The mind does not win

Спенсер все чаще думает о том, как классно и замечательно было бы уехать куда-нибудь прямо сейчас. Отдохнуть от всего этого на свежем воздухе. А может, даже и уехать навсегда. Если бы у него была такая возможность, то он бы просто с удовольствием уехал бы с этой планеты. Потому что на ней нет места, где бы он мог спрятаться от себя самого. Как ему казалось, на этой планете просто нет места ему. Он делает сандвичи каждый день по восемь часов, получает какие-то гроши и буквально уже довольно хорошо сидит у Родерика на шее, так и не отдав ему и одной арендной платы. По крайней мере, тот был очень хорошим и очень прилично зарабатывающим другом. Портеру, конечно, было неудобно, но когда у тебя настолько большое количество проблем и загонов, ты имеешь право позволить себе послать все к черту. Нью-Йорк — не город мечты. Тут много грязи, бездомных, крыс и не самый приятный климат. Состояние этого города просто сжимает тебя и душит до бесконечности, пока ты просто не останешься дурачком до конца жизни, ставя себе такой потолок. Или наоборот, станешь искать себе потолок еще выше самого большого небоскреба и окончательно сойдешь с ума, так и не выбравшись из этой бесконечной молотиловки. Спенсеру, на самом деле, было плевать, потому что он никогда не думал, что это станет городом мечты и его беспрестанной любви. Именно поэтому, наверное, он и смог так просто сродниться с вечными толчками и ворчанием под нос. С тем, что тут просто не бывает пустых улиц и чистого воздуха. Портер не нуждается во всех этих гребанных парнях, вечно подкатывающих к нему и на работе и после. Иногда он тактично отказывает, а иногда и прямо посылает. Иногда он позволяет шлепнуть себя по заднице, а иногда доходило и до сломанных пальцев. Портер просто взял и сам залил свою жизнь серой краской. Потому что так намного проще. Проще ничего не чувствовать. Проще думать, что все это происходит и вовсе не с тобой. Спенсер слушает какую-то очередную песню по радио, пока ждет Родерика в машине, дымя прямо в салоне. Он знает, что получит за это. Он знает, что такого друга, как он, давно уже было пора гнать в три шеи, но тем не менее. Тот всегда может это сделать. Кажется, что эту песню, как, впрочем и все остальные, Спенсер сможет идеально подставить под свою историю с Мейсоном. С Мейсоном, который не его. С Мейсоном, которому он не позволил быть его. С Мейсоном, который счастлив. — Портер, ты оп... Ты плачешь? — глаза парня чуть не вылетают из орбит, когда он плюхается на сидение своего шикарного новенького автомобиля. Спенсер выкидывает сигарету за окно и не поворачивается назад. Рука Родерика тут же оказывается скинута. Тот не задает и вопроса. Лишь понимающе вздыхает и заводит машину. Портер был благодарен за это. На самом деле, он просто пытается унять безудержную дрожь снаружи и внутри и прикусывает язык, чтобы не кинуться на Родерика и не выложить ему все. Нет, конечно, тот знает что-то и даже больше, но он так хотел, чтобы кто-то сказал ему, что он его понимает, что не оставит, что это нормально быть слабым, что это нормально быть человеком. Ведь, если ты чувствуешь, это значит, что ты жив? Это значит, что ты настоящий? Родерик пахнет мятной жвачкой и сигаретами Портера. От него постоянно разит этим странным сочетанием и он иногда ворчит, что это портит ему имидж, но никогда не обижается всерьез. Спенсер вроде бы рад, что у него есть такой человек, но вместе с тем он понимает, что у него нет никого, кроме самого себя. Да и этот вопрос, честно говоря, он ставил под жирный вопрос в последнее время. Он, черт возьми, скучал по себе. — Может, ты уже наконец-то купишь себе другую дурацкую рубашку наместо это? — будто совершенно незаинтересованно спрашивает Спенсер, когда Родерик пытается писать музыку, сидя на полу с гитарой, а Портер отказывается идти погулять. Он боится оставаться с городом наедине. — Может, ты уже наконец-то дашь мне поработать или хотя бы дашь мне какой-то действительно дельный совет? — закатывает глаза парень, бросая на него секундный взгляд. Спенсер молчит и лишь пожимает плечами. — В том-то и суть. Не лезь не в свое дело, Спенсер. Ему остается лишь разочарованно хмыкнуть и уйти в свою комнату. Сделать вид, что ему ни капельки не обидно, что он совершенно никому не нужен. И советы его глупые, и мешается под ногами, и бездомный, откровенно-то говоря. Крыша над головой есть, а дома нет. Вон как дела обстоят. Проще говоря, он никто. И ему нисколько за это не обидно. Ни разу. Мейсон не пишет и не звонит. Не приезжает в гости и не передает приветов. Спенсер и понятия не имеет, где он и что он. МакКарти до чертиков гордый. Он задрал свой долбанный нос кверху и ушел, словно Английская Королева. Спенсер отверг его и Мейсон просто ушел. Портер сказал ему, что... Он просто рассмеялся ему в лицо и кинул под ноги одну из аккуратных и заботливо завернутых МакКарти записок о том, что он любит. Спенсеру страшно и он готов цитировать Бродского. Не выходить из комнаты. И, желательно, не выходить из себя. Желательно вообще исчезнуть. Очень жаль, что люди не могут лопаться, как мыльные пузырики. Бум. И все. Тебя нет. Не существует. Портер чувствует себя так, когда получает открытку. Открытку от Мейсона и вместе с ней приглашение на свадьбу. А еще фотографии. Много фотографии с долбанной Джейн и им самим. Такими счастливыми и такими влюбленными. Спенсера тошнит. Мейсон урод. Гребанный мудак. Спенсер чувствует, как грудь горит и понимает, что это, должно быть, сердце. Теперь уже дыра. — Возможно, теперь ты понимаешь, что я чувствовал, — сквозь слезы и процесс умирания с душевным кровоизлиянием читает Портер в конце открытки и сжимает ее, комкая в руках, желая, чтобы ее не было и это все оказалось дурным видением. — Ты ебанный мудак, — читает Родерик и прочищает горло. — И я никогда в жизни не приеду не то, что на твою свадьбу, я даже в один город с тобой не приеду. Никогданикогданикогда. Я ненавижу тебя. И что ты теперь на это скажешь, а? Я счастлив, поэтому отъебись. Родерик замирает на какую-то секунду. — Смело, Спенсер, смело. Ты уверен, что ты хочешь, чтобы я это передал? — Портер даже не вылезает из под одеяла, переворачиваясь на другой бок. «Счастлив», — хмыкает про себя Родерик, уходя и плотно прикрывая за собой дверь. Позволяя Портеру разрыдаться вновь и попроклинать жизнь еще чуточку. А потом, когда он слышит, что друг закрыл и входную дверь, уезжая на гребанную свадьбу(предатель), он срывает с себя долбанное одеяло и понимает, что нужно что-то менять. Что он не может вот так вот сдохнуть. Уйти и не оставить ничего, кроме подушки, пропитанной слезами. Ему срочно нужно купить много зубной пасты и ночью, когда Родерик вернется, устроить маленькую шалость. Но перед этим, нужно вытащить его на шоппинг, от которого они оба так далеки, но обновить гардероб им обоим. И он все же обязательно купит Родерику новую рубашку. Ему нужно устроить импровизированный концерт Металлики с расческой и огромной пиццой на одного. И обязательно начать сжигать мосты, если он вспомнит, куда же он все же дел вчера зажигалку. И, наверное, ему стоит ответить какому-нибудь из тех раздражающих парней. Возможно, там можно отыскать что-то с килограммами до двухсот и с айкью за восемьдесят. И эти два дня, пока Родерика нет, он убирается в квартире, перебирает шкафы и ведет себя, как полный идиот. Он находит для себя что-то новое и в музыке, и в фильмах. Он, кажется, понимает, что на улице невечные дожди и мрак. Портер не узнает сам себя, хоть где-то в глубине души и понимает, что это похоже на паранойю и на какое-то слишком глупое затупление боли. Но ему абсолютно плевать, пока он может хоть что-то сделать. Когда же первый возвращается, скидывает верхнюю одежду и спокойно вздыхая, кладет перед ним какой-то конверт, говоря, что это ответ, он сначала напрягается, потом не понимает, что происходит, а потом все же решает его открыть, потому что обратного он себе просто не простил бы. И он видит, видит ту самую смятую до просто ужаса записку, что он когда-то кидал МакКарти в лицо. Надпись гласила: «Я влюблен в тебя до беспамятства». Он застывает в немом крике, ища в чертовом конверте хоть что-то, что сможет вернуть его к нему. Какую-то зацепку среди бесчисленных галактик, какой-то гребанный знак, обратный адрес или еще хотя бы что-нибудь. На дне конверта больше ничего нет, кроме как еще более смятой маленькой бумажки. С лаконичной записью: «Прощай». И именно в этот момент Спенсер понимает, что он ничего не может сделать.