Дыхание в басовом ключе

— Дольная, ты слишком грузишься! — заявил Егор, едва дослушав мой путанный и сбивчивый рассказ до конца. — Тебя зовёт на свиданку твой кумир, а ты лезешь в психоанализ. Ты, мать, от счастья умом тронулась? И, кстати, а кто у нас кумир-то? Да, моё повествование было путаным. Потому что я изо всех сил старалась не сдать явки и пароли. Вы же помните, что я рассказывала о Егоре и сплетнях? Они просто созданы друг для друга. Проколись я хоть словом, и завтра об этом будут судачить на всех кухнях Питера. Оно мне надо? — Так я тебе и сказала! — не терпящим возражения тоном заявила я. — Ну, Егор… Ну это же… Не знаю… Разве это не странно? — Странно? — задумался он. — Скорее, неожиданно. А ты точно уверена, что это именно он, а не кто-то сильно на него похожий? — Да уверена я! Уверена! — И тот, второй, тоже? — Что, тоже? Мой кумир? Вот уж нет! — То, что ты его терпеть не можешь, я уже понял, — отмахнулся Егор. — Не надо так настойчиво это повторять, а то у меня появятся некие подозрения. Так второй точно знаменитость? — Да, точно. — В рамках Питера? — В рамках страны, солнце. — Опаньки. Кто-то, кого я знаю? — Сто процентов! — теперь, познакомившись с творчеством Рельефа, я уже точно знала, кому принадлежит та музыка, что вечно горланит в серверной, перекрывая шум вентиляторов и Егоркин отборный мат. — Ну ты, мать, зажгла… — он откинулся на спинку офисного кресла и с интересом прошёлся взглядом по моей несчастной фигуре. — Нет, посмотреть есть, конечно, на что… — Тропкин! — возмутилась я. — Ты о чём, паршивец, думаешь сейчас? — Пытаюсь проникнуться этим голливудским сценарием. Хотя, тут скорее Болливуд, а не Голливуд. — Убью. — Верю, — деланно печально вздохнул он. — Ну, а почему, собственно, тебя эта ситуация смущает? Кроме, естественно, статистического мизера её реалистичности. — Ты издеваешься? — заметив и в самом деле недоумение в его глазах, я пояснила: — Представь себе, на секунду, что к тебе начинает подкатывать Мэг Райан. — Тьфу ты! — скривился парень. — Он, что, старый пердун? Так бы и сказала! А то, знаменитость, знаменитость… — Нет! Он не… Ладно, плохой пример. Не Мэг Райан. Скажем, Бейонс? — Буэ… — Кристина Агиллера? — Кто? — Проехали. Кристина Асмус? — О-о-о… Продолжай! — Значит, Асмус. Ну, заигрывает она с тобой, заигрывает, но тебе-то побоку… — Дура, что ли? — возмутился Егор. — Что значит, побоку? — Ну, тебе льстит, конечно, её внимание, но ты-то понимаешь, что ничего серьёзного у вас быть не может… — И чё? — И ничё! — Как ничё? — парень даже приподнялся в своём кресле. — Что значит «ничё»?! Меня хочет сама Кристина Асмус, а я ничё? Ты в своём уме? — Та-а-ак… Понятно. Возвращаемся к Мэг Райан. — С какой радости? Я хочу Асмус! — Да причём тут Асмус?! — вспылила я. — Мы мои проблемы обсуждаем, а не твои сексуальные фантазии! — К тебе подкатывает Кристина Асмус? — Р-р-р!.. Короче, так я ничего от Егора и не добилась. Единственный совет, который этот голубоглазый поклонник сексуальной интернши сподобился мне дать, было что-то вроде: — Харе, грузиться, Витёк! Тебе выпал один шанс на миллион, вот и не упусти. И где-то в глубине души я была готова с ним согласиться. Уговорить себя тем, что Снежный понравился мне ещё Алеком, оказалось на удивление легко. Ну, Ал. Ну, Снежный. Ну, фан-клуб только по России размером с сам Питер. Подумаешь! Пх! С кем не бывает? О том, что практически ни с кем, я благоразумно решила не думать. Главное что? Правильно! Что бы человек хороший попался. О том, с чего я решила, что король отечественного транса — хороший человек, я тоже решила пока не думать. Иначе, видимо, пришлось бы задавать самой себе кое-какие вопросы, отвечать на которые мне жутко не хотелось. Но правда заключалась в том, что если бы всё на самом деле было так просто — без всяких сомнений и задних мыслей, — вряд ли я стала бы так переживать и обдумывать произошедшее снова, и снова, и снова. Авдеев всегда оставался для меня лишь Кириллом из соседнего двора. Шес — ударником известной рок-группы. А Ал и Снежный уверенно смешивались в одно, и я с трудом могла нащупать ту грань, на которой мой интерес к ромкиному одногруппнику переходил в восторженный писк по отношению к любимому исполнителю. В лучших традициях Скарлетт О’Хара я решила «подумать об этом завтра», в тайне надеясь, что Ал так и не позвонит. И в ещё большей тайне надеясь, что позвонит. Вторым пунктом программы минимум на сегодняшний день было, собственно, подписание контракта. Если честно, я бы предпочла этого не делать и оставить за собой возможность свалить в любой момент. Но Шес, видимо узревший ту же самую возможность, упёрся рогом. Или контракт или он ищет другого ударника. Так было заявлено, и вот я сижу в гостиничном номере Анатолия Владимировича и судорожно пытаюсь продраться сквозь вязь юридических терминов. Никогда не была сильна в этом. Я даже договорённость с ЖЕКом подписала, не читая. За что и поплатилась в первый же раз, когда прорвало трубу. Оказалось, что если её прорывает внутри квартиры, то это проблема самих жильцов; если в подъезде — проблема дом. управления; если на улице — работников городского управления теплотрасс. На мой, как мне казалось, закономерный вопрос, где же, чёрт возьми, её должно прорвать, чтобы это стало, наконец, проблемой ЖЕКа, мне сказали: «В любом другом месте». И где, интересно, находится это самое «любое место»? Спас меня от позорного утопания в море незнакомой терминологии Хан. Да, кстати, забыла сказать, что подписывать со мной контракт со стороны группы пришёл именно он, а не ударник. Жалко. Я-то надеялась улучить момент и заглянуть, наконец, в столь охраняемый паспорт. Ничего не могу с собой поделать — вопрос о том, как этого чудика зовут, мучает меня с того самого момента, как было объявлено, что сие есть секрет. Вообще, не слишком ли много секретов на квадратный сантиметр его татуированного тела? Конспиратор хренов… Хан заявил, что контракт стандартный, и показал в доказательство свой. А затем быстро и вполне доходчиво объяснил мне спорные моменты, предельно честно сообщив, что если я их кину, то мало мне не покажется. Заострил внимание на особых пунктах, касающихся Даньки. Да-да, Шес сдержал своё обещание, внеся это в договор и юридически обязавшись взять на группу часть расходов по содержанию няни. Вроде всё было честно. Не совсем так, как мне бы этого хотелось, но и их тоже можно понять. На первый взгляд, наколоть никто никого не пытался, и я подписала. Сказать, что рука моя дрожала в тот момент? Совсем нет. Это был мой шанс и я собиралась использовать его на всю катушку. Придётся попотеть, да. Но где ж вы видели бесплатный сыр? Закончив с бумажной волокитой, я всё же набралась мужества расспросить Хана. Если честно, я его немного побаивалась. Он, хотя бы даже и внешне, производил довольно суровое впечатление, казался самым старшим и опытным из членов группы. К тому же, мне показалось, что он занимает какое-то привилегированное положение. Его безоговорочно слушались, а он отдавал приказы, похоже, даже не замечая этого. Парень, однако, оказался совсем не страшным. Я бы даже сказала, что общаться с ним было на удивление легко и просто. Он искренне обрадовался моему интересу к истории группы и с удовольствием отвечал на вопросы. Так я узнала, что Рельеф был создан лет десять назад, самим Ханом и Шесом. Оказалось, что они — друзья детства. Что называется, не разлей вода. Жили по соседству, ходили в одну школу. Кстати, несмотря на то, что басист казался много старше, они одногодки и им по тридцать два года. Потом служили вместе в армии, даже в одной части, а после дембеля и создали Рельеф. Довольно долго у группы не было имени. Да и группой-то это можно было назвать только с огромной натяжкой. Скорее, дуэт. Андрей — так зовут Хана в миру, — писал стихи, Шес музыку, оба играли на гитарах, разрываясь между консерваторией, куда поступили, опять-таки вместе, и попытками «засветиться». — Так ты тоже окончил консерваторию? — удивилась я этому факту. — Я? Нет. Меня вышибли ещё со второго курса за неуспеваемость, — ухмыльнулся басист. — А вот Шес молодца, да. Закончил, несмотря ни на что. И даже преподаёт там сейчас пару предметов. Он упёртый, как БТР. Уж если чего себе решил, черта с два собьёшь с курса. Так вот… — продолжил он экскурс в их историю. Леголаса к ним привёл Алек. Тогда они, оказывается, были друзьями. Потом крупно рассорились по какому-то невнятному поводу и только в последнее время начали вновь хотя бы здороваться при встрече. Дима, познакомившийся с ребятами в качестве друга Алека на одной из вечеринок, однажды просто взял и остался. Вроде и не звал его никто, и ничего не предлагал. Он по собственной инициативе заявлялся на репетиции, давал советы, критиковал, хвалил, а в один прекрасный день забрал у Шеса гитару и уже не отдал. Именно ему принадлежит идея с названием. Они с басистом валялись тогда на полу гаража родителей Шеса, голова к голове, в своей любимой позе, лениво курили и обсуждали очередное фиаско. — Блин, Хан! — чертыхнулся Шес из своего угла. — Мы так никогда не пробьёмся. Это же горы. Сплошные стены гор! Как мы их сдвинем? — А нафига их сдвигать? — отозвался вместо басиста Димка. — Горы? Ну и чёрт с ними! Мы создадим свой рельеф местности, и пускай уже другие ломают голову, как сдвинуть нас. Вот тогда они и решили, что чтобы что-то взять, сначала надо дать, и хорошо дать. В смысле, вложиться. Скинувшись, у кого сколько было, практически выпотрошив до копейки все свои сбережения, они купили хорошие профессиональные инструменты, наняли менеджера, ударника и учителя постановки голоса для Шеса. Поначалу дела вроде пошли в гору и их перестали освистывать. Более того, благодаря правильному пиару со стороны их менеджера на начинающую группу обратила внимание довольно известная студия звукозаписи — БИТ-студио. Контракт с ней был подписан в кратчайшие сроки, и только спустя пару месяцев окрылённые первой удачей парни сообразили, какую глупость сделали. Дэн был крупно неправ при первом знакомстве с ними, думая, что ребята никогда не находились в его положении. Находились, причем, гораздо дольше его. Больше четырёх лет они делали, что им скажут. Жили, как потребует студия. Разыгрывали на публику прописанный до мелочей постылый имидж. И тихо сходили с ума, видя как за пределами клетки, в которой оказались, рушится их нежно лелеемая мечта. Тогда в моде был панк-рок, и именно этой продукции требовали от Рельефа хозяева. А БИТ-студио после подписания контракта стала именно хозяином. Ничего сколько-нибудь запоминающегося или выделяющегося из общей массы на этом поприще Рельеф предложить не мог, но и разрывать контракт студия звукозаписи почему-то не торопилась. И ребятам оставалось только прозябать, медленно и уверенно хороня свои шансы. Лишь завсегдатаи пары полуподпольных клубов Москвы знали и другую сторону их творчества. Но ни о каких записях, а тем более ротациях тех их песен не могло быть и речи. Более того, узнай кто из БИТ-студио, как ребята выпускают пар, вполне возможно их бы заставили выплатить неустойку. Именно тогда Шес и сорвался. — Это не то, о чём он любит говорить, сама понимаешь, — заглядывая мне глаза, серьёзно предупредил Хан. — С другой стороны, это довольно известный факт его биографии. Хоть что-то правдивое из всей той хрени, что про него пишут. Шес подсел на наркотики. Не травка, которую сейчас многие покуривают. И не таблетки, опасные передозировкой и замыканием в мозгах, но не вызывающие такого уж привыкания. Героин, ни много ни мало. Сначала никто не обратил внимания на странности его поведения, а потом стало поздно. Он всё глубже и глубже скатывался в яму героиновой зависимости, и никакие попытки друзей и семьи привести его в чувства не возымели успеха. Когда точно он начал колоться, Хан не знал, так что мог только предполагать, что на игле Шес сидел от года до двух. Слишком долго при плотном общении с этим наркотиком. Слишком. Вывел его из этого состояния, как ни странно, Алек. Перепробовав все доступные и недоступные ему способы — от насильственного лечения до банального избиения, — он, наконец, нашёл то, что сработало. Дал Шесу надежду. Надежду на то, что ещё не всё потеряно. Что есть, за что бороться. Каким образом он уговорил собственного менеджера, того самого Чешко, заняться Рельефом, из него никто так и не выбил. Анатолий Владимирович, один из самых востребованных специалистов на лоне отечественной эстрады, занимался исключительно и только уже доказавшими свою годность исполнителями. Никогда и ни при каких условиях не брался он раньше за третьесортные коллективы и никогда не работал с рок-группами. Такая вот фишка у человека. Как Ал уговорил его, Хан не знал, но контракт был подписан. На один год, без опций на продление и с одним практически неисполнимым условием: Шес должен завязать. Чешко обязался помочь им разорвать договор с БИТ-студио, но если вокалист в течение этого года хотя бы глянет в сторону «снежка» или любой другой дури, неустойка была такой, что даже продав всё, ребята бы не расплатились. И Шес завязал. Сначала ради ребят, ради их шанса пробиться, а потом, когда прошла ломка, и ради себя. Два месяца провёл в специальной клинике в Гамбурге, куда его запихнул Алек. А потом, уже в Москве, пошёл в реабилитационный центр для бывших наркоманов. И, как оказалось, до сих пор его посещает. Полагая, что бывших в этом деле не бывает. Потому он и не позволяет себе пить до опьянения, боясь найти в этом замену наркотикам, не принимает болеутоляющих и не употребляет никакой, даже самой лёгкой, дури. Чешко и правда избавил их от БИТ-студио, задействовав чуть ли не связи с самим Господом Богом. Точнее, не избавил, а заставил пересмотреть контракт, сняв монополию и позволив Рельефу самим принимать решения. И именно после этого Шес и дал ему то прозвище. Гудвин. Великий и Могучий. Волшебник, совершивший для них чудо, с которого и началась, наконец, белая полоса в их жизни. А через год, когда истекло действие изначального контракта с менеджером, был подписан новый, уже не из жалости и не по протекции Снежного, а ко взаимной выгоде. Примерно в тоже время к Рельефу присоединился Дэн, до того делавший довольно успешную сольную карьеру на поп-эстраде, а Шес сменил микрофон на ударные. И дело пошло, наконец-то, в гору. Почти семь лет они безуспешно пытались добиться признания. Семь долгих лет разочарований, падений, скрипящих зубов и сжатых кулаков. — Оно того стоило, Вик, — пробормотал Хан, выпуская сизую струйку сигаретного дыма, — оно того стоило. После этого разговора по душам я стала лучше понимать их. Особенно Шеса. Упасть лицом в грязь, подняться и продолжить — не каждый способен на это. Далеко не каждый. Черты характера, ранее казавшиеся мне признаком пустого снобизма, вдруг предстали совсем в другом свете. То, через что им пришлось пройти прежде, чем первый фанат надел черную футболку с белым логотипом группы, определёно давало право гордиться собой и с подозрением относиться к окружающим. Слова одной из их песен внезапно обрели совсем иной смысл: Упасть. Подняться. Продолжать. Быть честным или же играть? Уйти. Вернуться. Подождать. Быть на краю. Опять сбежать. Разубедиться. Доказать. Любить. Надеяться. Страдать. Терять друзей, приобретать. Хотеть быть честным. Вновь солгать. Смириться, ждать и уповать. Хранить мечты, их исполнять. Вперёд! Вперёд! И вновь стоять. Плыть по течению. Дерзать. Шекспир, так быть или не быть? Как это сложно — просто жить! Я уже и не сомневалась, что эти стихи писал не Хан. А то, что сделал Ал для своего брата… Наверное, именно этот момент и помог мне определиться со своим отношением к нему. Держаться за семью, отдать последнее, помочь, несмотря ни на что, стоять вместе против всего мира. «Твой брат не всегда прав, но он всегда твой брат» — это я могла понять, это вновь превратило для меня Снежного в Александра Снегова. Поэтому, когда после обеда раздался телефонный звонок и чистый, уверенный, слегка насмешливый голос поинтересовался: — Занята сегодня вечером? Я, уже без малейших колебаний, ответила: — Нет, Алек. А есть, что предложить?