Дыхание в басовом ключе

Сказать, что на следующий день я пребывала в сумбурных чувствах, это не сказать вообще ничего. И такому своему состоянию я была обязана не только внезапным откровениям о личности Алека. Хотя, конечно, одного этого было уже достаточно, чтобы выбить из колеи далеко и надолго, заставляя вновь и вновь прокручивать в голове события вчерашнего вечера и мысленно биться головой о виртуальную стенку. Яду мне, яду! И побольше. Однако, этим, без сомнения, крышесносящим откровением день мой не ограничивался. С самого утра, ещё до летучки, я появилась в кабинете Тамары Ефимовны — нашей директрисы, — по банальному, но крайне неожиданному в моём случае поводу. Нужно было подписать заявление об увольнении. Ну, а как вы думали? Тут или рокеры или лицей. Шес вчера довольно убедительно объяснил с помощью расписания репетиций, концертов и моих уроков, что совместить и то, и другое не получится. А простая арифметика позволила сделать выбор в пользу первого. Не сказать, чтобы уж совсем с легким сердцем — все же, халтурка эта лишь на три, от силы четыре месяца, а там придется опять искать работу. Но решение я уже приняла, так что пересекать этот мост буду, когда доберусь до него. А пока что… Пока что надо уволиться. И сделать это как-то так, чтобы не заставили отрабатывать месяц, положенный по контракту. Вот с этой отработкой и была главная загвоздка. — Это что? — директриса брезгливо подняла мое заявление за уголок. — Заявление об уходе, — с непробиваемой миной Капитана Очевидность отрапортовала я. — Да я вижу, — протянула Черных, внимательно рассматривая то меня, то бумажку, как будто сличая нас. — А с какого перепугу, Викуся? — Э… По семейным обстоятельствам, Тамара Ефимовна. Вы подпишете? — Каким таким обстоятельствам? — ничего пописывать она явно не торопилась. — Насколько мне известно, ваши, Виктория, семейные обстоятельства предполагают, что вы вцепитесь в эту работу руками и ногами. А вы вот, что надумали, — она снова приподняла несчастный листок. — Так что случилось? — Я… Я бы не хотела это обсуждать, если можно, — попросила я. — Просто подпишите, пожалуйста. — Даже так? — она внимательно рассматривала меня, словно выискивая что-то. — Ну, хозяин барин. Неволить не буду. Отработаете положенный месяц и можете быть свободны. — Тамара Ефимовна… — как же выкрутиться? — А можно как-то без отработки? — Виктория Владимировна, я понимаю, у вас обстоятельства, — она так язвительно выделила это «обстоятельства», что я тоже кое-что поняла — ей наплевать на них. — Но у вас, дорогая, есть ещё и контракт. — Я знаю, но… Мне очень надо, правда! Ну, может, можно как-то договориться? — Вика? — ее глаза подозрительно заблестели. — Милочка, вы мне что, взятку сейчас предлагаете? — А надо? Я правда не знала, что в таких случаях делают. И, если предлагают, то сколько? Моего гонорара вообще хватит? Соглашаясь вчера на предложение ударника, я как-то упустила из виду этот момент. — Викуся… — начала Черных ехидно и вдруг осеклась, взглянув на меня. — Вика, — продолжила она уже мягче, — хотите чаю? — Что? — Я говорю, чаю хотите? Давайте, я заварю нам чай? А вы, деточка, пока соберетесь с мыслями и все мне расскажете. Хорошо? Не знаю, что меня так выбило из колеи — внезапная смена тона, предложение почаевничать или ещё что-то, но я согласилась. И неожиданно для самой себя выдала этой мегере всё. Сжимая в дрожащих руках чашку с горячим ромашковым чаем, который я, к слову, терпеть не могу, и с трудом сдерживая слёзы, я говорила. И не просто говорила, а изливала душу человеку, которого от все той же души презирала, можно даже сказать, ненавидела. Я рассказывала о вещах, о которых и Романыч-то лишь догадывался. А кое о чем не ведал даже Олег. Про Кирилла. Про то, как бросил нас с Данечкой. Про то, как молодой и талантливой студентке, лучшей на потоке, пришлось оставить консерваторию и идти работать посудомойкой в кафе. Про то, как заболел, а потом и умер папа. Про долги. Про то, как правдами и неправдами удалось устроиться в лицей и терпеть день изо дня свою никчемность и безразличие учеников и преподавательского состава. Про то, что Олег с утра до ночи вкалывает на двух работах, а денег всё равно не хватает. Про чёртов велосипед. Про то, что брат в свои тридцать четыре года всё ещё не обзавелся семьёй, потому что боится оставить нас с Даней. Про Рельеф. Про Шеса. Про Ала. Про деньги… Я выкладывала всё, не оставляя в тени ничего. Мне так давно хотелось вылить это на кого-то, высказаться, поделиться, переложить хотя бы частично эту ношу на чужие плечи. Честно сказать, я и не соображала, что и кому говорю, меня просто несло. Такая вот тихая истерика, если хотите. — Деточка, — вздохнула Черных, когда я, наконец, замолчала, — почему вы носите всё это в себе? — А с кем мне делиться, Тамара Ефимовна? С Олегом? Он и так всё знает. А чего не знает, того я и под страхом смертной казни ему не расскажу. С друзьями? Увольте, не хочу, чтобы меня жалели. И без того тошно! — Знаете, Вика, — она отхлебнула уже остывший чай и поморщилась, — иногда надо, чтобы кто-то пожалел. Есть вещи, с которыми не стоит пытаться справиться в одиночку. — Вы собрались меня жалеть? Не надо. — Надо, деточка, надо… Только не примете вы этого от меня, ведь так? — Не надо! — упрямо повторила я. Единственное, что не давало скатываться в депрессию и истерику в последние годы, это уверенность всех вокруг в том, что я прекрасно справляюсь. Даже Олежек повелся на этот спектакль. Но, боги, кто бы знал, как я устала разыгрывать из себя Железную Леди! Как же я устала. — Хорошо, — подозрительно легко согласилась директриса. — Тогда вернемся к твоему увольнению, — она вдруг отбросила в сторону офизиоз и перешла на «ты». — Вы подпишите? — Подпишу. Но, сначала ты меня внимательно выслушаешь. Договорились? — Я слушаю. — Это всё замечательно, Вика, и такую возможность заработать грех упускать. Но, ты подумала, что будет через три месяца? Опять пойдешь в посудомойки? Или ты забыла, как тяжело найти приличную работу с неоконченным высшим? — Я всё понимаю… — Да нет, не понимаешь! — перебила меня Черных. — Рубишь с плеча, как девчонка сопливая, ей Богу. Нет бы, прийти, посоветоваться. — А вы можете мне что-то посоветовать? — Виктория, а когда вы в последний раз в отпуске были? — огорошила меня директриса. — Э… Никогда? — Вот и я о том же, деточка. Почему бы вам не взять отпуск? До конца учебного года осталось три недели. Набежавших выходных вам как раз должно хватить. На время экзаменов возьмете по собственному желанию, я подпишу. Всё равно ваш предмет неаттестационный. А там и каникулы уже. До сентября вы со своими рокерами закончите, я надеюсь? — Должна бы… — она мне помогает? Она? Мне? Я не верила происходящему. — Вот и хорошо. Сделаем вид, что этого не было, — она скомкала и выбросила в урну моё заявление об уходе. — Подавайте на отпуск, и чтобы с завтрашнего дня и до сентября я вас, Викуся, здесь не видела! Вот такие пироги. Из ее кабинета я выходила в легком шоке, получив понимание и помощь от человека, от которого меньше всего их ожидала. Странно это было — разочароваться в ком-то наоборот. Она всегда была для меня средоточием чуть ли не всех бюрократических грехов: властная, самовлюблённая, не умеющая ценить, пользующаяся своим положением. А вот поди ж ты, оказалась нормальным человеком. Уроков сегодня у меня не было. Я, принципе, и пришла только за расчетом. Поэтому следующим пунктом моего следования по коридорам родного лицея был подвал. Да-да, не удивляйтесь — подвал. Потому как именно там находилась вотчина Егора, нашего сисадмина. Трепливая, себе на уме сволочь с глазами ангела и неисправимой страстью к сплетням, и, по совместительству, мой друг. История становления нашей с ним дружбы больше напоминает бразильский сериал, чем реальные события. Я начала работать в лицее намного позже его. К тому времени «белокурый ангелок Егорушка», как его все называли, уже успел укрепить свои позиции, завоевав всеобщую любовь, обожание и желание подкармливать домашними котлетами и шоколадом. К сожалению, а может, к счастью, мне никто не удосужился сообщить, что это исчадье Ада есть ангел во плоти, и относиться к нему стоит соответствующе. А потому при первой же пущенной сплетне по поводу себя любимой я устроила жуткий скандал, безошибочно вычислив источник и с потрохами разрушив его так тщательно создаваемую репутацию. Дальше была война. Жестокая, силовая, из серии «пленных не брать». Я мстительно раскрывала так любимые им попытки грубо и жестко подшутить над сотрудниками, сообщая об оных всем желающим, и попутно вешая на него всё на свете, от пасмурной погоды в Японии до попытки военного переворота в Чили. И педантично добивалась того, чтобы парня либо уволили, либо он уволился сам. Он же пускал обо мне сплетню за сплетней, неделями отказывался ремонтировать комп, который сам же и ломал, подделывал данные системы слежения за входом-выходом и учета рабочих часов. А однажды даже продырявил колесо в Ниве. Собственно, с этого колеса и началась наша дружба. Не помню, почему я задержалась в тот день, но факт, что уходила одной из последних. Ужасно торопилась, тоже не помню почему. Кажется, опаздывала забрать Даньку из яслей. Шел жуткий дождь. И тут это колесо… А я не то, что менять их не умею, у меня даже необходимых инструментов нет. А может, и есть, кто его разберет? Я же понятия не имею, что для этого надо. И вот, стою я на абсолютно пустой парковке под проливным дождем и таращусь на спущенное колесо, не имея ни малейшего понятия, что делать. Сторож уже запер двери лицея и ушел на обход, поэтому даже вернуться в сухое помещение я не могу. Звоню Олегу — не отвечает. Звоню Ромке — в командировке, может объяснить по телефону, только чем это поможет, если руки не из того места? Звоню в службу эвакуации — говорят, ждите, через два часа будем. И тут финальным аккордом порыв ветра вырывает из рук зонт и уносит его к чертям собачим. Я поступила, как любая уважающая себя женщина, попавшая в затруднительную ситуацию. Села в лужу и начала плакать. Я, вообще-то, плачу довольно редко, по большей части держу в себе. Но, возможно, именно из-за этого иногда срываюсь по сущим, в принципе, мелочам и рыдаю навзрыд над разбитой чашкой. Ромка считает меня истеричкой. А Ленка, благодаря своей поразительной интуиции прекрасно понимающая, откуда у всего этого ноги растут, уже не раз говорила, что дабы не плакать по мелочам, надо не бояться плакать по-крупному. Но кто ж её слушает? Мы же всех умнее, всех мудрее… Ну вот, сижу я под дождем, прислонившись к боку своей Нивы, мерзну и рыдаю крокодильими слезами. И вдруг кто-то заслоняет меня от воды и ветра, поднимает из лужи, тащит куда-то и запихивает в прогретый салон чужой машины. Этим кем-то оказался Егор. Он сразу же признался, как в том, кто пробил колесо, так и в том, что тоже понятия не имеет, как его менять. Кроме этого признания, мы, кажется, не обменялись и словом. Он дал мне переодеться в свою запасную одежду, отвел в кафе напротив и молча просидел со мной почти три часа, пока не приехал эвакуатор. С того дня что-то изменилось. Нет, ненависть не сменилась дружбой прямо в одночасье. Но мы перестали пакостить друг другу, стали здороваться при встрече, а потом слово за слово разговорились и оказалось, что у нас нет абсолютно, совершенно, тотально ничего общего. И на этой-то почве мы, по странности, и сдружились. Я же предупреждала, что это просто бразильский сериал какой-то, да? Вот к этому голубоглазому недоразумению я и шла. Мне надо было срочно поговорить. И, к слову, это был первый раз в моей жизни, когда я не могла обсудить сложившуюся ситуацию с Боженовым, поскольку… Ну, не могла я! Можете считать меня дурой, можете назвать идиоткой, но смысл сказанного вчера Алеком дошел до меня, хорошо, если минут через десять. — Я Снегов, а не Беленький, — заявил он. — И меня уже лет десять никто не называл простым пареньком. И выжидающе, немного виновато уставился на меня. А я… Я продолжила спорить, напрочь игнорируя сказанное. Доказывала, что знаменитости тоже люди. Призывала Шеса в свидетели. Заставляла его подтверждать, что ничто земное ему не чуждо, что повышенное внимание фанатов напрягает и утомляет, что хочется тепла и покоя, а не света софитов и ковровых дорожек. Умоляла Алека поверить ему, как человеку знающему. И не видела, в упор не видела снисходительных усмешек и выжидающих, слегка удивленных взглядов. -…всё это маски, — соглашался Шес. — То, что люди видят на экранах, и то, какой человек на самом деле, это разные вещи, и порой… — Да быть такого не может! — я, перебив его на полуслове, резко развернулась к Алу. — Что? — Шес не сразу сообразил, что я… сообразила. — Что ты сказал? — наступала я на Снегова. — Ты же пошутил, да? — Да какие шутки, Вика? — он выставил перед собой руку. — Грешен, каюсь, но зачем же так реагировать? — Но… Но так же не бывает! Этого не может быть! Просто невозможно! Вы смеётесь надо мной, да? Алек, это такая шутка? — Витёк, — Романыч тоже поднялся из-за стола и подошел к нам. — Ты чего? Ну, посмотри на него! Ну? Ты же бредишь им. Неужели даже сейчас не узнаешь? — А ты! — мгновенно переключилась я на приятеля. — Почему ты мне ничего не сказал?! Тут уже все уставились на Боженова. Я — негодуя. Ал удивленно. Шес как-то предвкушающе. Только Ленка продолжала смотреть на меня глазами нашкодившего котенка. Ну да, она ведь тоже знала и молчала. Друзья, называется! — А в самом деле, почему? — повторил вопрос Алек. — Я же, вроде, не просил блюсти моё инкогнито? — Саша, блин! — зыркнул на него Романыч. — Что значит «не просил»? А как ещё можно было понять это твое «не лезь не в своё дело», а? — и повернулся ко мне. — Витёк, ты только не психуй, ладно? У меня и в мыслях не было разыгрывать тебя! И даже несмотря на просьбу Ала, я бы… — Я не просил! — Мне логи нашей переписки в аське поднять? — огрызнулся Боженов. — Ах, это… Ты меня не так понял, — взял напопятный Снегов. — Я не о том просил молчать. А про Снежного — это же очевидно. — Очевидно? — опять подключилась я. — Ал, как для постороннего человека может быть очевидным, что под личиной какого-то университетского дружка скрывается номер семь в мире электронной музыки? — Номер шесть, — поправил Ал. — Да хоть сорок восемь! — я опять повернулась к другу. — Ром, зараза ты, намекнуть хотя бы мог? — Я был уверен, что ты, как минимум, догадываешься, — продолжил оправдываться тот. — Нет, ну правда — ты же его обожаешь. Сколько его дисков я тебе уже перетаскал? — о, теперь-то понятно, где он доставал их, да ещё и с оригинальными автографами, когда во всех магазинах их либо ещё не привозили, либо уже раскупили. — Ну откуда я мог знать, что при всей своей увлеченности ты не знаешь, как он выглядит? Ты же на сете его была не далее, как две недели назад! — А что я, по-твоему, видела на сете, кроме какого-то мужика в тёмных очках и бандане и спин впереди стоящих? — Но в сети же полно моих фотографий, — влез Алек. — Да можно подумать, я сутками сижу в интернете и… Погоди! — дошёл до меня весь смысл только что сказанного. — Ты тоже думал, что я знаю, кто ты?! — Да мне в голову не приходило задумываться об этом, — пожал он плечами. — Честно говоря, — добавил Шес, — я был уверен. Учитывая, что Романыч его друг… — С ума сойти! — резюмировала я. — Ребята, я что, выглядела, как человек, понимающий, что режется в преф с мировой знаменитостью? — Ну… — смутился Романыч. — Я решил, что тебе просто по барабану. Шес тоже знаменитость, но с ним ты явно не заморачиваешься! — А что, — Алек подошел ближе и аккуратно коснулся моей руки кончиками пальцев, — эта информация что-то меняет? — Да мне всё равно! — опровергла я. — Просто… Это так неожиданно… Подумать только… Я же засыпаю и просыпаюсь с твоими треками! — Я рад, — улыбнулся Ал, — что тебе нравится моё творчество. Извини за это недопонимание. — Да, прости, заец? — заглянул в глаза Романыч. — А меня прикольнуло! — абсолютно по-свински расхохотался Шес. — Так, товарищи знаменитости и не очень, мы продолжаем игру, или как? — А у вас вся семейка такая талантливая? — полюбопытствовала я у него. — Какая семейка? — подведенные глаза ни с того ни с сего опасно сузились, и я вдруг почувствовала, как напрягся Ал за спиной. — Ну, вы же родственники. Это так необычно, что в одной семье два таких талантливых… — А с чего ты взяла, что мы родственники? — перебил меня ударник. — Романыч говорил… — я с удивлением проводила взглядом удаляющуюся спину друга, который, бурча что-то про чайник, резвенько двинул в сторону кухни. — А ну, стой зараза! — вскочил вдруг Шес и помчался за ним. — Открой дверь, трепло, или слесаря будешь вызывать и менять все косяки! — Э… Девочки? — склонился Алек к моему уху, косясь попеременно, то на Ленку, то на меня. — Понимаете, вот это как раз дискретная информация. Вика, я надеюсь, ты никому об этом не рассказывала? — Нет, конечно. Кому бы я?.. — И не расскажешь! — он не спрашивал, он утверждал. — Клянусь! Мне как-то не улыбается прятаться от него на кухне. Шес с Ромкой вернулись через несколько минут. Романыч — красный как помидор, ударник как-то подозрительно поглядывающий на нас с Боженовой. — Шес, я могила! — пообещала я. — Алек все объяснил… — Спасибо. — А ты не расскажешь, почему это секрет? — любопытство моё всё. — Нет, — лаконично. — Играем дальше? Пока Ленка сдавала карты, Ал снова склонился к моему уху и прошептал так, чтобы не услышали остальные: — Ты что, серьёзно ничего не знала? — Честное слово, — так же тихо ответила я, заглядывая ему в глаза. — И предпочла бы и дальше не знать. — Забавно, — задумчиво кивнул он, — как жизнь играет нашими предпочтениями. И вот теперь, мне срочно нужно было с кем-то поговорить. Догадываетесь, почему? Да потому, что мне было не всё равно! Несмотря на то, с какой уверенностью я заявляла, что ничего в моём отношении не изменилось, мне было не всё равно. Абсолютно точно не всё равно. Попробую объяснить, почему. Так сложилось, что в жизни мне довелось прикоснуться к одаренным звездной пылью. Но никогда я не искала этих встреч. Никогда не чувствовала себя в роли мотылька, летящего на пламя свечи. С Авдеевым — Данькиным отцом, — мы начали встречаться, когда он ещё был ничем, и имя ему было никто. Это потом уже… Эх, да что вспоминать теперь? Но его карьера развивалась у меня на глазах, в чем-то даже с моей помощью. А потому я абсолютно точно могла утверждать, что привлёк меня именно Кирилл, а не что-то иное. Или взять того же Шеса, к примеру. Да, меня к нему влекло, что поделать. Личность он довольно колоритная, да и есть у меня слабость к плохим мальчикам. Но всё это влечение легко нейтрализовалось пониманием того, куда я лезу. Нет-нет, благодарствуйте покойно! Он не настолько привлекателен в моих глазах, чтобы становиться в очередь и терпеть его выкрутасы, которых у избалованной вниманием звезды наверняка вагон и маленькая тележка. Однако, оказалось, что разыгрывать из себя святую невинность намного проще, когда объект и в самом деле тебя не интересует. Но в случае с Алом всё было совсем наоборот! Само осознание того, что это Снежный, заставляло кровь бурлить, а сердце биться быстрее. Да, он мне и раньше нравился. Но тогда это была неуверенная заинтересованность. Я была готова попробовать, но теперь… Теперь я была готова взять номерок и встать в очередь. На меня обратил внимание Король! И вся моя независимость и невозмутимость куда-то испарилась. Особенно грело сердце осознание, что мой номер первый. Это было так сладко… и так противно. Чем же я отличаюсь от инфантильных фанаток, так бесящих Хана и Шеса? И ещё одна вещь не давала мне покоя. Почему я? Нет, внимание одного из них я ещё могла переварить, но оба? Одновременно? Я не испытываю комплексов по поводу своей внешности. Приодетая и накрашенная я очень даже ничего. Но в том-то и дело, что именно ничего. В меру милая, в меру симпатичная. Таких, как я, пруд пруди. К тому же, нагруженная маленьким ребенком и, чего греха таить, скверным характером. Вряд ли коктейль «Срази Кумира» выглядит именно так. Фраза «все бабы, как бабы, а я королева» не про меня… Так почему я? Я не могла отделаться от мысли, что что-то тут не так. Где-то был подвох. Я его чуяла, я его ожидала, но душе хотелось верить в розовых пони, несущихся вдаль по радуге. И не хотелось одновременно.