Мы стерты в пыль

Поход в главный офис компании, успешной и известной во всем мире, я решил преодолеть самым дешевым способом, а если быть точнее - пешком. Проснувшись утром на удивление рано и обнаружив за окном восхитительную погоду, скрылся из дома с толстым блокнотом, в котором были запечатлены самые удачные строки стихотворений. Такое поспешное бегство было вызвано не столь желанием прогуляться под ослепительными, но еще не жгучими лучами солнца, сколько мне просто не хотелось с утра пораньше встречаться с отцом. Его безразличие к происходящему сначала показалось мне неумением общаться с детьми, но после некоторого времени, прожитого с ним вместе, переродилось в понимание, что он попросту боится своей жены, ненавидящей меня и запретившей как-либо на меня даже смотреть. И это ранило гораздо больше, чем постоянные издевки Артема. Скажем так, отчасти я был им рад. Новая боль, пусть и физическая, заставляла отвлечься от смерти матери, перевести мысли в другое русло. Я благодарил. Каждый раз, после избиения, благодарил. А он, в шоке, отходил в сторону, считая меня своего рода мазохистом. Может так оно и было, но перетерпеть в одиночку потерю близкого сложно, а брат, пусть и с такими последствиями, но всегда был рядом, словно искал взглядом. Искал и всегда находил. Также, как и я его. В сердце зарождалось чувство надежды, что он привяжется ко мне и больше не захочет отпускать. Что мы станем одним целом в наших желаниях... И вот сейчас я шел туда, куда буквально через два часа собственной персоной должен будет приехать Артем. Новая запись заставляла меня немного волноваться, ведь это уже не будет запись один на один. Фирма заключила контракт с одним из самых обожаемых молодежью певцов, которым, на удивление, оказался брат, и теперь песни, что я пишу в восьмидесяти процентах случаев будут попадать именно к нему в руки. Ну или же в рот. Десять процентов из оставшихся - другим певцам, а остальное - мне. В студии за мной будут наблюдать приближенные к директору профессионалы и некоторые солисты, в числе которых фигурирует сами поняли кто. Ладони вспотели и горло зажало стальными тисками. Однако я не должен лохануться! Это шанс выбиться чуточку вперед, на новую ступень не только в мире шоу бизнеса, но и в личных отношениях. На месте уже знакомая девушка-стилист Ника принялась за работу и вскоре я был облачен в рваные черные кожаные штаны, полностью облепившие мои ноги, на поясе которых красовались две потрясные серебряные цепи, на ногах кеды, будто забрызганные синей и фиолетовой краской, мои любимые, между прочем, являющиеся своего рода талисманом, на них настоял я. Ника, конечно, отпиралась, но меня так просто не сломить! Сверху обычная серая футболка, такая же узкая, как штаны, и поверх черная толстовка, сшитая специально на заказ - с удлиненным капюшоном, дабы скрыть мою личность. Также моей просьбой, естественно исполненной, был некий атрибут в виде черных очков с затемненными стеклами. Они придавали уверенности, когда взгляд натыкался на незнакомых людей. На секунду внутри все холодело, но потом я успокаивался, понимая, что все они там, по ту сторону стекла. Будто я нахожусь под колпаком и недостижим ни для кого. Зал записи тоже был мне до мозга костей знаком. Не самый лучший, один из самых дальних и незаметных, запрятанный в крыле на отшибе. Здесь редко можно было увидеть случайных прохожих, поэтому скрываться было не нужно. Здесь я творил, творю и творить буду. Всегда раскрываясь всей душой пустым стенам, так великодушно слушающих мои бредовые песни. Здесь мой собственный мир, в который мне разрешили внести собственные изменения - покрасить в нестандартные цвета стены, при чем каждую - в свой цвет, заляпать их красками, странными узорами, дикими, для нормального сознания, картинами, низкий потолок перемалевать в темный синий и усыпать его белыми точками, точно звездами, натаскать сюда всякого барахла, различных блокнотов, множество пишущих предметов, краски... Иногда мне не хотелось выводить слова на бумаге, настолько строки впивались в сознание, что хотелось размахнуться на всю стену! И я делал это, перенося стихи на плоские поверхности. Иногда мне казалось, что именно эта комната была моей душой, тем местом, где я не боялся выплескивать эмоции, где я проводил большую часть своего времени, пропадая иногда неделями. Именно здесь я был самим собой. А, как известно, бой на собственной территории проиграть невозможно. И я не проиграю. Уж поверьте. Но спесь моих эмоций была прервана возникшим впереди директором и братом, успешно приближающимся ко мне. Натянув еще больше капюшон на лицо, выпрямил спину и мягко улыбнулся подошедшим людям. - Привет, малыш! - воодушевленно начал Николай Николаевич, то бишь директор и тут же перешел к более интересной нам троим теме, - Это Артемий, тот, кто покупает большинство твоих песен. - Что ж так, "большинство"? Почему не все?! - усмехнулся я, протягивая руку брату и представляясь своим ~недо~псевдонимом, - Ангел. Очень приятно. - И мне приятно, таинственный гений. - в ответ улыбнулся он и ответил на риторический, заданный мною чуть ранее, вопрос, - Остальные песни успевают купить ранее, чем я даже успеваю о них узнать. Мы вместе засмеялись и директор, удостоверившись, что все нормально, покинул комнату, оставив нас наедине. Артем прошел внутрь, осматриваясь так, что я даже испугался, как бы голову не свернул! И уселся на диван, подаренный Николаем и специально подобранный им же под стиль помещения. - Будто в гостях у психа. - брат неотрывно уставился на потолок. - Очень приятно. - Это ты сделал?! - я удивился его такой реакции, он удивился моему скорому короткому кивку. Мы квиты. - Удивительное место... Твои стихи на стенах..! Такого брата я еще не видел, он словно ребенок, подскочив, начал обследовать место моей сумасшедшей фантазии, временами шептал что-то под нос и счастливо улыбался. А у меня внутри бабочки порхали от происходящего. Впервые мы разговариваем нормально, впервые он настоящий со мной! В этом я был уверен, эти эмоции невозможно подделать. - Как долго ты занимался этим?! - меня резко подняли со стула за руку и восхищенно обвели рукой вокруг. - Года два... Нет, три. - Три года... - вторил мне юноша, которого язык бы не повернулся назвать жестоким или серьезным. Он был беспечным сейчас, открытым. Мне думалось, что стоит только протянуть руку - коснешься распахнутой настежь души. - Почему ты так себя ведешь?.. - выдал я, наконец, мучающий меня вопрос. - Мы же не знакомы... Неловкое молчание со стороны Артема напрягало, но вскоре я понял, что он просто формулирует мысль. Повернувшись и встав прямо передо мной,он прикусил губу и уставился на капюшон, укрывающий лицо. Фраза, сказанная им далее выбила из меня дух, заставив дрожать всем телом. - Я знаю тебя. - Ч... Что..? - Ты не понимаешь этого, но, надеюсь, что поймешь. Твои стихи и музыка напрочь отличаются от всего, что я видел и слышал прежде. Они пропитаны тобой, твоими переживаниями и мыслями. Я могу рассказать тебе твоими же словами твою же жизнь. Рассказать, когда ты грустил и почему ты это делал, когда радовался, когда волновался. Ты особенный. Я знаю тебя по твоим созданиям и, увидев это место, лишь удостоверился в правдивости своих знаний. Ты удивительный человек! Слова Артема отдавались в сердце двумя противоречивыми чувствами. Хотелось взлететь до небес, радостно улыбаться и визжать от счастья, но вспоминая, кто мы есть вне работы, тут же сломать крылья и рухнуть на земь, умереть, пропадая во тьме своего сознания. По щекам текли слезы и брат видел это, молча ждал ответа, вперив в меня свой взгляд. А я, словно рыба, глотал воздух, не понимая, как выразить эти чувства словами, как донести, как передать... И песня, что я пел позже, продолжая глотать слезы, пытаясь скрыть их от нежеланной публики, прозвучала совсем иначе. В ней, пропитанной когда-то любовью к матери, родилась новая любовь, будто человек, которому подарили крылья, звуки рвались из горла, пропитывая собой стены и сердца окружающих людей. Но я смотрел лишь вперед, на него, стоящего в моем мире и так подходящего ему. Он стал неотъемлемым атрибутом моей жизни, таким, каким когда-то была мама, каким всегда была музыка для меня. И чего бы мне это ни стоило - я добьюсь его. Уже добился. Нужно лишь объяснить ему, что слезы, которые также сейчас намочили его щеки - наши общие. Слезы нашей души, души, каким-то злым гением когда-то давным-давно разделенной на два бренных земных тела.