Динго и Пёс

Я в своей жизни совершал много безумных поступков, но даже охота на питона с метровым куском лески по сравнению с этим кажется неплохим занятием.

С тех пор прошло полтора дня. Поняв, что лягушатник исчез, RED закатили такую пирушку, что на следующий день после нее на ногах стояли только Инженер, который не пил вообще, да Демо, для которого состояние заспиртованной лягушки было обычным делом. BLU даже не пришлось напрягаться, чтобы забрать победу, а когда и они поняли, в чем суть дела, вечеринка решила, что ей стоит перейти на соседнюю базу. Снайпер, конечно, знал, что команды ненавидели Шпиона — причем BLU по вполне понятной причине — но чтобы ненавидели до такой степени… Это заставляло его задуматься: а что же было причиной поведения француза и того, что он, при всем своем характере, сумел так долго продержаться на месте. Хорошие навыки и связи в Манн.Ко? Навыки — да, но связями, в таком случае, нужно обладать огромными. Хотя будь ты даже знаком с самим Господом, это нечасто помогает: если существуют люди, желающие тебя убить, они сделают это, пройдясь ногами по всем связям. Оставаться веселиться стрелок отказался — не из-за каких-то принципов, а просто «чтобы не мучиться на следующее утро», как он сам сказал. Его поддержал Медик, и в данный момент это был довольно весомый аргумент, учитывая, что запасы медицинского спирта хранились в лазарете, а пить мешанину Демо было чревато. Праздник команды BLU мог бы закончиться, не начавшись, но немца заперли на чердаке с голубями, лазарет со спиртом вскрыли, а выпивку шотландца размешали с водой в пропорции 1:5. Так что на следующий день Синие, скорее всего, полностью оправдают цвет своей команды, а немного оклемавшиеся Красные, забыв значение слова «солидарность», будут развлекаться на поле боя. Снайпер, однако, ненадолго задержался на базе, наблюдая за весельем остальных. Затем отправился на кухню, где, порывшись в кастрюлях, стоявших на плите, откопал себе ужин. Можно было, конечно, просто набрать продуктов из холодильника и приготовить что-нибудь в фургоне, но это заняло бы время, а холодильник работал с перебоями. К тому же, единственное, что сейчас хотелось австралийцу — уйти и не слушать веселых воплей, которые, благодаря гитаре Инженера и откопанной где-то волынке Демо, грозили вылиться в безумную какофонию. Он забрал с собой тарелку с ужином, засунул под мышку несколько баночек пива, собрался уже уйти и в дверях столкнулся с Хеви; здоровяк искоса посмотрел на него. — Почему Снайпер не хочет остаться вместе с остальными и поесть здесь? — Я устал, — ответил Снайпер, — решил поужинать в фургоне. — Второй день подряд? Австралиец не ответил, пытаясь протиснуться мимо русского. В конце концов, если они хотят пьянствовать, пусть пьянствуют, но не втягивают в это стрелка. А что касается ужинов в фургоне — мало ли, какие причуды существуют у людей. Во всяком случае, Снайперу очень хотелось, чтобы команда думала именно так. Хеви посторонился, пропуская сокомандника, но очень озабочено посмотрел ему вслед; стрелок почувствовал это даже затылком, и ему внезапно захотелось все бросить и остаться веселиться с остальными. Он не мог. Во всяком случае, не сейчас. Может быть, когда-нибудь после. Снайпер дошел до фургона, каким-то чудом открыл дверь, умудрившись не уронить тарелки, и чертыхнулся, чуть не запнувшись о журналы, вечно валяющиеся на полу. Водрузил ужин на стол, забросил банки с пивом в раковину, чтобы они не согрелись, и поставил на плиту чайник с водой. А потом не удержался и едко заметил: — А ешь ты совсем не по-джентельменски. Ответа не ждал, но все же получил. — Monsieur Bleu Tireur, — язвительно ответил Шпион, отодвигая тарелку, — если вам не нравится, как я ужинаю, вы можете отвернуться или выйти на улицу. А если ты хочешь поглумиться, прибереги это на потом, потому что я, dieu dammit, не ел со вчерашнего вечера и пока не могу ответить на твои слова! Выглядел он действительно неважно: мятый костюм и рубашка, из белой превратившаяся в серую, придавали ему жалкий вид, а двухдневная щетина и темные сальные волосы завершали образ человека, которому в последнее время не везло. Однако голос его все еще звучал издевательски, да и вести себя француз пытался так, словно жизнь до сих пор ему должна. Снайпер пожал плечами. — С учетом того, что ты вылакал все пиво, ты не выглядишь особо сохнущим от голода. — Mon Dieu, — Шпион закатил глаза, — этот плоский юмор ужасен даже для тебя. Уйди и не порти мне аппетит. Австралиец, как ни странно, послушался, выйдя и закрыв за собой дверь, а потом закурил, выпуская дым в небо. Скажи ему сейчас кто-нибудь, что он вышел, чтобы не мешать гостю вести себя по-свински, стрелок наверняка засмеялся бы, сказав, что он либо пьян, либо не в себе. Боже, нахрена он вообще притащил в фургон эту гадину? Каким, черт возьми, Шпион казался испуганным, когда стоял там, у стены, и ждал своей участи. Во всяком случае, глаза у него были такие же, как и у пса, который когда-то жил у Снайпера. Собственно говоря, из-за этого Снайпер и не смог прирезать лягушатника. Просто не смог. Пожалел, словно решив, что есть в нем еще что-то хорошее, словно подумав, что после этой ситуации его характер изменится. Разрезал путы на ногах, дотащил до фургона, забросил внутрь, а после отвез обратно. Первые несколько часов француз вел себя тише воды ниже травы — потому что дрых — а после, осмелев, вновь превратился в отвратительного по характеру трикстера. Ни стыда, ни совести, ни чувства самосохранения, ни хоть какой-то благодарности, ни… Бессовестное охамевшее существо. Боже, ну почему Снайперу не хватило сил закрыть глаза и прирезать его тогда?! И почему, в таком случае, он не может сделать это сейчас?! Он вернулся обратно в фургон. Шпион курил у открытого окна. — Мог бы посуду… — Что они празднуют? — перебил пересмешник, прислушиваясь. С базы Синих как раз доносились завывания, в которых Снайпер с трудом узнал песни, одну из которых пел Хеви на русском, а другую — Демо на шотландском; сопровождалось все это игрой на гитаре, волынке и барабанах-кастрюлях. — Твою смерть. — Тупая шутка. — Я не шучу, — нахмурился стрелок. Француз открыл рот, собираясь что-то сказать, закрыл его, а затем неосознанно дотронулся до пореза на левой щеке, сейчас заклеенного бинтом и пластырем. Снайперу нужна была кровь, чтобы обмануть Инженера, и он не придумал ничего лучше, чем забрать ее у пересмешника. — Délire, — наконец сказал Шпион, — я не понимаю смысла этого… веселья. Ладно, ваша команда еще может себе это позволить, но неужели RED, которые веселились вчера, не понимают, что теперь точно будут проигрывать? — Почему? Шансы равны, а у Красных нет глупого лягушатника, который будет портить игру обеим командам. «Глупый лягушатник» забарабанил пальцами по столу, но благоразумно промолчал. Затем хлопнул окном так, что стекло задребезжало. Снайпер выдохнул, пытаясь успокоиться. — Я собираюсь ложиться спать, — он ведь не просто так свалил с вечеринки, ничего не выпив, — и тебе советую. Так что давай, умывайся и доставай раскладушку, только сначала дай мне добраться до кровати. Снайпер никогда не задумывался, зачем ему, человеку, который может спать даже в полусогнутом состоянии, нужна раскладушка, чудом втиснутая в шкаф для одежды. Однако она была, и сейчас занимала весь проход между умывальником и столиком; Шпион даже под угрозой смерти не согласился бы спать на полу. Сейчас пересмешник снимал пиджак и рубашку, искоса наблюдая, как Снайпер забирается наверх, садится в теплую постель и, до половины укрывшись одеялом, принимается натачивать кукри. Шпиону тоже досталось одеяло — старое и совсем тонкое, но даже этому он был благодарен глубоко внутри. Раздевшись, француз закурил, прислонившись к ящику под раковиной. Сверху донеслось тихое ругательство, и Шпион бросил быстрый взгляд на стрелка; ругательство относилось к тому, что Снайпер порезался и теперь сидел, угрюмо посасывая палец, а не к тому, что весь фургон провонял куревом. Однако сигарету Шпион все же затушил, а после положил голову на руки, а руки — на поджатые колени и принялся глядеть куда-то вдаль. — Ты так и не объяснил, зачем тогда спас меня, — вдруг резко сказал, подняв голову и глядя на австралийца. — Ты так и не объяснил, зачем вел себя так, словно нарывался на то, чтоб тебя прирезали, — парировал хозяин фургона. — А теперь выключи свет, если больше не собираешься курить. Шпион сжал зубы, но просьбу выполнил. Вернулся на раскладушку, потирая порез. — Просто так, — буркнул. — Вот и я просто так, — донеслось сверху. Снайпер прекрасно знал, что сказал «на отвяжись», но не мог толком объяснить, зачем все-таки сделал это. Хотя нет, мог, но объяснение получилось бы слишком глупым. — В детстве у меня был пёс, — все-таки не удержался и начал рассказывать. — Я его любил… даже не так: я обожал его. Много ли нужно ребенку для счастья? Ну так вот, как-то раз его укусила змея… ядовитая… и отец сказал, что его придется… пристрелить, чтобы он не мучился… и я должен был сделать это сам… кхм… Так вот, я тогда стоял с ружьем, а мой пёс сидел напротив, поджав лапу, и смотрел на меня. Глаза в глаза. И… ну, понимаешь, мой отец отодрал бы меня за уши, вздумай я его ослушаться. И вот теперь. Только вместо ружья у меня был кукри, а вместо пса — ты. Но, клянусь винтовкой, глаза у вас были абсолютно одинаковые. У него были черные, у тебя — голубо-серые, но выражение одно и то же. Вы оба не хотели умирать, оба не могли поверить, что вас сейчас убьют. Я не смог… сделать это второй раз. Может быть, Снайпер надеялся на то, что Шпиона проймет эта история, но вышло все наоборот. — Пёс? — он скривился. — Из-за него я теперь сижу здесь? По-твоему, я так похож на какого-то глупого пса? — Да, — стрелок внезапно разозлился, — ты пёс. А теперь лежи спокойно и не лай, иначе пойдешь спать на улицу. — А ты — динго, — прошипел француз, укладываясь, — мерзкий вонючий невоспитанный динго, который моется раз в месяц и жрет всякую падаль… — Закрой пасть. Ты зовешь меня невоспитанным, а, между прочим, я не услышал ни слова благодарности за твое спасение. Ответом ему было все то же злобное шипение. Снайпер улегся, подложив руки под голову, и принялся смотреть в потолок. От лягушатника никогда не стоит ожидать вежливости и понимания, но обида, маленьким черным комочком поселившаяся под сердцем, все равно грызла изнутри. Глупо. Где-то далеко ухал филин. Говорят, Красный Снайпер прикормил его и теперь пытается обучить охотиться. Не на Синих, конечно, но все же. У Красного Снайпера есть филин, а у Синего — бывший Красный Шпион. Такой же злой и язвительный, каким был раньше. — Je vous remercie pour ce que ne me l'avez pas laissé mourir. — Пожалуйста. Наверно. В темноте нельзя было определить, спит Снайпер или нет, потому что спал он абсолютно тихо: видимо, сказывалось прошлое охотника. Шпион долго прислушивался к чужому дыханию, пытаясь уловить в нем хоть какие-то изменения, а затем, решив, что стрелок все-таки заснул, поднялся и сел у окна, вновь доставая сигареты и смотря на базу через стекло. Они действительно праздновали. Сегодня они, а вчера вечером, выходит, — его бывшая команда. Они действительно были рады тому, что трикстера больше нет рядом. Это бред. Это странно. — Ceci est stupide, — он заметил, что сказал это вслух, пусть и полушепотом, и дальше продолжал говорить, — Je ne pense pas qu'ils me détestent tant… Выходило, что так. Шпион обернулся и посмотрел на спящего Снайпера. Тупой вонючий динго, который спит в фургоне, бреется своим ножом и ссыт в банки. А ведь он зачем-то вытащил Шпиона из всего этого дерьма. Вытащил, а ведь мог, не убивая, и на том Респауне связанным оставить. Кто станет разбираться, откуда взялся труп в красном костюме? Отвезли бы куда-нибудь, закопали и поставили над башкой табличку «Красный Шпион». А сейчас что, иначе будет? То же самое, только без трупа. Шпион сейчас не больше чем иллюзия, прошлое, и кроме Синего стрелка у него никого нет. Француз внезапно почувствовал себя безумно одиноким. Никого и ничего больше. Merde… Нельзя становиться слишком сентиментальным из-за этого. Он приоткрыл окно, впустив холодный ночной воздух, и закурил. Вонючие имбецилы. Тупая Красная команда. Их Шпион исчез, нового — днем с огнем не сыскать, а они решили закатить вечеринку по этому поводу! Какого черта?! О-о, они пожалеют об этом, когда Шпион до них доберется, сильно пожалеют! Особенно этот неграмотный ковбой-механик, из-за которого все это началось! Да он взмолится о том, чтобы француз вернулся обратно!.. Однако… для этого еще надо было вернуться. Шпион еще раз посмотрел на Снайпера. Из-за этого австралийца он спал на раскладушке под одеялом, больше похожем на подстилку, не мылся два дня и ел только два раза за двое суток. Зато был жив, а правило «Не кусай руку, которая тебя кормит», француз знал и нарушать не собирался. Позлить — да, без этого жизнь была бы скучной, но следить, чтоб стрелок не решил вдруг объявить, что у него в фургоне живет бывший Красный пересмешник. Тогда скучно не будет никому. Надо заставить этого австралийца помочь ему отомстить. Как? Этого Шпион еще не придумал. Для начала, естественно, попытаться наладить хоть какой-то контакт. Не дружбу — на это француз никогда в жизни не согласится — а какое-то подобие нормальных отношений. Вести себя относительно тихо и относиться к Снайперу довольно вежливо, хоть и с прохладцей. Заставить его привыкнуть к тому, что Шпион может выкинуть любой трюк, а потом, когда он будет воспринимать все абсолютно спокойно, медленно подводить к тому, что нужно самому французу. А что нужно французу? Чтобы Красная команда молила о прощении. Хм… Имея под рукой хорошего стрелка, это вполне возможно. Шпион усмехнулся, туша сигарету: — А ведь верно. Если тебя приручить, динго, ты сослужишь мне хорошую службу. — Приручай, если получится, пёс, — в голову пересмешника прилетела подушка, — а пока закрой окно, чтобы не дуло. Мерзкий, вонючий… Агрх! В следующий раз надо будет убедиться, что он действительно спит!