обнажённую ногу в колене и сложив руки на груди. Её близость сводила с ума: вот, только обернись и протяни руку, и коснёшься её нежной кожи. Какая же она была… другая. Непохожая на всех девок, что были у него. Даже сейчас она повела себя так, как не вела ни одна из его пассий: не побежала в душ, стыдливо прикрываясь простынею; не стала развязно просить продолжения; не стала требовать задушевных бесед. Она даже не прогнала его, хотя он ждал этого. Нет. Она просто лежала, думая о чем-то своём. И в этом была её прелесть. Лиза скользнула взглядом по обнажённой спине молодого человека, дымившего сигаретой, и скривила губы в беззвучной усмешке. Сознание упорно подкидывало ей воспоминания: сейчас она словно была там, в далёком восемьдесят восьмом. А ведь целая пропасть была между теми беззаботными временами и мрачным настоящим. Так много времени прошло, столько всего произошло с ними обоими… Ведь они так сильно изменились, ведь они сейчас совсем другие. Ведь он стоял сейчас в паре шагов от неё — бандит, сумевший прибрать к рукам целую фирму, организовавший самый настоящий рейдерский захват. На нём несколько статей, а её это совершенно не волновало. Он катился на дно, думая, что поднимался, а она, дочь милиционера, нисколько не опасалась его — человека, с лёгкостью преступавшего законы. — И как же ты докатился до жизни такой? — вопрос сам собой сорвался с губ, и она тихо усмехнулась своей несдержанности. Витя выкинул окурок прямо в окно и повернулся к ней лицом. Он не ждал от неё такого вопроса, но в глубине души сам отчаянно хотел рассказать ей обо всем; излить душу. Вздохнув, он опустился на кровать и заглянул в серые глаза: смешинки скакали в них — она явно не понимала, как сильно резанул её вопрос по живому. Проведя рукой по обнаженному бедру, молодой человек, с лёгким налётом удовольствия отметивший про себя, что от такого легкого касания она ощутимо вздрогнула, невесело хмыкнул. — Уверена, что хочешь услышать? Лизавета склонила голову вбок. Взгляд её заметно потух, когда она поняла, что её вопрос, озвученный отчасти в шутку, оказался для него болезненным. Она сомкнула бёдра, зажав его ладонь, и он коснулся губами её обнаженного колена. — Рано или поздно мы ведь всё равно придём к этой теме. Витя высвободил свою руку, сел, взял её ноги и положил их себе на колени. Полился рассказ — временами сбивчивый, временами слишком эмоциональный, временами наоборот, какой-то безразличный и отстраненный. Он рассказывал ей всё, как было — про работу на рынке, про возвращение Саши из армии, про ситуацию с Елисеевой и Мухой, про смерть последнего, про подозрения, павшие на Белова, про расстрел дачи Царевых, про бегство на Урал и резкий подъем в криминальном мире… Он не утаивал ничего, не задумываясь о том, что какие-то его слова могли оказаться лишними или ненужными. Это напоминало ему исповедь, о которой он слышал когда-то давно. Он говорил, выводя пальцем какие-то только ему одному понятные узоры на её бедрах, говорил, и уже не мог остановиться. Говорил, чувствуя, как с души словно падал огромный камень. Она слушала, не перебивая. Позволяя ему говорить, практически не останавливаясь. Она слушала и с трудом верила своим ушам. Она готова была услышать многое, но не настолько. Правда, которую он рассказывал, оказалась какой-то чересчур болезненной и страшной. Она молчала, наблюдая за тем, как с каждым сказанным словом менялось в полумраке его лицо, как оно словно старело, как потухал взгляд синих глаз и опускались его плечи. — Я навёл о тебе справки специально. Хотел знать, как ты живешь. Знаешь, — подводя итог своему рассказу, произнес Пчёлкин, — если бы в них не было имени Артура, я бы ни за что не появился в твоей жизни вновь. У меня словно крышу сорвало, когда я узнал о вас. Окажись на его месте кто угодно другой, я бы сумел справиться, но этот… Лизавета печально улыбнулась. Зачем же он вспомнил Артура? Ведь ей и без того нелегко… — Если бы не «этот», как ты его назвал, меня бы здесь не было. Это он вытащил меня со дна. Да, он пошёл на страшный шаг, и он за него расплатится, но… но мне он не сделал ничего плохого. Это я принимала заботу и помощь, как должное, ничего не давая взамен. Он ничего не ответил, и некоторое время они молчали, каждый думая о чём-то своем. Рыже-русые волосы Пчёлкина растрепались и небрежно спадали к плечам, так и не доставая до них. Внезапно Лизавета тихо рассмеялась, чем привлекла внимание молодого человека. — Что? Черкасова покачала головой. — Не думала, что доживу до дня, когда увижу тебя постриженным. Он даже не сразу понял, о чём она — как-то слишком уж неожиданно прозвучали для него её слова. Затем усмехнулся и кое-как пригладил растрёпанные пряди. — Я сам их отрезал дома, когда из Горького вернулся. Ну, когда ты меня выгнала. Потом уже, когда на Урале подниматься начали, следить стал, для солидности. Лиза закусила губу и кивнула. Она не любила вспоминать тот момент. Возможно, дай она тогда ему шанс объясниться, всё сложилось бы совсем иначе… — Словно целая вечность прошла, правда? Он вдруг встал с кровати, скинув её ноги, и отошёл к окну. Захотелось курить, но лезть в карманы плаща за пачкой было лень. — Не хочу об этом думать. Я утром уеду. Последнюю фразу он произнес нехотя, пристально глядя на сидевшую на кровати девушку. Ему в самом деле придется уехать, хотел он этого или нет — дела фирмы не ждали. Он и не рассчитывал оставаться здесь на ночь, не рассчитывал на то, что его визит примет такой поворот. — Хорошо, — девушка пожала плечами и поджала губы. Ей не хотелось, чтобы он уезжал. Она злилась на саму себя за это нежелание. Она не должна была давать ему понять, что давно уже простила его за всё. Не должна была давать слабину. Наверное, не должна была… Он вздохнул и опустился на пол, оперевшись спиной о кровать. Чуть запрокинул голову, положив её на матрас, и прикрыл глаза. Ему было комфортно, и он искал в этом что-то неправильное, какой-то подвох. Но ни того, ни другого, не находил. Лиза повернулась на бок и подпёрла щеку рукой. Сверху вниз она смотрела на молодого человека, стараясь не думать ни о чем. Его цепь поблескивала в слабом свете окна, а тень оконной рамы лежала на обнажённом горле. Вглядевшись в эту тень, девушка нахмурилась: она выглядела как-то зловеще, некрасиво... В задумчивости Лизавета протянула руку и коснулась кончиками пальцев области кадыка. Витя вздрогнул, и, раскрыв глаза, схватил девушку за запястье правой рукой. — Ты чего? Черкасова закусила губу и тряхнула головой, отгоняя причудливые, как ей казалось, мысли. — Да нет, показалось, — взгляд её упал на перстень на безымянном пальце молодого человека, и она решила перевести тему. — А почему кольцо-то на этом пальце? Пчёлкин проследил за взглядом девушки и выпустил её руку. Смешок сорвался с губ, когда он вспомнил, как покупал украшение. — Машинально надел. Село, как влитое, снимать уже не стал. Он не стал говорить ей о том, как пошутила тогда молоденькая продавщица на тему того, что он, не задумываясь, надел перстень на палец, предназначенный для обручального кольца. И как он решил, что не будет его снимать, посчитав машинальное движение каким-то знаком. И даже как послал по известному адресу пошутившего на тему «женатика» Космоса. Лиза вздохнула и села на кровати, свесив ноги по бокам Пчёлкина и обняв его за шею. В этой, казалось бы, простой и незамысловатой позе было столько интимного, что оба они замолчали, словно поняв тонкость момента. Что-то неуловимо хрупкое витало в воздухе, наполненном смесью ароматов мужского и женского парфюма. — Господи, сколько же ты всего пережил… — проговорила Лиза, глубоко вздохнув. Никак не желал покидать её мысли рассказ Пчёлкина, как ни пыталась она сменить тему и отвлечься. Если бы она не выгнала его тогда, всё бы точно сложилось совершенно иначе… — Не больше, чем ты, — он взял её за руку и переплел её тонкие пальцы со своими. И она не нашлась, что ответить.